Память. Эссе. Декарт пытается рационализировать саму способность памяти путем сведения ее к максимально расширенной интуиции
 Скачать 20.86 Kb.
|
|
Для античной философии память так и остается неким условием познания, границей пробуждения знания или путем продвижения исследования, но отнюдь не претендует на то, чтобы быть самим знанием или давать знание, которое не было прежде получено каким-либо иным путем. Это отношение к памяти сохраняется в эпоху Средневековья, причем авторитет, который приобретает в это время память, определяется именно тем, что память мыслится лишенной собственного голоса в познании и выполняющей функцию сохранения и трансляции истины. В свою очередь, отказ от средневекового наследия в философии Нового времени приводит к существенной переоценке всей проблематики памяти и самой ее роли в деле познания. Декарт пытается рационализировать саму способность памяти путем сведения ее к максимально расширенной интуиции. В какой-то момент возможность такой рационализации памяти, похоже, полностью убеждает самого Декарта: перечисляя в VIII правиле доступные нам средства познания, поначалу, помимо ума, он находит только воображение и чувство и лишь спустя пару страниц добавляет к ним еще одно – память. В ХII правиле, самом значительном по объему, Декарт снова рассуждает о том, какие еще есть средства для познания, помимо разума (который один лишь «способен к постижению истины»). Эти средства уже перечислялись, но теперь Декарт берется объяснить, следуя в основном аристотелевским идеям из книг О душе и О памяти, как устроены и как действуют чувства, воображение и память. Внешние чувства «ощущают лишь посредством претерпевания, тем же самым способом, каким воск воспринимает фигуру от печати» ISSN 1997-292X № 7 (21) 2012, часть 2 221 [Там же, с. 114], и поскольку эти воздействия происходят в протяженности и передаются от одного тела к другому, то все особенности чувств и все качества воспринимаемых тел могут быть без труда описаны разнообразием фигур, поступающих от разных органов чувств в «некую другую часть тела», называемую «общим чувством». Как нет никакого разрыва между движениями пера по бумаге и движением его противоположного конца в воздухе, так нет и зазора между запечатлением внешнего воздействия в том или ином органе чувств и передачей этого воздействия общему чувству, которое сводит различные движения в единство, чтобы опять же, как в воске, запечатлеть их в фантазии или воображении. Так внешнее воздействие становится внутренним образом восприемлющего тела, и лишь теперь на сцену выходит память, которая удерживает этот образ столько, сколько позволяет физическое состояние тела [Там же, с. 115]. Такая память «подобна воспоминанию животных, ничем не отличается от воображения» [Там же, с. 117] и, следовательно, не может помочь нам в познании вещей бестелесных. Вот почему, помимо исключительно телесной памяти, необходимо мыслить некую иную память, связанную с действием ума. Декарт утверждает, что духовная сила, посредством которой мы только и познаем вещи, не ограничивается лишь областью бестелесного, но прилагается к фантазии, чтобы воспринять фигуры общего чувства, а также к памяти и сохраненным в ней отпечаткам. И она является одной и той же силой и тогда, когда пассивна, и тогда, когда деятельна, и тогда, когда направлена на воображение и общее чувство и обозначается словами «видеть», «осязать» и т.д., и когда направлена на одно лишь воображение и обозначается словом «воображать» или «вспоминать» [Там же, с. 116]. Такое разделение памяти на чисто телесную способность восприятия и сохранения отпечатков и духовную деятельность припоминания воспроизводит аристотелевское различение μνήμη и ἀνάμνησις, но в концепции Декарта есть важная особенность. Аристотель связывает память с воображением и общим чувством, с помощью которого нами познается время, в своей работе «О памяти» он пишет: «…любая память со временем» [Там же, с. 139]. Опираясь на это знание, припоминание строит умозаключение о прошлом, тогда как недвижимый разум не нуждается ни в знании времени, ни в припоминании. Как и Аристотель, Декарт отделяет память от интуиции ума, но, в отличие от Аристотеля, в природе чувства и воображения он находит лишь протяженность и многообразие протяженных фигур и говорит не о недвижимом разуме, а о духовной силе, которая становится восприятием, когда обращается к отпечаткам в органах чувств, или припоминанием, когда направляется к образам памяти и воображения. Время обнаруживается в действии самой этой силы, в мышлении, поскольку оно непрерывно возвращается к себе, ускоряется и захватывает в неделимое единство различные моменты последовательности, чтобы тем самым избежать ошибок телесной памяти. Это отступление декартовской концепции памяти от аристотелевской модели приведет в дальнейшем к существенному переосмыслению отношения памяти и мышления. Одно из определений памяти у Платона – способность души видеть отсутствующую вещь. Отсутствующую вещь нельзя видеть с помощью простого зрения, для этого требуется особый способ визуализирования. Такой способ называется умозрением Разумная часть души человека «видит» идеи сквозь особые образы. Это образы памяти. И это память не индивидуальной души. Это - надиндивидуальная память, Мировая душа. Платон не вводит термина «надиндивидуальная память», но ее идея легко угадывается при прочтении его теории анамнезиса через его учение о Мировой душе. Мировая душа порождает праформы всех вещей. Праформа, модельный принцип вещи, существующий не только вне вещи, но и до вещи. Так, в горизонте категории идеи смыкается понятие вечности и памяти. Аристотель попытался разрешить платоновскую апорию образа прошлого и воображения, отнеся память и воображение к чувственной душе, а мышление атрибутировав разумной душе. При этом Аристотель устранил платоническую идею Мировой души, выполняющую роль посредника между миром чистых парадигмальных форм, созерцаемых умной частью души, и индивидуальной чувствующей душой, в которой эти формы преобразуются в образы памяти. Тем самым Аристотель еще более резко, чем его учитель развел чувственость и мышление, образ и логические структуры космоса. Он как бы разрубил “гордиев узел” платоновской апории образа, жестко объединив память с чувственностью и воображением. По Аристотелю во-ображение есть, способность образовывать образы, способность к оформлению (воплощению) бесплотных флюидов, исходящих от вещей внешнего мира мира. Мышление же есть некий чистый мыслительный акт разума. Так родилась идея некой чистой мысли, чистого разума, взятая на вооружение поздней схоластикой и метафизикой рационализма Нового времени. |