Анг и дем. Angely_i_demony_Den_Braun читаю. Дэн Браун Ангелы и демоны
 Скачать 2.27 Mb.
|
|
Глава 28 Секретарь Колера Сильвия Боделок, пребывая в полнейшей панике, мерила шагами приемную перед пустым кабинетом шефа. Куда, к дьяволу, он подевался? И что, спрашивается, ей делать?! День выдался на удивление нелепым и суматошным. Впрочем, давно работая с Максимилианом Колером, Сильвия знала, что каждый новый день может стать странным и полным неожиданностей. Однако сегодня директор превзошел самого себя. – Отыщите для меня Леонардо Ветра! – потребовал Колер утром, как только она появилась на работе. Повинуясь приказу, Сильвия звонила по телефону, слала сообщения на пейджер и даже отправила письмо по электронной почте. Бесполезно. Поэтому Колер покинул кабинет и, видимо, лично отправился на поиски неуловимого физика. Когда директор вернулся-а это произошло через несколько часов, – он выглядел довольно скверно. Вообще-то Колер никогда хорошо не выглядел, но на сей раз он был совсем плох. Директор уединился в своем кабинете, и она слышала, как он включал модем, факс и говорил по телефону. Затем босс снова укатил куда-то и с тех пор не появлялся. Поначалу Сильвия решила не обращать внимания на выкрутасы шефа, посчитав их очередным спектаклем, но когда Колер не появился, чтобы сделать ежедневную инъекцию, она начала беспокоиться по-настоящему. Физическое состояние директора требовало постоянного внимания, а когда он решал испытать судьбу, все заканчивалось спазмами дыхательных путей, приступами кашля и безумной суетой медицинского персонала. Она хотела послать ему напоминание на пейджер, но, вспомнив, что самолюбие босса не выносит никаких проявлений милосердия, отказалась от этой идеи. Когда на прошлой неделе какой-то ученый из числа гостей ЦЕРНа выразил директору неуместное сочувствие, тот поднялся на ноги и запустил в беднягу тяжелым пюпитром для блокнота. «Кайзер» Колер становился необычайно оживленным, когда был pisse[33]. Однако состояние здоровья директора отошло на второй план, так как перед Сильвией неожиданно возникла новая требующая немедленного решения проблема. Пять минут назад ей позвонили с телефонного коммутатора ЦЕРНа и, заикаясь от волнения, сообщили, что ее босса срочно просят к телефону. – В данный момент его нет на месте, – ответила Сильвия. После этого телефонистка сообщила ей, кто звонит. – Вы, наверное, издеваетесь? – громко расхохоталась Сильвия, однако, услышав ответ, сразу стала серьезной, хотя на ее лице осталось выражение некоторого недоверия. – Вы получили подтверждение, что это именно тот человек? Понятно. О'кей. Не могли бы спросить, в чем... Впрочем, не надо, – тут же добавила она со вздохом. – Лучше попросите его подождать у телефона. Постараюсь немедленно найти директора. Да, понимаю. Буду действовать как можно оперативнее. Но Сильвия не смогла напасть на след директора. Она трижды вызывала его по сотовому телефону, но каждый раз слышала один и тот же ответ: «Абонент, с которым вы пытаетесь связаться, находится вне зоны досягаемости». Вне зоны досягаемости? Как далеко он мог укатить? Сильвия дважды обращалась к пейджеру. Безрезультатно. Совсем на него не похоже. Она даже послала на его мобильный компьютер сообщение по электронной почте, но никакой реакции не последовало. Создавалось впечатление, что этот человек вообще исчез с лица земли. «Итак, что же мне теперь делать?» – спрашивала она себя. В распоряжении Сильвии оставался еще один способ привлечь внимание директора, а если и он не сработает, то придется, видимо, обыскивать весь комплекс зданий ЦЕРНа. Наверное, ее действия не понравятся директору, но человека на линии нельзя заставлять ждать. Кроме того, у нее сложилось впечатление, что звонивший был вовсе не в том настроении, чтобы выслушивать сообщения о пропаже главы ЦЕРНа. Наконец секретарша приняла решение. Подивившись собственной смелости, она открыла дверь в кабинет Колера, подошла к металлической коробке, укрепленной на стене за его письменным столом, и подняла крышку. Внимательно изучив содержимое коробки, Сильвия выбрала нужную кнопку, глубоко вздохнула и взяла в руки микрофон. Глава 29 Виттория не помнила, как они подошли к главному лифту. Как бы то ни было, но лифт уже поднимал их наверх. За спиной она слышала тяжелое, прерывистое дыхание Колера. Девушка поймала на себе сочувственный взгляд Лэнгдона. За пару минут до этого он взял у нее листок, сложил его и сунул в карман пиджака. Несмотря на это, образ мертвого отца огнем жег ее сердце. Мир вокруг Виттории вращался в каком-то черном водовороте. Папа! Усилием воли она заставила себя увидеть его живым и здоровым. Через какую-то долю секунды она оказалась вместе с ним в оазисе своей памяти. Она видела себя девятилетней девочкой. Эта девочка скатывалась по поросшему эдельвейсами склону холма, и голубое швейцарское небо вращалось у нее над головой. Папа!Папа! Лучащийся счастьем Леонардо Ветра был, как всегда, рядом. – Что, мой ангел? – с улыбкой спросил он. – Папа! – хихикнула девочка, уткнувшись в отца носом. – Спроси меня, что такое материя? – Но тебе и без этого хорошо, дорогая. Зачем мне спрашивать у тебя о какой-то материи? – Ну спроси, пожалуйста. – Что такое материя? – спросил отец, пожимая плечами. Услышав вопрос, она звонко расхохоталась. – Все на свете! Вот что такое материя! Скалы! Деревья! Атомы! Даже муравьеды! Все, что есть на свете, – материя! – Ты сама это придумала? – рассмеялся он. – А что, разве не правда? – Мой маленький Эйнштейн. – У него глупая прическа, – очень серьезно произнесла девочка. – Я видела на картинке. – Зато голова умная. Я, кажется, рассказывал тебе, что ему удалось доказать? – Нет, пап, нет! – Ее глаза округлились от священного трепета, который она в тот момент испытывала. – Ты только обещал! – Эйнштейн доказал, что энергия равна массе, умноженной на квадрат скорости света, – сказал Леонардо и, пощекотав дочку, произнес: – Е = mС2. – Только без математики! Я же говорила тебе, что ненавижу ее! – Я страшно рад, что ты ее так ненавидишь. Дело в том, что девочкам запрещено заниматься математикой. – Запрещено?! – замерла Виттория. – Ну конечно. Все об этом знают. Девочкам положено играть в куклы, а математикой разрешено заниматься только мальчикам. Никакой математики для девчонок! Я даже не имею права разговаривать с маленькими девочками о математике. – Что?! Но это же несправедливо! – Порядок есть порядок. Математика не для девочек! – Но куклы – это же такая скука! – с ужасом прошептала Виттория. – Очень жаль, но ничего не поделаешь, – сказал отец и после паузы добавил: – Я, конечно, мог бы рассказать тебе кое-что о математике, но если меня схватят... – Леонардо испуганно огляделся по сторонам. Проследив за его взглядом, Виттория прошептала: – Ты будешь рассказывать мне о математике совсем потихоньку. * * * Движение лифта вернуло ее к действительности. Виттория открыла глаза. Отец ушел. Реальный мир снова схватил ее за горло ледяной рукой. Девушка посмотрела на Лэнгдона. Взгляд американца излучал тепло и неподдельное сочувствие, что делало его похожим на ангела-хранителя. Его присутствие согревало, в отличие от того поистине арктического холода, которое исходило от Колера. В голове у Виттории бился всего один вопрос: где антивещество! Она не знала, что от страшного ответа ее отделяет всего лишь несколько секунд. * * * Глава 30 – Максимилиан Колер, вас убедительно просят немедленно позвонить в свой кабинет. Когда двери кабины лифта открылись, в глаза Лэнгдона брызнули яркие солнечные лучи. Лифт доставил их в атрий[34]главного здания. Еще не успело смолкнуть эхо объявления по внутренней связи, как все электронные приборы, вмонтированные в кресло Колера, дружно запищали, зазвенели и зачирикали. Пейджер. Телефон. Электронная почта. Колер опустил изумленный взгляд на россыпь мигающих огоньков на пульте управления кресла. Поднявшись на поверхность, он снова оказался в зоне действия всех приборов связи. – Директор Колер, немедленно позвоните в свой кабинет! Его собственное имя, произнесенное по системе общей связи, звучало для уха директора крайне непривычно. Он злобно осмотрелся по сторонам, но уже через мгновение выражение ярости сменилось озабоченностью. Лэнгдон, Колер и Виттория встретились взглядами и замерли. Им показалось, что все противоречия разом исчезли, а на смену им явилось объединяющее их предчувствие неизбежной катастрофы. Колер снял с подлокотника кресла телефонную трубку и, борясь с очередным приступом кашля, набрал номер. Виттория и Лэнгдон ждали, что произойдет дальше. – Говорит... директор Колер, – задыхаясь, прошептал он. – Да? Я находился под землей, вне зоны действия приборов связи. Директор слушал собеседника, и его глаза все больше и больше округлялись от изумления. – Кто?! Да, немедленно соедините его со мной, – распорядился он и после недолгой паузы продолжил: – Алло? Да, это Максимилиан Колер. Да, я – директор ЦЕРНа. С кем имею честь говорить? Директор слушал, а Лэнгдон и Виттория молча смотрели на него, томясь в неведении. – Полагаю, что неразумно обсуждать этот вопрос по телефону, – наконец произнес Колер. – Я прибуду к вам незамедлительно... – Он снова закашлялся. – Встречайте меня... в аэропорту Леонардо да Винчи[35]через... сорок минут. Лэнгдону показалось, что директор совсем перестал дышать. Зайдясь в приступе кашля, он, задыхаясь и заливаясь слезами, выдавил: – Немедленно найдите сосуд... я лечу к вам. С этими словами он выронил трубку. Девушка подбежала к Колеру, но тот уже не мог говорить. Лэнгдон наблюдал за тем, как Виттория, достав свой мобильный телефон, звонила в медицинскую службу ЦЕРНа. Лэнгдон ощущал себя кораблем, находящимся на периферии урагана. Корабль качало, но настоящий шквал еще не налетел. «Встречайте меня в аэропорту Леонардо да Винчи», – неумолчным эхом звучали в его ушах слова Колера. Бесформенные тени, все утро витавшие в голове Лэнгдона, в одно мгновение приобрели осязаемые формы. Ему показалось, что в душе его распахнулась какая-то незримая дверь, а сам он только что переступил через таинственный порог. Ам-биграмма. Убийство священника-ученого. Антивещество. И теперь... цель. Упоминание аэропорта Леонардо да Винчи могло означать лишь одно... В этот момент просветления Лэнгдон понял, что перешел через Рубикон. Он поверил. Пять килотонн. Да будет свет. В атрии появились двое медиков в белых халатах. Эскулапы подбежали к Колеру, и один из них надел на директора кислородную маску. Толпившиеся вокруг кресла ученые отошли на почтительное расстояние. Колер сделал два длинных, глубоких вздоха, сдвинул маску в сторону, посмотрел на Лэнгдона и, все еще хватая воздух широко открытым ртом, прошептал: – Рим... – Рим? – спросила Виттория. – Значит, антивещество в Риме? Кто звонил? Лицо Колера исказила гримаса боли, из серых глаз покатились слезы. – Швейцарск... – выдавил он, задыхаясь, и закатился в страшном приступе кашля. Медики вернули кислородную маску на место. Когда они уже готовились увозить директора, тот схватил Лэнгдона за рукав. Лэнгдон утвердительно кивнул. Он знал, что хочет сказать больной. – Летите... – глухо прозвучало из-под маски. – Летите... Сообщите мне... Медики бегом покатили коляску. Виттория стояла как вкопанная, не сводя глаз с удаляющегося директора. Затем, повернувшись к Лэнгдону, она спросила: – Рим? Но... почему он упомянул Швейцарию? Лэнгдон положил руку ей на плечо и едва слышно прошептал: – Швейцарская гвардия. Верная стража Ватикана. Глава 31 Стратоплан «Х-33» с ревом взмыл в небо и, описав высокую дугу, помчался на юг в направлении Рима. Лэнгдон сидел в полном молчании. Последние пятнадцать минут он находился словно в тумане. Лишь сейчас, закончив рассказывать Виттории об иллюминатах и их заговоре против Ватикана, он до конца понял масштаб и значение происходящих событий. «Что я делаю, дьявол меня побери?! – спрашивал себя Лэнгдон. – Следовало сбежать, пока у меня имелась такая возможность!» Впрочем, в глубине души он прекрасно понимал, что такой возможности у него никогда не было. Его здравый смысл громко протестовал, требуя немедленно вернуться в Бостон. Однако любопытство ученого оказалось сильнее, чем призывы к благоразумию. Его многолетнее убеждение в том, что деятельность братства «Иллюминати» сошла на нет, похоже, в одно мгновение обратилось в прах. Но какая-то часть его разума требовала подтверждения. Требовала доказательств. Кроме того, в нем говорила и элементарная совесть. Колер тяжело болен, и Виттория осталась в одиночестве. Если накопленные им за многие годы познания способны помочь, то моральный долг требует, чтобы он летел в Рим. В Рим его звало еще и нечто иное, то, в чем Лэнгдон стыдился признаться самому себе. Ужас, который он испытал, узнав о местонахождении антивещества, объяснялся беспокойством даже не столько за жизнь многих людей, сколько за судьбу сокровищ искусства, хранившихся в Ватикане. Крупнейшая коллекция мировых шедевров в буквальном смысле слова находилась на бочке с порохом. 1400 залов и 20 двориков-музеев Ватикана хранили более 60 000 произведений искусства. Среди них творения древних мастеров, работы Джованни Беллини, Микеланджело, Леонардо да Винчи, Боттичелли, скульптуры Бернини. В Ватикане находятся такие памятники архитектуры, как собор Святого Петра и Сикстинская капелла. А во что можно оценить созданную гением Микеланджело знаменитую спиральную лестницу, ведущую в музеи Ватикана? Интересно, сколько еще продержится магнитное поле в ловушке? – Благодарю вас за то, что вы согласились прилететь в Европу, – негромко произнесла Виттория. Лэнгдон покинул мир видений. Виттория сидела на другой стороне прохода, разделяющего ряды кресел. Даже в холодном свете неоновых ламп нельзя было не заметить окружавшую ее ауру спокойствия и притягательность ее натуры. Девушка дышала глубоко и ровно, к ней полностью вернулось самообладание, и, движимая дочерней любовью, она теперь стремилась лишь к возмездию и восстановлению справедливости. У Виттории не было времени сменить шорты и топик на что-то более солидное, и в прохладном воздухе кабины ее загорелые ноги покрылись гусиной кожей. Лэнгдон, не раздумывая, снял пиджак и предложил его девушке. – Американское рыцарство? – произнесла она, ответив на его заботу благодарной улыбкой. Самолет попал в зону турбулентности, и его настолько сильно тряхнуло, что Лэнгдон даже испугался. Лишенная окон кабина снова показалась ему слишком тесной, и он попытался представить себя гуляющим по широкому полю. Какая ирония, подумал он. Ведь когда все это произошло, он как раз находился на открытом пространстве. Всепоглощающая тьма. Он прогнал нахлынувшие было воспоминания. Все это ушло в прошлое. Стало достоянием истории. – Вы верите в Бога, мистер Лэнгдон? – внимательно глядя на него, спросила Виттория. Этот вопрос поверг его в изумление. Или, если быть более точным, даже не сам вопрос, а тот серьезный тон, которым он был задан. «Верю ли я в Бога?» А ведь в глубине души он надеялся, что проведет полет, обсуждая не столь серьезные темы. «Духовная загадка», – подумал Лэнгдон. Именно так говорили о нем его друзья. Несмотря на многолетнее изучение религии, сам он религиозным человеком так и не стал. Он с почтением относился к могуществу веры, благотворительным делам церкви и той силе, которую придавали многим людям их религиозные убеждения... Однако полный отказ от всяких сомнений, неизбежный для истинно верующего, являлся непосильным для его разума ученого. – Я хочу верить, – услышал он свои слова. – И что же вам мешает? – без тени вызова или осуждения произнесла Виттория. – Все это не так просто, – фыркнул он. – Вера требует, если так можно выразиться, «актов веры». Верующий должен серьезно относиться к чудесам, не сомневаться в беспорочном зачатии и божественном вмешательстве. Кроме того, вера предписывает определенный кодекс поведения. Библия, Коран, буддийские рукописи... все они содержат практически идентичные требования, за нарушение коих установлены одинаковые наказания. В них говорится, что меня ждет ад, если я не стану следовать этому поведенческому кодексу. Мне трудно представить себе Бога, который управляет миром подобным образом. – Остается лишь надеяться, что вы не позволяете своим студентам так бессовестно уходить от поставленных вами вопросов. Это замечание застало его врасплох. – Что? – Мистер Лэнгдон, я не спрашивала вас, верите ли вы тому, что люди говорят о Боге. Я спросила: «Верите ли вы в Бога?» Это два совершенно разных вопроса. Священное Писание – это... собрание рассказов, легенд. Это история того, как человек пытался удовлетворить свою потребность в познании самого себя и всего сущего. Меня не интересуют ваши суждения о литературных произведениях. Я спрашиваю: верите ли вы в Бога? Ощущаете ли присутствие высшей силы, когда вглядываетесь в звезды? Верите ли вы всем своим существом, что темный свод над вами – творение руки Божьей? Лэнгдон задумался. – Может быть, я слишком бесцеремонна? – Нет. Просто я... – Не сомневаюсь, что вы обсуждаете вопросы веры со своими учениками. – Постоянно. – И вы, как мне кажется, выступаете в роли адвоката дьявола. Все время подливаете масло в огонь дискуссии. – Вам, видимо, тоже не чужда преподавательская деятельность? – улыбнулся Лэнгдон. – Нет, но я многому научилась у папы. Леонардо Ветра мог с одинаковым успехом представлять обе стороны петли Мёбиуса. Лэнгдон рассмеялся, представив себе так называемую петлю Мёбиуса – поверхность, получаемую при склеивании двух перевернутых относительно друг друга концов прямоугольной полоски. Строго говоря, петля Мёбиуса имеет всего лишь одну сторону. Впервые эту петлю Лэнгдон увидел в творениях Эшера[36]. – Могу я задать вам один вопрос, мисс Ветра? – Зовите меня Виттория. Когда я слышу «мисс Ветра», то сразу начинаю чувствовать себя ужасно старой. Он подавил вздох, вдруг ощутив свой преклонный возраст, и произнес: – В таком случае я – Роберт. – У вас был ко мне вопрос. – Да. Что вы, будучи дочерью католического священника и одновременно ученым, думаете о религии? Виттория помолчала немного, отбросила упавшую на лоб прядь волос и сказала: – Религия подобна языку или манере одеваться. Мы всегда тяготеем к тому, с чем выросли. Но в конечном итоге все мы заявляем одно и то же. Мы говорим, что в жизни имеется скрытый смысл, и мы благодарны силе, нас создавшей. Слова девушки заинтриговали Лэнгдона. – Следовательно, вы утверждаете, что религия – будь то христианство, мусульманство или буддизм – зависит только от того, где мы родились? – Но разве это не очевидно? – В таком случае вера вообще случайное явление? – Ничего подобного. Вера – явление универсальное. Но методы ее познания, к которым мы прибегаем, целиком зависят от нашего выбора. Одни возносят молитвы Иисусу, другие отправляются в Мекку, а третьи изучают поведение элементарных частиц. В конечном итоге все мы заняты поиском истины, гораздо более грандиозной, чем мы сами. Лэнгдон пожалел, что его студенты не умеют выражать свои мысли с такой точностью. Да что там студенты! Он сам вряд ли смог бы высказать это столь же ясно. – А как же Бог? – спросил он. – Вы в Бога веруете? На сей раз Виттория молчала довольно долго. – Наука говорит мне, – наконец сказала она, – что Бог должен существовать. Но мой разум утверждает, что я никогда не смогу понять Бога. А сердце тем временем подсказывает, что я для этого вовсе и не предназначена. Четко изложено, подумал он и спросил: – Итак, вы полагаете, что Бог существует, но понять Его мы никогда не сможем? – Не Его, а Ее, – улыбнулась Виттория. – Я считаю, что аборигены Северной Америки были правы. – Мать Земля? – улыбнулся Лэнгдон. – Гея[37]. Наша планета является организмом, а каждый из нас – его клеткой с только ей присущими функциями. И в то же время мы все взаимосвязаны. Мы служим друг другу, и одновременно мы служим целому. Глядя на нее, Лэнгдон вдруг почувствовал, что в нем шевельнулись чувства, которых он не испытывал уже много лет. В ее глазах таилось какое-то очарование... А голос звучал так чисто... Он ощутил, что его тянет к этой девушке. – Мистер Лэнгдон, разрешите мне задать вам еще один вопрос. – Роберт, – поправил он ее. – Когда я слышу «мистер Лэнгдон», я ощущаю себя стариком. Впрочем, я и есть старик... – Скажите, Роберт, если можно, как вы начали заниматься орденом «Иллюминати»? – Вообще-то в основе всего были деньги, – ответил он, немного подумав. – Деньги? – разочарованно протянула девушка. – Вы оказывали какие-то платные услуги? Давали консультации? Лэнгдон рассмеялся, осознав, как прозвучали его слова. – Нет. Я говорю не о заработке. Я говорю о деньгах как о банкнотах. С этими словами он достал из кармана брюк несколько купюр и выбрал из них бумажку достоинством в один доллар. – Я увлекся изучением этого культа после того, как обнаружил, что американская валюта просто усыпана символами иллюминатов. Виттория взглянула на него из-под полуопущенных ресниц. Она, видимо, не до конца понимала, насколько серьезно следует воспринимать эти слова. – Посмотрите на оборотную сторону, – сказал он, протягивая ей банкноту. – Видите большую печать слева? – Вы имеете в виду пирамиду? – перевернув долларовую бумажку, спросила Виттория. – Именно. Какое значение, по вашему мнению, могла иметь пирамида для истории США? Девушка в ответ пожала плечами. – Вот именно, – продолжил Лэнгдон. – Абсолютно никакого. – Тогда почему же она смогла стать центральным символом Большой государственной печати? – нахмурившись, спросила Виттория. – Мрачный зигзаг истории, – ответил Лэнгдон. – Пирамида – оккультный символ, представляющий слияние сил, устремленных вверх, к источнику абсолютного Света. Теперь внимательно посмотрите на то, что изображено чуть выше пирамиды. – Глаз в треугольнике, – ответила Виттория, изучив банкноту. – Этот символ называется trinacria. Вам доводилось раньше видеть глаз в треугольнике? – Да, – немного помолчав, сказала девушка. – Но я не помню... – Он изображен на эмблемах масонских лож во всем мире. – Значит, это масонский символ? – Нет. Это символ иллюминатов. Члены братства называют его «сияющая дельта». Призыв к постоянным изменениям и просвещению. Глаз означает способность иллюминатов проникать в суть вещей, а треугольником также обозначается буква греческого алфавита «дельта», которая является математическим символом... – Изменения, эволюции, перехода к... – Я совсем забыл, что беседую с ученым, – улыбнулся Лэнгдон. – Итак, вы хотите сказать, что большая печать Соединенных Штатов призывает к переменам и проникновению в суть вещей? – Или, как сказали бы некоторые, к Новому мировому порядку. Витторию эти слова Лэнгдона несколько удивили, но, вглядевшись в банкноту, она протянула: – Под пирамидой написано: «Novus... Ordo...» – «Novus Ordo Seculorum», – подхватил американец. – Что означает «Новый секулярный порядок». – Секулярный в смысле «нерелигиозный»? – Да. Именно нерелигиозный. В этой фразе ясно выражены цели ордена «Иллюминати», и в то же время она кардинально противоречит напечатанным рядом с ней словам: «Мы веруем в Бога». – Но каким образом вся эта символика смогла появиться на самой могущественной валюте мира? – обеспокоено спросила Виттория. – Большинство исследователей считают, что за этим стоял вице-президент Соединенных Штатов Генри Уоллес. Он занимал место на верхних ступенях иерархической лестницы масонов и, вне всякого сомнения, имел контакты с иллюминатами. Был ли он членом сообщества или просто находился под его влиянием, никто не знает. Но именно Уоллес предложил президенту этот вариант большой печати. – Но каким образом? И почему президент с этим согласился? – Президентом в то время был Франклин Делано Рузвельт, и Уоллес сказал ему, что слова «Novus Ordo Seculorum» означают не что иное, как «Новый курс»[38]. – И вы хотите сказать, что Рузвельт дал команду казначейству печатать деньги, не обратившись за советом к другим экспертам? – с сомнением спросила Виттория. – В этом не было нужды. Они с Уоллесом были словно родные братья. – Братья? – Загляните в свои книги по истории, – с улыбкой произнес Лэнгдон. – Франклин Делано Рузвельт был известнейшим масоном. |