|
|
Вербер Бернард - День муравья - www.readfree.ru. День муравья (Le jour des fourmis)
53. ГОРЬКИЕ ВОСПОМИНАНИЯ
— Извините, мадемуазель.
Обращались к ней.
Летиция Уэллс открыла глаза, это была еще не конечная остановка. К ней обращалась женщина.
— Извините, мадемуазель. Я, кажется, задела вас спицей.
— Ничего страшного, — вздохнула Летиция,
Женщина что-то вязала из розовой, как конфета, шерсти. Ей нужно было дополнительное пространство, чтобы развернуть свое полотно.
Летиция Уэллс посмотрела на эту паучиху-прядильщицу, шевелящую Пальцами. Постукивая, спицы наращивали количество петель.
Ее розовое творение походило на конверт. Какого несчастного ребенка она собиралась, засунуть в этот мольтоновый ошейник, подумала Летиция Уэллс. Как будто услышав вопрос, женщина задвигала челюстью, демонстрируя великолепную эмаль.
— Это для моего сына, — с гордостью объявила она.
В этот момент взгляд Летиции упал на плакат: «Нашей стране нужны дети. Все на борьбу с падением рождаемости».
Летиция Уэллс почувствовала легкую горечь. Делать детей! Она подумала, что это первейший наказ роду человеческому: воспроизводить себя, массово размножаться. Вас не интересует настоящее? Выживите в будущем через откладывание яиц! Заботьтесь в первую очередь о количестве, а качество приложится, может быть.
Несушки не понимали этого, но подчинялись вечной пропаганде, которая не имеет ничего общего с внутренней политикой наций, и увеличивали численность людей на планете.
Летиции Уэллс захотелось взять эту мамочку за плечи и сказать прямо в лицо: «Нет, не делайте больше детей, остановитесь, имейте хоть каплю стыда, черт подери! Пользуйтесь контрацептивами, раздавайте презервативы тем, кого любите, образумьте ваших легкомысленных подруг, одумайтесь сами. Оно того не стоит. Сейчас везде царит безответственность, и вот вам результат. Если бы ваша собственная мать была серьезней, она избавила бы вас от всех этих страданий. Не мстите своим детям за то, что ваши собственные родители подложили вам свинью, произведя на свет вас. Довольно любить друг друга, спаривайтесь, но не размножайтесь».
После каждого такого приступа мизантропии (у нее это было сродни гуманофобии) во рту появлялся горький привкус. Но самое странное, ей это не было противно.
Взяв себя в руки, она улыбнулась этой паучихе.
Лицо, светящееся счастьем материнства, напомнило ей… нет… не… не надо было… напомнило ей… ее мать. Линг-ми.
Линг-ми Уэллс пала жертвой острой лейкемии. Рак крови не ведает жалости. Линг-ми, ее нежная мать, никогда не отвечала ей на вопросы о том, что сказал врач. Линг-ми говорила Летиции: «Не беспокойся. Я выздоровею. Прогнозы оптимистичны, а лекарства просто замечательные». Но в ванной на раковине все чаще появлялись красные подтеки, а пузырьки с анальгетиками быстро опустошались. Линг-ми превышала все предписанные дозы. Ничто не могло облегчить ее боль.
Однажды «скорая» увезла ее в больницу. «Не беспокойся. Там у них есть все, что нужно, и специалисты меня вылечат. Присматривай за квартирой, будь умницей, пока меня не будет, и каждый вечер навещай меня».
Линг-ми оказалась права: в больнице было все мыслимое оборудование. Ей даже умереть спокойно не давали. Три раза она пыталась покончить с собой, и три раза у последней черты ее спасали. Она отбивалась. Они связывали ее ремнями и вливали морфий. Приходя к матери, Летиция видела ее руки, покрытые синяками от уколов и капельниц. За один месяц Линг-ми превратилась в сморщенную старуху. «Мы спасем ее, не беспокойтесь, мы спасем», — уверяли доктора. Но Линг-ми Уэллс не хотела, чтобы ее спасали.
Она гладила руки дочери и бормотала: «Я хочу… умереть». Но что может сделать четырнадцатилетняя девчонка, когда слышит такое от матери? Закон запрещал позволить кому-либо добровольно умереть. Тем более если этот кто-то может ежедневно платить тысячу франков за пребывание в палате и лечение.
После госпитализации жены Эдмон Уэллс как-то сразу состарился. Линг-ми просила у него помощи для большого прыжка. Однажды, когда она совсем обессилела, он поддался на уговоры. Он показал ей, как замедлить дыхание и уменьшить частоту ударов сердца.
Он провел сеанс гипноза. Никто этого не видел, но Летиция знала, как это происходит, когда-то отец так усыплял ее. «Ты спокойна, очень спокойна. Твое дыхание как отступающая волна. Все спокойно. Вперед, назад. Твое дыхание — море, море хочет стать озером. Вперед, назад. Каждый вдох медленней и глубже предыдущего. Каждый вдох приносит больше силы и неги. Ты не чувствуешь своего веса, не чувствуешь ног, не чувствуешь ни рук, ни туловища, ни головы. Ты — легкое перышко, которое плывет по воздуху».
Линг-ми улетела.
На ее лице застыла спокойная улыбка. Она умерла, будто уснула. Врачи-реаниматологи тут же ударили в набат. Они вцепились в нее, как ласка в цаплю, чтобы не дать взлететь. Но на этот раз Линг-ми одержала блистательную победу.
И Летиция поставила перед собой задачу — раскрыть тайну рака. Она испытывала ненависть к врачам и прочим вершителям человеческой судьбы. Она была убеждена, что если никому не удалось искоренить рак, то только потому, что никто по-настоящему не пытался найти решение.
Она стала онкологом, чтобы самой этого добиться. Она хотела доказать, что рак может быть излечим, что бездарные врачи только мучили ее мать, хотя могли бы спасти. Это ей не удалось. Осталась только ненависть к людям и страсть к загадкам.
Журналистика позволила ей выплеснуть свое горе. Своим пером она изобличала несправедливость, возбуждала толпу, воевала с лицемерами. Увы, она быстро поняла, что лицемеры — это в первую очередь ее коллеги. Смелые на словах — жалкие на деле. Поборники справедливости в редакторских статьях, в жизни они готовы были на любые низости ради повышения зарплаты. По сравнению с миром СМИ медицинская среда казалась полной очаровательных людей.
Но она заняла свою экологическую нишу, свою охотничью территорию. Она сделала себе имя на раскрытии полицейских загадок. Коллеги стали держаться от нее на расстоянии и ожидали, когда же она провалится. Спотыкаться нельзя.
Ее следующим охотничьим трофеем будет дело Сальта — Ногар. И тем хуже для резвого комиссара Мелье!
Вот и конечная. Ей выходить.
— Всего доброго, мадемуазель, — сказала ей вязальщица, складывая свои пеленки.
|
54. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ
Как: Первая мысль человека перед препятствием: «Что делать и кто виноват?» И что делать с тем, кто виноват, чтобы это не повторялось.
В подобной ситуации муравей сначала задается вопросом: «Как и с помощью чего я смогу решить эту проблему?»
В мирмекийском мире нет и намека на понятие вины.
Между теми, кто спрашивает, «почему эта вещь не работает», и теми, кто спрашивает, «как сделать, чтобы она работала», всегда будет огромная разница.
На настоящий момент мир принадлежит людям, которые спрашивают «кто», но наступит день, когда те, кто спрашивает «как», тоже получат власть…
Эдмон Уэллс.
«Энциклопедия относительного и абсолютного знания», том II
|
55. СКОЛЬКО ВОДЫ, СКОЛЬКО ВОДЫ
Когти и мандибулы усиленно работают. Рыть, рыть, другого спасения нет. Мятежники все силы сосредоточили на спасительном тоннеле, почва содрогается от вибрации.
Вода смывает Город. Все прекрасные проекты, все великолепные авангардные решения Шли-пу-ни превратились в хлам, уносимый потоками. Хвастовство. Все это было всего лишь хвастовство: эти сады, эти грибные фермы, эти стойла, эти залы с цистернами, эти зимние хранилища, эти ясли с терморегуляцией, солярий, сеть каналов… Они исчезают в торнадо, как будто никогда не существовали.
Вдруг боковая стенка тоннеля разрывается. Вода бьет фонтаном. 103683-й и его товарищи, вгрызаясь в землю, копают еще быстрее. Но задание невыполнимо, и поток подхватывает их.
103683-й не строит никаких иллюзий по поводу того, что их ожидает. Они уже погружены по живот, и вода продолжает быстро подниматься.
|
56. ПОГРУЖЕНИЕ
Погружение. Теперь она полностью покрыта водой.
Дышать невозможно. Окруженная водой, она лежит, ни о чем не думая.
Она любит воду.
В воде ее волосы становятся эластичными, а кожа становится упругой, как картон. Летиция Уэллс называла это ежедневным банным ритуалом.
Так она расслаблялась: теплая вода и тишина. Она чувствовала себя озерной принцессой.
Она лежала, задержав дыхание, пока ей не начало казаться, что она умирает.
Каждый день она понемногу увеличивала время пребывания под водой.
Подтянув колени к подбородку, как зародыш в амниотической жидкости, она медленно качалась в водном танце, смысл которого был известен только ей.
Она выбрасывала из головы все лишнее: прочь рак, прочь братья Сальта (дин-дон), прочь редакция «Воскресного эха», прочь ее красота (дин-дон), прочь метро, прочь матери-несушки. Генеральная летняя уборка.
Дин-дон.
Она вынырнула из воды. Все вокруг кажется таким сухим. Сухим, враждебным (дин! дон!)… шумным.
Ей не показалось: в дверь звонили.
Она поднялась из ванны, как амфибия, обретающая воздушное дыхание.
Взяла банный халат, завернулась в него и мелкими шагами прошла через гостиную.
— Кто там? — спросила она через дверь.
— Полиция!
Она посмотрела в глазок и узнала комиссара Мелье.
— Что это вы так поздно?
— У меня ордер на обыск.
Она открыла.
Он выглядел непринужденно.
— Я был в КОХ, там мне сказали, что вы стянули пробирки с реактивами — разработку братьев Сальта и Каролины Ногар.
Она тут же принесла пробирки и отдала их ему. Он задумчиво смотрел на них.
— Мадемуазель Уэллс, можно спросить вас, что в них?
— Я не собираюсь облегчать вам работу. Химическую экспертизу оплатила моя газета. Результаты принадлежат только ей и никому другому.
Оробевший, он все еще стоял на пороге, в помятом костюме, а эта миловидная девушка бросала ему вызов.
— Мадемуазель Уэллс, пожалуйста, вы позволите войти? Мы могли бы немного поговорить? Я не отниму у вас много времени.
Он, должно быть, попал под сильный дождь. Весь промок. Под его ногами на половик уже натекла целая лужа. Она вздохнула:
— Ладно, но у меня очень мало времени.
Он долго вытирал ботинки, прежде чем решился переступить порог гостиной.
— Мерзкая погода.
— После такой жары — сразу ливень.
— Все времена года перепутались, резкий скачок от жары и сухости к холоду и дождю.
— Проходите, присаживайтесь. Хотите чего-нибудь выпить?
— Что предложите?
— Медовуху.
— Что это такое?
— Смешивают воду, мед и дрожжи, дают побродить. Напиток олимпийских богов и кельтских друидов.
— Ну, давайте напиток олимпийских богов.
Она подала ему бокал и вышла.
— Вы подождите, мне надо высушить волосы.
Как только из ванной раздался шум фена, Мелье резко вскочил, решив воспользоваться этой передышкой и осмотреться.
Роскошная квартира. Все обставлено с большим вкусом. Нефритовые статуэтки расставлены парами. Галогеновые лампы подсвечивают развешанные по стенам рисунки на биологические темы.
Он подошел к одной.
Десятка полтора муравьев со всех концов света прорисованы до мелочей, под ними надписи.
Фен продолжал гудеть.
Черные муравьи с белыми волосками, похожие на рокеров (Rhopalothrix orbis), муравьи с торчащими на груди рогами (Acromyrnex mirabilis), длинноволосые муравьи, похожие на хиппи (Tingimyrmex mirabilis). Сколько же разных видов муравьев, удивился комиссар.
Но он был не в энтомологической экспедиции. Приметив лакированную черную дверь, он подергал ее. Она оказалась запертой на ключ. Он достал из кармана шпильку и уже собирался открыть замок, но шум фена вдруг прекратился. Поспешно он уселся на место.
Прическа а-ля Луиза Брукс вернулась на свое место. На Летиции Уэллс было надето длинное черное шелковое платье, присборенное на талии. Мелье пытался не поддаться соблазну.
— Вы интересуетесь муравьями? — спросил он светским тоном.
— Не очень, — сказала она. — Это мой отец ими интересовался. Он был крупным специалистом по муравьям. Эти рисунки он подарил мне на двадцатилетие.
— Ваш отец — профессор Эдмон Уэллс?
Она удивилась:
— Вы его знаете?
— Слышал о нем. У нас в полиции он больше известен как владелец проклятого подвала на улице Сибаритов. Помните то дело, когда два десятка людей исчезли в бездонном подвале?
— Разумеется! Между прочим, среди этих людей были мой кузен с кузиной, мой племянник и моя бабушка.
— Странное дело, верно?
— Как же так, вы так любите загадки, а тайну их исчезновения расследовали не вы?
— Тогда у меня было другое дело. Подвалом занимался комиссар Ален Билшейм. И, как потом оказалось, весьма неудачно. Он, как и все остальные, так и не поднялся наверх. Но вы ведь тоже любительница загадок, я думаю…
Она насмешливо улыбнулась.
— Больше всего на свете люблю их разгадывать, — сказала она.
— Вы полагаете, вам удалось выйти на след убийцы братьев Сальта и Каролины Ногар?
— Я пытаюсь. Это наверняка будет интересно моим читателям.
— Вы не расскажете мне, как продвигается ваше расследование?
Она покачала головой:
— Пусть лучше каждый идет своим путем. Так мы не будем друг другу мешать.
Мелье достал жвачку. Он чувствовал себя уютней, когда жевал. Затем спросил:
— Что за этой черной дверью?
Летицию Уэллс удивил резкий тон заданного вопроса. Она быстро замяла возникшую неловкость. Пожав плечами, мило ответила:
— Там мой кабинет. Но я вам его не покажу. Там просто Содом и Гоморра.
Она достала сигарету, вставила ее в длинный мундштук и прикурила от зажигалки в форме ворона.
Мелье вернулся к тому, что его интересовало:
— Вы хотите сохранить ваше расследование в тайне. Но я все-таки скажу вам, куда я продвинулся.
Она выпустила маленькое облачко перламутрового дыма.
— Как вам угодно.
— Вернемся назад. Все три наши жертвы работали в КОХ. Можно было бы склониться к мрачному мотиву профессиональной зависти. На крупных предприятиях соперничество встречается довольно часто. Люди на части рвутся ради продвижения по служебной лестнице или повышения зарплаты, и в научном мире много таких жадных до наживы. Так что, согласитесь, гипотеза о химике-сопернике имеет право на жизнь. Допустим, некто отравил своих коллег препаратом с замедленным действием. Это объясняет происхождение ран в пищеварительной системе, которые обнаружены при вскрытии.
— Вы опять запутались, комиссар. Вы одержимы идеей яда и забываете о страхе. Сильный стресс тоже может вызвать повреждения, а все четыре наши жертвы были очень напуганы. Страх, комиссар, страх — вот узел проблемы, и ни вы, ни я еще не поняли, чем был вызван ужас, запечатленный на их лицах.
Мелье возразил:
— Я, конечно, задавался вопросом об этом страхе и даже обо всем, чего боятся люди!
Она снова выдохнула белое облачко табачного дыма.
— А вы сами, комиссар, чего боитесь?
Его застали врасплох: он сам собирался спросить ее об этом.
— То есть… ммм…
— Ну есть же что-то, что вас пугает больше всего, разве не так?
— Я не прочь признаться вам, но взамен вы мне так же искренне ответите, чего боитесь вы.
Она посмотрела ему в глаза.
— Хорошо.
После некоторого колебания он произнес:
— Я… я боюсь… я боюсь волков.
— Волков?
Она расхохоталась, повторяя «волков», «волков». Затем поднялась с кресла и снова налила ему полный стакан медовухи.
— Я сказал правду, теперь ваша очередь.
Она подошла к окну. Казалось, вдали она увидела что-то очень интересное.
— Хм… я… я боюсь… я боюсь вас.
— Перестаньте шутить, вы обещали быть откровенной.
Она повернулась и выпустила завиток. Ее сиреневые глаза блестели, как звезды, сквозь бирюзовый дым.
— Но я искренна. Я действительно боюсь вас, а следовательно — и всех людей. Я боюсь мужчин, женщин, стариков, старух, младенцев. Мы везде ведем себя как варвары. Я считаю нас физически убогими. Никто из нас не сравнится по красоте с кальмаром или комаром…
— Вы правы!
В поведении молодой женщины что-то изменилось. Какая-то мучительная слабость появилась в ее так хорошо контролируемом взгляде. В ее глазах появилось некое безумие. В нее будто вселился какой-то дух, а она и не думала ему противиться. Барьеры рушились. Больше не было цензуры. Она забыла, что перед ней комиссар полиции, с которым она едва знакома.
— Я считаю нас претенциозными, нахальными, самодовольными, возгордившимися тем, что мы люди. Я боюсь крестьян, священников и солдат, я боюсь докторов и больных, я боюсь тех, кто желает мне зла, и тех, кто желает мне добра. Мы разрушаем все, к чему прикасаемся. Мы оскверняем то, что нам не удается уничтожить. Ничто не укрывается от нашего неугасимого стремления все изуродовать. Я уверена, марсиане не прилетают к нам потому, что мы их пугаем; они робкие, они боятся, что мы сделаем с ними то же, что с окружающими нас животными, да и сами с собой. Я не испытываю гордости оттого, что я человек. Я боюсь, я очень боюсь себе подобных.
— Вы в самом деле думаете так, как говорите?
Она пожала плечами.
— Сравните, сколько людей убито волками и сколько — людьми: вам не кажется, что мой страх, как бы это сказать… более оправдан, чем ваш?
— Вы боитесь людей? Но ведь вы тоже человек!
— Я это прекрасно осознаю, и, кроме того, временами я боюсь… себя.
Он ошеломленно смотрел на ее лицо, искаженное внезапной ненавистью. Неожиданно она успокоилась:
— Давайте сменим тему! Мы оба любим загадки. Вы удачно зашли, сейчас время нашей национальной передачи про загадки. Предлагаю вам посмотреть самый щедрый дар нашей эпохи — мой телевизор.
— Спасибо, — сказал он.
Она переключала программы, пока не нашла «Головоломку для ума».
| |
|
|
Скачать 1.61 Mb.