Десять лет назад их объединил случай, ее беда и чужая жадность. А разъединяла целая жизнь
 Скачать 2.75 Mb.
|
|
Глава 9 Десять-девять лет назад После похорон бабушки ее жизнь вошла в какой-то размеренный ритм, причем, незаметно для самой Агнии. Печаль, грусть — не ушли, она все так же тосковала по умершим родным, но, как это ни странно, перестала ощущать себя одинокой. Странно, вроде бы, ведь, по здравому размышлению, у нее не осталось никого на свете. И все же, именно теперь одиночество ушло. Даже в те месяцы после смерти родителей, пока у нее еще оставалась бабушка, Агния испытывала большую тоску и изолированность от мира, чем теперь. Ей было немного стыдно в душе из-за этого, но бороться с таким положением дел не хотелось. Потому как, насколько парадоксальным это не казалось, именно теперь, став круглой сиротой, она оказалась не одна. Вячеслав Генрихович не обманул ее, пообещав все уладить с социальными службами. Бог знает, как он все решил, но в приют ее не забрали. Даже не приходил никто из попечительской организации. Более того, ее оставили в этой квартире. Агния понятия не имела как? Но через два дня после похорон, Боруцкий принес ей документы, оформленные на ее имя и подтверждающие право владения Агнии этой квартирой. — Не маши ими ни перед кем, пока. Если только не прижмут. Особенно, пока совершеннолетней не станешь. — Велел он, ничего не объясняя про то, как оформил эти бумаги. — Ты же сама проживешь? — Нахмурившись, поинтересовался он. — Или… — Проживу! — Не веря еще такой удаче, отчаянно закивала она головой. — Я же и эти четыре месяца, все равно, что одна жила. Еще и о бабушке заботилась. Да и до этого, когда родители уезжали, а она заболела год назад. За мной только иногда Алина Дмитриевна приглядывала. — Торопливо доложила она, опасаясь, что Вячеслав Генрихович может передумать. Или не пожелать всей этой возни, и все-таки отправит ее в приют. Не будет же он сам сидеть с ней, ей-Богу. — Ага… Ну, тогда, ладно. Проживешь, значит. — После некоторой паузы, кивнул Боруцкий. — А это спрячь. Если кто будет спрашивать что-то, звони мне. Она спрятала бумаги. Но пока никто не спрашивал и не приходил. Зато сам Вячеслав Генрихович появлялся регулярно. Не часто, вроде бы, но стабильно. Два вечера в неделю он проводил с ней. Боруцкий никогда не предупреждал ее заранее, и не выделял для этого какие-то особенные дни. Просто появлялся в ресторане во время ее выступления, а после того — Семен Владимирович передавал Агнии, что хозяин ресторана хочет с ней поговорить, и они ужинали вместе. И действительно говорили. Хотя, если совсем честно, по большей части, говорила она. Вячеслав Генрихович лишь задавал время от времени вопросы, и слушал ее ответы. Он интересовался всем — любыми предметами в школе и занятиями с Зоей Михайловной, ее жизнью до гибели родителей. Боруцкий хотел знать о том, есть ли у нее друзья, кто они, и кто их родные, чем те занимаются? Если она упоминала, что читала какую-то книгу или смотрела фильм — он тут же спрашивал о содержании. Причем, Агнии казалось, что Вячеслав Генрихович даже не слушает, о чем она говорит, просто из вежливости уточняет. И каждый раз удивлялась, когда, спустя неделю или две, он что-то уточнял или интересовался об окончательном впечатлении от прочитанного или увиденного, или спрашивал что-то о подругах, о которых она ему когда-то говорила. Выходило, что он не просто слушал, но и запоминал каждое слово из того, о чем Агния рассказывала. Иногда с ним приходил тот самый Федот, и в такие дни все было иначе. Вячеслав Генрихович казался каким-то напряженным и еще молчаливей, чем обычно. Да и сама Агния с трудом могла говорить о чем-то под тяжелым и холодным взглядом друга Боруцкого. Тот, казалось, забавлялся, наблюдая за ней. И постоянно интересовался у Агнии какими-то парнями из школы, консерватории, двора, даже официантами, на которых она, по-видимому, должна была обращать внимания. Агния терялась и начинала сбиваться, потому как, если честно, ей было не до парней в последние полгода. А Вячеслав Генрихович, почему-то, во время таких бесед становился еще молчаливей и отстраненней, чем обычно. Иногда он одергивал Федота, приказывая ему «не приставать к ребенку». А иногда просто молча сидел и осматривал зал, будто и не слышал, что происходило за столом, и держал в зубах незажжённую сигарету. И вмешивался лишь тогда, когда Федот порывался закурить, запрещая другу делать это. Такие вечера больше злили, чем радовали Агнию. Но, все равно, ей нравилось ужинать с ним. Второй раз в неделю, точно так же, без предупреждения, Боруцкий приходил к ней домой. Обычно это бывало среди дня, после школы и до консерватории, когда у нее имелся перерыв в два часа. Они просто пили чай. И он снова незаметно заставлял ее что-то рассказывать. Иногда к ним присоединялась Алина Дмитриевна, если бывала в это время дома. И в таком случае, благодаря навязчивому любопытству соседки, Агнии удавалось хоть что-то узнать о нем самом, кроме собственных новостей. Правда, даже в таких случаях, Боруцкий не отличался многословием, и если не хотел отвечать — игнорировал все вопросы Алины Дмитриевны. А у той не хватало наглости настаивать, стоило только Вячеславу Генриховичу глянуть на пожилую женщину одним из тех, «своих» взглядов. И все-таки, именно благодаря соседке, Агния узнала, что ее «крестный» теперь является ее официальным опекуном. Как и кто рискнул доверить опекунство сироты криминальному авторитету, она не уточняла. Вот, даже в голову не пришло спросить, каким же образом Боруцкий это провернул. Да и не хотелось развивать подобную тему в присутствии соседки. А когда они пили чай вдвоем… Тем более не хотелось. Отчего — Агния не знала, и, в силу возраста, возможно, даже не задумывалась о причине подобного «не желания». Да и сама уже сомневалась, так ли правдивы слухи, окружающие этого человека. Ну, мало ли, что про него говорят? Ну и что, что он сам ее этим пугал когда-то? Может, просто, завидуют, или выдумывают? Может и он уже не занимается этим? Завязал. А слухи, ну — на то они и слухи. Вон, у них в школе сплетни и слухи часто рождались на пустом месте. Вдруг и здесь так? Не совсем на пустом месте, конечно, а на основании прошлых событий. Ведь она с ним вон, сколько времени проводила, а ничего плохого ни разу не заметила. Хотя, если честно, спустя несколько месяцев регулярного общения, Агния знала о нем не многим больше, чем во время первого знакомства. Зато Боруцкий, казалось, успел выяснить и узнать о ней все. Еще за эти недели она ближе познакомилась с тем человеком, который и привел Агнию к Боруцкому — со Щуром. Не то, чтобы Агния хотела с тем знакомиться. Собственно, она даже не вспоминала о том. Но Щур стал довольно часто появляться в ресторане. Интересовался ее делами, спрашивал, нравится ли ей, все ли здесь устраивает. И хоть Агния совершенно не понимала причин такого усиленного внимания и старалась быстрее уйти, тот не отставал. Он даже стал появляться в консерватории, куда Агния продолжала ходить на уроки вокала. И однажды ей показалось, что Зоя Михайловна знает этого человека куда больше, чем говорила вначале. Но ее преподаватель только рассмеялась на ее вопрос об этом и отмахнулась, как от глупости. Да и Агнии, в принципе, не было разницы, что там у них и как. Она жила. Не легко и не сложно, наверное. Так, как живут все: исходя из обстоятельств, понемногу смиряясь со своей болью, и учась принимать самостоятельные, взрослые решения. Ну, или это ей так казалось. Однако, в любой ситуации, Агния старалась искать хоть что-то хорошее и позитивное, и ей это почти всегда удавалось. Агния ходила в школу, заканчивая выпускной класс. И не замечала, или не хотела замечать то, о чем стали перешептываться за ее спиной учителя, а следом за теми, и одноклассники, интересуясь личностью ее загадочного опекуна. Несколько раз директор школы приглашала ее к себе в кабинет и осторожно спрашивала о том, что это за человек? Откуда взялся? Приглашала его для беседы с ней. Но Агния упорно настаивала на версии, что Боруцкий ее крестный, давний друг ее родителей, а прийти в школу — не может никак, по причине сильной занятости своей работой. И о том, что одна живет — никому не рассказывала. Да и Боруцкому она даже не упоминала об этих беседах с директором школы и классным руководителем. Во-первых, не хотела сердить или добавлять мороки, которой и так с лихвой привнесла в жизнь Вячеславу Генриховичу, кажется. А во-вторых — ну не могла Агния представить себе Боруцкого в кабинете своего директора. Не могла, и все тут. Алина Дмитриевна признавалась Агнии, что несколько раз учителя из школы приходили и к ней, так же узнавая и спрашивая про крестного девочки. Но соседка с теми не особо общалась. Правда, Алина Дмитриевна даже раз упомянула об этом при Боруцком, мельком и вскользь, Вячеслав Генрихович, кажется, и не заметил ничего. Чему Агния очень обрадовалась. Тем более что вскоре все эти вопросы и разговоры затихли, и больше о ее опекуне никто ничего не спрашивал. Да и саму Агнию перестали дергать. И все это время ей и в голову не пришло задуматься над тем, а почему же, все-таки, не так уж и сложно Агния перенесла все, свалившееся на нее. Она не понимала, насколько сильно ее настроение и то самое позитивное отношение к жизни уже зависит от Боруцкого. Точнее, от его визитов и незаметного присутствия в ее судьбе. Не понимала до того дня, пока он не пришел. Вот просто не появился, и все. Нет, конечно, он и не говорил, и не сообщал ей, что придет. Но неделя закончилась, а он так и не зашел к ней домой. В ресторан заходил еще в понедельник. Сегодня же подходило к концу воскресенье, а Вячеслава Генриховича Агния больше за эти дни не видела. Вот теперь, уже сидя дома, закрыв двери за Вовой, который, как и обычно, провел ее, Агния вдруг вспомнила все те слухи и разговоры о том, кто же такой Боруцкий. И задумалась о том, что же может значить его исчезновение. Да и Вова был каким-то напряженным… Она начала волноваться. Не за себя и свою судьбу, что странно, а за него. Даже не подумала, что станет с ней. А сжала руки от страха, при мысли: «что, если с ним что-то случилось? Если ему плохо?» Глупо, конечно, он взрослый человек, в два раза старше ее самой. Боруцкий, наверняка, знал, что и как делать. И раз уж дожил до этого дня, то умел учитывать все особенности и специфику своей… профессии. Умел же, правда? Но почему он тогда куда-то пропал? Впервые за все эти четыре месяца? Может быть, она просто ему надоела? Агния могла бы это понять. Ясное дело, что ему, взрослому человеку, должно быть не особо весело тратить на нее время. И так вон, сколько старался. Может, они с Федотом где-то, играют, ну, в тот же бильярд, к примеру. Или еще во что-то. В карты там. Она не особо знала, что, вообще, делает вечерами Вячеслав Генрихович. Но не суть важно. «Это было бы хорошо», вдруг поняла Агния, «если бы он играл». Она даже не обиделась бы. Обрадовалась бы. Лишь бы с этим человеком ничего не случилось. И не потому, что он о ней заботился. Совсем не по тому. Просто… Ведь это нормально, волноваться и беспокоиться о человеке, с которым проводил столько времени, и который сделал для тебя столько? Тем более, как казалось Агнии, хорошим человеком. Нормально. Вот она и волновалась. И даже то, чему Агния радовалась всю эту неделю — тому, что завтра у нее будет день рожденья, и наконец-то исполнится шестнадцать, уже отошло на второй план. Даже это событие теперь не приносило ей позитивного настроя. С каждым часом Агния волновалась все больше. Более того, несколько раз она порывалась сходить к Алине Дмитриевне и позвонить Боруцкому. Агния еще ни разу не звонила ему. Но, как Вячеслав Генрихович и велел ей тогда, выучила номер наизусть. А сейчас сидела и мысленно повторяла про себя цифру за цифрой, словно мантру какую-то. И все-таки, она не решилась позвонить. Засомневалась. Вроде бы здравые мысли о том, что у него могут быть дела или Вячеслав Генрихович просто устал от нее — пока казались более разумными и вероятными. Агния приняла душ и легла спать. Только заснула аж в три часа утра, мучая себя все это время глупыми домыслами, полными страхов. И в школу отправилась утром вовсе не в том настроении, с которым в свой день рожденья просыпаются. Едва не проспав и кое-как собравшись. Половину учебников забыла дома, потому как — собиралась второпях. Правда это, как имениннице, ей простили, и отвечать не заставляли. А еще — подарили небольшой букет от всего класса, и открытку с деньгами. Как объяснила ее классный руководитель, хоть сумма и маленькая, но все решили, что это ей пригодиться больше, чем какие- нибудь безделушки. Но и это все не подняло ей настроения. И с девчонками из класса она в кафе идти не захотела, хотя подруги и звали. Да и ей на работу не надо было являться. Понедельник — день не особо загруженный в ресторане, и Агния еще в пятницу отпросилась у Семена Владимировича, как раз для того, чтобы куда-то с подругами выйти. Итак, с момента гибели родителей, практически с теми не общалась. А теперь — не пошла. Не было настроения, и все тут. И три часа смотрела в окно на кухне, заваривая чай, и выливая тот в раковину, когда напиток остывал. Но так и не выпила ни глотка. Ей очень хотелось ему позвонить. Просто так, услышать голос, чтобы удостовериться, что все хорошо, и она глупостями занимается. Но никак не решалась. А когда прозвенел звонок, Агния со вздохом пошла открывать дверь. Видимо Алина Дмитриевна заглянула поздравить. И, не глянув в глазок, открыла соседке, а увидела Вячеслава Генриховича, живого и здорового. Агния даже задохнулась от радости и облегчения. Облокотилась на дверь, и уставилась на него, как ненормальная. Кажется, и не мигала. И вдруг поняла, что такой глупой была. Просто ужасно глупой. И как ей только в голову пришло, что он некрасивый? Это, наверное, из-за того, что она была расстроена смертью родителей. И просто не замечала очевидного. Нет, конечно, у него были все те же нескладные черты лица, что и раньше. Только вот теперь, эти черты вовсе не казались ей ужасными или грубыми. Она смотрела на него, и не могла насмотреться, и «здравствуйте», не сказала. Агния так засмотрелась, что даже не сразу поняла — Боруцкий хмурится и что-то спрашивает. — Бусина, ты чего?! Тебе сколько раз говорить надо, чтобы спрашивала, кто явился? — Недовольно рыкнул он, глядя на девчонку. Ну, опять, почти выскочила на площадку, двери настежь. Ни «кто там?», ни в глазок не глянула. Находка для любого мошенника. И придумывать ничего не надо. Вон, сама открыла и стоит, во все глаза смотрит, все тем же доверчивым и открытым взглядом. Заходи и бери, что хочешь. — Эгей, Бусина, ты оглохла, что ли? — Он шагнул внутрь и махнул у нее перед лицом, видя, что девчонка не реагирует. Стоит и пялится на него, и улыбка в пол лица, словно сто тысяч в лотерее выиграла. Это чему же она так рада, что даже на него с таким счастьем уставилась? Не могла же по нему так соскучиться? Или могла? Да, не. Небось, и не заметила, что он не появлялся, как обычно. Дите, у нее своих проблем полно. Это он, как последний дебил в самый неподходящий момент о ней вспоминал. И бесил Федота, который никак не мог понять, что ж Боров носится с этой девчонкой, как с писаной торбой. И сейчас вот, приперся. Хотя, по-хорошему, ему еще и вставать- то не стоило. Надо было бы отлежаться, если верить Лехе. Только сил уже не было, хотел хоть поглядеть на нее… — Вячеслав Генрихович! Бусина вдруг, так и не вспомнив про дверь, которую стоило бы захлопнуть, повернулась следом и кинулась к нему, крепко обняв. Прижалась щекой к груди. — Бл…ин! — Боров сдавленно ухнул, кода девчонка задела простреленный бок. Но внутри, все равно, так тепло и горячо стало, словно стопку водки махом тяпнул. Скучала, видно, все-таки. Заметила, что не пришел, как обычно. Надо было, конечно, отодвинуть ее. Самому отойти. Но, твою ж налево, у него и так, последняя неделя — не поездка на курорт. Был момент, когда он реально задумался, а выкрутится ли? Но выбрался же. Да, не совсем невредимый. Но жив, и своего никому не отдал. И выскочкам этим по мозгам надавал, чтоб знали, на кого лезут. За пять дней — ни одного спокойного, все на пределе. А все равно, ведь, Бусина в его голове прочно сидела. Нет, нет, а думал о ней. И, если верить сумрачному Федоту, которому тоже досталось в эти дни, отходя от наркоза, после того, как Леха его заштопал, Боров о ней болтал. Хорошо, что кроме самого Федота, об этом больше никто был не в курсе. В общем, достали его по самое «не могу». Потому, видимо, устав отказывать себе даже в самом малом, Вячеслав и сам крепко обнял ее за плечи и опустил лицо в растрепанную макушку, жадно и глубоко вдохнув. Тихо и воровато, чтобы она не услышала, не поняла. — Что стряслось-то, Бусина? Соскучилась, что ли? — Стараясь сохранять обычный, покровительственно-насмешливый тон голоса, спросил он. — Соскучилась. — Девчонка запрокинула голову и счастливо улыбнулась. Капец. Его словно саданули под дых. От этого ее взгляда, от такого счастья на лице — крышу сносило. — Вы не приходили. И я волновалась, все ли с вами хорошо. — Все так же улыбаясь, объяснила она свой энтузиазм. — Чего боялась-то? — Хмыкнул Боруцкий, игнорируя ноющую боль в боку, где на повязку, спрятанную под свитером, давил ее локоть. Перетерпит. Лишь бы она еще секунду постояла рядом. Так близко к нему. — Ну, я не знаю. Просто. — Бусинка опять прижалась лицом к его груди. — Чего, испугалась? Что опять одна останешься? Не боись, Бусина. Не пропаду. — Боруцкий усмехнулся, поднял руку и погладил ее растрепанную косу. — А если страшно было, что ж не позвонила? — Нет, я не за себя, Вячеслав Генрихович, не подумайте. — Она даже, будто бы расстроилась. — Я за вас волновалась. Чтобы не случилось ничего. Ну… Я не знаю. — Она опустила голову, будто застеснялась. — А позвонить… Побоялась, что отвлеку вас. В общем. Я рада, что с вами все в порядке. Девчонка разжала руки и отступила на шаг, сцепив пальцы за своей спиной. За него испугалась… А ведь знала, кто он такой. И, неужели, все равно, волновалась? Ему захотелось схватить ее за плечи и вернуть. Прижать снова к себе. И заставить глянуть на него опять так, как она смотрела секунду назад. Дико хотелось поцеловать. Бешено, с жадностью. Так, как бредилось все эти месяцы. Вместо этого Боров отвернулся и пошел на кухню. — Да, ну чего со мной случится-то? — Хмыкнул он невозмутимо. И незаметно для нее, провел рукой по ране, которая начала ныть, проверяя, все ли нормально, не слезла ли повязка? — И это, если чего в голову стукнет, ты звони, не стесняйся. — Он обернулся через плечо и подмигнул. Покрасневшая и притихшая было девчонка, опять улыбнулась, пусть и не так широко, как до этого. Явно, еще смущаясь. Но все-таки. Вот. Сейчас выпьет чая, и пойдет домой. Долго он не высидит. Бок болит, чтоб его. Но так хотелось ее увидеть. Боров затормозил на пороге кухни, с удивлением уставившись на букет тюльпанов, стоящий на столе в вазе. — А это, в честь чего? — Боруцкий махнул рукой в сторону цветов. Бусинка смутилась и прошмыгнула мимо него, начав возиться с чашками и заваркой. Бухнула чайник на плиту. Он в который раз подумал, что надо бы купить ей электрический. Только тогда вода будет закипать быстро, и у него будет меньше времени, чтобы с ней посидеть. — Так, просто. — Не поворачиваясь к нему, пробубнила девчонка так, что ему пришлось прислушаться. Чет он не понял. Просто. Раньше он здесь цветов не видел. Почему-то, первое, что пришло в голову — это вечные издевки Федота, когда он донимал Бусинку вопросами о пацанах. Неужели, к его Бусинке подкатывает кто-то? Да, ну нет. Ну, дите же… В голове застучало нарастающей злобой и раздражением. — Что, просто? — Рыкнул он. Девчонка обернулась и с удивлением глянула на него, забыв о готовящемся чае. — Просто, это одноклассники подарили. — Тихо пробормотала Бусина, теребя пальцами косу. — На день рожденья. — Агния опять вернулась к своему чаю. А он пару секунд пялился на ее затылок. У нее День Рожденья? Блин! О таком Вячеслав даже не подумал. — У тебя День Рожденья? — Как самый тупой идиот, переспросил он. — Сегодня? Бусинка кивнула. Все с тем же смущение улыбнулась и, проскользнув мимо него, достала из холодильника торт. — Вот, будете? — С надеждой глянула она на него, пока сам Вячеслав костерил себя в уме. Ведь оформлял же бумаги, видел дату, а в мозгу даже не щелкнуло ничего. Не связал. Не то, чтобы он, вообще, подобными проблемами загружался. Он и свой-то не праздновал, по большей части. Не привык как-то. Разве что с Федотом могли куда-то завернуть, выпить-погулять. Но сейчас стало как-то непривычно неудобно. — Или вы сладкое не любите? — Разволновалась Бусинка из-за его молчания. — Тогда, ничего. Просто, вы же чай всегда сладкий пьете… «М-да, не отлежаться ему сегодня, как бы не ныл бок», понял Боров, продолжая на нее смотреть. — Буду. И чай буду. — Кивнул он, и забрал торт у нее из рук. Поставил обратно в холодильник. — Только потом, — выключив конфорку, он повернулся к растерявшейся девчонке. — Вот сейчас поедем, подарок тебе купим, и чай попьем. Бусина стояла и хлопала глазами. А потом, просто убила его: — Зачем? — В который раз за эти пять минут она смутилась. — Не надо, Вячеслав Генрихович! Ну, что вы! — Казалось, она сейчас расплачется от досады. — Я же не для того! — Бусинка резко отвернулась. Ага, точно реветь собралась. — Я же и не говорила потому! Не надо! Вы, и так, столько для меня сделали! Не думайте, правда. Я же понимаю, сколько вы делаете. Никто не делает. И я же не наглая. И… просто…Я просто чая с вами попить хочу. Она действительно расстроилась. Голову повесила. Обхватила себя руками. Боруцкий подошел к ней, ухватил за подбородок и повернул лицом к себе. Девчонка закусила губу и казалась одновременно пристыженной, и грустной-грустной. Ну, ведь, дите! Ребенок, чтобы там ему Федот не говорил, и как бы не прессовал мозги, что некоторые из девчонок Гели не так уж и старше, а Боров буксует. Дите — его Бусинка. Стоит и нервничает, переживает, что он не так поймет что-то. А сама в упор не видит, и не понимает, что может веревки из него вить, в дугу согнуть, он слова поперек не скажет. Да он бы для нее, что угодно купил. Чтобы она ни попросила. А девчонка боится, что и так наглая стала. Хотя, хорошо, конечно, что не понимает. Не хватает ему, что ли, и так проблем? Только от этого ее самоунижения у него во рту горько стало, и мерзко как-то внутри. — Так, ты за меня не расписывайся и не решай. Не маленький. И за свои слова — отвечаю. — Щелкнув Бусинку по носу, он заставил ее смотреть прямо. — Я сказал, что едем за подарком — ты, что должна сказать? Девчонка смотрела на него с недоумением. — «Спасибо», и броситься обуваться. — Со вздохом усмехнулся Боров, покачав головой. — Дите-дите, всему тебя учить надо. Другая бы уже пальцы загибать начала, перебирая, чего хочется. — Не надо, правда. — Бусина ухватилась пальцами за его ладонь. — Вячеслав Генрихович. Я и не хочу-то ничего. Чего у меня нет? — Так не бывает, Бусина. Чтоб человек не хотел ничего. Так что не забивай мне баки. И, вообще, что это я стою, и еще уламываю тебя. Быстро собралась. — С усмешкой он подтолкнул он ее к коридору. — Я твой опекун, как-никак. Так что нечего спорить. Что ты хочешь? Бусина остановилась посреди коридора и посмотрела на него с каким-то непонятным, почти робким выражение. И это девчонка, которая две или три недели горланила песни под его рестораном? — Вячеслав Генрихович, а можно… — О, наконец-то. — Хмыкнул он. — Мозг оклемался? Все можно, если осторожно. Чего там захотелось? Она принялась теребить пальцами косу. — Правда, ничего покупать не надо. Не могли бы вы, вместо этого, как подарок, сходить со мной в одно место? Я сама не то, что боюсь. Вы не подумайте. Просто… Мне поддержка нужна. Я думала, что с девчонками схожу. Но не … не вышло. — Вдруг затараторила она. — А вы — это будет огромный и самый лучший подарок для меня, правда. Пожалуйста! — Так, стоп. Я ничего не понял, это куда тебе идти страшно? — Развеселившись ее растерянности, поинтересовался он. — Ты, Бусина, часом, ничего незаконного не замыслила, а? — С усмешкой, поддел он ее. — А то я знать должен, если мы налет на кого-то сейчас устраивать будем… — Нет, что вы! — Она даже отмахнулась, наконец-то, полностью успокоившись. — Просто… — Агния глубоко вдохнула. — Я уши проколоть хочу! — Выпалила она на одном дыхании. И глянула на него, ожидая реакции, видимо. Вячеслав тут же уставился на ее уши. Точно, без сережек. А он и не замечал этого. Или не задумывался. — А чего… — Он попытался сформулировать. — Я думал, вам, девчонкам, в детстве их всем прокалывают. — Мне родители не разрешали. Говорили, что в школе могут задеть, поранить. Или на улице сдернет кто, сами знаете, бывает же. Ага. Он знал. — Так вот, — продолжала объяснять Бусина, активно жестикулируя руками. — Мне родители обещали, что когда мне шестнадцать исполнится — я смогу проколоть уши, если не передумаю. — И что? Не передумала? «Дурацкий вопрос», одернул он себя. Не просила бы, если бы передумала. — Нет. — Бусинка покачала головой. — Хоть, мне иногда кажется, что может не стоит, если они не хотели, как уважение к их памяти… Он фыркнул. Не удержался. — Ну и бред, дите. Чепуху не городи. — Боруцкий сдернул с вешалки ее плащ, и вытащил девчонку, уже успевшую обуть туфли, на лестничную площадку. — Раз они сказали тебе, что в шестнадцать будет можно — значит, не были против. — Думаете? — Она задумчиво выпятила нижнюю губу, прикусив зубами, и чуть отвернулась, закрывая дверь. Он мысленно застонал, не в силах отвести глаза. И только кивнуть смог в ответ на ее вопрос. — Вячеслав Генрихович? — Окликнула его девчонка, когда они уже шли по лестнице. — Мм? — Не оборачиваясь, откликнулся он. — Как думаете, а это больно? — С некоторой дрожью в голосе спросила Бусинка. — Понятия не имею. — Совершенно искренне ответил Боров. — Ага. — Неясно ответила она. — Вячеслав Генрихович? — Что? — Все так же игнорируя боль, покорно отозвался он. — А можно я вас за руку подержу, когда мне их прокалывать будут? — Робко спросила девчонка, сев на пассажирское сидение машины и глянув на него снизу вверх. — А чем это поможет? — Боров даже заинтересовался новой формой анестезии. Для него этот вопрос сейчас ребром встал. Или боком, точнее. Бусинка опустила глаза. — Ничем, наверное. Просто, мне так легче будет. Уверенней. — Не глядя на него, еле слышно прошептала она. Он сглотнул. Откашлялся. Вытянул сигарету из пачки и сжал зубами. — Как хочешь. — Постаравшись безразлично передернуть плечами, Боруцкий завел машину. Спустя сорок минут, она снова сидела в его машине и беспрестанно крутила головой, поворачиваясь к зеркалу заднего вида то одним ухом, то другим. — Вы, правда, думаете, что нормально? — Раз в пятый, наверное, спросила Бусинка. При этом она осторожно потрогала пальцем маленькую сережку в виде гвоздика, которыми ей в салоне и прокалывали уши. Вячеслав не ответил. По опыту предыдущих четырех раз, он уже уяснил, что девчонка и не ждала ответа. Только хмыкнул и достал новую сигарету, покрутил ту в пальцах, рассматривая следы ее ногтей на своей коже. Ничего так, хватка, как для малолетки. — Вам нравится? Она так и смотрела в зеркало. Ему нравилось. И, в то же время, он и немного сожалел о том, что она поменялась. То есть, и не поменялась, вроде бы. И ей, действительно, было хорошо так. Но и раньше — она была куколкой. Блин. Чет он сам в себе запутался. Надо отвозить ее, и самому домой ехать. Тем более что боль в боку не утихала. Он все так же молча кивнул, поправил зеркало, и тронул машину с места. Однако, вместо того, чтобы направиться к дому Бусинки, Вячеслав заглушил двигатель на проспекте. Агния сидела, то и дело, касаясь ушей, и не думала выходить. Похоже, решила, что ему надо какие-то свои дела уладить. — Давай, Бусинка, двигайся шустрей. — Он махнул рукой, указывая ей на дверь. Она удивленно глянула на него, но послушно вышла. — А мы куда? Агния осмотрела улицу, полную людей, возвращающихся с работы. — А, прям сюда. — Боруцкий подтолкнул ее к дверям ювелирного магазина, у которого они и стояли. Она осталась на месте. Каблуками уперлась, что ли? — Зачем, Вячеслав Генрихович? — Моральная поддержка, это хорошо, но я тебе что-то реальное подарить хочу. — Хмыкнул он. — Шестнадцать лет раз в жизни бывает. — Ну, не надо. Ну, правда. — Она обернулась и уставилась на него, покусывая губу, будто нервничала. — Вячеслав Генрихович… — Бусина. Прекрати. Любая девка обрадовалась бы. А ты упираешься. — Он выбросил сигарету в урну и, ухватив Агнию за руку, чуть ли не затащил ее внутрь. — Что я, крестнице не могу подарок на день рожденья подарить, а? — Рассмеялся он, глядя, как затравленно она осматривается. Продавщицы уставились на них с удивлением и растерянностью. Охранник невозмутимо кивнул. Агния отступила вбок и дернула его, заставив наклониться. — Ну, что такое, Бусина, ей-Богу? — Он тяжело вздохнул. — Я же не по-настоящему ваша крестница, Вячеслав Генрихович. — Прошептала девчонка ему на ухо. — А вы и так, так много для меня делаете. Он помнил, что не по-настоящему. И ничто его так не радовало, если честно. Но распространяться об этом Вячеслав не собирался. — Ну, они же не знают, что не по-настоящему. — Так же шепотом ответил он и, стараясь не задеть ее проколотые уши, поправил выбившиеся из косы пряди. — А я уже сказал, что ты крестница, придется за базар отвечать. — Он ей подмигнул. — Так никто ж не знает, кто мы такие. Давайте, просто уйдем, а? — Она посмотрела на него с надеждой. — Бусина, прекращай трусить. И меня не обижай. — Он развернул ее к витринам. — Выбирай. Видимо поняв, что его не переубедить, девчонка покорно поплелась к витринам. Словно он ее на каторгу отправил, а не цацки рассматривать, ё-моё. И как эту девчонку понять? Еще и, ну кто б сомневался, поперлась к витринам с серебром. Эх, нет здесь Федота, вот, кто б искренне наслаждался. Особенно с него самого, с Борова, обхохатывался бы просто. Он отвернулся и подошел к продавщицам, краем глаза поглядывая на мнущуюся в стороне Бусину. Не дай Бог, еще попытается смыться. — Здравствуйте, Вячеслав Генрихович. — Одна из продавщиц тут же оказалась рядом. Он глянул на бэйдж. — Какие у нас есть золотые серьги, Лена. Чтоб для девочки, красивые. Продавец принялась выставлять перед ним украшения. — Вячеслав Генрихович! — Он почувствовал, как Бусина подошла и коснулась его руки. — Это же золото. — Опять шепотом и на ухо, принялась уговаривать она его. — Я себе потом серебряные куплю. Мне, все равно, еще месяц с пуссетами ходить. А здесь же все такое дорогое… Он не выдержал, захохотал. Чуть за бок не ухватился, который тут же прострелило болью. Но вовремя вспомнил, что не стоит «светиться», задержал дыхание. Продавцы и охранник делали вид, что совсем не пялятся, и, вообще, в сторону смотрят. — Слава Богу, я в своем магазине, и могу себе это позволить. Эти. — Взяв серьги в виде маленьких бантиков с небольшими кристаллами по центру, он махнул продавщице. — Пошли, Бусина, пока я тут не помер, со смеху. — Подхватив ее под локоть, он потащил покрасневшую и смутившуюся девчонку к выходу. — Ты мне еще торт обещала. Наши дни — Малышке в больницу надо, Боров. — Федот через плечо глянул на них с водительского сидения. Видно решил, что Агния уснула. Даже бас свой попытался приглушить. Вячек оценил. Только он видел и то, что его Бусинка не спит. Он ощущал дрожь, сотрясающую все ее тело, и видел, как отчаянно она старается побороть самое себя. Ресницы Бусинки трепетали, а глазные яблоки лихорадочно «бегали» под плотно сжатыми веками. Черты лица Агнии, казалось, заострились еще больше за последний час. Кожа стала просто белой, и на той очень отчетливо просматривалась испарина. — Я еще из поезда позвонил Лехе. Он должен уже ждать нас у дома. Крепче прижав ее голову к своей груди, Вячек принялся немного покачивать Бусинку. Понимал, что это бесполезно, не поможет. Но у него самого затылок сводило, и начало дергать нерв на виске при виде ее боли и попыток ту спрятать. — А он справится так, дома? — Федот сквозь прищур зыркнул на него в зеркало заднего вида. — Я откуда знаю, а? — Рявкнул Вячеслав, не сдержавшись. — Мать твою, так, Федот! Откуда я знаю?! Я ж не Гиппократ хренов! Я ни черта в этом не понимаю! Я не по этому делу! Друг промолчал, уставившись на ночную дорогу прямо перед собой. Холодные пальцы Агнии прижались к его щеке, поглаживая, прошлись по скуле, словно пытаясь успокоить. Он умолк и повернулся, прижавшись губами к ладошке своей Бусинки. Глубоко вдохнул, пытаясь взять себя в руки. Каждое ее прикосновение всегда было для него бесценно. — Вячек. Не надо. Агния смотрела на него так, будто и в этом, в его отчаянии и несдержанности считала виноватой себя. — Прости, любимая. Прости. — Прошептал он ей в ладонь. Посмотрел в глаза, полные боли. И прижал ее к себе до невозможного крепко. Агния только вздохнула и, кажется, закусила губы. |