шульц. [bookap.info] Шульц. История современной психологии. Дуан Шульц Синдия Шульц История современной психологии

Название	Дуан Шульц Синдия Шульц История современной психологии
Анкор	шульц
Дата	06.11.2021
Размер	1.51 Mb.
Формат файла
Имя файла	[bookap.info] Шульц. История современной психологии.rtf
Тип	Книга #264661
страница	2 из 60

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 60

Глава 1

Изучение истории психологии

Развитие современной психологии

Мы начинаем с парадокса, кажущегося противоречия, говоря, что психология — это одна из самых древних наук и одновременно одна из самых молодых. Нас всегда занимало собственное поведение, а размышления о человеческой природе составляют тысячи и тысячи философских и теологических работ. Уже в V веке до н. а. Платона, Аристотеля и других греческих мыслителей интересовали многие из тех проблем, над которыми и сегодня работают психологи: память, обучение, мотивация, восприятие, сны, патологии поведения. Несомненно, существует имеющая принципиальное значение преемственность прошлого психологии и ее настоящего.

Хотя духовной предтечей психологии можно назвать многие науки древности, считается, что современный подход начал формироваться с 1879 года — чуть более ста лет назад.

Различие между современной психологией — центральной темой этой книги — и ее корнями — это вопрос не природы человека, а, скорее, тех методов, с помощью которых ее изучают. Используемый подход и методы исследования отличают современную психологию от более старой дисциплины, философии, знаменуя собой становление психологии как отдельной, прежде всего, научной области знания.

До последней четверти XIX столетия философы изучали человеческую природу, основываясь на собственном, весьма ограниченном, опыте, с помощью размышлений, интуиции и обобщений. Перемены стали возможны, когда философы начали пользоваться средствами, которые уже успешно применялись в биологии и других естественных науках. Только когда исследователи уверились в надежности таких методов изучения человеческого разума, как тщательно контролируемое наблюдение и экспериментирование, психология стала отделяться от своих философских корней. Историки описывают этот переход от философской основы к научной как <величайшие изменения, когда — либо происходившие в психологии> (Cadwallader. 1992. P. 53).

Новой науке надо было развивать более точные и объективные методы исследования. Во многом история психологии — после ее выделения из философии — это история непрерывного оттачивания исследовательских методов с целью достижения большей объективности в изучении и решении проблем.

Стремясь понять те сложные спорные вопросы и предметы обсуждения, которые определяют современную психологию, за отправную точку следует взять XIX век — время, когда эта наука стала независимой дисциплиной с собственными теоретическими и экспериментальными методами исследования. Уже философы античности, Платон и

Аристотель, интересовались теми проблемами, которые и сегодня не потеряли своей актуальности, но их методы исследования значительно отличались от тех, что используют психологи наших дней. Древние мыслители не были психологами в современном понимании. Поэтому мы коснемся их идей лишь в той мере, в какой они имеют непосредственное отношение к становлению современной психологии.

Идея о применимости методов физических и биологических наук к изучению психических явлений была унаследована и от философского мышления, и от психологических исследований XVII–XIX столетий. Именно тогда была подготовлена почва, из которой и произросла современная психология. Философы XIX века прокладывали путь экспериментальному подходу к изучению мышления, а психологи, независимо от них, приближались к решению тех же самых проблем с другой стороны. Психологи XIX века сделали решающий шаг к пониманию физических механизмов, лежащих в основе процессов мышления. Их научные методы отличались от собственно философских, но союз этих двух различных дисциплин — философии и психологии — породил новую сферу исследования, которая быстро обрела индивидуальность и силу.

Возникнув, новая область психологии стремительно развивалась, особенно в Соединенных Штатах, которые заняли и удерживают господствующие позиции в психологическом мире. Более половины психологов всего мира работают в CLLIA; огромное число специалистов из других стран побывало здесь, по крайней мере, на стажировке. Подавляющее большинство книг по психологии издано в Соединенных Штатах. Американская психологическая ассоциация (АРА), некогда насчитывавшая лишь 26 членов, к 1930 году составляла 1100. а к 1995–му — более чем 100 тысяч человек.

Этот <демографический взрыв> среди психологов сопровождался взрывом информационным — появлением несчетного количества исследований, научных докладов, теоретических статей, обзоров, книг, фильмов, компьютерных программ и т. п. Психологам, в рамках их узкой специализации, все труднее уследить за бурным развитием собственной науки.

Приумножились не только ряды практикующих врачей, исследователей, ученых и изданий специальной литературы, возросло также влияние психологии на нашу повседневную жизнь. Вполне возможно, что в определенной степени работа психологов воздействует на жизнь каждого человека — независимо от его возраста, занятий и интересов.

Влияние прошлого на настоящее

Уже в 1911 году в университетах читали лекции по истории психологии, в наши же дни такой курс есть на большинстве психологических факультетов (McCovern. 1992); в отдельных случаях курс по истории психологии является обязательным для студентов. Государственные органы образования в США настоятельно рекомендуют включить историю психологии в число предметов, обязательных для изучения на психологических факультетах (Hilgard, Leary, McGuire. 1991; Lloyd, Brewer.1992: Matarazzo. 1990).

В этом отношении психология — наука уникальная, ведь на большинстве факультетов вовсе не предлагают лекций по истории своей науки. Почему же психологи так интересуются ею? Одна из причин — это то, о чем мы упоминали ранее: многие вопросы, над которыми ученые размышляли сотни лет назад, актуальны и сегодня; в психологии — в отличие от других наук — очевидна преемственность предметов и методов изучения. Это

означает, что психология имеет более ощутимую и живую связь с собственным прошлым, исследование которого психологи полагают важным и нужным.

Интерес психологов к истории собственной науки оформился в отдельную сферу исследования: аналогично специалистам по социальной психологии, психофармакологии или психологии подростков есть и специалисты по истории психологии.

В 1965 году под редакцией психологов в США начал выходить «Журнал истории бихевиоральных наук» (journal of the History of the Behavioral Sciences ). Тогда же в университете Акрона, штат Огайо, был основан Архив истории американской психологии — богатейшее собрание первоисточников, к которым теперь могли обращаться ученые. В 1966 году, в рамках АРА, возник Отдел истории психологии (подразделение 26), а в 1969 году было основано Международное общество истории поведенческих и социальных наук (Общество Шеврона), Дипломированных специалистов в области истории психологии готовят в нескольких университетах США. Рост числа книг и статей, семинаров и конференций, появление новых архивов — все это говорит о том, какое важное место занимает история науки в курсе современной психологии.

Вы скажете: это довольно интересно, но почему я должен(на) изучать историю психологии? Посмотрите внимательно: во всей психологии не было ни одного подхода или определения, в отношении которых все представители этой науки высказывали бы полное единодушие. По поводу самого предмета изучения, профессиональной и научной специализации существует множество мнений, расхождений и даже разногласий.

Одни психологи сосредоточивают свое внимание на познавательных функциях, другие — на изучении подсознания, третьи работают над вопросами внешнего поведения или над биохимическими процессами мышления. Современная психология включает множество дисциплин, которые, на первый взгляд, объединяют лишь интерес к поведению и природе человека и стремление выработать хоть сколько — нибудь единый научный подход.

Единственное, что связывает и вплетает в последовательный контекст эти разные сферы и подходы. — это их история, развитие психологии как независимой дисциплины. Только изучая происхождение и развитие психологии, можно ясно увидеть, что сегодня она собой представляет. Знание истории упорядочивает и привносит смысл в то, что кажется хаосом, прошлое выстраивается в перспективу, которая объясняет настоящее.

Психологи различных специальностей используют схожие методы, основанные на убеждении, что прошлое самым непосредственным образом воздействует на настоящее. Клинические психологи, например. пытаются понять нынешнее состояние своих пациентов, изучая их детство, те события жизни, которые могли заставить их вести себя или думать определенным образом. Собирая факты, клиницисты воссоздают эволюцию жизни пациентов, и нередко это приводит к объяснению возникших проблем. Психологи, изучающие поведение, также признают влияние прошлого на формирование настоящего. Они полагают, что поведение определяется предшествующими условиями жизни и укоренившимся опытом — иными словами, текущее состояние человека можно объяснить его прошлым.

Курс истории психологии объединяет все области исследования и все проблемы современной психологии. Он позволяет уяснить взаимосвязь между различными идеями, теориями и концепциями, позволяет понять, как отдельные звенья головоломки под названием психология выстраиваются в стройную картину. Историю психологии можно

также представить как науку, изучающую происходящее, исследующую исторические события и опыт прошлого — что и делает психологию тем. чем она сегодня является.

Необходимо добавить, что история психологии — это и просто захватывающее повествование, где вы найдете драмы, трагедии, случаи подлинного героизма, революционных преобразований и даже кое — что о сексе и наркотиках. Были и ошибки, и недоразумения, и заблуждения, но было и свободное развитие, результат которого — современная психология и весь ее богатейший опыт.

Исторические сведения: реконструкция прошлого

Исторические факты — материал, который историки используют для воссоздания картины жизни, событий, эпох — заметно отличаются от данных науки. Главная отличительная особенность научных данных — это метод их получения. Когда психологи хотят, к примеру, определить, при каких условиях человек отзывается на беду другого, или как внедрение в жизнь программы усиления рефлексов влияет на поведение лабораторных крыс, или будут ли дети подражать агрессивному поведению телегероев, они конструируют ситуации, создавая условия, при которых могут быть получены необходимые данные.

Можно провести лабораторные эксперименты, понаблюдать поведение объекта в реальной контролируемой ситуации, произвести изыскания или вычислить статистическую корреляцию между двумя переменными. Это позволяет ученому определенным образом выстраивать события, которые он хочет изучить. В свою очередь, другие ученые в другое время и в другом месте могут эти события восстановить или скопировать. Результаты сверяются при соблюдении условий, одинаковых для первоначальных и повторных опытов.

Но данные истории нельзя восстановить или скопировать. Каждое событие произошло в определенное время в прошлом — возможно, столетия назад, и очевидцы могли и не записать в деталях развитие событий. «История не терпит компромиссов: с тем, что случилось однажды, уже ничего не поделаешь — вы не можете, когда захотите, перенести события прошлого в настоящее, чтобы изучить их развитие, причины и последствия… подобно тому, как вы исследуете в лаборатории правомерность научных утверждений» (Wertheimer. 1979. P. 1).

Если исторический эпизод нельзя рассмотреть непосредственно, то как историки могут работать над ним? Какие данные они могут использовать для его описания? И как вообще можно знать, что случилось на самом деле?

Даже если историки и не могут воспроизвести ситуацию, чтобы работать с соответствующими данными, это вовсе не означает, что достоверной информации вообще не существует. Факты истории доступны нам в виде фрагментов прошлого — свидетельств очевидцев, писем и дневников, фотографий и вещей, газет и прочих источников. Именно на основании этих данных историки пробуют воссоздать события и опыт прошлого.

Примерно так работают археологи с находками из прошлого — наконечниками стрел, обломками глиняных горшков или костями из курганов, — они пытаются воссоздать характерные черты исчезнувших цивилизаций. Иногда археологическим экспедициям удается найти хорошо сохранившиеся фрагменты, что дает возможность точнее реконструировать эпоху. Так же и с <раскопками> в истории — данные — фрагменты могут быть настолько значительными, что практически не оставляют сомнений в точности реконструкции.

Утраченные или искаженные данные

Иногда исторические данные бывают неполными. Возможно, они были утеряны, или преднамеренно искажены учеными, движимыми собственными интересами, или неточно переведены с одного языка на другой. В истории психологии нам часто приходится восстанавливать историческую правду по неполным данным.

Случается, что в течение десятилетий исследователи даже и не догадываются о существовании важных личных документов знаменитых ученых. Бумаги Германа Эббингауза, выдающегося исследователя памяти, были найдены в 1984 году, почти через 75 лет после его смерти. В 1983 году обнаружили десять больших коробок с рукописными дневниками основателя психофизики Густава Фехнера. Эти записи охватывают период с 1828 по 1879 год — время, очень важное в ранней истории психологии, а ведь более ста лет никто и нс догадывался об их существовании. Авторы многочисленных книг о Фехнере и Эббингау — эе не могли опираться в своей работе на эти важные первоисточники. Новые исторические находки означают, что можно поставить на место еще несколько звеньев головоломки.

Иногда факты могут быть намеренно искажены или скрыты от общественности — с тем, чтобы защитить репутацию людей, с ними связанных. Так, первый биограф Зигмунда Фрейда, Эрнест Джоунс. умышленно скрывший пристрастие Фрейда к кокаину, признавался в одном из своих писем: «Боюсь, что Фрейд употреблял больше кокаина. чем следовало, хотя я и не упоминаю об этом [в его биографии]» (Isbister.1985. P. 35). Говоря о Фрейде (глава 13), мы увидим, что недавно обнаруженные данные подтверждают, что он употреблял кокаин на протяжении длительного периода жизни. Джоунс решил, что он не может допустить, чтобы об этом узнали.

Еще один случай подмены фактов открылся в связи с изучением жизни и деятельности одного из основоположников гештальт — психологии Вольфганга Келера (см. главу 12). «По прочтении этих бумаг, — пишет исследователь, — у меня сложилось впечатление, что они были тщательно отобраны с целью представить Келера в самом благоприятном свете. Там приводятся лишь исключительно благочестивые слова самого Келера и лестные отзывы о нем» (Ley. 1990. P. 197). Этот эпизод иллюстрирует одну из трудностей, с которыми сталкиваются ученые в определении истинной ценности исторических материалов. Можно ли доверять документам или иным данным, отражающим факты, касающиеся жизни и работы человека? Не подтасованы ли факты так, чтобы создать некий — положительный или отрицательный — образ?

Вернемся к Зигмунду Фрейду. Он умер в 1939 году, но исследователи и издатели получили доступ к его личным бумагам и письмам только спустя многие годы. Обширное собрание личных документов хранится в Библиотеке Конгресса США, однако, по завещанию самого Фрейда, некоторые из них будут открыты только в следующем столетии. Известна и причина такой таинственности: воспрепятствовать вмешательству в личную жизнь пациентов Фрейда и их семей, а, возможно, и самого Фрейда и его потомков.

Один из лучших биографов Фрейда обнаружил значительную разницу в датах разрешения на публикацию этих материалов (Sulloway.1992). Например, одно из писем к Фрейду от его старшего сына закрыто до 2013 года, другое — до 2032. А письмо от одного из наставников Фрейда не может быть опубликовано до 2102 года. К тому времени пройдет приблизительно 177 лет после смерти этого человека, и это дает возможность предполагать, что в письме заключена какая — то «страшная тайна» (Sulloway. 1992. P. 159).

Психологи не знают, как эти архивные документы повлияют на наше восприятие Фрейда и его работ. Быть может, они существенно изменят его, а, быть может, и нет. Однако, до тех пор, пока данные не доступны для изучения, наши знания об одной из центральных фигур психологии остаются неполными, а возможно, и неточными.

Ошибки при переводе

Еще одна проблема, с которой сталкиваются историки, касается информации, искаженной непредумышленно. Данные доступны, но они были каким — то образом изменены — возможно, из — за несовершенного перевода с одного языка на другой, или в силу небрежности, допущенной очевидцем событий.

За примером неадекватного перевода вновь обратимся к жизни и работам Фрейда. Немногие психологи могут похвастаться хорошим знанием немецкого языка, чтобы читать Фрейда в оригинале. Большинство полагается па переводчика, который подбирает наиболее подходящие, эквивалентные слова и фразы. Однако не всегда перевод слова точно соответствует значению, заложенному в него автором.

В фрейдовской теории личности три фундаментальных понятия: id, ego и suverego — термины, с которыми вы знакомы. Но эти слова не отражают в точности идей Фрейда. Это — латинские эквиваленты немецких слов: ego — Ich (Я), id — Es (Оно) и superego — Uber — lch (Сверх — Я).

Используя термин Ich (Я). Фрейд хотел описать нечто очень внутреннее и личное, и отчетливо отделить его от Es (Оно), которое представляет собой силы, отличные от «Я» или даже чуждые ему. «Перевод личных местоимений [с немецкого] на латынь — «ego» и «id» — придают им оттенок холодных технических терминов, которые не пробуждают никаких личных ассоциаций» (Bettelheim. 1982. P. 53). Таким образом, различие между «Я» и «Оно» в английском переводе отражено не так. как в оригинале.

Рассмотрим термин Фрейда «свободная ассоциация». Здесь под словом «ассоциация» подразумевается проведение мысленной связи между одной идеей и другой — то есть подразумевается, что каждая из них действует как стимул для извлечения следующего звена цепи. Но Фрейд говорил о другом. Он использовал термин, который по — немецки звучит Einfall, что вовсе не означает ассоциацию. Буквально, это «вторжение» или «нашествие». Фрейд хотел подчеркнуть ту неудержимость, с какой подсознание внедряется — можно сказать даже вторгается — в сознательную мысль человека.

Это примеры принципиального несовпадения с тем, что подразумевал Фрейд. Исторические данные — в данном случае, собственные слова Фрейда — искажены в процессе перевода. Кратко об этом говорит итальянская пословица: «Перевести — значит солгать» (Baars.1986. P. 73). Полагаясь на переводы, историки должны иметь в виду. что данные, с которыми они работают, могут быть неточными или ошибочными. В 80–х годах Британское психоаналитическое общество рекомендовало пересмотреть традиционные переводы работ Фрейда, поскольку они лишь укореняли искаженное представление о его идеях (Holder. 1988).

Собственные интересы действующих лиц истории

Исторические факты могут быть представлены в ложном свете и непосредственными участниками событий. Люди могут — сознательно или несознательно — описать виденное ими предвзято, с целью защитить себя, обелить или преувеличить свою роль в глазах общественности. Б. Ф. Скиннер, видный исследователь проблем человеческого поведения, пишет в своей автобиографии, что в 20–е годы — в бытность студентом Гарвардского университета — его отличала потрясающая самодисциплина.

Я просыпался в шесть утра и до завтрака читал. затем было время лекций и лабораторных занятий, после чего я шел в библиотеку, где работал вплоть до девяти вечера — причем все это всего с пятнадцатиминутными перерывами. Я никуда не ходил, ни в кино. ни в театры, изредка выезжал на концерты, у меня практически нс было времени на романтические увлечения. Я читал книги по психологии и только по психологии. (Skinner. 1967. P. 398.)

Кажется, что этот фрагмент дает нам информацию, очень важную для понимания характера Скиннера. Но через 12 лет после издания его автобиографии и спустя 51 год после описываемых событий Скиннер отрицал, что в студенческие годы вел жизнь спартанца. Что касается приведенного выше пассажа, он написал: «Я говорил скорее о желаемом, чем о действительном» (Skinner. 1979. P. 5).

Хотя ученичество Скиннера и не имеет принципиального значения для истории психологии, сам факт наличия двух трактовок, принадлежащих главному действующему лицу, представляет определенные трудности для историков. Какая из версий является более точной? Какая из характеристик ближе действительности? На какую из них повлияли капризы памяти или ее избирательный характер? И как нам узнать истину?

Возможно, в отдельных случаях найдутся свидетельства коллег или очевидцев. Если для историков психологии крайне важны сведения о годах, проведенных Скиннером в Гарварде, они могут попытаться разыскать его однокашников или, по крайней мере, их дневники и письма, и сравнить их воспоминания о Скиннере — студенте с его собственными. Биограф Скиннера Дэниел Бьерк так и поступил (Bjork. 1993). Бывший однокашник Скиннера рассказал Бьерку, что тот всегда раньше всех заканчивал лабораторные работы, остаток дня проводил, забавляясь игрой в пинг — понг.

Таким образом, иногда разрешить споры по поводу исторических несоответствий можно, обратясь к другим источникам. Подобный метод применялся в отношении трактовки некоторых случаев из жизни Зиг — мунда Фрейда в его собственном изложении. Фрейд любил изображать себя мучеником, принесшим свое бренное тело на алтарь психоанализа; провидцем, постоянно презираемым и гонимым: тем, кого поносила традиционная медицина и психиатрия. Первый биограф Фрейда. Эрнест Джоунс, в своих книгах проповедовал именно этот образ (Jones. 1935, 1953,1957).

Но недавно обнаруженные материалы говорят об обратном: работы Фрейда не очернялись и не игнорировались. К 1906 году его идеи владели умами молодых венских интеллектуалов. Клиническая практика Фрейда процветала, и, говоря современным языком, он даже был знаменитостью (Ellenberger. 1970). Факты извратил сам Фрейд, а несколько биографов эти искажения увековечили. Позже то впечатление, о создании которого он пекся, было изменено, но в течение десятилетий — пока нс нашлись новые данные — наше понимание жизни и влияния Фрейда было неточным.

Как же сказываются эти проблемы на изучении истории психологии? Прежде всего, они демонстрируют, что наше понимание истории имеет не статический, а динамический характер. С появлением новых данных оно изменяется и развивается, очищается и обогащается, а ложные представления рассеиваются. Историю нельзя считать законченной или полной, она всегда в движении, ей нет конца. Повествование историка может только приблизить нас к истине. Но с каждым годом, с каждой новой находкой и экспертизой история психологии становится все более полной.

Контекстные факторы в психологии

Психология развивается нс в вакууме; она — часть большой культуры и поэтому подвержена не только внутренним влияниям, но и внешним, которые также формируют ее характер и направления. Понимание истории психологии предполагает рассмотрение контекста, в котором эта наука зарождалась и развивалась, — то есть идей, в разное время господствующих в науке (Zeitgeist ¹, или интеллектуальный «дух времени»), а также социальных, экономических и политических сил (Altman. 1987; Furumoto. 1989).

В этой книге мы часто будем касаться вопросов о том, как контекстные силы воздействовали на психологию в прошлом и как продолжают затрагивать ее и сегодня. Пока же мы ограничимся приведением примеров трех таких сил: экономических возможностей, войн и предубеждений.

Экономический фактор

Начало XX века в Соединенных Штатах ознаменовалось изменениями как в работе психологов, так и в самой психологии. Возросли — в значительной степени из — за экономических факторов — возможности для применения психологических знаний и методов к проблемам реальной жизни. Объяснялось это практическими причинами. Как сказал один психолог, «я занялся прикладной психологией, чтобы заработать себе на жизнь» (Н. HoUingworth, цит. по: O'Donnell. 1985. P. 225).

Хотя к концу XIX столетия число психологических лабораторий в США устойчиво возрастало, росло и число психологов, претендующих на рабочие места в этих лабораториях. На рубеже веков психологов с докторскими степенями было в три раза больше, чем лабораторий, в которые их могли нанять. К счастью, увеличивалось число преподавательских вакансий в новых университетах в западных штатах, но в боллшинстве этих учебных заведений психология, как самая юная из наук. получала минимум финансовой поддержки. В сравнении с дисциплинами, имевшими более прочное положение, — такими, как. физика и химия, — психологии неизменно отводилось последнее место в списке ежегодных ассигнований; на научно — исследовательские работы, лабораторное оборудование и жалованье преподавателям выделялись очень незначительные суммы.

Психологи быстро поняли, что фундаментальная наука сможет развиваться, а бюджет и доходы расти только в том случае, если они убедят университетскую администрацию и законодателей, в чьем ведении находилось субсидирование, что психология может быть полезна в решении социальных, воспитательных и производственных проблем. Вскоре на факультеты психологии стали смотреть с точки зрения их практической ценности.

В то же время, в результате социальных перемен, в США появилась реальная возможность применять психологию на практике. Благодаря притоку иммигрантов и высокому уровню рождаемости в этой социальной группе государственное образование стало быстро растущей индустрией. Между 1890 и 1918 годами число зарегистрированных бесплатных средних школ выросло на 700 процентов — в стране строилось по одной школе в день. На образование тратилось денег больше, чем на военные и социальные программы вместе взятые.

Многие психологи, воспользовавшись открывающимися возможностями, искали пути применения своим знаниям в сфере образования. Так начиналась стремительная смена акцентов в американской психологии — от экспериментирования в университетских лабораториях к применению психологии к проблемам обучения, воспитания и другим практическим вопросам педагогики.

Фактор войны

Войны — это еще одна сила, которая способствовала формированию современной психологии. Опыт оказания психологической помощи военным в первой и второй мировых войнах ускорил развитие практической психологии и расширил ее влияние в таких областях, как кадровая политика, психологическое тестирование и прикладная психология. с)та работа продемонстрировала всему сообществу психологов и обществу в целом, насколько полезной может быть психология в решении проблем повседневной жизни.

Вторая мировая война изменила облик и судьбу психологии и в Европе — особенно в Германии, где зародилась экспериментальная психология, и в Австрии, на родине психоанализа. Многие выдающиеся психологи — среди них Фрейд, Адлер, Хорни, Эриксон, ведущие представители гештальт — психологии — в 30–х годах бежали от нацистской угрозы и почти все обосновались в Америке. Их вынужденная эмиграция знаменует заключительную стадию перемещения центра психологии из Европы в Соединенные Штаты.

Война также существенно повлияла на разрабатываемые теории и изыскания отдельных психологов. Наблюдая кровавую бойню первой мировой, Фрейд предположил, что агрессия является важной побудительной силой — такой же, как секс; это стало поворотным пунктом в его системе психоанализа. Основоположник неофрейдизма Эрих Фромм, активно выступавший против вооруженной агрессии, впоследствии обратился к изучению такого проявления патологии поведения, как фанатизм, который охватил его родную Германию во время войны.

Предрассудки

Третий фактор — это предубеждение и дискриминация по признаку расы, религии и пола, которые многие годы влияли на судьбу тех, кто хотел посвятить себя психологии и работать по специальности. Десятилетиями афро — американцам был практически закрыт доступ в психологию и большинство сфер, которые требовали университетского образования. Шел уже 1940 год, а в Соединенных Штатах только четыре колледжа могли принимать на отделения психологии чернокожих студентов; единицы университетов допускали черных мужчин и женщин в аспирантуру. Между 1920 и 1966 годами даже на десяти самых передовых американских отделениях психологии только восемь афро — американцев смогли получить степень доктора наук.² Для сравнения: белых докторов наук по психологии за тот же период времени появилось более чем 3 700 (Guthrie. 1976).

Жертвами дискриминации становились и евреи. В конце XIX века были основаны два важных для ранней истории психологии научных центра — университет Джонса Хопкинса в Балтиморе, штат Мэриленд, и университет Кларка в Ворчестере, штат Массачусетс. Руководство того и другого университета придерживалось политики, в результате которой с факультетов были уволены преподаватели — евреи. С середины XX века для евреев стали выделять специальные квоты на поступление в высшие учебные заведения. Даже тем из них, кто удостаивался докторской степени, очень трудно было получить работу в академических учреждениях. Джулиан Роттер, ведущий ученый по вопросам субъективных переживаний (см. главу 11), ставший доктором философии в 1941 году, вспоминал, что его «предупреждали, что евреи просто не могут получить работу в фундаментальной науке, какими бы талантами и степенями они ни обладали» (Rotter. 1982. P. 346). Вместо университета он начал свою профессиональную карьеру в психиатрической больнице штата.

В истории психологии мы то и дело встречаемся с примерами широко распространенного предубеждения против женщин. В частности, мы говорим о случаях, когда женщинам было отказано в поступлении в высшие учебные заведения или в приеме на работу. Но даже если женщине удавалось получить должность преподавателя, ее жалованье было несравнимо ниже того, что платили мужчинам: кроме того, женщины постоянно сталкивались со всякого рода препятствиями в продвижении по службе и продлении срока пребывания в должности. Сандра Скарр, профессор психологии в университете Виржинии, вспоминает, как проходило ее собеседование, когда в 1960 году она была абитуриенткой Гарвардского университета. Выдающийся теоретик социальной психологии Гордон Олпорт тогда сказал ей: «Мы с большой неохотой зачисляем на факультет девушек. Семьдесят пять процентов студенток выскакивают замуж, рожают детей и уже больше никогда не возвращаются к учебе. А остальные двадцать пять все равно ничего ценного для науки не представляют» (Scarr. 1987. P. 26).

В фундаментальной и прикладной психологии работало совсем немного людей, представлявших те социальные группы, которые подвергались систематической дискриминации. Осознавая ненормальность такого положения вещей, ряд психологов предложили так называемую политику идентичности. Она определяется как «политика, представляющая собой попытку людей отстоять свои права, выразить свою идентичность путем обращения к собственному уникальному жизненному опыту и таким образом покончить с практикой дискриминации тех или иных социальных групп» (Sampson. 1993. P. 1219).

К движению за политику идентичности примкнули те женщины, чернокожие, гомосексуалисты и этнические меньшинства из развивающихся стран, которые считают, что сегодня в психологии господствующее положение — притом, практически безраздельно — у человека белого, гетеросексуала, мужчины, европеоида. Недовольные такой ситуацией, они заявляют, что подобное представление о человеческой природе и поведении не только игнорирует их потребности и интересы, но и поддерживаетгосподство и власть большинства. В главе 16 мы подробнее рассмотрим вопрос дискриминации в психологии.

Позже мы проанализируем и другие примеры воздействия экономических, политических и социальных сил на развитие современной психологии; и, таким образом, увидим, что историю психологии формировали не только идеи, теории и выдающиеся исследователи, но и влияние извне, которое практически нельзя контролировать.

Персоналистические и натуралистические концепции истории науки

Для объяснения развития психологии можно использовать две теории: персоналистическую и натуралистическую.

Персоналистическая теория

В персоналистической теории ³ истории науки упор делается на Персоналистическая монументальные достижения отдельных личностей. Согласно этой точке зрения движение вперед и перемены в науке приписываются непосредственно влиянию уникальных людей, способных в одиночку определять и изменять ход истории. По этой теории, Наполеон, Гитлер или Дарвин были главными движущими силами великих исторических событий. Персоналистическая концепция предполагает, что связанные с их именами события никогда не произошли бы без появления именно этих выдающихся людей. Наконец, сторонники этой теории утверждают, что человек «делает время».

На первый взгляд, кажется очевидным, что наука — это работа интеллектуалов, творцов, энергичных мужчин и женщин, которые определяют ее направление. Мы часто называем эру по имени человека, чьими открытиями, теориями или другими достижениями отмечен данный исторический период. Мы говорим о скульптуре «после Микеланджело» или о физике «после Эйнштейна». Все это свидетельствует о том, что благодаря отдельным людям в науке и культуре в целом происходят разительные (иногда — разрушительные) перемены, поворачивающие ход истории.

Таким образом, в персоналистической теории есть доля истины. Но достаточно ли этого, чтобы в полной мере объяснить развитие науки или общества? Отнюдь. Часто работу ученых, философов, художников при жизни не замечают, подвергают гонениям, их заслуги признаются слишком поздно. Каждый такой случай говорит о том, что одобрение или отрицание идеи, похвала или презрение могут зависеть от культурной или духовной атмосферы времени. История науки изобилует примерами, когда новые теории и открытия не признавались современниками. Даже самые великие мыслители и изобретатели были ограничены Zeitgeist, то есть «духом времени». Образ мышления и насущные проблемы, в данный момент преобладающие в обществе, могут преградить путь открытию. Идею, которую с восторгом воспримут столетнем позже, в момент появления могут назвать странной или неортодоксальной. К сожалению, движение к прогрессу иногда бывает слишком медленным.

Натуралистическая теория

Итак, идея о том, что человек «делает время», не совсем верна. Вполне вероятно, что, как утверждает натуралистическая теория ⁴, наоборот, время «делает человека» — или, по крайней мере, предоставляет возможность самореализации того или иного человека. Если Zeitgeist и те социальные силы, о которых мы говорили выше, не готовы к новой идее или новому подходу, то их глашатаев не услышат, засмеют или сведут в могилу; все зависит от «духа времени».

Натуралистическая теория — идея, согласно которой прогресс и изменения в научной истории зависят от «духа времени», Zeitgeist, который и делает людей восприимчивыми к одним идеям и невосприимчивыми к другим.

Согласно натуралистической концепции, если бы, например, Чарльз Дарвин умер в юности, то в середине XIX века кто — нибудь другой развил эволюционную теорию. Другой ученый предложил бы эволюционную теорию (хотя не обязательно точно такую же, как у Дарвина), потому что интеллектуальная атмосфера того времени была благоприятной для появления нового взгляда на происхождение человека. (Из главы 6 мы узнаем, что, действительно, в то же самое время предлагалась подобная теория.)

Тормозящее влияние Zeitgeist сказывается не только на общем культурном уровне, но и в рамках самой науки, где оно может быть даже ощутимее. Мы уже отмечали, что многие научные открытия, прежде чем их внедрили, в течение долгого времени оставались в забвении. Еще в 1763 году шотландский ученый Роберт Витт высказал идею об условных рефлексах, но тогда ею никто не заинтересовался. «Только более ста лет спустя, когда исследователями были освоены более объективные методы, российский физиолог И. П. Павлов, опираясь на наблюдения Витта и расширив их. заложил основы новой системы психологии. Таким образом, каждому открытию должно прийти свое время. Как известно, «ничто не ново под луной». «Какой — нибудь ученый откроет хорошо известное явление как новое, просто потому, что никто не обратил на него внимания раньше» (Gazzaniga. 1988. P. 231).

Случаи одновременно сделанных одних и тех же открытий подтверждают натуралистическую концепцию научной истории. Нередко похожие открытия делались людьми, работающими в географическом удалении друг от друга, которые даже не подозревали о том, что где — то ведутся параллельные изыскания в той же области. Так, в 1900 году сразу три незнакомых друг с другом исследователя повторили — случайно — работу австрийского ботаника Грегора Менделя, чьи работы по генетике практически игнорировались в течение 35 лет.

Наличие в науке некой доминирующей теории может препятствовать обсуждению новых точек зрения. Порой большинство ученых так горячо поддерживают какую — то теорию или подход, что подавляются, душатся любые ростки нового. Господствующая концепция может определять пути организации и обработки информации, то, результаты каких исследований допускаются к публикации в научных журналах, а какие не допускаются. Если результаты противоречат принятым взглядам — причем это касается не только революционных идей, но даже просто необычных интерпретаций, — то выступающие в качестве цензоров редакторы журналов могут либо отклонить их, либо представить в недопустимо упрощенном виде.

Как раз такой случай произошел в 70–х годах нашего столетия, когда психолог Джон Гарсия попытался опубликовать результаты своего исследования, которые подвергали сомнению господствующую «S — R» (стимул — реакция) теорию научения. Ведущие журналы отказались принять его статьи — даже, несмотря на то, что, по общему мнению, работа была выполнена на высоком уровне и уже получила профессиональное признание и престижные научные награды. В конечном итоге Гарсия издал свои труды в менее известных журналах, что задержало распространение его идей (Lubek & Apfelbaum. 1987).

Zeitgeist может оказывать тормозящее действие и на определение предмета научных исследований. В последующих главах мы поговорим о существовавшей ранее в научной психологии тенденции фокусировать внимание на вопросах сознания и субъективных аспектах человеческой природы. И если до 20–х годов нашего века говорили, что психология «постоянно теряет сознание», то позднее с полным правом можно было сказать, что она его совершенно потеряла! Но полстолетия спустя, когда переменился «дух времени», психология вновь обратилась к исследованию проблем сознания.

Ситуация станет понятнее, если мы проведем аналогию с эволюцией видов. И наука, и живые организмы изменяются в ответ на требования условий окружающей среды. Что произойдет с отдельным видом с течением времени? Если в окружающей среде в основном сохраняется равновесие, то практически ничего. Но если равновесие покачнется, вид должен приспособиться к новым условиям или исчезнуть.

Точно так же существует и наука в контексте окружающей среды, на которую она определенным образом реагирует. Однако среда науки, Zeitgeist. — скорее не физическая, а духовная. Но и «дух времени», подобно физической среде, подвержен изменениям.

Этот эволюционный процесс очевиден на протяжении всей истории психологии. Когда Zeitgeist благоволил размышлениям, созерцанию и интуиции в качестве путей постижения истины, то и психология одобряла подобные методы. Позже интеллектуальный <дух времени> диктовал применение таких подходов, как наблюдение и эксперимент, и психология обратилась именно к ним. Когда на заре XX века стало очевидным наличие двух различных ветвей в рамках психологии, это стало началом развития двух отдельных разновидностей психологии. С эмиграцией немецких психологов в Соединенные Штаты сама «немецкая» психология изменилась и приобрела самобытную «американскую окраску» — при том, что в Германии психология развивалась своим путем.

Мы уделили много внимания «духу времени», Zeitgeist, что не отрицает важности персоналистической концепции для истории науки, огромной роли великих ученых. И все же следует рассматривать их вклад в науку с иной позиции. Сила гения Чарльза Дарвина или Марии Кюри не меняет в одиночку ход истории. Они были способны на это только потому, что почва для преобразований была уже подготовлена — и это истинно для каждой из ключевых фигур в истории психологии.

Думается, что для рассмотрения развития психологии в историческом аспекте следует сочетать оба подхода — персоналистический и натуралистический — хотя, по нашему мнению, Zeitgeist имеет преобладающее значение. Идеи, слишком далекие от господствующей в данную эпоху общей атмосферы, практически обречены на забвение. Любое индивидуальное творчество скорее похоже на призму, пройдя через которую, свет современной общественной мысли рассеивается или становится ярче, чем маяк, — но, так или иначе, все они освещают дорогу человечеству.

Психологическая школа — группа ученых, разделяющих теоретическую ориентацию и работающих над общими проблемами; их имена связаны с определенной системой идей.

Психологические школы

В первые годы развития психологии как отдельной научной дисциплины — а точнее, в последней четверти XIX столетия — огромное влияние на нее оказал Вильгельм Вундт, немецкий физиолог, у которого были четкие представления о том, какую форму эта новая наука — его новая наука — должна обрести (см. главу 4). Он определил цели, предмет, методы и темы исследований — естественно, под воздействием своего времени и господствующих в ту пору течений в философии и психологии. Но как бы то ни было, именно Вундт, как провозвестник духа того времени, объединил различные философские и научные направления мысли. В течение некоторого времени психология формировалась, главным образом, под его влиянием.

Вскоре ситуация изменилась. Среди все возрастающего числа психологов возникли противоречия. В других науках и культуре в целом выдвигались новые идеи. Как отражение этих новых веяний, некоторые психологи выразили несогласие с концепцией Вундта и предложили собственное видение психологии. Таким образом, к 1900 году между несколькими научными системами и школами мышления существовали непростые отношения. В сущности, речь шла о различных определениях природы психологии.

Термин психологическая школа⁵ в рамках психологии подразумевает группу психологов, связанных идейно, а иногда и территориально, с лидером научного направления. Как правило, представители одной школы разделяют теоретическую или систематическую платформу и работают над близкими проблемами. Появление различных психологических школ, их последующий упадок и замена другими — одна из поразительных черт истории психологии.

Та стадия в развитии науки, когда она еще разделена на отдельные школы, называется допарадигматической (Kuhn. 1970). (Парадигма, то есть модель или образец, является общепринятым — в рамках научной дисциплины — способом размышления, который в течение некоторого времени для исследователей данной области определяет и основные вопросы, и основные ответы.) Наука достигает зрелости, то есть высокой стадии развития, когда она больше не делится на различные школы: когда большинство ученых едины в вопросах принятия основных теорий и методов. На этой стадии развитие научной области определяется некой моделью, общей парадигмой — больше нет соперничающих фракций.

Действие парадигмы можно увидеть на примере истории физики. В течение примерно 300 лет физика носила имя Галилея и Ньютона, все физические изыскания того времени проводились фактически в рамках созданной ими системы. Но парадигмы могут меняться, как только большинство теоретиков и практиков принимает новый взгляд на предмет и методы изучения. В физике это случилось, когда система Эйнштейна заменила модель Галилея/Ньютона. Эту смену одной парадигмы другой можно назвать <научной революцией> (Kuhn. 1970).

Психология еще не достигла парадигматической стадии. На протяжении всей истории психологии исследователи находятся в поиске — ищут, анализируют, отвергают разные научные определения. Ни одна из систем или точек зрения не смогла объединить все существующие платформы. Пионер когнитивной психологии Джордж Миллер (см. главу 15) заметил, что «в этой сфере нет ни единых приемов, ни стандартных методов. И при этом, по всей видимости, нет никакого фундаментального научного принципа, сопоставимого с законами Ньютона или эволюционной теорией Дарвина» (Miller. 1985. P. 42).

Если психологи и могут быть в чем — то единодушны, так это в том, что «сегодня психология еще более неоднородна, чем сто лет назад, и кажется, будто мы как никогда далеки от того, что хоть сколько — нибудь напоминало бы согласие относительно характера психологии» (Evans, Sexton, Gadwallader. 1992. P. XVI). Такую точку зрения разделяют многие психологи. «В конце [XX] столетия, нет никакой единой системы, никаких единых принципов для определения психологической дисциплины и ведения исследований» (Chiesa. 1992. P. 1287). «Психология… представляет собой не единую дисциплину, но собрание нескольких различных ветвей» (Koch. 1993. P. 902). «Американская психология разделена на враждующие фракции» (Leahey. 1992. P. 308). Психологическая наука состоит из групп, каждая из которых «цепляется» за собственную теоретическую и методологическую платформу, и подходит к изучению человеческой природы, вооружившись собственными методами, пользуясь собственной терминологией, журналами и прочими атрибутами своей школы.

Каждая из ранних психологических школ была движением протеста, восстанием против господствующей системы взглядов. Представители каждого течения громко заявляли об очевидной слабости старой системы и предлагали исправить ситуацию с помощью новых определений, концепций и стратегий исследования. Когда новой школе мышления удавалось завладеть вниманием научного сообщества, предыдущая платформа тут же отвергалась. Обе стороны яростно отстаивали свои позиции: то и дело возникали конфликты между старой и новой школой.

Ведущие теоретики старшей школы редко становились убежденными сторонниками новой системы. Обычно это были седовласые мужи, умом и сердцем глубоко преданные своим взглядам; им было непросто, а то и поздно меняться. Более молодые и менее горячие сторонники старшей школы, напротив, часто увлекались новыми идеями и становились последователями нового учения, оставляя «стариков» с их традициями и работой в почти полном забвении.

Немецкий физик Макс Планк писал, что «новая истина в науке одерживает победу не потому, что ее оппоненты «прозревают», а скорее потому, что все они в конечном счете умирают, а новому поколению знакома только новая система» (Planck. 1949. P. 33). «Как было бы хорошо, — говорит Чарльз Дарвин в письме к другу, — если бы каждый, кто имеет отношение к науке, умирал в возрасте шестидесяти лет, ведь потом уже приходится только отбиваться ото всех новых доктрин» (цит. по: Boorstin. 1983. P. 468).

В истории психологии существовали самые разные школы, и каждая из них выступала против предшествующей. Новые течения использовали старших оппонентов как объекты для критики и импульс для собственного развития. Представители каждой школы громогласно отмежевывались от предыдущей теоретической системы. По мере того, как новое течение крепло, обретало сторонников и влияние, уже вдохновлялась новая оппозиция, и процесс противостояния начинался заново. Что некогда было просто изысканиями, становилось агрессивной революцией, венчалось успехом, устанавливало традиции — и затем отступало под энергичным напором следующего молодого движения. Успех, состояние покоя ослабляют. Прогресс питает противоборство. Как только оппозиция повержена, страсть и рвение некогда нового движения умирают.

Господство по крайней мере некоторых из психологических школ было лишь временным, но важную роль в развитии психологии сыграли практически они все. Это влияние прослеживается и в современной психологии, хотя сегодня раскол в ней мало напоминает предыдущие, так как новые доктрины вновь заменили старые. Функцию психологической школы можно сравнить со строительными лесами (Heidbreder.1933). Нельзя возвести высокое здание без лесов, и все же по окончании строительства их разрушают — за ненадобностью. Точно так же структура сегодняшней психологии была построена в рамках структуры и на основе руководящих принципов (лесов) предшествующих психологических школ.

Именно с точки зрения исторического развития различных психологических школ можно лучше всего понять прогресс психологии. Огромный вклад в нее внесли великие ученые — мужчины и женщины, — но значение их трудов более явственно, когда рассматривается в контексте идей, которые им предшествовали, их корней и тех исследований, которые за ними последовали.

План книги

В главах 2 и 5 рассказывается о философских и психологических системах, предшествующих экспериментальной психологии. На основе этих философских и психологических традиций были разработаны психология Вильгельма Вундта (глава 4) и так называемый структурализм ⁶ (глава 5). За структурализмом последовали функционализм ⁷ (главы 6, 7 и 8), бихевиоризм ⁸ (главы 9, 10 и 11) и гештальт — психология ⁹ (глава 12) — направления, которые либо опирались на структурализм, либо противостояли ему. Примерно в то же время из идей о природе бессознательного и на основе первых опытов в лечении душевнобольных возник психоанализ ¹⁰ (главы 13 и 14) — наука с собственным предметом изучения и с собственной методологией.

Психоанализ и бихевиоризм вдохновили на создание множества подшкол. В 50–х годах нынешнего столетия в качестве ответа на бихевиоризм и психоанализ появилось такое направление, как гуманистическая психология ¹¹; она включала в себя и принципы гештальтпсихологии. Около 1960 года бихевиоризму бросило вызов движение когнитивной психологии ¹², и определение психологии было пересмотрено еще раз. Важная особенность новейших преобразований — это возврат к изучению сознания и психических, или когнитивных, процессов. «Потеряв сознание» в ходе бихевиористской революции, психология теперь вновь смогла вернуться к этой теме. Эти процессы описаны в главе 15.

Рассмотрение истории развития психологии мы продолжим в главе 16: попытаемся положить конец дискриминационным методам в психологии, а также подчеркнем вклад в психологию не столь широко известных ученых.

Вопросы для обсуждения

1. Что дает право утверждать, что психология — одна из старейших академических дисциплин, но одновременно и одна из самых молодых? Объясните, почему современная психология принадлежит XIX, и XX векам.

2. В чем ценность изучения истории психологии?

3. Чем данные истории отличаются от научных данных? Приведите примеры искажения исторических данных.

4. Расскажите о контекстных силах, которые повлияли на развитие современной психологии?

5. Опишите различия между персоналистической и натуралистической концепциями научной истории. Какой подход подтверждается случаями одновременного открытия?

6. Что такое Zeitgeist? Как Zeitgeist влияет на развитие науки? Сравните развитие науки с эволюцией видов.

7. Что понимают под термином «психологическая школа»? достигла ли психологическая наука парадигматической стадии развития? Почему «да» или «нет»?