Книга. Думай медленно, решай быстро.. Думай медленно решай быстро Даниэль Канеман аст Москва 2014 isbn 9785170800537
 Скачать 2.92 Mb.
|
|
лжехотения». Выводы В начале книги я познакомил читателей с двумя выдуманными персонажами, какое-то время обсуждал два вида людей и закончил двумя «я». Два персонажа – это интуитивная Система 1, которая осуществляет быстрое мышление, и тяжелая, медленная Система 2, которая отвечает за медленное мышление, контролирует Систему 1 и пытается управлять ею в меру своих ограниченных возможностей. Два вида людей – это выдуманные эконы, которые живут в мире теории, и гуманы, действующие в реальном мире. Два «я» – это ощущающее «я», которое проживает жизнь, и вспоминающее «я», которое ведет подсчет и принимает решения. В заключительной главе я рассмотрю некоторые выводы из трех этих разграничений – в обратном порядке. Два «я» Возможные конфликты между вспоминающим «я» и интересами ощущающего «я » оказались гораздо более серьезной проблемой, чем я поначалу представлял. В эксперименте «холодная рука» игнорирование длительности и правило «пик – конец» приводили к явно абсурдному выбору. Почему люди с готовностью соглашались терпеть ненужную боль? Участники предоставляли выбор вспоминающему «я» и предпочитали повторить попытку, оставившую более приятные воспоминания, хотя и приносящую больше боли. Выбор на основе воспоминаний может быть оправдан в крайних случаях (например, при посттравматическом стрессе), но опыт «холодная рука» не был травмирующим. Посторонний наблюдатель, делая выбор за другого, несомненно, предложил бы короткую сессию – в пользу ощущающего «я». Выбор, который люди делали для себя, следует признать ошибкой. Игнорирование длительности и правило «пик – конец» при оценке историй – и на оперной сцене, и в жизни Джен – тоже плохо объяснимы. Бессмысленно оценивать всю жизнь по ее последним мгновениям или забывать о длительности, решая, какая жизнь предпочтительней.< br> Вспоминающее «я» – структура Системы 2. Однако характерные методы, используемые Системой 2 для оценки отдельных эпизодов и жизни в целом – особенность нашей памяти. Игнорирование длительности и правило «пик – конец» возникают в Системе 1 и необязательно соотносятся с ценностями Системы 2. Мы считаем, что продолжительность важна, но память твердит нам обратное. Правила, регулирующие оценку прошлого, становятся плохим подспорьем для принятия решений, потому что время имеет значение. Главный факт нашего существования – то, что время является крайне ограниченным ресурсом, но вспоминающее «я» игнорирует реальность. Игнорирование длительности в сочетании с правилом «пик – конец» приводят к ошибкам: короткий период сильного удовольствия для нас предпочтительнее длинного периода умеренного удовольствия. Зеркальное отражение этой же ошибки: мы больше боимся короткого периода интенсивного, но терпимого страдания, чем более продолжительного периода боли среднего уровня. Игно рирование длительности также заставляет нас соглашаться на долгий период средней неприятности, если он кончится хорошо, и отказываться от долгого удовольствия, которое кончится плохо. Чтобы ярче выразить эту идею, вспомните обычное предостережение: «Не делай этого, пожалеешь». Совет звучит разумно, поскольку ожидаемое разочарование – приговор, выносимый вспоминающим «я», а потому мы воспринимаем подобные суждения как окончательные и разумные. Однако не стоит забывать, что точка зрения вспоминающего «я» не всегда верна. Объективный наблюдатель, глядя на гедониметрический профиль и помня об интересах ощущающего «я», предложит другой совет. Игнорирование длительности, преувеличенное внимание к пиковым и последним впечатлениям и эмоциональная оценка прошлого, характерные для вспоминающего «я», приводят к искаженному отражению нашего реального опыта. И наоборот, концепция благополучия, ориентированная на учет длительности, рассматривает одинаково каждый момент жизни не зависимо от того, памятный он или нет. Некоторые моменты получают больший вес – или как памятные, или как важные. Продолжительность яркого момента следует учитывать наряду с его значимостью. Отдельный момент становится особо важным, если влияет на восприятие будущих моментов. Например, час обучения игре на скрипке может впоследствии повлиять на ощущения от игры или от прослушивания музыки. Короткое кошмарное событие, приведшее к посттравматическому стрессу, следует оценивать с учетом общей длительности вызванных им долгих мучений. С точки зрения продолжительности только позже можно определить, был ли момент памятным или значительным. Заявления «я никогда не забуду…» или «это значительный момент» лучше рассматривать как обещания или предсказания, которые могут оказаться – и часто оказываются – ложными, хотя и произносятся с полной искренностью. Многое, что мы обещаем помнить вечно, благополучно забывается через десять лет. Логика взвешивания продолжительности подку пает, но ее нельзя рассматривать как законченную теорию благополучия, потому что люди отождествляют себя с вспоминающим «я» и заботятся о своей истории. Теория благополучия не должна игнорировать желания людей. С другой стороны, теория, игнорирующая реальные факты и сфокусированная только на том, что человек думает о жизни, тоже не годится. Необходимо прислушиваться и к вспоминающему, и к ощущающему «я», поскольку их интересы не всегда совпадают. Философы будут биться над этими проблемами долгое время. Вопрос, какое «я» главнее, важен не только для философов; он имеет практическое значение и для выработки политики во многих сферах, особенно в области здравоохранения и социального обеспечения. Подумайте, какие инвестиции требуются для решения разнообразных медицинских проблем, включая слепоту, глухоту или почечную недостаточность. Должны ли инвестиции определяться тем, насколько люди боятся этих состояний? Или тем, насколько в реальности страдают эти пациенты? Или тем, как пациенты хотят облегчения мучений и чем готовы пожертвовать ради избавления от страданий? Возможны различные сравнительные оценки слепоты и глухоты или колостомии и диализа, в зависимости от шкалы оценки страданий. Ответить на все вопросы нелегко, но от этой важной проблемы нельзя отмахнуться. Возможность измерения благополучия как индикатора государственной политики уже привлекла внимание и ученых, и ряда правительств европейских стран. Всего за несколько лет стала реальной идея о том, что индекс страдания в обществе будет когда-нибудь включен в национальную статистику – наряду с уровнем безработицы, количеством инвалидов и цифрами дохода. Для этого сделано уже немало. Эконы и гуманы В повседневной речи мы называем человека разумным, если с ним можно дискутировать, если его взгляды в целом соответствуют реальности, а его предпочтения отвечают его интересам и ценностям. Слово «рациональный» предл агает образ человека более рассудительного, расчетливого, менее душевного; но в обычном языке рациональный человек, несомненно, разумен. Для специалистов в области экономики и принятия решений это прилагательное имеет совершенно другое значение. Единственное подтверждение рациональности не в том, что взгляды и предпочтения человека разумны, а в том, что они внутренне непротиворечивы. Рациональный человек может верить в привидения, если все остальные его убеждения допускают существование привидений. Рациональный человек может предпочитать ненависть любви, если его предпочтения непротиворечивы. Рациональность – логическая когерентность, неважно, разумная или нет. Согласно этому определению, эконы рациональны, но удивительно то, что гуманы рациональными быть не могут. Экон не подвержен праймингу, эффекту WYSIATI, мышлению в узких рамках, субъективности и искаженным предпочтениям, – однако все это неизбежно для гумана. Определение рациональности как когерентности неве роятно строго; оно требует точного выполнения логических правил, что недоступно ограниченному мышлению. Согласно этому определению, разумные люди не в состоянии быть рациональными, однако их нельзя из-за этого назвать иррациональными. «Иррациональный» – сильное слово, обозначающее импульсивность, эмоциональность и упрямое сопротивление разумным аргументам. Я часто морщусь, когда слышу, будто наша с Амосом работа показывает, что человеческий выбор иррационален; на самом деле наши исследования демонстрируют только, что гуманы плохо описываются моделью «рационального агента». Хотя гуманы не являются иррациональными, им часто требуется помощь в формировании более точных суждений и принятии правильных решений; в некоторых случаях существующие руководящие принципы и социальные институты могут предоставить помощь такого рода. Подобные предположения кажутся безобидными, но на самом деле очень спорны. В интерпретации экономистов чикагской школы вера в рациональность челове ка тесно связана с идеологией, согласно которой вредно (и даже аморально) мешать человеку делать собственный выбор. Рациональные люди должны быть свободны и должны ответственно заботиться о себе. Милтон Фридмен, ведущий представитель чикагской школы, выразил эту точку зрения в названии одной из своих популярных книг: «Свобода выбора». Допущение, что личности рациональны, дает разумное основание для либертарианского подхода к общественному порядку: не посягать на право человека на выбор, пока этот выбор не вредит остальным. Взгляды либертарианцев находят широкую поддержку из-за восхищения эффективностью рынков при распределении товаров людям, готовым заплатить больше. Известная статья, ставшая ярким примером чикагского подхода, озаглавлена «Теория рационального привыкания»; она объясняет, как рациональный человек, предпочитающий большое и немедленное удовольствие, может принять взвешенное решение и согласиться на тяготы пагубной привычки в будущем. Я однажды слышал , как представитель чикагской школы Гэри Беккер, один из авторов этой статьи и нобелевский лауреат, наполовину в шутку, наполовину всерьез доказывал, что вполне возможно объяснить «эпидемию ожирения» верой людей в то, что лекарство от диабета скоро будет найдено. Он отметил важный пункт: при виде людей, ведущих себя странно, сначала нужно проверить, нет ли достойной причины такого поведения. Психологические интерпретации потребуются, только когда выяснится, что причины невероятны – как, пожалуй, Беккерово объяснение ожирения. В обществе эконов правительство должно отойти в сторону, позволяя эконам поступать в соответствии с собственным выбором, если они не наносят вреда окружающим. Если мотоциклист хочет ехать без шлема, либертарианец поддержит его право на это. Граждане знают, что они делают, – пусть даже решают не копить деньги на старость или употреблять вещества, вызывающие привыкание. Иногда такая позиция получает подтверждение: пожилой человек, не скопивший достаточно к пенсии, вызывает не больше сочувствия, чем посетитель ресторана, заказавший чересчур много и жалующийся на крупный счет. Представителям чикагской школы и поведенческим экономистам, отрицающим крайности модели рационального индивида, есть о чем поспорить. Свобода – бесспорная ценность; с этим согласны все участники дискуссии. В отличие от тех, кто безоговорочно верит в рациональность человека, поведенческие экономисты представляют жизнь более сложной. Ни одному поведенческому экономисту не понравится государство, котор ое принуждает граждан к строго сбалансированному питанию и просмотру исключительно «полезных» телепередач. Однако, по мнению поведенческих экономистов, за свободу приходится платить: расплачиваются и те, кто делает неправильный выбор, и общество, которое чувствует себя обязанным помочь им. Поэтому решение о том, защищать ли индивида от ошибок, представляет дилемму для поведенческих экономистов. Экономисты чикагской школы не сталкиваются с такой проблемой, потому что рациональные индивиды ошибок не допускают. Для приверженцев этой школы свобода бесплатна. В 2008 году экономист Ричард Талер и правовед Кэсс Санстейн совместно написали книгу «Подталкивание: как улучшить наши решения о здоровье, благосостоянии и счастье» (Nudge), которая быстро стала международным бестселлером и библией поведенческих экономистов. Книга ввела в лексикон несколько новых терминов, включая слова «экон» и «гуман». В ней также предлагаются решения дилеммы – как помочь людям делать правильный выбор, не ограничивая их свободы. Талер и Санстейн защищают позицию либертарианского патернализма: государственные и общественные институты могут подталкивать людей к решениям, которые пойдут им на пользу в долговременной перспективе. Предложение подписаться на пенсионный план «по умолчанию» – пример подталкивания. Трудно утверждать, что свобода каждого ограничивается, когда его подписывают на план автоматически, – ведь для отказа достаточно поставить на бланке галочку. Как показано ранее, структурирование индивидуального решения – Талер и Санстейн называют его «архитектура выбора» – сильно влияет на результат. Подталкивание основано на психологических принципах, описанных в предыдущих главах. Выбор варианта по умолчанию естественно воспринимается как нормальный. Отказ от нормального выбора – волевой акт, требующий усилия, большей ответственности; о нем человек пожалеет скорее, чем о том, чего не сделал. Эти мощные факторы ведут к решению человека, который в противном случае не знал б ы, что делать. Гуманы больше, чем эконы, нуждаются в защите от тех, кто эксплуатирует их слабости, особенно капризы Системы 1 и леность Системы 2. Предполагается, что рациональные агенты принимают серьезные решения взвешенно, используя всю доступную информацию. Экон внимательно вчитается в текст контракта, прежде чем подписать его, а гуман вряд ли станет этим заниматься. Беспринципные фирмы, готовящие контракты, которые клиент обычно подписывает не читая, пользуются множеством законных лазеек, маскируя важную информацию мелким шрифтом и длинными формулировками. Крайности модели рационального индивида подразумевают, что клиенту не требуется защита – достаточно убедиться, что вся важная информация представлена. Размер шрифта и сложность формулировок в приложениях не считаются важными – экон знает, как читать мелкий шрифт, когда он имеет значение. И наоборот, в книге «Подталкивание» содержатся рекомендации, требующие от фирм составления легко читаемых контрактов, пон ятных клиентам-гуманам. Хорошим знаком является то, что некоторые из этих рекомендаций встретили серьезное сопротивление компаний, чьи доходы пострадают при лучшей информированности клиентов. Мир, в котором фирмы конкурируют, предлагая лучший товар, предпочтительнее того, где побеждает самый бессовестный. Замечательным качеством либертарианского патернализма является его привлекательность для политиков разного уровня. Флагманский пример поведенческой политики – план «Сбереги больше завтра» – был поддержан в Конгрессе небывалой коалицией: от крайних консерваторов до либералов. «Сбереги больше завтра» – программа финансовых сбережений для сотрудников фирм и организаций. Работнику предлагается повышать взносы в пенсионный фонд на фиксированную сумму всякий раз, как он получает прибавку к жалованью. Повышение взносов производится автоматически, если только сотрудник не подаст заявление об отказе. Это блестящее нововведение, предложенное Ричардом Талером и Шломо Бенарц и в 2003 году, повысило размеры сбережений и открыло новые перспективы для миллионов работников. План основан на психологических принципах, которые читателям этой книги уже знакомы. План не вызывает сопротивления по поводу немедленных потерь, поскольку в данный момент ничего не меняется; повышение взносов привязано к повышению зарплаты, это превращает потери в будущие прибыли, что гораздо приятнее; а применение автоматизма согласует леность Системы 2 с долговременными интересами работника. Вдобавок никого не принуждают делать то, чего он делать не хочет, и нет никаких уловок и обмана. Привлекательность либертарианского патернализма ощутили во многих странах, включая Великобританию и Южную Корею; его приняли политики разных направлений, включая британских консерваторов и демократическую администрацию президента Обамы. При правительстве Великобритании создано новое подразделение, |