Ответы. Фромм Э. - Бегство от свободы - 2008. Э. Фромм. Бегство от свободы
 Скачать 1.17 Mb.
|
|
Глава 6 ПСИХОЛОГИЯ НАЦИЗМА В предыдущей главе мы сосредоточили внимание на двух психологических типах: на авторитарной личности и на человеке-роботе. Я надеюсь, что детальный анализ этих типов поможет нам понять проблемы, рассматриваемые в этой и следующей главах: с одной стороны, психологию нацизма, с другой - психологию современной демократии. Приступая к психологии нацизма, мы прежде всего должны уяснить, каково значение психологических факторов для понимания нацизма. В научной и популярной литературе о нацизме высказывались две противоположные точки зрения. Первая состоит в том, что фашизм - это сугубо экономическое и политическое явление и психология никак его не объясняет; вторая - в том, что фашизм - чисто психологическая проблема. Первая точка зрения рассматривает нацизм либо как результат сугубо экономического развития, то есть как результат экспансионистских тенденций германского империализма, либо как сугубо политическое явление, то есть захват государственной власти политической партией, опирающейся на промышленников и юнкеров. Иначе говоря, победа нацизма объясняется как результат обмана и подавления большинства народа вероломным меньшинством. Согласно второй точке зрения, нацизм может объяснить только психология, точнее, психопатология. Гитлер считается маньяком или "невротиком", а его последователи - безумцами или психически неуравновешенными людьми. В свете этого объяснения, как его излагает Л. Мамфорд, подлинные корни фашизма надо искать "не в экономике, а в человеческой душе". Он продолжает: "Объяснение фашизма заключается не в Версальском договоре и не в слабости Веймарской республики, а в безмерной гордыне, в наслаждении жестокостью и в невротическом распаде". По нашему мнению, ни одно из этих взаимоисключающих объяснений неверно. Нацизм - это психологическая проблема, но сами психологические факторы; могут быть поняты лишь при учете их формирования под воздействием факторов социально-политических и экономических. Нацизм - это экономическая и политическая проблема, но без учета психологических факторов невозможно понять, каким образом он приобрел власть над целым народом. В этой главе мы займемся именно психологическим аспектом нацизма, его человеческой базой. Нам предстоит рассмотреть два вопроса: особенности характера тех людей, к которым обращена нацистская идеология, и психологический характер самой идеологии, превративший ее в столь эффективное орудие воздействия на этих людей. Изучая психологические предпосылки победы нацизма, нужно с самого начала провести различие между двумя группами населения. Часть народа склонилась перед нацистским режимом без сколь-нибудь значительного сопротивления, но и без восторга от идеологии или политической практики нацизма. Другая часть народа была чрезвычайно увлечена новой идеологией и фанатически предана тем, кто ее провозглашал. Первая группа состояла в основном из рабочего класса, а также из либеральной и католической буржуазии. Но хотя эти слои относились к нацизму; враждебно с самого момента его зарождения и до 1933 года, хотя они имели прекрасную организацию - особенно рабочий класс, - они не проявили того внутреннего сопротивления, какого можно было бы ожидать, судя по их политическим убеждениям. Их воля к сопротивлению сломалась очень скоро, и с тех пор, они не доставляли особых трудностей новому режиму; (конечно, за исключением того малого меньшинства, которое героически борется с нацизмом все эти годы). По-видимому, эта готовность подчиниться нацистскому Я режиму была психологически обусловлена состоянием; внутренней усталости и пассивности, которые (как будет показано в следующей главе) характерны для индивида нашей эпохи даже в демократических странах. Поскольку речь идет о рабочем классе, то в Германии была еще одна причина для этого: поражение, которое он потерпел после первых побед в революции 1918 года. Рабочий класс вступил в послевоенный период с большими надеждами на осуществление социализма или по меньшей мере на существенное улучшение своего экономического, политического и социального положения. Но ему пришлось испытать непрерывный ряд поражений - каковы бы ни были их причины, - которые принесли полное крушение этих надежд. К началу 1930 года результаты первых его побед были почти полностью уничтожены, что привело к глубокому разочарованию, неверию своим лидерам, сомнению относительно целесообразности любых политических организаций, любой политической деятельности. Рабочие оставались членами своих партий и продолжали - на уровне сознания - верить в свои политические доктрины; но в глубине души многие из них потеряли всякую веру в эффективность политической борьбы. После прихода Гитлера к власти лояльность большинства населения нацистскому правительству была усилена добавочным стимулом: миллионы людей стали отождествлять правительство Гитлера с "Германией". В его руках была теперь государственная власть, и потому борьба с ним означала самоисключение из сообщества всех немцев; когда все другие партии были распущены и нацистская партия "стала" Германией, оппозиция этой партии стала равнозначна оппозиции Германии. Наверно, для среднего человека нет ничего тяжелее, чем чувствовать себя одиноким, не принадлежащим ни к какой большой группе, с которой он может себя отождествить. Гражданин Германии, как бы ни был он чужд принципам нацизма, должен был выбирать между одиночеством и чувством единства с Германией, и большинство выбрало единство. Во многих случаях люди, не имеющие ничего общего с нацизмом, защищают нацизм от критики иностранцев, потому что расценивают ее как нападки на Германию. Страх перед изоляцией и относительная слабость моральных принципов значительной части населения помогают любой партии завоевать его лояльность, стоит лишь этой партии захватить государственную власть . Из этого следует важнейшая аксиома политической пропаганды: любые нападки на Германию как таковую, любая пропаганда, порочащая "немцев" (вроде клички "гунны" в период прошлой войны), только усиливают лояльность тех, кто еще не вполне отождествляет себя с нацистской системой. Эта проблема, однако, не может быть решена даже самой умной и искусной пропагандой. Ее может решить только победа - во всех странах - одной фундаментальной истины: этические принципы выше существования нации, и приверженность этим принципам вводит индивида в сообщество всех тех, кто разделял, разделяет и будет разделять это убеждение. В противоположность отрицательному или равнодушному отношению рабочего класса, либеральной и католической буржуазии низшие слои среднего класса (мелкие лавочники, ремесленники, служащие) восторженно приветствовали нацистскую идеологию . В этой второй группе населения, составившей массовую опору нацистского движения, люди старшего поколения формировали более пассивный слой; их сыновья и дочери стали активными борцами. Нацистская идеология - дух слепого повиновения вождю, ненависть к расовым и политическим меньшинствам, жажда завоевания и господства, возвеличение немец- кого народа и "нордической расы" - имела для них огромную эмоциональную притягательность. Именно это покорило их, превратило в пылких приверженцев нацизма и борцов за его дело. Почему же нацистская идеология оказалась столь привлекательной для низов среднего класса? Ответ на этот вопрос необходимо искать в социальном характере этой группы населения. Ее социальный характер заметно отличается от социального характера рабочего класса, верхов среднего класса и высших классов, в том числе аристократии. В сущности, некоторые черты, характерные для этой части среднего класса, видны на протяжении всей истории: любовь к сильному и ненависть к слабому, ограниченность, враждебность, скупость - в чувствах, как и в деньгах, - и особенно аскетизм. Эти люди всегда отличались узостью взглядов, подозрительностью и ненавистью к незнакомцу, а знакомый всегда вызывал у них завистливое любопытство, причем зависть всегда рационализировалась как презрительное негодование; вся их жизнь была основана на скудости - не только в экономическом, но и в психологическом смысле. Когда мы говорим, что социальный характер низов среднего класса отличается от социального характера рабочего класса, это вовсе не значит, что подобную личность нельзя встретить среди рабочих. Но для низов среднего класса она типична, а среди рабочих проявляется в столь же отчетливой форме лишь у меньшинства. Однако те или иные черты такого характера в менее выраженной форме обнаруживались и у большинства представителей рабочего класса, например повышенная почтительность к власти или бережливость. Вместе с тем значительная часть "белых воротничков" - возможно, большинство - по своему характеру, по-видимому, ближе к рабочим (особенно к рабочим крупных заводов), нежели к "старому среднему классу", который не принимал участия в развитии монополистического капитализма, а испытывал угрозу с его стороны . Конечно, социальный характер низших слоев среднего класса был таким же еще задолго до войны 1914 года; но послевоенные события усилили в них именно те черты, на которые больше всего действовала нацистская идеология: стремление к подчинению и жажду власти. В период перед германской революцией 1918 года; экономическое положение нижних слоев старого среднего класса - мелких предпринимателей и ремесленников - было достаточно плачевно, но оно не было; безнадежно, и существовало много факторов, которые их поддерживали. Авторитет монархии был непререкаем; опираясь на нее и отождествляя себя с нею, представитель низов среднего класса приобретал чувство уверенности и нарциссической гордости. Столь же прочно держался еще авторитет религии и традиционной морали. Семья была еще незыблемым оплотом, надежным убежищем во враждебном мире. Индивид ощущал свою принадлежность к устойчивой общественной и культурной системе, где у него было собственное место. Его мазохистские наклонности в достаточной мере удовлетворялись подчинением существующим авторитетам, но он не доходил до крайнего самоотречения и сохранял сознание собственной значимости. Если индивиду не доставало уверенности или агрессивности, то сила авторитетов, которым он подчинялся, это компенсировала. Короче говоря, его экономическое положение было еще достаточно прочным, чтобы дать ему чувство довольства собой; авторитеты же, на которые он опирался, были достаточно сильны, чтобы обеспечить ему дополнительную уверенность, если не хватало собственной. В послевоенный период ситуация резко изменилась. Прежде всего экономический упадок старого среднего класса пошел быстрее; этот процесс был ускорен инфляцией, которая к 1923 году почти полностью поглотила все сбережения, накопленные многолетним трудом. В период 1924 - 1928 годов экономическое развитие принесло низам среднего класса новые надежды, но депрессия, начавшаяся в 1929 году, ничего от них не оставила. Как и в период инфляции, средний класс, стиснутый между рабочими и высшими классами, оказался самым беззащитным, по нему депрессия ударила сильнее всего . Но кроме этих экономических причин, были еще и психологические, усугубившие положение. Первая из них - поражение в войне и падение монархии. Монархия и государство были в свое время незыблемой основой, на которой строилась в психологическом смысле вся жизнь мелкого буржуа; их падение разрушило эту основу. Если публично высмеивают Кайзера, если нападают на офицеров, если государству пришлось сменить форму правления и допустить "красных агитаторов" на должности министров, а какого-то шорника сделать президентом, то во что остается верить маленькому человеку? Прежде он отождествлял себя со всеми этими институтами, как унтер-офицер отождествляет себя с армией; но теперь, когда их больше нет, куда ему податься? Инфляция тоже сыграла не только экономическую, но и психологическую роль. Она нанесла смертельный удар принципу бережливости и престижу государства. Если многолетние сбережения, ради которых человек отказывал себе в стольких маленьких радостях, могут быть утрачены без всякой его вины, то к чему вообще бережливость? Если государство может нарушить свои обязательства, напечатанные на его банковских билетах, то кому же тогда верить? После войны резко упал не только экономический уровень среднего класса, но и его социальный престиж. Перед войной представитель этого класса ощущал, что он все-таки не рабочий, он все-таки "кто-то". После революции социальный престиж рабочего класса значительно вырос, и соответственно изменился взгляд на средний класс. Теперь его представителям не на кого было смотреть сверху вниз; исчезла эта привилегия, которая всегда была одной из главных радостей в жизни мелких лавочников и тому подобной публики. В довершение всех этих бед пошатнулся и последний оплот уверенности среднего класса - семья. В послевоенные годы упал авторитет отца, вся мораль среднего класса отвергалась молодежью, и в Германии этот процесс был, вероятно, заметнее, чем где-либо еще. Молодое поколение поступало по-своему и не заботилось больше о том, одобряют его поведение родители или нет. Причины этого процесса слишком многочисленны и сложны, чтобы разбирать их здесь подробно. Я упомяну лишь несколько из них. Крушение прежних сим волов власти и авторитета - монархии и государства - отразилось и на личных символах авторитет то есть на родителях. Родители требовали от молодежи почтения к тем авторитетам, но раз они оказались несостоятельны, то и родители потеряли престиж и власть. Другая причина состояла в том, что в новых условиях, особенно в условиях инфляции старшее поколение растерялось и оказалось горазд менее приспособленным, чем более "гибкая" молодежь. В результате молодое поколение ощущало свое превосходство и уже не могло принимать всерьез ни учения старших, ни их самих. И кроме того, экономический упадок среднего класса отнял у родителе традиционную роль гарантов будущности их детей. Старшее поколение низов среднего класса было более пассивно в своей горечи и разочаровании, молодежь стремилась к действию. Экономическое положение молодых было подорвано, поскольку у низ не было базы для независимого существования, какая была у их отцов. Рынок свободных профессий был насыщен, так что трудно было рассчитывать на успехи в качестве врача или адвоката. Вернувшиеся с войны считали, что они заслужили лучшую участь, нежели та, что осталась на их долю. Особенно это относилось- к массе молодых офицеров, которые за несколько лет" привыкли командовать и ощущали власть как нечто естественное; они не могли примириться с положением мелких служащих или коммивояжеров. Усиление социальной фрустрации вызвало психологические последствия, ставшие важным фактором в развитии национал-социализма; представители среднего класса не сознавали, что экономический и социальный упадок затрагивает именно их общественный слой; они считали, что их судьба - это судьба всего народа. Поражение Германии и Версальский договор стали теми символами, которыми они подменили свою подлинную фрустрацию - социальную. Часто говорят, что одной из главных причин подъема нацизма было обращение победителей с Германией в 1918 году. Это утверждение необходимо уточнить. Большинство немцев считало, что мирный договор несправедлив, но рабочий класс относился к этому договору гораздо спокойнее, чем средний класс, без такой горечи и злобы. Рабочие были против прежнего режима, и поражение в войне для них означало поражение режима. Они знали, что сражались достойно, им нечего было стыдиться. Вместе с тем победа революции, которая стала возможна только в результате военного поражения монархии, улучшила их экономическое, политическое и человеческое положение. Негодование против Версальского договора имело главную основу в низах среднего класса; причем националистические страсти были рационализацией, переводившей чувство социальной неполноценности в чувство неполноценности национальной. Эта рационализация совершенно очевидна в личном развитии Гитлера. Он был типичным представителем низов среднего класса - был никем и не имел никаких перспектив на будущее. И очень остро чувствовал свою роль парии. В "Майи кампф" он часто говорит, что в молодости он был "никто", "безвестный человек". Но хотя это ощущение было следствием его собственного социального положения, он рационализировал его в национальных символах. Родившись за пределами империи, он чувствовал себя изгоем не столько в социальном плане, сколько в национальном. Великая Германская империя, в которую смогут вернуться все ее сыновья, стала для него символом социального престижа и надежности . Чувство тревоги, бессилия и социальной изоляции, которыми был охвачен прежний средний класс, и вытекающие из них разрушительные тенденции - не единственный психологический источник нацизма. Крестьяне были возмущены своими городскими кредиторами, у которых были в долгу. Рабочие были обескуражены постоянным отступлением, начавшимся сразу же после их первых побед в 1918 году, разочарованы своими руководителями, полностью утратившими стратегическую инициативу. Огромное большинство народа было охвачено чувством собственной ничтожности и бессилия, о котором мы уже говорили, что оно характерно для монополистического капитализма вообще. Эти психологические условия не были причиной нацизма, но они сформировали ту человеческую основу, без которой нацизм не смог бы развиться. Однако полный анализ возникновения и победы нацизма должен опираться не только на психологические, но и на чисто экономические и чисто политические факторы. Поскольку этому аспекту проблемы посвящена обширная литература, а наша книга преследует специальные цели, то нам нет нужды вдаваться в обсуждение экономических и политических вопросов. Однако можно напомнить, какую роль сыграли в становлении нацизма представители крупного капитала и полуразорившегося юнкерства. Без их поддержки Гитлер никогда не смог бы победить, а эта поддержка в гораздо большей степени была обусловлена их экономическими интересами, чем какими бы то ни было психологическими факторами. Имущие классы столкнулись с парламентом, в котором 40 процентов депутатов - социалистов и коммунистов - представляли слои населения, недовольные существующей социальной системой; возраставшее число нацистских депутатов тоже представляло класс, находившийся в резкой оппозиции наиболее могущественным кругам германского капитализма. Такой парламент, в большинстве своем представлявший тенденции, направленные против их экономических интересов, казался им опасным. Они говорили, что демократия не работает. На самом деле можно было сказать, что демократия работает слишком хорошо: парламент достаточно адекватно представлял соответствующие интересы различных классов населения страны, и как раз поэтому парламентская система стала несовместимой с интересами крупных промышленников и полуфеодальных землевладельцев, не хотевших терять свои привилегии. Привилегированные классы рассчитывали, что нацизм направит угрожавший им эмоциональный заряд в другое русло и в то же время поставит нацию на службу их собственным экономическим интересам. В целом их ожидания оправдались, хотя они и ошиблись в некоторых деталях. Гитлер и его бюрократия не стали таким орудием, которым крупны и тиссены могли бы командовать как хотели; им пришлось разделить свою власть с нацистской бюрократией, а в ряде случаев и подчиниться ей. Однако нацизм, принесший экономический ущерб всем остальным классам, заботливо опекал интересы наиболее мощных групп германской промышленности. Нацистская система - это "усовершенствованный" вариант довоенного германского империализма; нацисты продолжают дело павшей монархии. (Впрочем, республика тоже практически не мешала развитию монополистического капитализма в Германии, даже помогла ему по мере своих сил.) Здесь у читателя может возникнуть вопрос. Как согласовать два утверждения: что психологическую базу нацизма составляет прежний средний класс и что нацизм функционирует в интересах германского империализма? Ответ в принципе тот же, что был дан на вопрос о роли среднего бюргерства в период развития капитализма. В послевоенное время средний класс, особенно его низы, был охвачен страхом перед монополистическим капитализмом, охвачен тревогой и произраставшей из нее ненавистью. Средний класс был в панике, он был преисполнен стремлением подчиниться обнадеживающей силе и в то же время встать над кем-то бессильным и бесправным. Эти чувства были использованы другим классом для установления режима, который должен был действовать в его собственных интересах. Гитлер оказался столь эффективным орудием потому, что в нем сочетались черты возмущенного и озлобленного мелкого буржуа, с которым низы среднего класса могли себя отождествлять эмоционально и социально, и черты ренегата, готового служить интересам германских промышленников и юнкеров. Сначала он выступал как мессия прежнего среднего класса: обещал уничтожить универсальные магазины, покончить с властью финансового капитала и т.д. Эти обещания общеизвестны, как и то, что они не были выполнены. Однако это оказалось несущественно. Нацизм никогда не имел настоящих политических или экономических принципов; единственный принцип нацизма - его радикальный оппортунизм. Существенно было то, что сотни тысяч мелких буржуа, которые при нормальном ходе событий имели очень мало шансов разбогатеть или добиться власти, в качестве членов нацистской бюрократии получили большой ломоть богатства и престижа, поскольку заставили высшие классы разделить с ними этот "пирог". Другие, не вошедшие в нацистский аппарат, получили работу, отнятую у евреев и политических противников, а остальные - хотя у них не прибавилось хлеба - приобрели "зрелища". Они получили эмоциональное удовлетворение от этих садистских спектаклей и от идеологии, наполнившей их чувством превосходства над остальным человечеством; и это удовлетворение может - хотя бы на время - компенсировать тот факт, что их жизнь стала беднее и в экономическом, и в культурном смысле. Итак, мы видим, что определенные социально-экономические изменения (особенно упадок среднего класса и возрастание роли монополистического капитала) произвели глубокое психологическое воздействие. Это воздействие было усилено и приведено в систему политической идеологией, сыгравшей в этом отношении такую же роль, как и религиозные идеологии XVI века. Нацизм психологически возродил нижние слои среднего класса и в то же время способствовал разрушению их прежних социально-экономических позиций. Нацизм мобилизовал эмоциональную энергию этих слоев и превратил ее в мощную силу, борющуюся за экономические и политические цели германского империализма. На следующих страницах мы покажем, что личность Гитлера, его учение и вся нацистская система являются крайними проявлениями того типа характера, который мы назвали "авторитарным". Именно поэтому Гитлер особенно привлекает ту часть населения, которая обладает более или менее подобным складом характера. Автобиография Гитлера служит прекрасной иллюстрацией авторитарной личности, а поскольку это и самый представительный документ нацистской литературы, то я воспользуюсь ею как главным источником, анализируя психологию нацизма. Мы говорили, что авторитарный характер определяется одновременным присутствием садистских и мазохистских влечений. Садизм мы определили как стремление к неограниченной власти над другими, более или менее связанное с разрушительными тенденциями; мазохизм - как стремление раствориться в подавляющей силе, приобщившись тем самым к ее мощи и славе. И садистские и мазохистские тенденции вызываются неспособностью индивида к самостоятельному существованию, его потребностью в симбиотической связи для преодоления одиночества. В "Майн кампф" Гитлер неоднократно демонстрирует свое садистское стремление к власти. Оно характерно и для его отношения к немецкому народу, который он презирает и "любит" типично по-садистски, и для его отношения к политическим противникам, против которых направлены его разрушительные наклонности, составляющие существенную долю его садизма. Вот что он пишет об удовлетворении, которое доставляет массам господство: "Чего они хотят - это победа сильного и уничтожение или безоговорочная капитуляция слабого" '. "Как женщина, которая предпочтет подчиниться сильному мужчине, а не господствовать над слабосильным, так же и массы любят повелителя больше, чем просителя, и внутренне их гораздо больше удовлетворяет доктрина, не допускающая никакого соперника, чем благодеяния либеральной свободы; часто они не знают, что делать с этой свободой, и чувствуют себя покинутыми. Они не осознают ни наглости, с которой их духовно терроризируют, ни оскорбительного ограничения их человеческих свобод, потому что им никогда не приходит в голову, как их обманывает эта доктрина" . Подавление воли слушателей превосходящей силой оратора он считает существенным фактором пропаганды. Он даже не стесняется признать, что физическая усталость его аудитории - это наиболее желательное условие, способствующее их внушаемости. Рассуждая о том, в какое время дня лучше проводить массовые политические митинги, он говорит: "По-видимому, утром и даже в течение дня человеческая воля более энергично восстает против попыток подчинить ее воле и мнению другого человека. Но вечером она легче уступает превосходящей силе более твердой воли. Ведь, по сути дела, каждый такой митинг представляет собой схватку двух противоположных сил. Высший ораторский дар господствующей апостольской натуры легче обратит к новой воле людей, у которых естественным образом ослабела сила сопротивления, чем людей, еще вполне обладающих своей психической энергией и силой воли" . Сам Гитлер прекрасно осознает условия, порождающие стремление к подчинению, и замечательно описывает состояние человека, присутствующего на массовом митинге: "Массовые митинги необходимы хотя бы потому, что индивид, который становится приверженцем нового движения, ощущает свое одиночество и легко поддается страху, оставаясь наедине; на митинге же он впервые видит зрелище большого сообщества, нечто такое, что большинству людей прибавляет силы и бодрости... Если он впервые вышел из своей маленькой мастерской или из большого предприятия, где он чувствует себя очень маленьким, и попал на массовый митинг, где его окружают тысячи и тысячи людей с теми же убеждениями... то он сам поддается магическому влиянию того, что называется массовым внушением" . Геббельс оценивает массы в том же духе. "Люди хотят только одного: чтобы ими прилично управляли", - пишет он в своем романе "Михаэль". Массы для него "не больше чем камень для скульптора. Вождь и массы - это не большая проблема, чем художник и краски" . В другой книге Геббельс точно описывает зависимость садиста от его объекта: каким слабым и опустошенным он чувствует себя, если не имеет власти над кем-либо, и как эта власть дает ему новую силу. Вот признание Геббельса в том, что происходит с ним самим: "Иногда впадаешь в глубокую депрессию. Ее можно преодолеть, лишь снова очутившись перед массами. Люди - источник нашей силы". Красноречивое описание той власти над людьми, которую нацисты называют руководством, дал руководитель немецкого Трудового фронта Лей. Обсуждая качества, необходимые нацистскому руководителю, и задачи обучения руководителей, он пишет: "Мы должны знать, есть ли у этих людей воля руководить, быть хозяевами, одним словом - управлять... Управлять нужно с удовольствием... Мы научим этих людей верховой езде... чтобы привить им чувство абсолютного господства над живым существом" '. Тот же акцент на силу и власть выражен в формулировке Гитлера о задачах образования. Он заявляет, что "все образование и воспитание ученика должно быть направлено к тому, чтобы привить ему убеждение в абсолютном превосходстве над другими". Я надеюсь, читателя уже не поразит тот факт, что в другом месте он декларирует необходимость научить мальчика безропотно переносить несправедливость. Это противоречие типично для садистско-мазохистской раздвоенности между жаждой власти и жаждой подчинения. Нацистскими вождями, членами "элиты" движет стремление к власти над массами. Как показывают приведенные цитаты, эта жажда власти иногда выражается с откровенностью, почти невероятной. Иногда она облекается в менее агрессивную форму при помощи утверждения, что массы как раз того и хотят, чтобы ими управляли. Иногда нужно польстить массам, спрятать свое презрение к ним - и тогда прибегают к трюкам наподобие следующего. Говоря об инстинкте самосохранения, который, как мы увидим, для Гитлера более или менее идентичен стремлению к власти, он заявляет, что у арийца этот инстинкт принял наиболее благородную форму, "потому что он добровольно подчиняет свое "я" жизни общества и, если потребуется, приносит его в жертву" . В первую очередь наслаждаются властью "вожди", но и массы отнюдь не лишены садистского удовлетворения. Расовые и политические меньшинства в Германии, а затем и другие народы, которые объявляются слабыми или загнивающими, - это те объекты садизма, которые "скармливаются" массам. Гитлер и его бюрократия наслаждаются властью над немецким народом, и в то же время они приучают этот народ наслаждаться властью над другими народами и стремиться к мировому господству. Гитлер не колеблется заявить, что господство над миром является его целью, а также целью его партия. Издеваясь над пацифизмом, он говорит: "Гуманно-пацифистская идея, возможно, и на самом деле будет очень хороша, когда человек высшего ранга завоюет мир и подчинит его настолько, что станет единственным; властелином земного шара". И еще: "Государство, которое в эпоху расового вырождения посвящает себя заботе о своих лучших расовых элементах, рано или поздно должно стать властелином мира". Обычно Гитлер пытается рационализировать и оправдать свою жажду власти. Основные оправдания таковы: его господство над другими народами преследует их собственные интересы и интересы мировой культуры; стремление к власти коренится в вечных законах природы, а он признает лишь эти законы и следует им; сам он действует по велению высшей власти - Бога, Судьбы, Истории, Природы; его стремление к господству - это лишь защита от стремления других к господству над ним и над немецким народом. Он хочет только мира и свободы. Примером рационализации первого типа может служить следующий абзац из "Майн кампф": "Если бы в своем историческом развитии немецкий народ обладал тем же единством, какое выпало на долю других народов, то Германская империя, наверно, была бы сегодня владычицей всего мира". Как полагает Гитлер, немецкое господство привело бы к миру, "который поддерживается не пальмовыми ветвями слезливых пацифистских профессиональных плакальщиц, а утвержден победоносным мечом народа повелителей, поставивших мир на службу высшей культуре". Уверения Гитлера, что его целью является не только благополучие Германии, что его действия служат высшим интересам цивилизации вообще, в последние годы стали хорошо известны любому читателю газет. Вторая рационализация - что его стремление к власти обусловлено законами природы - это больше, чем только рационализация: в ней обнаруживается стремление к подчинению высшей внешней силе, выраженное, в частности, в его грубой вульгаризации дарвинизма. В "инстинкте сохранения вида" Гитлер видит "первопричину образования человеческих сообществ" '. Инстинкт самосохранения ведет к борьбе сильного за господство над слабым и в конечном итоге к выживанию наиболее приспособленных. Отождествление инстинкта самосохранения с властью над другими находит особенно яркое выражение в гипотезе Гитлера, что "первая человеческая цивилизация, безусловно, была основана не столько на приручении животных, сколько на использовании низших людей". Он переносит свой собственный садизм на природу, "жестокую царицу всякой мудрости", заявляя, что ее закон самосохранения "связан с железным законом необходимости, по которому лучший и сильнейший в этом мире имеет право на победу" . Интересно заметить, что в связи с этой вульгаризацией дарвинизма "социалист" Гитлер отстаивает либеральный принцип неограниченной конкуренции. Возражая против сотрудничества различных националистических групп, он говорит: "При такой комбинации связывается свободная игра энергий, прекращается борьба за отбор лучшего и становится невозможной окончательная победа, которую должен одержать самый здоровый и сильный". В другом месте он называет "свободную игру энергий" "мудростью жизни". Разумеется, теория Дарвина сама по себе вовсе не выражает чувства садистско-мазохистской личности. Наоборот, многие ее последователи связывали с ней свои надежды на дальнейшую эволюцию человечества к высшим ступеням культуры. Но для Гитлера эта теория стала выражением и одновременно оправдание его садизма. Он наивно проговаривается, какое психо логическое значение имела для него теория Дарвина Когда он жил в Мюнхене, еще безвестным, он просы палея обычно в 5 часов утра. Он "имел обыкновени бросать кусочки хлеба или сухие корочки мыша" обитавшим в этой комнате, и наблюдать, как эти забав ные зверюшки возятся и дерутся из-за этих скромны лакомств". Эта "игра" была для него дарвиновски "борьбой за существование" в миниатюре, суррогатов гладиаторских цирков Римской империи, доступным мелкому буржуа, прелюдией к тому историческому цирку, который он собирался устроить впоследствияй Последняя рационализация его садизма - будто бы он защищается от нападения других - многократно встречается в писаниях Гитлера. Он сам и немецкий народ всегда невинны, а их враги - звери и садисты" . Значительная |