Эрнест Хемингуэй Старики море Старики море издво "аст" 2008
 Скачать 462.01 Kb.
|
|
«Кое-чему я научился, – подумал он. – Пока что яснею справляюсь. К тому же нельзя забывать, что она не ела с тех пор, как проглотила наживку, а она ведь большая, и ей нужно много пищи. Я-то съел целого тунца. Завтра я поем макрели. – Старик называл макрель dorado. – Пожалуй, я съем кусочек, когда буду ее чистить. Макрель есть труднее, чем тунца. Но ничто на свете не дается легко. – Как ты себя чувствуешь, рыба – спросил он громко. – Я себя чувствую прекрасно. Левая рука болит меньше, и пищи хватит на целую ночь и еще надень. Ладно, тащи лодку, рыба. Старик совсем не так уж хорошо себя чувствовал, потому что боль, которую причиняла его спине веревка, почти перестала быть болью и превратилась вглухую ломоту, а это его беспокоило. Со мной случались вещи и похуже, – утешал он себя. – Рука у меня поранена совсем легко, а другую больше не сводит судорога. Ноги у меня в порядке. Да ив смысле пищи мне куда лучше, чем рыбе. Было темно в сентябре темнота всегда наступает внезапно, сразу же после захода солнца. Он лежал, прислонившись к изъеденным солью досками изо всех сил старался отдохнуть. На небе показались первые звезды. Он не знал названия звезды Ригель, но, увидев ее, понял, что скоро покажутся и все остальные и тогда эти далекие друзья будут снова с ним. – Рыба – она тоже мне друг, – сказал он. – Я никогда не видел такой рыбы и не слышал, что такие бывают. Ноя должен ее убить. Как хорошо, что нам не приходится убивать звезды Представь себе человек что ни день пытается убить луну А луна от него убегает. Ну, а если человеку пришлось бы каждый день охотиться за солнцем Нет, что ни говори, нам еще повезло, – подумал он. Потом ему стало жалко большую рыбу, которой нечего есть, но печаль о ней нисколько не мешала его решимости ее убить. Сколько людей он насытит Но достойны ли люди ею питаться Конечно, нет. Никто на свете недостоин ею питаться поглядите только, как она себя ведет и с каким великим благородством. Я многого не понимаю, – подумал он. – Но как хорошо, что нам не приходится убивать солнце, луну и звезды. Достаточно того, что мы вымогаем пищу у моря и убиваем своих братьев. Теперь мне следует подумать о тормозе из весел. У него есть и хорошие и дурные стороны. Я могу потерять столько бечевы, что потеряю и рыбу, если она захочет вырваться, а тормоз из весел лишит лодку подвижности. Легкость лодки продлевает наши страдания – и мои и рыбы, нов ней и залог моего спасения. Ведь эта рыба, если захочет, может плыть еще быстрее. Как бы там ни было, надо выпотрошить макрель, пока она не протухла, и поесть немножко, чтобы набраться сил. Теперь я отдохну еще часок, а потом, если увижу, что рыба ничего не замышляет, переберусь на корму, сделаю там что нужно и приму решение насчет весел. А тем временем я присмотрюсь, как она будет себя вести. Штука с веслами – удачная выдумка, однако сейчас надо действовать наверняка. Рыба еще в полной силе, и я заметил, что крючок застрял у нее в самом углу рта, а рот она держит плотно закрытым. Мучения, которые причиняет ей крючок, не так уж велики, ее гораздо больше мучит голод и ощущение опасности, которой она не понимает. Отдохни же, старик. Пусть трудится рыба, пока не настанет твой черед. Он отдыхал, как ему казалось, не меньше двух часов. Луна выходила теперь поздно, ион не мог определить время. Правда, отдыхал он только так, относительно. Он по-прежнему ощущал спиной тяжесть рыбы, но, опершись левой рукой о планшир носа, старался переместить все больший и больший весна самую лодку. Как все было бы просто, если бы я мог привязать бечеву к лодке – подумал он. – Но стоит ей рвануться хотя бы легонько, и бечева лопнет. Я должен беспрерывно ослаблять тягу своим телом и быть готов в любую минуту опустить бечеву обеими руками. – Ноты ведь еще не спал, старик, – сказал он вслух. – Прошло полдня и ночь, а потом еще день, а ты все не спишь и не спишь. Придумай, как бы тебе поспать хоть немножко, пока она спокойна и не балует. Если тыне будешь спать, в голове у тебя помутится. Сейчас голова у меня ясная, – подумал он. – Даже слишком. Такая же ясная, как сестры мои, звезды. Но все равно мне надо поспать. И звезды спят, и луна спит, и солнце спит, и даже океан иногда спит в те дни, когда нет течения и стоит полная тишь. Не забудь поспать, – напомнил он себе. – Заставь себя поспать придумай какой-нибудь простой и верный способ, как оставить бечеву. Теперь ступай на корму и выпотроши макрель. А тормоз из весел – вещь опасная, если ты заснешь. Ноя могу обойтись и без сна, – сказал он себе. – Да, можешь, но и это слишком опасно. Он стал на четвереньках перебираться на корму, стараясь не потревожить рыбу. Она, может быть, тоже дремлет, – подумал он. – Ноя не хочу, чтобы она отдыхала. Она должна тащить лодку, покуда не умрет. Добравшись до кормы, он повернулся и переместил всю тяжесть рыбы на левую руку, а правой вытащил из футляра нож. Звезды светили ярко, и макрель хорошо было видно. Воткнув ножей в голову, старик вытащил ее из-под настила кормы. Он придерживал рыбу ногой и быстро вспорол ей живот от хвоста до кончика нижней челюсти. Потом положил нож, правой рукой выпотрошил макрель и вырвал жабры. Желудок был тяжелый и скользкий разрезав его, он нашел там две летучие рыбы. Они были свежие и твердые, ион положил их рядышком на дно лодки, а внутренности выбросил за борт. Погрузившись вводу, они оставили за собой светящийся след. В бледном сиянии звезд макрель казалась грязно-белой. Старик ободрал с одного бока кожу, придерживая голову рыбы ногой. Потом он перевернул макрель, снял кожу с другого бока и срезал мясо от головы до хвоста. Выкинув скелет макрели за борт, он поглядел, невидно ли на воде кругов, нотам был только светящийся след медленно уходящего вглубь остова рыбы. Тогда он повернулся, положил двух летучих рыб между кусками макрельего филе и, спрятав нож в футляр, снова осторожно перебрался нанос. Спину его пригибала тяжесть лесы, рыбу он нес в правой руке. Вернувшись нанос, он разложил рыбное филе на досках и рядом с ним положил летучих рыб. После этого он передвинул лесу на еще не наболевшую часть спины и снова переместил тяжесть на левую руку, опиравшуюся о планшир. Перегнувшись через борт, он обмыл летучую рыбу в море, замечая попутно, как быстро движется вода у него под рукой. Рука его светилась оттого, что он сдирал ею с макрели кожу, ион смотрел, как ее обтекает вода. Теперь она текла медленнее, и, потерев ребро руки о край лодки, он увидел, как неторопливо уплывают к корме частицы фосфора. – Она либо устала, либо отдыхает, – сказал старик. – Надо поскорее покончить седой и немножко поспать. Он съел половину одного из филе и одну летучую рыбу, которую предварительно выпотрошил при свете звезд, чувствуя, как ночь становится все холоднее. – Что может быть вкуснее макрели, если есть ее в вареном виде – сказал он. – Но до чего же она противна сырая Никогда больше не выйду в море без соли и без лимона. Будь у меня голована плечах, – думал он, – я бы целый день поливал водой нос лодки и давал ей высохнуть – к вечеру у меня была бы соль. Дано ведь я поймал макрель перед самым заходом солнца. И все-таки я многого не предусмотрел. Однако я сжевал весь кусок, и меня не тошнит. Небо на востоке затуманивалось облаками, и знакомые звезды гасли одна за другой. Казалось, что он вступает в огромное ущелье из облаков. Ветер стих. – Через три или четыре дня наступит непогода, – сказал он. – Но еще не сегодня и не завтра. Поспи, старик, покуда рыба ведет себя смирно. Он крепко держал лесу правой рукой и припав к руке бедром, налег всем телом на борт лодки. Потом сдвинул бечеву на спине чуть пониже и ухватился за нее левой рукой. Правая рука будет держать лесу, пока не разожмется. А если во сне она разожмется, меня разбудит левая рука, почувствовав, как леса убегает в море. Конечно, правой руке будет нелегко. Но она привыкла терпеть лишения. Если я посплю хотя бы минут двадцать или полчаса, и то хорошо. Прижимая лесу к доскам телом и всей тяжестью навалившись на правую руку, он заснул. Во сне он не видел львов, но зато ему приснилась огромная стая морских свиней, растянувшаяся на восемь или на десять миль, атак как у них была брачная пора, они высоко подпрыгивали в воздух и ныряли обратно в туже водяную яму, из которой появлялись. Потом ему снилось, что он лежит на своей кровати в деревне ив хижину задувает северный ветер, отчего ему очень холодно, а правая рука его затекла, потому что он положил ее под голову вместо подушки. И уже только потом ему приснилась длинная желтая отмель, ион увидел, как в сумерках на нее вышел первый лева за ним идут и другие он оперся подбородком о борт корабля, стоящего на якоре, его обвевает вечерним ветром с суши, он ждет, не покажутся ли новые львы, и совершенно счастлив. Луна уже давно взошла, но он все спали спала рыба мерно влекла лодку в ущелье из облаков. Он проснулся отрывка кулак правой руки ударил его в лицо, а леса, обжигая ладонь, стремительно уходила вводу. Левой руки он не чувствовал, поэтому он попытался затормозить бечеву правой рукой, но бечева продолжала бешено уноситься в море. В конце концов и левая рука нащупала бечеву, он оперся о нее спиной, и теперь леса жгла его спину и левую руку, на которую перешла вся тяжесть рыбы. Он оглянулся на запасные мотки лесы и увидел, что они быстро разматываются. В это мгновение рыба вынырнула, взорвав океанскую гладь, и тяжело упала обратно в море. Потом она прыгнула опять и опять, а лодка неслась вперед, хотя леса и продолжала мчаться за борт и старик натягивал ее до отказана миг отпускала потом снова натягивал изо всех сил, рискуя, что она оборвется. Его самого притянуло вплотную к носу, лицо его было прижато к куску макрельего мяса, но он не мог пошевелиться. Вот этого-то мы и ждали, – подумал он. – Теперь держись Я ей отплачу за лесу Я ей отплачу Он не мог видеть прыжков рыбы, он только слышал, как с шумом разверзается океан, и тяжелый всплеск, когда рыба вновь падала вводу. Убегающая за борт бечева жестоко резала руки, но он заранее знал, что так случится, и старался подставить мозолистую часть руки, чтобы леса не поранила ладонь или пальцы. Будь со мной мальчик, – подумал старик, – он смочил бы лесу водой. Да, если бы мальчик был здесь Если бы он был здесь Леса все неслась, неслась и неслась, но теперь она шла уже труднее, ион заставлял рыбу отвоевывать каждый ее дюйм. Ему удалось поднять голову и отодвинуть лицо от макрельего мяса, которое его скула превратила в лепешку. Сперва он встал на колени, а потом медленно поднялся на ноги. Он все еще отпускал лесу, но все скупее и скупее. Переступив ближе к тому месту, где он в темноте мог нащупать ногой мотки бечевы, он убедился, что запасу него еще большой. А вводе ее столько, что рыбе не так-то легко будет с ней справиться. Ну вот, – подумал он. – Теперь она прыгнула уже больше десяти рази наполнила свои пузыри воздухом теперь она уже не сможет уйти в глубину, откуда ее не достать, и умереть там. Она скоро начнет делать круги, и тогда мне придется поработать. Интересно, что ее вывело из себя Голод довел ее до отчаяния или что-нибудь испугало во тьме Может, она вдруг почувствовала страх Но ведь это была спокойная и сильная рыба. Она казалась мне такой смелой и такой уверенной в себе. Странно – Лучше, старик, сам забудь о страхе и побольше верь в свои силы, – сказал он. – Хоть ты ее и держишь, тыне можешь вытянуть ни дюйма лесы. Но скоро она начнет делать круги. Старик теперь удерживал лесу левой рукой и плечами нагнувшись, он правой рукой зачерпнул воды, чтобы смыть с лица раздавленное мясо макрели. Он боялся, что его стошнит ион ослабеет. Вымыв лицо, старик опустил за борт правую руку и подержал ее в соленой воде, глядя на светлеющее небо. Сейчас она плывет почти прямо на восток, – подумал он. – Это значит, что она устала и идет по течению. Скоро ей придется пойти кругами. Тогда-то и начнется настоящая работа. Подержав некоторое время руку в соленой воде, он вынули оглядел ее. – Не так страшно, – сказал он. – А боль мужчине нипочем. Старик осторожно взял бечеву, стараясь, чтобы она не попала нив один из свежих порезов, и переместил вес тела таким образом, чтобы и левую руку тоже опустить вводу через другой борт лодки. – Для такого ничтожества, как ты, ты вела себя неплохо, – сказал он левой руке. – Но была минута, когда ты меня чуть не подвела. Почему я не родился с двумя хорошими руками – думал он. – Может, это я виноват, что вовремя не научил свою левую руку работать как следует. Но, видит бог, она и сама могла научиться Честно говоря, она не так уж меня подвела нынче ночью и судорогой ее свело всего один раз. Но если это повторится, тогда уж лучше пусть ее совсем отрежет бечевой Подумав это, старик сразу понял, что в голове у него помутилось. Надо бы пожевать еще кусочек макрели. Не могу, – сказал он себе. – Пусть лучше у меня будет головане в порядке, чем слабость от тошноты. А я знаю, что не смогу проглотить мясо после того, как на нем лежало мое лицо. Я сохраню мясо на крайний случай, пока оно не испортится. Все равно сейчас уже поздно подкрепляться. Глупый старик – выругал он себя. – Ты ведь можешь съесть вторую летучую рыбу. Вот она лежит, выпотрошенная, чистенькая – и, взяв ее левой рукой, он съел летучую рыбу, старательно разжевывая кости, съел всю целиком, без остатка. В ней больше питательности, чем почтив любой другой рыбе, – подумал он. – Во всяком случаев ней есть то, что мне нужно Ну вот, теперь я сделал все, что мог. Пусть только она начнет кружить – мыс ней сразимся. Солнце вставало уже в третий раз, с тех пор как он вышел в море, и тут-то рыба начала делать круги. Он еще не мог определить по уклону, под которым леса уходила в море, начала ли рыба делать круги. Для этого еще было рано. Он только почувствовал, что тяга чуточку ослабела, и стал потихоньку выбирать лесу правой рукой. Леса натянулась до отказа, как и прежде, нов тот самый миг, когда она, казалось, вот-вот лопнет, она вдруг пошла свободно. Тогда старик, нагнувшись, высвободил плечи из давившей на них бечевы и начал выбирать лесу неторопливо и равномерно. Старик работал, взмахивая обеими руками поочередно. Его старые ноги и плечи помогали движению рук. – Она делает очень большой круг, – сказал он, – но она его все-таки делает. Внезапно движение лесы затормозилось, но он продолжал тянуть ее, покуда по ней не запрыгали блестящие на солнце водяные капли. Потом лесу потянуло прочь, и, став на колени, старик стал нехотя отпускать ее понемножку назад, втемную воду. – Теперь рыба делает самую дальнюю часть своего круга, – сказал он. Надо держать ее как можно крепче. Натянутая бечева будет всякий раз укорачивать круг. Может быть, через час я ее увижу. Сперва я должен убедить ее в моей силе, а потом я ее одолею. Однако прошло два часа, а рыба все еще продолжала медленно кружить вокруг лодки. Со старика градом катился пот, и устал он сверх всякой меры. Правда, круги, которые делала рыба, стали гораздо короче, и потому, как уходила вводу леса, было видно, что рыба постепенно поднимается на поверхность. Вот уже целый час, как у старика перед глазами прыгали черные пятна, соленый пот заливали жег глаза, жег рану над глазом и другую рану – на лбу. Черные пятна его не пугали. В них не было ничего удивительного, если подумать, с каким напряжением он тянул лесу. Но два раза он почувствовал слабость, и это встревожило его не на шутку. Неужели я оплошаю и умру из-за какой-то рыбы – спрашивал он себя. – И главное – теперь, когда все идет так хорошо. Господи, помоги мне выдержать Я прочту сто раз Отче наши сто раз Богородицу. Только не сейчас. Сейчас не могу. Считай, что я их прочел, – подумал он. – Я прочту их после. В этот миг он почувствовал удары по бечеве, которую держал обеими руками, и рывок. Рывок был резкий и очень сильный. Она бьет своим мечом по проволоке, которой привязан крючок, – подумал старик, – Ну конечно. Так ей и полагалось поступить. Однако это может заставить ее выпрыгнуть, а я предпочел бы, чтобы сейчас она продолжала делать круги. Прыжки были ей нужны, чтобы набрать воздуху, но теперь каждый новый прыжок расширит рану, в которой торчит крючок, и рыба может сорваться. – Не прыгай, рыба, – просил он. – Пожалуйста, не прыгай Рыба снова и снова ударяла по проволоке, и всякий раз, покачав головой, старик понемногу отпускал лесу. Яне должен причинять ей лишнюю боль, – думал он. – Моя боль – она при мне. С ней я могу совладать. Но рыба может обезуметь от боли. Через некоторое время рыба перестала биться о проволоку и начала снова медленно делать круги. Старик равномерно выбирал лесу. Но ему опять стало дурно. Он зачерпнул левой рукой морской воды и вылил ее себе наголову. Потом он вылил себе наголову еще немного воды и растер затылок. – Зато у меня нет больше судороги, – сказал он. – Рыба скоро выплывет, а я еще подержусь. Ты должен держаться, старик. И не смей даже думать, что ты можешь не выдержать. Он опустился на колени и на время снова закинул лесу себе за спину. Покуда она кружит, я передохну, а потом встану и, когда она подойдет поближе, снова начну выбирать лесу. Ему очень хотелось подольше отдохнуть наносу лодки и позволить рыбе сделать лишний круг, не выбирая лесы. Но когда тяга показала, что рыба повернула и возвращается к лодке, старик встали начал тянуть бечеву, взмахивая поочередно руками и поворачивая из стороны в сторону туловище, для того чтобы выбрать как можно больше лесы. Я устал так, как не уставал ни разув жизни, – подумал старика между тем ветер усиливается. Правда, ветер будет кстати, когда я повезу ее домой. Мне он очень пригодится, этот ветер. – Я отдохну, когда она пойдет в новый круг, – сказал он. – Тем более что сейчас я себя чувствую гораздо лучше. Еще каких-нибудь два-три круга, и рыба будет моя. Его соломенная шляпа была сдвинута на самый затылок, и когда рыба повернула и снова стала тянуть, он в изнеможении повалился нанос. Поработай теперь ты, рыба, – подумал он. – Я снова возьмусь за тебя, как только ты повернешь назад. По морю пошла крупная волна. Но воду гнал добрый ветер, спутник ясной погоды, который был ему нужен, чтобы добраться до дому. – Буду править на юг и на запад, – сказал он. – И все. Разве можно заблудиться в море К тому же острову нас длинный. Рыбу он увидел вовремя ее третьего круга. Сначала он увидел темную тень, которая так долго проходила у него подлодкой, что он просто глазам не поверил. – Нет, – сказал он. – Не может быть, чтобы она была такая большая. Но рыба была такая большая, и к концу третьего круга она всплыла на поверхность всего в тридцати ярдах от лодки, и старик увидел, как поднялся над морем ее хвост. Он был больше самого большого серпа и над темно-синей водой казался бледно-сиреневым. Рыба нырнула снова, но уже неглубоко, и старик мог разглядеть ее громадное туловище, опоясанное фиолетовыми полосами. Ее спинной плавник был опущена огромные грудные плавники раскинуты в стороны. Пока она делала свой круг, старик разглядел глаз рыбы и плывших подле нее двух серых рыб-прилипал. Время от времени прилипалы присасывались к рыбе, а потом стремглав бросались прочь. Порою же они весело плыли в тени, которую отбрасывала большая рыба. Каждая из прилипал была длиною более трех футов, и когда они плыли быстро, они извивались всем телом, как угри. По лицу старика катился пот, но теперь уже не только от солнца. Вовремя каждого нового круга, который так спокойно и, казалось, безмятежно проплывала рыба, старик выбирал все больше лесы и теперь был уверен, что через два круга ему удастся всадить в рыбу гарпун. Ноя должен подтянуть ее ближе, гораздо ближе, – подумал он. – И не надо целиться в голову. Надо бить в сердце. Будь спокойными сильным, старик, – сказал он себе. Вовремя следующего круга спина рыбы показалась над водой, но плыла она все еще слишком далеко от лодки. Рыба сделала еще один круг, но была по-прежнему слишком далеко от лодки, хотя и возвышалась над водой куда больше. Старик знал, что, выбери он еще немного лесы, он мог бы подтащить рыбу к самому борту. Он уже давно приготовил гарпун связка тонкого троса лежала в круглой корзине, а конец он привязал к битенгу наносу. Рыба приближалась, делая свой круг, такая спокойная и красивая, чуть шевеля огромным хвостом. Старик тянул лесу что было силы, стараясь подтащить рыбу как можно ближе к лодке. На секунду рыба слегка завалилась набок. Потом она выпрямилась и начала новый круг. – Я сдвинул ее с места, – сказал старик. – Я все-таки заставил ее перевернуться. У него снова закружилась голова, но он тянул лесу с большой рыбой изо всех сил. Ведь мне все-таки удалось перевернуть ее набок думал он. – Может быть, на этот разя сумею перевернуть ее на спину. Тяните – приказывал он своим рукам. – Держите меня, ноги Послужи мне еще, голова Послужи мне. Ты ведь никогда меня не подводила. На этот разя переверну ее на спину. Еще задолго до того, как рыба приблизилась к лодке, он напряг все свои силы и стал тянуть что было мочи. Но рыба лишь слегка повернулась набок, потом снова выпрямилась и уплыла вдаль. – Послушай, рыба – сказал ей старик. – Ведь тебе все равно умирать. Зачем же тебе надо, чтобы и я тоже умер Этак мне ничего не добиться, – подумал старик. Во рту у него так пересохло, что он больше не мог говорить, и не было сил дотянуться до бутылки с водой. На этот разя должен подтащить ее к лодке, – подумал он. – Надолго меня не хватит. – Нет, хватит, – возразил он себе. – Тебя, старик, хватит навеки. Вовремя следующего круга старик чуть было ее не достал, но рыба снова выпрямилась и медленно поплыла прочь. Ты губишь меня, рыба, – думал старик. – Это, конечно, твое право. Ни разув жизни я не видел существа более громадного, прекрасного, спокойного и благородного, чем ты. Ну что же, убей меня. Мне уже все равно, кто кого убьет. Опять у тебя путается в голове, старик А голова у тебя должна быть ясная. Приведи свои мысли в порядок и постарайся переносить страдания, как человек Или как рыба, – мысленно добавил он. – А ну-ка, голова, работай, – сказал он так тихо, что едва услышал свой голос. – Работай, говорят тебе. Еще два круга все оставалось по-прежнему. Что делать – думал старик. Всякий раз, когда рыба уходила, ему казалось, что он теряет сознание. – Что делать Попробую еще раз. Он сделал еще одну попытку и почувствовал, что теряет сознание, но он все-таки перевернул рыбу на спину. Потом рыба перевернулась обратно и снова медленно уплыла прочь, помахивая в воздухе своим громадным хвостом. Попробую еще раз, – пообещал старик, хотя руки у него совсем ослабли и перед глазами стоял туман. Он попробовал снова, и рыба снова ушла. Ах, так – подумал они сразу же почувствовал, как жизнь в нем замирает. – Я попробую еще раз. Он собрал всю свою боль, и весь остаток своих сил, и всю свою давно утраченную гордость и кинул их на поединок с муками, которые терпела рыба, и тогда она перевернулась набок и тихонько поплыла на боку, едва-едва не доставая мечом до обшивки лодки она чуть было не проплыла мимо, длинная, широкая, серебряная, перевитая фиолетовыми полосами, и казалось, что ей не будет конца. Старик кинул лесу, наступил на нее ногой, поднял гарпун так высоко, как только мог, и изо всей силы, которая у него была и которую он сумел в эту минуту собрать, вонзил гарпун рыбе вбок, как раз позади ее громадного грудного плавника, высоко вздымавшегося над морем до уровня человеческой груди. Он почувствовал, как входит железо в мякоть, и, упершись в гарпун, всаживал его все глубже и глубже, помогая себе всей тяжестью своего тела. И тогда рыба ожила, хоть и несла уже в себе смерть, – она высоко поднялась над водой, словно хвастая своей огромной длиной и шириной, всей своей красой и мощью. Казалось, что она висит в воздухе над стариком и лодкой. Потом она грохнулась в море, залив потоками воды и старика, и всю его лодку. Старика одолела слабость и дурнота он почти ничего не видел. Но, опустив бечеву гарпуна, он стал медленно перебирать ее в изрезанных руках, а когда зрение вернулось, он увидел, что рыба лежит на спине, серебряным брюхом кверху. Рукоятка гарпуна торчала наискось из ее спины, а море вокруг было окрашено кровью ее сердца. Сначала пятно было темное, словно голубую воду на целую милю вглубь заполнила стая рыб. Потом пятно расплылось и стало похоже на облако. Серебристая рыба тихо покачивалась на волнах. Старик не сводил с нее глаз, пока зрение у него опять не затуманилось. Тогда он дважды обмотал веревку гарпуна о битенг и опустил голову на руки. Что же это с моей головой – сказал он, прижавшись лицом к обшивке носа. – Я старый человек, и я очень устал. Ноя все-таки убил эту рыбу, которая мне дороже брата, и теперь мне осталось сделать черную работу. Теперь я должен приготовить веревку и связать ее в петли, чтобы принайтовить рыбу к лодке. Даже если бы нас было двое и мы затопили бы лодку, чтобы погрузить в нее рыбу, а потом вычерпали воду, – все равно лодка не выдержала бы такой тяжести. Я должен подготовить все, что нужно, а потом подтянуть рыбу к борту, привязать ее накрепко к лодке, поставить парус и отправиться восвояси. Он стал подтягивать рыбу к борту, чтобы, пропустив веревку через жабры и через пасть, привязать ее голову к носу. Мне хочется посмотреть на нее, – подумал он, – потрогать ее, почувствовать, что же это за рыба. Ведь она – мое богатство. Ноя не поэтому хочу ее потрогать. Мне кажется, что я уже дотронулся до ее сердца, – думал он, – тогда, когда я вонзил в нее гарпун до самого конца. Ладно, подтяни ее поближе, привяжи, надень петлю ей на хвоста другую перекинь вокруг туловища, чтобы получше приладить ее к лодке. – Ну, старик, за работу, – сказал он себе и отпил маленький глоток воды. – Теперь, когда битва окончена, осталась еще уйма черной работы. Старик посмотрел на небо, потом на рыбу. Он глядел на солнце очень внимательно. Сейчас едва перевалило за полдень. А пассат крепчает. Лесы чинить теперь бесполезно. Мыс мальчиком срастим их дома. – Подойди-ка сюда, рыба Но рыба его не послушалась. Она безмятежно покачивалась на волнах, и старику пришлось самому подвести к ней лодку. Когда он подошел к ней вплотную и голова рыбы пришлась вровень сносом лодки, старик снова поразился ее величиной. Но он отвязал гарпунную веревку от битенга, пропустил ее через жабры рыбы, вывел конец через пасть, обкрутил его вокруг меча, потом снова пропустил веревку через жабры, опять накрутил на мечи, связав двойным узлом, привязал к битенгу. Перерезав веревку, он перешел на корму, чтобы петлей закрепить хвост. Цвет рыбы из фиолетово-серебристого превратился в чистое серебро, а полосы стали такими же бледно-сиреневыми, как хвост. Полосы эти были шире растопыренной мужской руки, а глаз рыбы был таким же отрешенным, как зеркало перископа или как лики святых вовремя крестного хода. – Яне мог ее убить по-другому, – сказал старик. Выпив воды, он почувствовал себя куда лучше. Теперь он знал, что не потеряет сознания, ив голове у него прояснилось. Она весит не меньше полутонны, – подумал он. – А может быть, и значительно больше. Сколько же он получит, если мяса выйдет две трети этого веса по тридцати центов за фунт – Без карандаша не сочтешь, – сказал старик. – Для этого нужна ясная голова. Ноя думаю, что великий Ди Маджио мог бы сегодня мною гордиться. Правда, у меня не было костной мозоли. Но руки и спина у меня здорово болели. Интересно, что такое костная мозоль Может, и у нас она есть, да только мы этого не подозреваем Старик привязал рыбу к носу, к корме и к сиденью. Она была такая громадная, что ему показалось, будто он прицепил лодку к борту большого корабля. Отрезав кусок бечевы, он подвязал нижнюю челюсть рыбы к ее мечу, чтобы рот не открывался и было легче плыть. Потом он поставил мачту, приспособил палку вместо гафеля, натянул шкот. Залатанный парус надулся, лодка двинулась впереди старик, полулежа на корме, поплыл на юго-запад. Старику ненужен был компас, чтобы определить, где юго-запад. Ему достаточно было чувствовать, куда дует пассат и как надувается парус. Пожалуй, стоило бы забросить удочку – не поймаю ли я на блесну какую-нибудь рыбешку, а то ведь мне нечего есть. Но он не нашел блесны, а сардины протухли. Тогда он подцепил багром пук желтых водорослей, мимо которого они проплывали, и потряс его оттуда высыпались в лодку маленькие креветки. Их было больше дюжины, и они прыгали и перебирали ножками, словно земляные блохи. Старик двумя пальцами оторвал им головки и съел целиком, разжевывая скорлупу и хвост. Креветки были крошечные, но старик знал, что они очень питательные, и к тому же очень вкусные. В бутылке еще оставалось немного воды, и, поев креветок, старик отпил от нее четвертую часть. Лодка шла хорошо, несмотря на сопротивление, которое ей приходилось преодолевать, и старик правил, придерживая румпель локтем. Ему все время была видна рыба, а стоило ему взглянуть на свои руки или дотронуться до лодки спиной – ион чувствовал, что все это не было сном и случилось с ним на самом деле. Одно время, уже к самому концу, когда ему стало дурно, старику вдруг показалось, что все это только сон. Да и потом, когда он увидел, как рыба вышла из воды и, прежде чем упасть в нее снова, неподвижно повисла в небе, ему почудилась во всем этом какая-то удивительная странность, ион не поверил своим глазам. Правда, тогда они видел-то совсем плохо, а теперь глаза у него опять были в порядке. Теперь он знал, что рыба существует на самом деле и что боль в руках ив спине – это тоже не сон. Руки заживают быстро, – подумал он. – Я пустил достаточно крови, чтобы не загрязнить раны, а соленая вода их залечит. Темная вода залива – лучший в мире целитель. Только бы не путались мысли Руки свое дело сделали, и лодка идет хорошо. Роту рыбы закрыт, хвост она держит прямо, мы плывем с ней рядом, как братья. В голове у него снова немножко помутилось, ион подумал А кто же кого везет домой – я ее или она меня Если бы я тащил ее на буксире, все было бы ясно. Или если бы она лежала в лодке, потеряв все свое достоинство, все тоже было бы ясно. Но ведьмы плывем рядом, накрепко связанные друг с другом. Ну и пожалуйста, пусть она меня везет, если ей так нравится. Я ведь взял над нею верх только хитростью она не замышляла против меня никакого зла. Они плыли и плыли, и старик полоскал руки в соленой воде и старался, чтобы мысли у него не путались. Кучевые облака шли высоко, над ними плыли перистые старик знал, что ветер будет дуть всю ночь. Он то и дело поглядывал на рыбу, чтобы проверить, в самом ли деле она ему не приснилась. Прошел целый час, прежде чем его настигла первая акула. Акула догнала его неслучайно. Она выплыла из самой глубины океана, когда темное облако рыбьей крови сгустилось, а потом разошлось поводе глубиной в целую милю. Она всплыла быстро, без всякой опаски, разрезала голубую гладь моря и вышла на солнце. Потом она снова ушла вводу, снова почуяла запах крови и поплыла последу, который оставляли за собой лодка и рыба. Порою она теряла след. Но она либо попадала на него снова, либо чуяла едва слышный его запахи преследовала его неотступно. Это была очень большая акула породы мако, созданная для того, чтобы плавать также быстро, как плавает самая быстрая рыба в море, и все в ней было красиво, кроме пасти. Спина у нее была такая же голубая, как у меч-рыбы, брюхо серебряное, а кожа гладкая и красивая, и вся она была похожа на меч-рыбу, если не считать огромных челюстей, которые сейчас были плотно сжаты. Она быстро плыла у самой поверхности моря, легко прорезая воду своим высоким спинным плавником. За плотно сжатыми двойными губами ее пасти в восемь рядов шли косо посаженные зубы. Они былине похожи на обычные пирамидальные зубы большинства акула напоминали человеческие пальцы, скрюченные, как звериные когти. Длиною они не уступали пальцам старика, а по бокам были остры, как лезвия бритвы. Акула была создана, чтобы питаться всеми морскими рыбами, даже такими подвижными, сильными и хорошо вооруженными, что никакой другой враг им не был страшен. Сейчас она спешила, чуя, что добыча уже близко, и ее синий спинной плавник таки резал воду. Когда старик ее увидел, он понял, что эта акула ничего не боится и поступит так, как ей заблагорассудится. Он приготовил гарпун и закрепил конец его веревки, поджидая, чтобы акула подошла ближе. Веревка была коротка, потому что он отрезал от нее кусок, когда привязывал свою рыбу. В голове у старика теперь совсем прояснилось, ион был полон решимости, хотя и не тешил себя надеждой. Дело шло уж больно хорошо, так не могло продолжаться, – думал он. Наблюдая затем, как подходит акула, старик кинул взгляд на большую рыбу. "Лучше бы, пожалуй, все это оказалось сном. Яне могу помешать ей напасть наменяно, может бытья смогу ее убить Dentuso 4, – подумал он. – Чума на твою мать" Акула подплыла к самой корме, и когда она кинулась на рыбу, старик увидел ее разинутую пасть и необыкновенные глаза и услышал, как щелкнули челюсти, вонзившись в рыбу чуть повыше хвоста. Голова акулы возвышалась над водой, вслед за головой показалась и спина, и старик, слыша, как акульи челюсти с шумом раздирают кожу и мясо большой рыбы, всадил свой гарпун ей в голову в том месте, где линия, соединяющая ее глаза, перекрещивается с линией, уходящей вверх от ее носа. На самом деле таких линий не было. Была только тяжелая, заостренная голубая голова, большие глаза и лязгающая, выпяченная, всеядная челюсть. Нов этом месте у акулы находится мозги старик ударил в него своим гарпуном. Он изо всех сил ударил в него гарпуном, зажатым в иссеченных до крови руках. Он ударил в него, ни на что не надеясь, нос решимостью и яростной злобой. Акула перевернулась, и старик увидел ее потухший глаза потом она перевернулась снова, дважды обмотав вокруг себя веревку. Старик понял, что акула мертва, но сама она не хотела с этим мириться. Лежа на спине, она била хвостом и лязгала челюстями, вспенивая воду, как гоночная лодка. Море там, где она взбивала его хвостом, было совсем белое. Туловище акулы поднялось натри четверти над водой, веревка натянулась, задрожала и наконец лопнула. Акула полежала немножко на поверхности, и старик все глядел на нее. Потом очень медленно она погрузилась вводу Она унесла с собой около сорока фунтов рыбы, – вслух сказал старик. Она утащила на дно и мой гарпун, и весь остаток веревки, – прибавил он мысленно, – а из рыбы снова течет кровь, и вслед за этой акулой придут другие. Ему больше не хотелось смотреть на рыбу теперь, когда ее так изуродовали. Когда акула кинулась на рыбу, ему показалось, что она кинулась на него самого. Ноя все-таки убил акулу, которая напала намою рыбу, – подумал он. – И это была самая большая dentuso, какую я когда-либо видел. А мне, ей-богу, пришлось повстречать на своем веку немало больших акул. Дела мои шли слишком хорошо. Дольше так не могло продолжаться. Хотел бы я, чтобы все это было сном я не поймал никакой рыбы, а сплю себе один на кровати, застеленной газетами. – Но человек не для того создан, чтобы терпеть поражения, – сказал он. – Человека можно уничтожить, но его нельзя победить. Жаль все-таки, что я убил рыбу, – подумал он. – Мне придется очень тяжко, а я лишился даже гарпуна. Dentuso – животное ловкое и жестокое, умное и сильное. Ноя оказался умнее его. А может быть, и не умнее. Может бытья был просто лучше вооружен. – Ненужно думать, старик, – сказал он вслух. – Плыви по ветру и встречай беду, когда она придет. Нет, я должен думать, – мысленно возразил он себе. – Ведь это все, что мне осталось. Это и бейсбол. Интересно, понравилось бы великому Ди Маджио, как я ударил акулу прямо в мозг В общем, ничего в этом не было особенного – любой мог сделать не хуже. Но как ты думаешь, старик твои руки мешали тебе больше, чем костная мозоль Почем я знаю У меня никогда ничего не случалось с пятками, только один раз меня ужалил в пятку электрический скат, когда я наступил на него вовремя купанья у меня тогда парализовало ногу до колена, и боль была нестерпимая. – Подумай лучше о чем-нибудь веселом, старик, – сказал он вслух. – С каждой минутой ты теперь все ближе и ближе к дому. Да и плыть тебе стало легче с тех пор, как ты потерял сорок фунтов рыбы. Он отлично знал, что его ожидает, когда он войдет в самую середину течения. Но делать теперь уже было нечего. – Неправда, у тебя есть выход, – сказал он. – Ты можешь привязать свой нож к рукоятке одного из весел. Он таки сделал, держа румпель подмышкой и наступив на веревку от паруса ногой. – Ну вот, – сказал он. – Я хоть и старик, но, по крайней мере, я не безоружен. Дул свежий ветер, и лодка быстро шла вперед. Старик смотрел только на переднюю часть рыбы, и к нему вернулась частица надежды. Глупо терять надежду, – думал он. – К тому же, кажется, это грех. Не стоит думать о том, что греха что не грех. На свете есть о чем подумать и без этого. Сказать правду, я в грехах мало что понимаю. Не понимаю и, наверно, в них не верю. Может быть, грешно было убивать рыбу. Думаю, что грешно, хоть я и убил ее для того, чтобы не умереть с голоду и накормить еще уйму людей. В таком случае все, что ты делаешь, грешно. Нечего раздумывать над тем, что грешно, а что не грешно. Сейчас уже об этом поздно думать, да к тому же пусть грехами занимаются те, комуза это платят. Пусть они раздумывают о том, что такое грех. Ты родился, чтобы стать рыбаком, как рыба родилась, чтобы быть рыбой. Святой Петр тоже был рыбаком, также как и отец великого Ди Маджио". Но он любил поразмыслить обо всем, что его окружало, итак как ему нечего было читать и у него не было радио, он много думал, в том числе и огрехе. Ты убил рыбу не только для того, чтобы продать ее другими поддержать свою жизнь, – думал он. – Ты убил ее из гордости и потому, что ты – рыбак. Ты любил эту рыбу, пока она жила, и сейчас любишь. Если кого-нибудь любишь, его не грешно убить. А может быть, наоборот, еще более грешно – Ты слишком много думаешь, старик, – сказал он вслух. Ноты с удовольствием убивал dentuso, – подумал старик. – А она, как и ты, кормится, убивая рыбу. Она непросто пожирает падаль и непросто ненасытная утроба, как многие другие акулы. Она – красивое и благородное животное, которое не знает, что такое страх. – Я убил ее, защищая свою жизнь, – сказал старик вслух. – И я убил ее мастерски. К тому же, – подумал он, – все так или иначе убивают кого-нибудь или что-нибудь. Рыбная ловля убивает меня точно также, как и не дает мне умереть. Мальчик – вот кто не дает мне умереть. Не обольщайся, старик. Он перегнулся через борт и оторвал от рыбы кусок мяса в том месте, где ее разгрызла акула. Он пожевал мясо, оценивая его качество и вкус. Мясо было твердое и сочное, как говядина, хоть и не красное. Оно не было волокнистыми старик знал, что за него дадут на рынке самую высокую цену. Но его запах уносило с собой море, и старик не мог этому помешать. Он понимал, что ему придется нелегко. Ветер не ослабевал он слегка отклонился дальше на северо-восток, и это означало, что он не прекратится. Старик смотрел вдаль, ноне видел ни парусов, ни дымка или корпуса какого-нибудь судна. Только летучие рыбы поднимались из моря и разлетались в обе стороны относа его лодки да желтели островки водорослей. Не было даже птиц. Он плыл уже два часа, полулежа на корме, пожевывая рыбье мясо и стараясь поскорее набраться сил и отдохнуть, когда заметил первую из двух акул. – Ай – произнес старик слово, не имеющее смысла, скорее звук, который невольно издает человек, чувствуя, как гвоздь, пронзив его ладонь, входит в дерево. – Galanos 5, – сказал он вслух. Он увидел, как за первым плавником из воды показался другой, и по этим коричневым треугольным плавникам, также как и по размашистому движению хвоста, понял, что это широконосые акулы. Они почуяли запах рыбы, взволновались и, совсем одурев от голода, то теряли, то вновь находили этот заманчивый запах. Но они с каждой минутой приближались. Старик намертво закрепил шкот и заклинил руль. Потом он поднял весло с привязанным к нему ножом. Он поднял весло совсем легонько, потому что руки его нестерпимо болели. Он сжимали разжимал пальцы, чтобы хоть немножко их размять. Потом ухватился за весло крепче, чтобы заставить руки сразу почувствовать боль в полную меру и уже больше не отвиливать от работы, и стал наблюдать затем, как подплывают акулы. Он видел их приплюснутые, широконосые головы и большие, отороченные белым грудные плавники. Это были самые гнусные из всех акул – вонючие убийцы, пожирающие и падаль когда их мучит голод, они готовы укусить и весло, и руль лодки. Такие акулы откусывают лапы у черепах, когда те засыпают на поверхности моря, а сильно оголодав, набрасываются вводе и на человека, даже если от него не пахнет рыбьей кровью или рыбьей слизью. – Ай – сказал старик. – Ну что ж, плывите сюда, galanos. И они приплыли. Но они приплыли не так, как приплыла мако. Одна из них, сверкнув, скрылась подлодкой, и старик почувствовал, как лодка задрожала, когда акула рвала рыбу. Другая следила за стариком своими узкими желтыми глазками, затем, широко разинув полукружье пасти, кинулась на рыбу в том самом месте, где ее обглодала мако. Старику была ясно видна линия, бегущая с верхушки ее коричневой головы на спину, где мозг соединяется с хребтом, ион ударил ножом, надетым на весло, как разв это место потом вытащил ножи всадил его снова в желтые кошачьи глаза акулы. Акула, издыхая, отвалилась от рыбы и скользнула вниз, доглатывая то, что откусила. Лодка все еще дрожала от той расправы, которую вторая акула чинила над рыбой, и старик, отпустив парус, дал лодке повернуться боком, чтобы выманить из-под нее акулу. Увидев ее, он перегнулся через борт и ткнул ее ножом. Он попал ей в мякоть, а жесткая кожане дала ножу проникнуть глубже. От удара у старика заболели не только руки, но и плечо. Но акула, выставив из воды пасть, бросилась на рыбу снова, и тогда старик ударил ее в самую середину приплюснутой головы. Он вытащил лезвие и вонзил его в тоже самое место вторично. Акула все еще висела на рыбе, плотно сжав челюсти, и старик вонзил ей нож в левый глаз. Акула по-прежнему держалась за рыбу. – Ах, ты так – сказал старики вонзил нож между мозгом и позвонками. Сейчас это было нетрудно, ион почувствовал, что рассек хрящ. Старик повернул весло другим концом и всунул его акуле впасть, чтобы разжать ей челюсти. Он повертел веслом и, когда акула соскользнула с рыбы, сказал – Ступай вниз, galano. Ступай вниз на целую милю. Повидайся там со своим дружком. А может быть, это была твоя мать Он вытер лезвие ножа и положил весло в лодку. Потом поставил парус и, когда его надуло ветром, повернул лодку на прежний курс. – Они, наверно, унесли с собой не меньше четверти рыбы, ипритом самое лучшее мясо, – сказал он вслух. – Хотел бы я, чтобы все было сном и я не ловил этой рыбы. Мне жалко, рыба, что так нехорошо получилось. Старик замолчал, ему не хотелось теперь глядеть на рыбу. Обескровленная и вымоченная вводе, она по цвету напоминала амальгаму, которой покрывают зеркало, но полосы все еще были заметны. – Мне не следовало уходить так далеко в море, – сказал он. – Мне очень жаль, рыба, что все так плохо получилось. И для тебя и для меня «Ну-ка, не зевай – сказал он себе. – Проверь, не перерезана ли веревка, которой прикреплен нож. И приведи свою руку в порядок, потому что работа еще не кончена. – Жаль, что у меня нет точила для ножа, – сказал старик, проверив веревку на рукоятке весла. – Надо было мне захватить с собой точило. Тебе много чего надо было захватить с собой, старик, – подумал он. – Да вот не захватил. Теперь не время думать о том, чего у тебя нет. Подумай о том, как бы обойтись стем, что есть. – Ухи надоел же ты мне со своими советами – сказал он вслух. Он сунул румпель подмышку и окунул обе руки вводу. Лодка плыла вперед. – Один бог знает, сколько сожрала та последняя акула, – сказал он. – Но рыба стала легче. Ему не хотелось думать об ее изуродованном брюхе. Он знал, что каждый толчок акулы об лодку означал кусок оторванного мяса и что рыба теперь оставляет в море след, широкий, как шоссейная дорога, и доступный всем акулам на свете. Такая рыба могла прокормить человека всю зиму Не думай об этом, старик Отдыхай и постарайся привести свои руки в порядок, чтобы защитить то, что у тебя еще осталось. Запах крови от моих рук – ничто по сравнению стем запахом, который идет теперь поводе от рыбы. Да из рук кровь почти и не течет. На них нет глубоких порезов. А небольшое кровопускание предохранит левую руку от судороги. О чем бы мне сейчас подумать Ни о чем. Лучше мне ни о чем не думать и подождать новых акул. Хотел бы я, чтобы это ив самом деле было сном. Впрочем, как знать Все еще может обернуться к лучшему. Следующая акула явилась в одиночку и была тоже из породы широконосых. Она подошла, словно свинья к своему корыту, только у свиньи нет такой огромной пасти, чтобы разом откусить человеку голову. Старик далей вцепиться в рыбу, а потом ударил ее ножом, надетым на весло, по голове. Но акула рванулась назад, перекатываясь на спину, и лезвие ножа сломалось. Старик уселся за руль. Он даже не стал смотреть, как медленно тонет акула, становясь все меньше, а потоми совсем крошечной. Зрелище это всегда его захватывало. Но теперь он не захотел смотреть. – У меня остался багор, – сказал он. – Но какой от него толк У меня есть еще два весла, румпель и дубинка. Вот теперь они меня одолели, – подумал он. – Я слишком стар, чтобы убивать акул дубинкой. Ноя буду сражаться сними, покуда у меня есть весла, дубинка и румпель. Он снова окунул руки в соленую воду. Близился вечери кругом было видно лишь небо да море. Ветер дул сильнее, чем прежде, ион надеялся, что скоро увидит землю. – Ты устал, старик, – сказал он. – Душа у тебя устала. Акулы напали на него снова только перед самым заходом солнца. Старик увидел, как движутся коричневые плавники по широкому следу, который рыба теперь уже, несомненно, оставляла за собой в море. Они даже не рыскали поэтому следу, а шли рядышком прямо на лодку. Старик заклинил румпель, подвязал парус и достал из-под кормы дубинку. Это была отпиленная часть сломанного весла длиной около двух с половиной футов. Он мог ухватить ее как следует только одной рукой, там, где была рукоятка, ион крепко взял ее в правую руку и помотал кистью, ожидая, когда подойдут акулы. Их было две, и обе они были galanos. Мне надо дождаться, пока первая крепко уцепится за рыбу, – подумал он, – тогда я ударю ее по кончику носа или прямо по черепу. Обе акулы подплыли вместе, и когда та, что была поближе, разинула пасть и вонзила зубы в серебристый бок рыбы, старик высоко поднял дубинку и тяжело опустил ее на плоскую голову акулы. Рука его почувствовала упругую твердость, но она почувствовала и непроницаемую крепость кости, и старик снова с силой ударил акулу по кончику носа. Акула соскользнула вводу. Другая акула уже успела поживиться и отплыть, а теперь опять подплыла с широко разинутой пастью. Перед тем как она, кинувшись на рыбу, вцепилась в нее, старик увидел белые лоскутья мяса, приставшие к ее челюстям. Старик размахнулся, но попал только по голове, и акула, взглянув на него, вырвала из рыбы кусок мяса. Когда она отвалилась, чтобы проглотить этот кусок, старик ударил ее снова, но удар опять пришелся по твердой, упругой поверхности ее головы. – Ну-ка, подойди поближе, galano, – сказал старик. – Подойди еще разок Акула стремглав кинулась на рыбу, и старик ударил ее в то мгновенье, когда она защелкнула пасть. Он ударил ее изо всех сил, подняв как можно выше свою дубинку. На этот раз он попал в кость у основания черепа и ударил снова потому же самому месту. Акула вяло оторвала от рыбы кусок мяса и соскользнула вводу. Старик ждал, не появятся ли акулы снова, но их больше не было видно. Потом он заметил, как одна из них кружит возле лодки. Плавник другой акулы исчез вовсе. Я и не рассчитывал, что могу их убить, – подумал старик. – Раньше бы мог. Однако я их сильно покалечил обеих, и они вряд ли так уж хорошо себя чувствуют. Если бы я мог ухватить дубинку обеими руками, я убил бы первую наверняка. Даже и теперь, в мои годы. Ему не хотелось смотреть на рыбу. Он знал, что половины ее не стало. Пока он воевал с акулами, солнце совсем зашло. – Скоро стемнеет, – сказал он. – Тогда я, наверно, увижу зарево от огней Гаваны. Если я отклонился слишком далеко на восток, я увижу огни одного из новых курортов. Яне могу быть очень далеко от берега, – подумал старик. – Надеюсь, что они там зря не волнуются. Волноваться, впрочем, может только мальчик. Но он-то во мне не сомневается Рыбаки постарше – те, наверно, тревожатся. Да и молодые тоже, – думал он. – Я ведь живу среди хороших людей. Он не мог больше разговаривать с рыбой уж очень она была изуродована. Но вдруг ему пришла в голову новая мысль. – Полрыбы! – позвал он ее. – Бывшая рыба Мне жалко, что я ушел так далеко в море. Я погубил нас обоих. Номы с тобой уничтожили много акул и покалечили еще больше. Тебе немало, верно, пришлось убить их на своем веку, старая рыба Ведь не зря у тебя из головы торчит твой меч. Ему нравилось думать о рыбе и о том, что она могла бы сделать с акулой, если бы свободно плыла по морю. Надо было мне отрубить ее меч, чтобы сражаться им с акулами, – думал он. Ноу него не было топора, а теперь уже не было и ножа. Но если бы у меня был ее меч, я мог бы привязать его к рукоятке весла – замечательное было бы оружие Вот тогда бы мыс ней ив самом деле сражались бок о бок А что ты теперь станешь делать, если они придут ночью Что ты можешь сделать – Драться, – сказал он, – драться, пока не умру. Нов темноте не было видно ни огней, ни зарева – были только ветер да надутый им парус, и ему вдруг показалось, что он уже умер. Он сложил руки вместе и почувствовал свои ладони. Они небыли мертвы, ион мог вызвать боль, а значит, и жизнь, просто сжимая и разжимая их. Он прислонился к корме и понял, что жив. Об этом ему сказали его плечи. Мне надо прочесть все те молитвы, которые я обещался прочесть, если поймаю рыбу, – подумал он. – Но сейчас я слишком устал. Возьму-ка я лучше мешок и прикрою плечи. Лежа на корме, он правил лодкой и ждал, когда покажется в небе зарево от огней Гаваны. У меня осталась от нее половина, – думал он. – Может быть, мне посчастливится, и я довезу до дому хоть ее переднюю часть. Должно же мне наконец повезти. Нет, – сказал он себе. – Ты надругался над собственной удачей, когда зашел так далеко в море. Не болтай глупостей, старик – прервал он себя. – Не спи и следи за рулем. Тебе еще может привалить счастье. – Хотел бы я купить себе немножко счастья, если его где-нибудь продают, – сказал старик. А на что ты его купишь – спросил он себя. – Разве его купишь на потерянный гарпун, сломанный ножи покалеченные руки Почем знать Ты ведь хотел купить счастье за восемьдесят четыре дня, которые ты провел в море. И, между прочим, тебе его чуть было не продали Ненужно думать о всякой ерунде. Счастье приходит к человеку во всяком виде, разве его узнаешь Я бы, положим, взял немножко счастья в каком угодно виде и заплатил за него все, что спросят. Хотел бы я увидеть зарево Гаваны, – подумал он. – Ты слишком много хочешь сразу, старик. Но сейчас я хочу увидеть огни Гаваны – и ничего больше. Он попробовал примоститься у руля поудобнее и потому, как усилилась боль, понял, что они в самом деле не умер. Он увидел зарево городских огней около десяти часов вечера. Вначале оно казалось только бледным сиянием в небе, какое бывает перед восходом луны. Потом огни стали явственно видны за полосой океана, по которому крепчавший ветер гнал высокую волну. Он правил на эти огни и думал, что скоро, теперь уже совсем скоро войдет он в Гольфстрим. Ну, вот и все, – думал он. – Конечно, они нападут на меня снова. Но что может сделать сними человек в темноте голыми руками Все его тело ломило и саднило, а ночной холод усиливал боль его рани натруженных руки ног. Надеюсь, мне ненужно будет больше сражаться, – подумал он. – Только бы мне больше не сражаться Нов полночь он сражался с акулами снова – и на этот раз знал, что борьба бесполезна. Они напали на него целой стаей, а он видел лишь полосы на воде, которые прочерчивали их плавники, и свет, который они излучали, когда кидались рвать рыбу. Он бил дубинкой по головами слышал, как лязгают челюсти и как сотрясается лодка, когда они хватают рыбу снизу. Он отчаянно бил дубинкой по чему-то невидимому, что мог только слышать и осязать, и вдруг почувствовал, как дубинки не стало. Он вырвал румпель из гнезда и, держа его обеими руками, били колотил им, нанося удар за ударом. Но акулы уже были у самого носа лодки и набрасывались на рыбу одна за другой и все разом, отдирая от нее куски мяса, которые светились в море акулы разворачивались снова, чтобы снова накинуться на свою добычу. Одна из акул подплыла наконец к самой голове рыбы, и тогда старик понял, что все кончено. Он ударил румпелем поносу акулы, там, где ее зубы застряли в крепких костях рыбьей головы. Ударил раз, другой и третий. Услышав, как затрещали раскололся румпель, он стукнул акулу расщепленной рукояткой. Старик почувствовал, как дерево вонзилось в мясо, и, зная, что обломок острый, ударил акулу снова. Она бросила рыбу и отплыла подальше. То была последняя акула из напавшей на него стаи. Им больше нечего было есть. Старик едва дышали чувствовал странный привкус во рту. Привкус был сладковатый и отдавал медью, и на минуту старик испугался. Но скоро все прошло. Он сплюнул в океан и сказал – Ешьте, galanos, давитесь И пусть вам приснится, что вы убили человека. Старик знал, что теперь уже он побежден окончательно и непоправимо, и, вернувшись на корму, обнаружил, что обломок румпеля входит в рулевое отверстие и что им, на худой конец, тоже можно править. Накинув мешок на плечи, он поставил лодку на курс. Теперь она шла легко, и старик ни о чем не думали ничего не чувствовал. Теперь ему было все равно, лишь бы поскорее и получше привести лодку к родному берегу. Ночью акулы накинулись на обглоданный остов рыбы, словно обжоры, хватающие объедки со стола. Старик не обратил на них внимания. Он ни на что больше не обращал внимания, кроме своей лодки. Он только ощущал, как легко и свободно она идет теперь, когда ее больше не тормозит огромная тяжесть рыбы. Хорошая лодка, – подумал он. – Она цела и невредима, если не считать румпеля. А румпель нетрудно поставить новый. Старик чувствовал, что вошел в теплое течение, и ему были видны огни прибрежных поселков. Он знал, где он находится, и добраться до дому теперь не составляло никакого труда. Ветер – он-то уж наверняка нам друг, – подумал она потом добавил – Впрочем, не всегда. И огромное море – оно тоже полно и наших друзей, и наших врагов. А постель – думал он, – постель – мой друг. Вот именно, обыкновенная постель. Лечь в постель – это великое дело. А как легко становится, когда ты побежден – подумал он. – Я и не знал, что это так легко Кто же тебя победил, старик – спросил он себя – Никто, – ответил он. – Простоя слишком далеко ушел в море. Когда он входил в маленькую бухту, огни на Террасе были погашены, и старик понял, что все уже спят. Ветер беспрерывно крепчали теперь дул очень сильно. Нов гавани было тихо, и старик пристал к полосе гальки под скалами. Помочь ему было некому, ион подгреб как можно ближе. Потом вылез из лодки и привязал ее к скале. Сняв мачту, он скатал на нее парус и завязал его. Потом взвалил мачту на плечо и двинулся в гору. Вот тогда-то он понял всю меру своей усталости. На мгновение он остановился и, оглянувшись, увидел в свете уличного фонаря, как высоко вздымается за кормой лодки огромный хвост рыбы. Он увидел белую обнаженную линию ее позвоночника и темную тень головы с выдающимся вперед мечом. Старик снова начал карабкаться вверх. Одолев подъем, он упали полежал немного с мачтой на плече. Потом постарался встать на ноги, но это было нелегко, ион таки остался сидеть, глядя на дорогу. Пробежала кошка, направляясь по своим делами старик долго смотрел ей вслед потом стал глядеть на пустую дорогу. Наконец он сбросил мачту наземь и встал. Подняв мачту, он снова взвалил ее на плечо и пошел вверх по дороге. По пути к своей хижине ему пять раз пришлось отдыхать. Войдя в дом, он прислонил мачту к стене. В темноте он нашел бутылку с водой и напился. Потом лег на кровать. Он натянул одеяло на плечи, прикрыл им спину и ноги и заснул, уткнувшись лицом в газеты и вытянув руки ладонями вверх. Он спал, когда утром в хижину заглянул мальчик. Ветер дул так сильно, что лодки не вышли в море, и мальчик проспала потом пришел в хижину старика, как приходил каждое утро. Мальчик убедился в том, что старик дышит, но потом увидел его руки и заплакал. Он тихонько вышел из хижины, чтобы принести кофе, и всю дорогу плакал. Вокруг лодки собралось множество рыбаков, и все они рассматривали то, что было к ней привязано один из рыбаков, закатав штаны, стоял вводе и мерил скелет веревкой. Мальчик не стал к ним спускаться он уже побывал внизу, и один из рыбаков пообещал ему присмотреть за лодкой. – Как он себя чувствует – крикнул мальчику один из рыбаков. – Спит, – отозвался мальчик. Ему было все равно, что они видят, как он плачет. – Не надо его тревожить. – Относа до хвоста в ней было восемнадцать футов – крикнул ему рыбак, который мерил рыбу. – Не меньше, – сказал мальчик. Он вошел на Террасу и попросил банку кофе – Дайте мне горячего кофе и побольше молока и сахару. – Возьми что-нибудь еще. – Не надо. Потом я погляжу, что ему можно будет есть. – Охи рыба – сказал хозяин. – Прямо-таки небывалая рыба. Но и ты поймал вчера две хорошие рыбы. – Ну ее совсем, мою рыбу – сказал мальчики снова заплакал. – Хочешь чего-нибудь выпить – спросил его хозяин. – Не надо, – ответил мальчик. – Скажи им, чтобы они не надоедали Сантьяго. Я еще приду. – Передай ему, что я очень сожалею. – Спасибо, – сказал мальчик. Мальчик отнес в хижину банку с горячим кофе и посидел около старика, покуда тот не проснулся. Один раз мальчику показалось, что он просыпается, но старик снова забылся в тяжелом сне, и мальчик пошел к соседям через дорогу, чтобы взять у них взаймы немного дров и разогреть кофе. Наконец старик проснулся. – Лежи, не вставай, – сказал ему мальчик. – Вот выпей – Он налил ему кофе в стакан. Старик взял у него стакан и выпил кофе. – Они одолели меня, Манолин, – сказал он. – Они меня победили. – Но сама-то она ведь не смогла тебя одолеть Рыба ведь тебя не победила – Нет. Что верно, то верно. Это уж потом случилось. – Педрико обещал присмотреть за лодкой и за снастью. Что ты собираешься делать с головой – Пусть Педрико разрубит ее на приманку для сетей. – А меч – Возьми его себе на память, если хочешь. – Хочу, – сказал мальчик. – Теперь давай поговорим о том, что нам делать дальше. – Меня искали – Конечно. И береговая охрана, и самолеты. – Океан велика лодка совсем маленькая, ее и не заметишь, – сказал старик. Он почувствовал, как приятно, когда есть с кем поговорить, кроме самого себя и моря. – Я скучал по тебе, – сказал он. – Ты что-нибудь поймал – Одну рыбу в первый день. Одну во второй и две в третий. – Прекрасно – Теперь мы опять будем рыбачить вместе. – Нет. Я – несчастливый. Мне больше не везет. – Да наплевать на это везенье! – сказал мальчик. – Я тебе принесу счастье. – А что скажут твои родные – Неважно. Я ведь поймал вчера две рыбы. Но теперь мы будем рыбачить с тобой вместе, потому что мне еще многому надо научиться. – Придется достать хорошую острогу и всегда брать ее с собой. Лезвие можно сделать из рессоры старого форда. Заточим его в Гуанабакоа. Оно должно быть острое, но без закалки, чтобы не сломалось. Мой нож, он весь сломался. – Я достану тебе новый ножи заточу рессору. Сколько дней еще будет дуть сильный brisa? 6 – Может быть, три. А может быть, и больше. – К тому времени все будет в порядке, – сказал мальчик. – А ты пока что подлечи свои руки. – Я знаю, что сними делать. Ночью я выплюнул какую-то странную жидкость, и мне показалось, будто в груди у меня что-то разорвалось. – Подлечи и это тоже, – сказал мальчик. – Ложись, старик, я принесу тебе чистую рубаху. И чего-нибудь поесть. – Захвати какую-нибудь газету за те дни, что меня не было, – попросил старик. – Ты должен поскорее поправиться, потому что я еще многому должен у тебя научиться, а ты можешь научить меня всему на свете. Тебе было очень больно – Очень, – сказал старик. – Я принесу еду и газеты. Отдохни, старик. Я возьму в аптеке какое-нибудь снадобье для твоих рук. – Не забудь сказать Педрико, чтобы он взял себе голову рыбы. – Не забуду. Когда мальчик вышел из хижины и стал спускаться вниз по старой каменистой дороге, он снова заплакал. В этот день на Террасу приехала группа туристов, и, глядя на то, как восточный ветер вздувает высокие валы у входа в бухту, одна из приезжих заметила среди пустых пивных жестянок и дохлых медуз длинный белый позвоночник с огромным хвостом на конце, который вздымался и раскачивался на волнах прибоя. – Что это такое – спросила она официанта, показывая на длинный позвоночник огромной рыбы, сейчас уже просто мусор, который скоро унесет отливом. – Tiburon, – сказал официант. – Акулы. – Он хотел объяснить ей все, что произошло. – Вот не знала, что у акул бывают такие красивые, изящно выгнутые хвосты – Да, и я не знал, – согласился ее спутник. Наверху, в своей хижине, старик опять спал. Он снова спал лицом вниз, и его сторожил мальчик. Старику снились львы. Примечания 1 Что ты (исп. 2 cпортивные игры (исп. 3 Чемпион (исп. 4 вид акулы (исп. 5 вид акулы (исп. 6 береговой ветер (исп. |