Эрнест Хемингуэй Старики море Старики море издво "аст" 2008
 Скачать 462.01 Kb.
|
|
– Ну, как ты себя чувствуешь, рука – спросил он затекшую руку, которая одеревенела почти как упокойника Ради тебя я съем еще кусочек. Старик съел вторую половину куска, разрезанного надвое. Он старательно разжевал его, а потом выплюнул кожу. – Ну как, рука, полегчало Или ты еще ничего не почувствовала Он взял еще один кусок и тоже съел его. Это здоровая, полнокровная рыба, – подумал он. – Хорошо, что мне попался тунец, а не макрель. Макрель слишком сладкая. А в этой рыбе почти нет сладости, иона сохранила всю свою питательность. Однако нечего отвлекаться посторонними мыслями, – подумал он. – Жаль, что у меня нет хоть щепотки соли. И я не знаю, провялится остаток рыбы на солнце или протухнет, поэтому давай-ка лучше я ее съем, хоть я и не голоден. Большая рыба ведет себя тихо и спокойно. Я доем тунца и тогда буду готов. – Потерпи, рука, – сказал он. – Видишь, как я ради тебя стараюсь. Следовало бы мне покормить и большую рыбу, – подумал он. – Ведь она моя родня. Ноя должен убить ее, а для этого мне нужны силы. Медленно и добросовестно старик съел все клинообразные куски тунца. Обтирая руку о штаны, он выпрямился. – Ну вот, – сказал он. – Теперь, рука, ты можешь отпустить лесу я совладаю с ней одной правой рукой, покуда тыне перестанешь валять дурака. Левой ногой он прижал толстую бечеву, которую раньше держала его левая рука, и откинулся назад, перенеся тяжесть рыбы на спину. – Дай бог, чтобы у меня прошла судорога – сказал он. – Кто знает, что еще придет в голову этой рыбе. По виду она спокойна, – подумал они действует обдуманно. Но что она задумала И что собираюсь делать я Мой план я должен тут же приспособить к ее плану, ведь она такая громадина. Если она выплывет, я смогу ее убить. А если она таки останется в глубине Тогда и я останусь с нею. Он потер сведенную судорогой руку о штаны и попытался разжать пальцы. Но рука не разгибалась. Может быть, она разожмется от солнца, – подумал он. – Может быть, она разожмется, когда желудок переварит сырого тунца. Если она мне уж очень понадобится, я ее разожму, чего бы мне это ни стоило. Но сейчас я не хочу применять силу. Пускай она разожмется сама и оживет по своей воле. Как-никак ночью ей от меня досталось, когда нужно было перерезать и связать друг с другом все мои лесы». Старик поглядел вдаль и понял, как он теперь одинок. Но он видел разноцветные солнечные лучи, преломляющиеся в темной глубине, натянутую, уходящую вниз бечеву и странное колыхание морской глади. Облака кучились, предвещая пассат, и, глядя вперед, он заметил над водою стаю диких уток, резко очерченных в небе вот стая расплылась, потом опять обрисовалась еще четче, и старик понял, что человек в море никогда не бывает одинок. Он подумало том, как некоторым людям бывает страшно оставаться в открытом море в маленькой лодке, и решил, что страх их обоснован в те месяцы, когда непогода налетает внезапно. Но теперь ведь стоит пора ураганов, а пока урагана нет, это время самое лучшее в году. Если ураган близится, в море всегда можно увидеть его признаки на небе за много дней вперед. На суше их не видят, думал старик, потому что не знают, на что смотреть. Дана суше и форма облаков совсем другая. Однако сейчас урагана ждать нечего. Он поглядел на небо и увидел белые кучевые облака, похожие на его любимое мороженое, а над ними, в высоком сентябрьском небе, прозрачные клочья перистых облаков. – Скоро поднимется легкий бриз, – сказал старик. – А он куда выгоднее мне, чем тебе, рыба. Левая рука его все еще была сведена судорогой, но он уже мог потихоньку ею шевелить. Ненавижу, когда у меня сводит руку, – подумал он. – Собственное тело – и такой подвох Унизительно, когда тебя на людях мучает поносили рвота от отравления рыбой. Но судорога (он мысленно называл ее calambre) особенно унижает тебя, когда ты один. Если бы со мной был мальчик, – подумал он, – он растер бы мне руку от локтя донизу. Но ничего, она оживет итак. И вдруг, еще прежде, чем он заметил, как изменился уклон, под которым леса уходит вводу, его правая рука почувствовала, что тяга ослабела. Он откинулся назад, изо всех сил заколотил левой рукой по бедру и тут увидел, что леса медленно пошла кверху. – Поднимается, – сказал он. – Ну-ка, рука, оживай Пожалуйста Леса равномерно шла и шла кверху, и наконец поверхность океана перед лодкой вздулась, и рыба вышла из воды. Она все выходила и выходила, и казалось, ей не будет конца, а вода потоками скатывалась с ее боков. Вся она горела на солнце, голова и спина у нее были темно-фиолетовые, а полосы на боках казались при ярком свете очень широкими и нежно-сиреневыми. Вместо носа у нее был меч, длинный, как бейсбольная клюшка, и острый на конце, как рапира. Она поднялась из воды во весь роста потом снова опустилась, бесшумно, как пловец, и едва ушел в глубину ее огромный хвост, похожий на лезвие серпа, как леса начала стремительно разматываться. – Она на два фута длиннее моей лодки, – сказал старик. Леса уходила в море быстро, но равномерно, и рыба явно не была напугана. Старик обеими руками натягивал лесу до отказа. Он знал, что если ему не удастся замедлить ход рыбы таким же равномерным сопротивлением, она заберет все запасы его бечевы и сорвется. Она громадина, эта рыба, и я не дам ей почувствовать свою силу, – думал он. – Нельзя, чтобы она поняла, что может сделать со мной, если пустится наутек. На ее месте я бы сейчас поставил все на карту и шел бы вперед до тех пор, покуда что-нибудь не лопнет. Но рыбы, слава богу, не так умны, как люди, которые их убивают хотя в них гораздо больше и ловкости и благородства. Старик встречал на своем веку много больших рыб. Он видел много рыб, весивших более тысячи фунтов, и сам поймал в свое время две такие рыбы, но никогда еще ему не приходилось делать это в одиночку. А теперь один, в открытом море, он был накрепко привязан к такой большой рыбе, какой он никогда не видело какой даже никогда не слышали его левая рука по-прежнему была сведена судорогой, как сжатые когти орла. Ну, рука у меня разойдется, – подумал он. – Конечно, разойдется, хотя бы для того, чтобы помочь правой руке. Жили-были три брата рыба и мои две руки Непременно разойдется. Просто стыд, что ее свело. Рыба замедлила ходи теперь шла с прежней скоростью. Интересно, почему она вдруг вынырнула, – размышлял старик. – Можно подумать, что она вынырнула только для того, чтобы показать мне, какая она громадная. Ну что ж, теперь я знаю. Жаль, что я не могу показать ей, что я за человек. Положим, она бы тогда увидела мою сведенную руку. Пусть она думает обо мне лучше, чем я на самом деле, и я тогда буду ив самом деле лучше. Хотел бы я быть рыбой и чтобы у меня было все, что есть у нее, а не только воля и сообразительность. Он покойно уселся, прислонившись к дощатой обшивке, безропотно перенося мучившую его боль, а рыба все также упорно плыла впереди лодка медленно двигалась по темной воде. Восточный ветер поднял небольшую волну. К полудню левая рука у старика совсем ожила. – Туго тебе теперь придется, рыба, – сказал они передвинул бечеву на спине. Ему было хорошо, хотя боль и донимала его по-прежнему; только он не признавался себе в том, как ему больно. – В бога я не верую, – сказал он. – Ноя прочту десять раз Отче наши столько же раз Богородицу, чтобы поймать эту рыбу. Ядам обет отправиться на богомолье, если я ее и впрямь поймаю. Даю слово. Старик стал читать молитву. По временам он чувствовал себя таким усталым, что забывал слова, и тогда он старался читать как можно быстрее, чтобы слова выговаривались сами собой. Богородицу повторять легче, чем Отче наш, – думал он. – Богородица дева, радуйся, благодатная Мария, господь с тобою. Благословенна ты в женах, и благословен плод чрева твоего, яко спаса родила еси души наших. Аминь. – Потом он добавил – Пресвятая богородица, помолись, чтобы рыба умерла. Хотя она и очень замечательная. Прочтя молитву и почувствовав себя куда лучше, хотя боль нисколько не уменьшилась, а может быть, даже стала сильнее, он прислонился к обшивке носа и начал машинально упражнять пальцы левой руки. Солнце жгло, ветерок потихоньку усиливался. – Пожалуй, стоит опять наживить маленькую удочку, – сказал старик. – Если рыба не всплывет ив эту ночь, мне нужно будет снова поесть, да и воды в бутылке осталось совсем немного. Не думаю, что здесь можно поймать что-нибудь, кроме макрели. Но если ее съесть сразу, она не так уж противна. Хорошо бы, ночью ко мне в лодку попалась летучая рыба. Ноу меня нет света, которым я мог бы ее заманить. Сырая летучая рыба – отличная еда, и потрошить ее не надо. А мне теперь надо беречь силы. Ведь не знал же я, господи, что она такая большая. Ноя ее все равно одолею, – сказал он. – При всей ее величине и при всем ее великолепии. Хоть это и несправедливо, – прибавил он мысленно, – ноя докажу ей, на что способен человек и что он может вынести. – Я ведь говорил мальчику, что я необыкновенный старик, – сказал он. – Теперь пришла пора это доказать. Какая разница, что он доказывал это уже тысячу раз. Ну так что ж Теперь приходится доказывать это снова. Каждый раз счет начинается сызнова поэтому когда он что-нибудь делал, то никогда не вспоминало прошлом. Хотел бы я, чтобы она заснула, тогда и я смогу заснуть и увидеть во сне львов, – подумал он. – Почему львы – это самое лучшее, что у меня осталось – Не надо думать, старик, – сказал он себе. – Отдохни тихонько, прислонясь к досками ни о чем не думай. Она сейчас трудится. Ты же пока трудись как можно меньше. Солнце клонилось к закату, а лодка все плыла и плыла, медленно и неуклонно. Восточный ветерок подгонял ее, и старик тихонько покачивался на невысоких волнах, легко и незаметно перенося боль от веревки, врезавшейся ему в спину. Как-то раз после полудня леса снова стала подниматься. Однако рыба просто продолжала свой ход на несколько меньшей глубине. Солнце припекало старику спину, левое плечо и руку. Из этого он понял, что рыба свернула на северо-восток. Теперь, когда он уже однажды взглянул на рыбу, он мог себе представить, как она плывет под водой, широко, словно крылья, раскинув фиолетовые грудные плавники и прорезая тьму могучим хвостом. Интересно, много ли она видит на такой глубине – подумал старик. – У нее огромные глаза, а лошадь, у которой глаз куда меньше, видит в темноте. Когда-то и я хорошо видел в темноте. Конечно, не в полной тьме, но зрение у меня было почти как у кошки. Солнце и беспрестанное упражнение пальцев совершенно расправили сведенную судорогой левую руку, и старик стал постепенно перемещать на нее тяжесть рыбы, двигая мускулами спины, чтобы хоть немного ослабить боль от бечевы. – Если ты еще не устала, – сказал он вслух, – ты ив самом деле – необыкновенная рыба. Сам он теперь чувствовал огромную усталость, знал, что скоро наступит ночь, и поэтому старался думать о чем-нибудь постороннем. Он думало знаменитых бейсбольных лигах, которые для него были Gran Ligas, и о том, что сегодня нью-йоркские Янки должны были играть с Тиграми из Детройта. Вот уже второй день, как я ничего не знаю о результатах juegos 2, – подумал он. – Ноя должен верить в свои силы и быть достойным великого Ди Маджио, который все делает великолепно, чтобы он ни делал, даже тогда, когда страдает от костной мозоли в пятке. Что такое костная мозоль Un espuelo de hueso. У нас, рыбаков, их не бывает. Неужели это также больно, как удар в пятку шпорой бойцового петуха Я, кажется, не вытерпел бы ни такого удара, ни потери глаза или обоих глаз и не смог бы продолжать драться, как это делают бойцовые петухи. Человек – это не бог весть что рядом с замечательными зверями и птицами. Мне бы хотелось быть тем зверем, что плывет сейчас там, в морской глубине. – Да, если только не нападут акулы, – сказал он вслух. – Если нападут акулы – помилуй господи и ее и меня Неужели ты думаешь, что великий Ди Маджио держался бы за рыбу также упорно, как ты – спросил он себя. – Да, я уверен, что он поступил бы также, а может быть, и лучше, потому что он моложе и сильнее меня. К тому же отец его был рыбаком А ему очень больно от костной мозоли – Не знаю, – сказал он вслух. – У меня никогда не было костной мозоли. Когда солнце зашло, старик, чтобы подбодриться, стал вспоминать, как однажды в таверне Касабланки он состязался в силе с могучим негром из Сьенфуэгос, самым сильным человеком в порту. Они просидели целые сутки друг против друга, уперев локти в черту, прочерченную мелом на столе, не сгибая руки крепко сцепив ладони. Каждый из них пытался пригнуть руку другого к столу. Кругом держали пари, люди входили и выходили из комнаты, тускло освещенной керосиновыми лампами, а он не сводил глаз с руки и локтя негра и сего лица. После того как прошли первые восемь часов, судьи стали меняться через каждые четыре часа, чтобы поспать. Из-под ногтей обоих противников сочилась кровь, а они все глядели друг другу в глаза, и на руку, и на локоть. Люди, державшие пари, входили и выходили из комнаты они рассаживались на высокие стулья у стен и ждали, чем это кончится. Деревянные стены были выкрашены в ярко-голубой цвет, и лампы отбрасывали на них тени. Тень негра была огромной и шевелилась на стене, когда ветер раскачивал лампы. Преимущество переходило от одного к другому всю ночь напролет негра поили ромом и зажигали ему сигареты. Выпив рому, негр делал отчаянное усилие, и один раз ему удалось пригнуть руку старика – который тогда не был стариком, а звался Сантьяго El Campeon 3– почти натри дюйма. Но старик снова выпрямил руку. После этого он уже больше не сомневался, что победит негра, который был хорошим парнем и большим силачом. И на рассвете, когда люди стали требовать, чтобы судья объявил ничью, а тот только пожал плечами, старик внезапно напряг свои силы и стал пригибать руку негра все ниже и ниже, покуда она не легла на стол. Поединок начался в воскресенье утром и окончился утром в понедельник. Многие из державших пари требовали признать ничью, потому что им пора было выходить на работу в порт, где они грузили уголь для Гаванской угольной компании или мешки с сахаром. Если бы не это, все бы хотели довести состязание до конца. Но старик победили победил до того, как грузчикам надо было выйти на работу. Долго еще потом его звали Чемпионом, а весною он дал негру отыграться. Однако ставки уже былине такими высокими, ион легко победил во второй раз, потому что вера в свою силу у негра из Сьенфуэгос была сломлена еще в первом матче. Потом Сантьяго участвовал еще в нескольких состязаниях, но скоро бросил это дело. Он понял, что если очень захочет, то победит любого противника, и решил, что такие поединки вредны для его правой руки, которая нужна ему для рыбной ловли. Несколько раз он пробовал посостязаться левой рукой. Но его левая рука всегда подводила его, не желала ему подчиняться, ион ей не доверял. Солнце ее теперь пропечет хорошенько, – подумал он. – Она не посмеет больше затекать мне назло, разве что ночью будет очень холодно. Хотел бы я знать, что мне сулит эта ночь. Над головой у него прошел самолет, летевший в Майами, и старик видел, как тень самолета спугнула и подняла в воздух стаю летучих рыб. – Раз здесь так много летучей рыбы, где-то поблизости должна быть и макрель, – сказал они посильнее уперся спиною в лесу, проверяя, нельзя ли подтащить рыбу хоть чуточку ближе. Но он скоро понял, что это невозможно, потому что бечева снова задрожала, как струна, угрожая лопнуть, и по ней запрыгали водяные капли. Лодка медленно плыла впереди он провожал глазами самолет, пока тот не скрылся. Наверно, с самолета все выглядит очень странно, – подумал он. – Интересно, какой вид с такой высоты имеет море Они оттуда могли бы прекрасно разглядеть мою рыбу, если бы не летели так высоко. Хотел бы я медленно-медленно лететь на высоте в двести саженей, чтобы сверху посмотреть намою рыбу. Когда я плавал за черепахами, я, бывало, взбирался на верхушку мачты и даже оттуда мог разглядеть довольно много. Макрель оттуда выглядит более зеленой, и можно различить на ней фиолетовые полосы и пятна и увидеть, как плывет вся стая. Почему у всех быстроходных рыб, которые плавают в темной глубине, фиолетовые спины, а зачастую и фиолетовые полосы или пятна Макрель только выглядит зеленой, на самом деле она золотистая. Но когда она по-настоящему голодна и охотится за пищей, на боках у нее проступают фиолетовые полосы, как у марлина. Неужели это от злости А может быть, потому, что она движется быстрее, чем обычно Незадолго до темноты, когда они проплывали мимо большого островка саргассовых водорослей, которые вздымались и раскачивались на легкой волне, словно океан обнимался с кем-то под желтым одеялом, на маленькую удочку попалась макрель. Старик увидел ее, когда она подпрыгнула в воздух, переливаясь чистым золотом в последних лучах солнца, сгибаясь от ужаса пополам и бешено хлопая по воздуху хвостом. Она подпрыгивала снова и снова, как заправский акробата старик перебрался на корму, присели, придерживая большую бечеву правой рукой и локтем, вытащил макрель левой, наступая босой левой ногой на выбранную лесу. Когда макрель была у самой лодки и отчаянно билась и бросалась из стороны в сторону, старик перегнулся через корму и втащил в лодку жаркую, как золото, рыбу с фиолетовыми разводами. Пасть макрели судорожно сжималась, прикусывая крючок, а длинное плоское тело, голова и хвост колотились одно лодки, пока старик не стукнул ее по горящей золотом голове, иона, задрожав, затихла. Старик снял рыбу с крючка, снова наживил его сардиной и закинул леску за борт. Потом он медленно перебрался нанос. Обмыв левую руку, он вытер ее о штаны, переместил тяжелую бечеву с правого плеча на левое и вымыл правую руку, наблюдая затем, как солнце опускается в океан и под каким уклоном тянется вводу его большая леса. – Все идет по-прежнему, – сказал он. Но, опустив руку вводу, он почувствовал, что движение лодки сильно замедлилось. – Я свяжу друг с другом оба весла и прикреплю их поперек кормы, чтобы они ночью тормозили лодку, – сказал он. – У этой рыбы хватит сил на всю ночь. Ну, и у меня тоже. Пожалуй, лучше будет, если я выпотрошу макрель попозже, – подумал он, – чтобы из нее не вытекла вся кровь. Я сделаю это немного погодя и тогда же свяжу весла, чтобы притормозить лодку. Лучше мне покуда не беспокоить рыбу, особенно вовремя захода солнца. Заход солнца дурно влияет на всякую рыбу. Он обсушил руку на ветру, а затем, схватив ею бечеву, позволил рыбе подтянуть себя вплотную к дощатой обшивке, переместив таким образом упор со своего тела на лодку. |