Философия Аристотеля. Философия Аристотеля
 Скачать 28.29 Kb.
|
|
Философия Аристотеля Онтология Вместо двух миров Платона, Аристотель утверждает только один мир - мир сущих. Каждое сущее выражает себя как единство материи и формы. То, что у Платона было идеями, у Аристотеля превратилось в формальные признаки сущих, неотделимые от самих сущих. Только в сознании человека материя и форма вещи могут существовать отдельно друг от друга и сами по себе. Форма сущего - единство всех его более идеальных проявлений, например, фигура и вообще числовые характеристики, закон функционирования, цель. Материя - это как бы субстрат, «философская глина», из которой «лепится» форма. Например, в глиняном горшке материя - это глина, а геометрическая форма горшка - одно из проявлений его формы, облеченное в глину. В то же время понятия «материя» и «форма» относительны. Например, глина - это материя горшка, но форма для тех элементов, сочетанием которых глина образуется. Форма больше относится к целому и общему, в то время как материя - это в большей мере характеристика частей и частного. Так возникает иерархия форм (что, впрочем, может быть названо и «иерархией материй»). Знаменательны пределы этой иерархии - верх и низ. Наверху иерархии форм-материй находится высшая Форма - форма всех форм (целое всех целых и общее всех общих). Замечательно, что Аристотель склоняется к тому, чтобы эту форму допустить как единственную чистую форму, которая уже не нуждается в материи. Здесь аристотелевская форма превращается в платоновскую идею. С другой стороны, в самом низу иерархии материй-форм находится чистая материя, которая не нуждается в форме. Это чистый хаос, своего рода ноль бытия, который может быть привлечен для оформления, но способен был бы обходиться и без этого. Сущие проявляют себя в разного рода активностях. У каждой активности Аристотель выделяет 4 основания (причины) этой активности. Это: 1) материальная причина - тот субстрат, на котором организована активность, 2) формальная причина, выражающая план, организацию процесса, 3) действующая причина - своего рода двигатель активности, ее «мотор», и 4) целевая причина - цель, к которой стремится активность. Например, в таком процессе, как строительство дома, материальная причина - это материал, из которого строится дом, формальная причина - план дома, действующая причина - строитель, и цель - укрытие от непогоды и пространство своего мира для жителей дома. Активность вместе со своими причинами - это также проявления сущих. Материальная причина больше относится к материи участвующих в активности сущих, оставшиеся три причины - к формам этих сущих. Все сущие проявляют активность, и в составе этой активности есть все три причины, в том числе целевые причины. Даже у такого процесса, как падение камня, тоже есть цель. В механическом движении все материальные тела стремятся как к своей цели к так называемому «естественному месту». Для камня и вообще тяжелых тел таким местом является центр Земли. Для легких тел (воздух, огонь) - небо. Вот почему тяжелые тела падают вниз, а легкие поднимаются вверх. В стремлении к своему месту Аристотель выражает идею естественного движения, отклонение от которого приводит к движению вынужденному. В обладании целями все сущие чрезвычайно напоминают живые существа, так что иерархия сущих - это иерархия целесообразных сил, иерархия целей. Представление мира как системы живых целесообразных сил часто называют телеологией. Стоит отметить, что системы Аристотеля, Бруно и Лейбница - это как раз телеологические системы, что еще раз позволяет отметить связь понятий «сущее» и «монада» в этих философских построениях. Как и монады Бруно-Лейбница, аристотелевские сущие представляют из себя активные целесообразные начала, находящиеся в постоянном развитии и занимающие свои места в единой иерархии бытия. Аристотель развивает далее платоновское учение о душе и ее видах. Случайность рассматривается Аристотелем как результат невписанности в мировую иерархию целей. Как и монады, сущие лишь проявляют себя в различных материальных и формальных выражениях. Цель высшей формы одновременно оказывается высшей целью и высшим двигателем - Перводвигателем. Природа высшей активности Перводвигателя парадоксальна - она представляет собою покой в отношении к себе и причину всякого движения в отношении к иному. Это двигатель, движущий все, но сам покоящийся. Зримо активность Перводвигателя выражает себя в вечном и равномерном вращении небесного свода. Аристотель принимает точку зрения вечности и бесконечной делимости материального мира. Его основу составляют четыре элемента Эмпедокла. В центре этого мира находится Земля, окруженная вокруг сферами более высоких реальностей. Все эти сферы делятся на две области - подлунный мир, лежащий от Земли до орбиты Луны, и надлунный мир, лежащий за пределами орбиты Луны. В подлунном мире, основу которого слагают 4 стихии Эмпедокла, материальным телам присущи прямолинейные (не вполне совершенные) движения по направлению к своим естественным местам. В надлунном мире, первоэлементом которого является эфир - «пятая сущность» («квинтэссенция»), активности совершенны и представляют из себя движения по окружности. Аристотель вполне сохраняет и развивает платоновское учение о душе, но для Аристотеля душа также оказывается формой сущих, не способная вести самостоятельное существование, в отрыве от этих сущих. Есть, пожалуй, только одно исключение - это разумная душа человека, и то лишь в той мере, в какой она содержит так называемый «активный разум». Это часть разума, выражающая Перводвигатель и обладающая до некоторой степени его чисто формальной природой, не зависящей от материи. Бессмертие человека есть прямая функция степени развития его философского разума. Вот, возможно, почему философия для Аристотеля есть самая бесполезная, но и самая лучшая из наук. Гносеология Истина для Аристотеля состоит в знании сущих. С одной стороны, это знание формальных определений сущих, но, с другой, в каждом сущем есть как материальное проявление, так и рационально до конца непостижимое начало индивидуальности («этовости»). Эти два момента выводят область познания за границы только рационализма. Аристотель очень ценит наряду с общим знанием знание индивидуального и материального. Поэтому он в гораздо большей мере, чем Платон, признает данные внешних органов чувств, хотя не отвергает и роль разума. Но и разум для Аристотеля приобретает несколько иной характер, сравнительно с платоновским идеалом разума. У Платона, как я уже отмечал, разум мистико-антиномистический, опирающийся на интуицию общего. У Аристотеля разум более светский, трезвый и прагматичный, исходящий из интуиции единичного. В целом Аристотель - рациоэмпирик. Он пытается уравновесить вклады рационального и эмпирического познания в синтетически-многомерном методе постижения истины. Если Платон гораздо больше ценит индуктивный прыжок от многообразия видимых частностей к единству идей, то Аристотель уравновешивает индукцию дедукцией, развивая впервые столь систематично и глубоко принципы дедуктивной логики. Если у Платона в диалектике доминирует понятие, выражающее в разуме природу идей, то Аристотель переносит центр логического внимания на суждение, в отношении логического субъекта и предиката которого воспроизводит себя отношение сущего и его предикаций. Кроме того, Аристотель в большей мере склонен к само-тождественному мышлению, сравнительно с платоновской диалектикой. Как известно, именно Аристотель является отцом так называемой «формальной логики», покоящейся на законах тождества и непротиворечия. Возможно, открывая мир сущих, Аристотель выражает их еще слишком само-тождественно, слишком в совпадении каждого сущего с самим собой, воспроизводя в большей мере в этой части своей философии логику элейского единого как 1-синтеза. Но опять-таки все эти гносеологические различия Платона и Аристотеля вполне могут быть примирены в синтетической теории познания, где найдут свое место рационализм и эмпиризм, индукция и дедукция, логика понятий и суждений, диалектика и формальная логика. 3) Этика Теория души опирается на метафизику. В основе психологии лежит онтология. Душа, по Аристотелю, естьэнтелехия, т.е. форма живого тела – его жизнь, его деятельность, его целеустремлённая энергия, его характер, его самоосуществление[42]. Из общего учения о форме ясно, что нет никакой души без тела. Душа – не субстанция, но, если угодно, - функция, то, что делает множество частей тела одним целым. В каком-то смысле даже можно сказать, что душа и есть тело, если под «телом» разуметь то единство, которое и делает все части нашего тела чем-то одним, одним целым. Вместе с тем в душе человека, по Аристотелю, есть и такая часть (способность или деятельность), которая вообще не связана с телом – это ум, который, согласно Аристотелю, неизменен, неразрушим, неиндивидуален. Поясним мысль Аристотеля примером. Что составляет сущность глаза, его «субстанцию» в аристотелевском смысле? То, что делает его глазом в полном и точном смысле слова – акт зрения, видение. Его суть образуют не жидкости, палочки, колбочки и т.п. частицы материи, но тот способ их соединения, совместного действия, благодаря которому они составляют одно целое и совершают акт зрения. Сам этот акт или процесс видения и есть «субстанция» глаза: его сущность в том, что он – орган зрения, что он способен видеть. Если мы этого не знаем, то сколько бы мы ни изучали его строение, его части, мы не можем понять, что это такое. Все его части лишь в акте деятельности видения и составляют одно целое, одну «вещь» - «глаз». Как зрение относится к глазу, так и душа – к телу. Та деятельность, которая собирает все части в одно целое, человеческое «тело», и есть его «душа». Душа – единство многообразия частей тела, их согласованное. «когерентное» движение. Всё то, из чего наше тело состоит, есть лишь возможность человека, действительность которого состоит в их действии как одного целого. Аристотель различает три части души, соответствующие трём главным видам живых существ, трём царствам приоды: вегетативную (растительную); чувственную (животную); разумную, присущую только человеку. Человек есть и растение, и животное. Растительная душа есть питание и рост организма; животная – ощущение, чувственное восприятие; разум – мышление, речь, познание. Итак, душа – не «вещь», не «субстанция», пусть и бестелесная, не некое «сущее», и тем более – не некая «материя», пусть и самая «тонкая», но - «форма», или деятельность. Лишь в Боге деятельность есть сама субстанция. Во всех же конечных вещах, в том числе и в человеческом теле, деятельность (форма) предполагает действующее (тело). Поэтому неверно говорить о «единстве» или «взаимосвязи» души и тела. Такой способ выражения предполагает, что душа и тело суть нечто отдельное друг от друга. Трудность проблемы в том, что мы должны отличать душу от тела, но в то же время тело и душа не есть две различные сущности. Собственно, нет никакого живого «тела» без души, как и души без живого тела. Душа и тело в живом существе в известном смысле – одно и то же, вернее, две нераздельные стороны одной сущности, как две стороны одного листа бумаги. Душа – тот способ существования или характерматерии, который и делает её данным живым телом. Душа – «сущность» тела, т.е. то, что оно, собственно, есть. Ощущение – способность испытывать, принимать в себя внешнее воздействие. Поэтому в ощущении мы пассивны и зависимы: орган чувств должен быть приведён в движение: «ощущение не во власти ощущающего, ибо необходимо, чтобы было ощущаемое». В акте ощущения орган чувств под внешним воздействием «уподобляется» внешнему предмету. В акте ощущения я как бы отождествляюсь с внешним предметом. Ощущение – начало всякого познания. Оно всегда направлено на единичное, непосредственно данное. В акте ощущения начинается «дематериализация» предметов: возникает «представление» о них. Внешняя вещь как бы «отпечатывается» в душе, оставляя, однако, в ней свою форму, а не материю. Представление - «это как бы предметы ощущения, только без материи». Как рука пользуется всеми орудиями (вещами), так душа пользуется «формами» воспринятых вещей. Как рука есть орудие орудий, «так и ум – форма форм». Красный цвет вещи и ощущениекрасного – нечто единое, в каком-то смысле – одно, хотя мы и различаем их как внешнее (объективное) свойство самой вещи вне меня и как внутреннее (субъективное) состояние моей души. Бытие и знание едины в деятельности (форме). Поэтому душа, пишет Аристотель, есть в некотором смысле «всё сущее». В воображении мы уже свободнее, чем в ощущении, ибо можем иметь чувственный образ предмета и без его непосредственного наличия и воздействия. Воображение образует переходное звено между чувственным восприятием и мышлением: «без воображения невозможно никакое составление суждений». На основе многократного восприятия, благодаря памяти, воображению и деятельности ума постепенно возникает опыт и представление об общем: понятиямышления. Аристотель подчёркивает, что никакого «врождённого» знания у нас нет, что понятия мышления формируются лишь в опыте, что нет в уме ничего, что первоначально не было бы в чувствах. Чем шире опыт, тем более общими являются и понятия. Расширение и обобщение наших знаний происходит путём индукции. Однако в мышлении мы ещё свободнее, чем в воображении: «мыслить – это во власти самого мыслящего», потому что мыслится общее, «а общее некоторым образом находится в самой душе». Ум не связан непосредственным ощущением и наличием предметов, потому что представления заменяют ему их. Аристотель обращает внимание и на другое свойство мышления: поскольку мы мыслим, мы ведём себя не как единичное существо, не как отдельный, обособленный, взятый в своей особенности и неповторимости человек: в нас обнаруживается и действует нечто объективное, всеобщее, безличное. В отличие от чувственности, как пассивной способности, или способности восприятия внешнего воздействия и «уподобления», ум по самой сути своей естьактивность, спонтанность. Поэтому, пишет Аристотель, ум не подвержен внешнему воздействию. Поскольку, далее, ум может мыслить всё, то он «ни с чем не смешан», иначе говоря, он не имеет специального органа, не соединён с телом. Ум не имеет материи, ибо он есть сама деятельность. Ум – не вещь. Он «есть» лишь тогда, когда действует. Он есть в возможности – всё, поэтому в действительности, «сам по себе», - ничто. Пока ум не мыслит, его нет, поэтому на него нельзя воздействовать, на нём ничего не «напишешь». Поскольку мыслится общее, в мышлении нет индивидуального, оно как бы сверхлично, безлично, но проявляет оно себя лишь в отдельных живых людях. Поэтому Аристотель вынужден различать 1) воспринимающий (рецептивный, «который становится всем») и 2) деятельный (творческий, «всё производящий») ум. Первый составляет «материю ума» (потенциальное), а второй - «форму ума» (актуальное). Воспринимающий ум связан с чувственным восприятием, он направлен на его предметы и принимает в себя формы этих предметов мышления. Активный же ум, который «ничему не подвержен» и мыслит вечно, есть общий принцип активности, без которого пассивный ум не мог бы иногда мыслить, иногда – не мыслить. Поскольку мышление отдельного человека возникает только в связи с телом и ощущением, постольку дух после смерти не является индивидуальным (отличие от Платона). «Индивидуальное» вообще для Аристотеля обусловлено материей – она и есть принцип индивидуации. Всё индивидуальное – телесно, текуче, преходяще. Вечен лишь безлично-божественный Ум. Бессмертия нематериальной индивидуальной души Аристотель не признаёт, исходя из общих принципов метафизики. Жизнь — это деятельность. Вне деятельности человек не мыслит его назначение и высшее благо, счастье, блаженство. Конечно, деятельность должна быть разумна и направлена на благо. Но ... благо одного человека, говорит он, желанно, конечно, но прекрасней и божественней — благо народа и государства. (Он не мыслит человека вне полиса; для него человек — существо общественно-политическое). Именно последнее как высшее благо имеет в виду наука о государстве, политика — важнейшая среди всех наук, по его мнению. Наука управлять должна иметь своей целью достижение и сохранение блага государства. «К чему же стремится наука о государстве и что есть высшее из благ, осуществляемых в поступках его граждан? Почти все дают один ответ — счастье», — размышляет он («счастье — это начало в том смысле, что для него мы делаем все остальное»). Но трактовка счастья у всех различна. По Аристотелю, счастье — это высшее и самое прекрасное благо, доставляющее величайшее удовольствие (как видим, понятие счастья увязывается с понятием удовольствия). Но понимать ли под высшим благом обладание добродетелью или применение ее, склад души или деятельность — задает он вопрос. И отвечает — в жизни благого и прекрасного достигают те, кто совершает правильные поступки (подчеркивается момент деятельности). И даже сама по себе жизнь доставляет им удовольствие в таком случае (как на олимпийских играх, где венки получают не самые красивые и сильные, а те, кто участвует в состязании, т.е. главное — не победа, а участие). Итак, для счастья признается главным деятельность, но деятельность согласно добродетели. Главной же человеческой добродетелью, как было отмечено, он называет деятельность на благо государства, народа. Причем превыше всего он ставит добродетель не тела, а души. Среди последних Аристотель выделяет две категории: одни добродетели называет мыслительными (мудрость, сообразительность, рассудительность), другие — нравственными (щедрость, благоразумие, мужество). Таким образом, можно проследить следующую цепочку в размышлениях философа: цель жизни — благо, высшее благо — счастье, как результат служения народу, государству, его достижение осуществляется через деятельность согласно добродетели и доставляет высшее блаженство, удовольствие. В конечном счете, он призывает воспитывать соответствующие добродетели души и тела. Отметим, что свои исследования в области этики он основывает на собственном учении о душе человека. По мнению Аристотеля, есть три силы души, главные для трактовки сущности души и для познания истины: чувство, ум, стремление. Наибольшее значение для человека он придает уму. Ход его мысли следующий. Начало целесообразного поступка — сознательный выбор. Источник сознательного выбора — суждение (разум) и, как результат, стремление, имеющее что-то целью, как нечто нравственное, некую нравственную ценность. Таким образом, сознательный выбор невозможен ни помимо ума и мысли, ни помимо определенных нравственных устоев. Сознательный выбор — это результат деятельности «стремящегося ума» или «осмысленное стремление», а именно такое начало и есть человек разумный. В разумной части души, по его мнению, зарождается и воля, трактуемая как осознанное стремление («когда движение совершается сообразно размышлению, оно совершается и сообразно воле»). Но есть другая часть души, не основывающаяся на разуме. В ней зарождаются иные стремления — уже на основе страсти. (Можно предположить, что ум он связывает с божественным творением, а страсти — с первовеществом, с действием антипода бога). Таким образом, в каждой части души будут возникать стремления, между которыми осуществляется борьба. При этом исход этой борьбы может быть различным, ибо стремление — это желание (осознаваемое или неосознаваемое), страсть и воля. Невоздержанный человек, даже когда ум предписывает, а размышления подсказывают чего-то избегать или добиваться, поступает согласно желанию. Таким образом, стремление движет иной раз и вопреки размышлению. В то же время владеющие собой люди, хотя и имеют и стремление, и желание, часто не делают этого, а сообразуются с умом: ими движут по крайней мере две способности — стремление и ум. При этом стремление имеет цель, которая и есть движущее начало души — начало действия. Он подчеркивает, что ум всегда правилен, стремление же и воображение — то правильны, то неправильны. Почему? Дело в том, что приводит все в движение предмет стремления. Но он есть либо действительное благо, либо благо кажущееся. В последнем случае ум зелит воздерживаться ввиду будущих последствий (возможно, негативных), желания же побуждают к осуществлению тотчас же, ибо удовольствие «сейчас и здесь» кажется безусловным благом. Таким образом, понятие блага может быть относительным. С этим рассуждением он связывает также мысли о воображении, которое наличествует, по его мнению, лишь у тех, кто наделен разумом. И уже дело разума побуждать поступать так или иначе. А применять нужно одно мерило — ведь всегда добиваются большего блага. Значит, нужно осознанно действовать именно в этом направлении. В связи со сказанным Аристотель разграничивает поступки произвольные и непроизвольные. В основе первых лежит сознательный выбор, и он сопряжен с рассуждением и размышлением, — его хвалят за то, что выбрано должное. Добродетели, по его мнению, так же, как и порок, зависят от нас, от нашего разума, и поступки как бы регулируются, управляются по прихоти, произволу воли. К примеру, нравственно прекрасное и есть та цель, ради которой мужественный осознанно выносит и совершает то, что подобает мужеству. Но если человек не страшится ничего, даже землетрясения, непроизвольно рискуя жизнью без серьезного повода, то он, вероятно, тупой или бесноватый. В то же время поступок (проступок) может быть произвольным и неправедным из-за неведения условий и цели, тогда разумного человека должен заставить страдать и раскаиваться. Аристотель различает также поступки подневольные или нет. Хвалу и осуждение, по его мнению, получают в зависимости от того, по принуждению или нет совершен тот или иной поступок. Хвала достается тому, кто совершает мужественный поступок без всякого принуждения, по собственному выбору, и наоборот. В то же время тот, кто подневолен, не заслуживает осуждения, по его мнению, если принужден совершить неправедное действие. Но существуют некоторые поступки, к совершению которых ничто не должно вынудить, с его точки зрения, — скорее следует умереть, в этом случае, претерпев самое страшное (отречение от родных, близких, от Родины). В целом его вывод: в душе бывают три вещи — страсти, способности, устои. Страсти и способности в нас от природы, за них мы не заслуживаем ни похвалы, ни порицания. Устои — это добродетели, которые мы приобретаем, поэтому за добродетели мы достойны и похвалы, и порицания, ибо они предполагают наш сознательный выбор. (Зверю не свойственна ни порочность, ни добродетель). Но подчеркивается, что трудное это дело — быть добропорядочным, ведь найти середину (меру) в каждом случае не просто. Больше всего надо остерегаться, по его мнению, удовольствия и страдания, и всего, что их доставляет, — ведь об этих вещах мы судим крайне пристрастно и они могут увести нас от добрых дел. Мудрость, делает он вывод, — это самая точная из наук: это и научное знание, и интуитивное постижение умом вещей, по природе наиболее ценных. Мудрость пытается дать ответ "на главный вопрос: как можно (почему?), имея правильные представления, вести невоздержанную жизнь? Понять удовольствие и страдание — это задача для философствующего ума, высшая цель, взирая на которую мы определяем каждую вещь как зло или благо в безотносительном смысле. Таким образом, провозглашаются и подчеркиваются высшие цели психологической науки как науки о душе (на стыке с философией). Аристотель, как и Платон, понимает: «Добиться о душе чего-нибудь достоверного во всех отношениях безусловно труднее всего...». И все же он отмечает, что, по-видимому, все состояния души связаны с телом (при этом различает состояния души и саму сущность души): негодование, кротость, страх, страдание, отвага, радость, любовь, отвращение ... и мышление не может быть без тела. «Возможно, — пишет он, — дело обстоит так, что состояния души имеют свою основу в материи», — и, похоже, именно по этой причине его называют отцом материалистической психологии. Исходя из рассмотрения основ блага, счастья, добродетели, Аристотель переходит к анализу форм государственного устройства, в максимальной степени способствующих реализации этих возможностей. Он отмечает, что существует три вида правильного государственного устройства и равное число извращений: царская власть — наиболее правильный вид (подобна отношениям отца и детей, но может перейти в тиранию, как дурное качество единоначалия), аристократия подобна отношениям мужей и жен (может перейти в олигархию из-за порочности начальников), тимократия или полития подобна отношениям братьев (может перейти в демократию, как власть народа). Демократия — наименее плохое среди извращений, хотя- и бывает в домах без господина или там, где начальствующий немощен и каждому можно делать все, что вздумается. Аристотель заканчивает свое этическое учение пожеланием: «самое лучшее, чтобы проявилось общественное внимание к воспитанию молодежи, причем правильное. Воспитание каждого в отдельности отличается от воспитания всех, т.е. общественного, — в частном порядке достигается большая точность. Однако и общие правила надо знать, ибо сказано, что науки имеют дело с общим». |