|
Общее язкознание - Серебренников Б.А. и др.. Формы существования, функции, история языка издательство "наука"
Литературный язык и диалект
Специфика литературного языка, как уже отмечалось выше, наиболее ясно проявляется в противопоставлении другим формам существования языка. Если представить себе эти формы как многочленный ряд сосуществующих компонентов, то крайние позиции, несмотря на многообразие конкретных ситуаций, занимают литературный язык и территориальный диалект. Противопоставленность этих двух форм обусловлена всей системой их различительных признаков, из которых одни являются ведущими и безусловными, другие могут в определенных условиях, как это будет отмечено ниже, нейтрализоваться.
I. Диалект — территориально ограниченная форма существования языка.
В феодальную эпоху его границы соотнесены с границами феодальных территорий. Но и в других исторических условиях территориальная ограниченность и связанность диалекта сохраняет силу, причем она выявляется наиболее полно в оппозиции литературному языку. Бесспорно, современные арабские диалекты являются прежде всего разговорным языком населения каждой арабской страны, но на них в последние десятилетия начинает создаваться значительная литература. Таким образом, они представляют собой иные и значительно более сложные языковые образования, чем диалекты средневековой Европы, однако территориальная ограниченность и связанность современных арабских диалектов выступает, наряду с другими их особенностями, в противопоставленности арабскому литературному языку, единому и общему во всех арабских странах. Эта специфика диалекта сохраняется повсеместно также в эпоху формирования и развития национальных языков, хотя система строевых признаков диалекта может размываться под влиянием литературного языка, особенно там, где литературный язык обладает достаточным единством и регламентацией.
Литературный язык в противоположность диалекту не характеризуется столь интенсивной территориальной ограниченностью<508> и связанностью. Любой литературный язык имеет более или менее определенный наддиалектный характер. Это относится даже к эпохе столь интенсивного дробления, как эпоха феодализма. Так, во Франции XI—XII вв. в западных англо-нормано-анжуйских владениях формируется письменно-литературный язык в таких литературных образцах, как Песнь о Роланде, Паломничество Карла Великого, произведения Марии Французской. Хотя некоторая областная окраска отражается в фонетике и морфологии этих памятников, ни один из них нельзя признать принадлежащим какому-либо отдельному диалекту западной группы: нормандскому, франсийскому или какому-либо диалекту северо-западной или юго-западной подгруппы [23, 39]. Поэтому оказывается возможным лишь в самой общей форме приурочить локальные особенности в языке этих памятников к разным диалектным группам того времени [23, 34].
Аналогичное явление наблюдается в большей или меньшей степени и в других литературных языках донационального периода, точнее — до периода выработки единой литературной нормы или общенационального языкового стандарта. Так, в Германии, где феодальная раздробленность была особенно значительной и устойчивой и литературный язык выступал в нескольких областных вариантах, обладавших различиями не только в фонетико-графической системе, но и в лексическом составе, а отчасти и в морфологии, уже в памятниках литературного языка XII—XIII вв., как поэтических, так и прозаических, нет непосредственного отражения диалектной системы той области, к которой относится тот или иной памятник: прослеживается сознательный отбор, исключение узко-диалектных особенностей. В условиях существования письменной фиксации и (хотя ограниченных) торговых и культурных связей между отдельными территориями в Германии начиная с XIII — XIV вв. происходило интенсивное взаимодействие между сложившимися областными вариантами литературного языка. Даже Север страны, наиболее обособленный в языковом отношении, не оставался изолированным. Показательным в этой связи является проникновение южных форм и южной лексики, нередко вытеснявших местные формы из литературного языка Средней Германии как на Западе в районе Кельна (ср. вытеснение локального -ng- под влиянием более общего -nd- в словах типа fingen finden), Майнца (ср. также вытеснение средненемецких местоименных форм her 'он', цm 'ему' южными er, im), Франкфурта-на-Майне, так и на Востоке, в Тюрингии и Саксонии (ср. ту же систему местоимений). Любопытным следствием этих процессов являлись многочисленные региональные дублеты в языке одного и того же памятника; в средненемецких памятниках XIV в. местные biben 'дрожать', erdbibunge 'землетрясение', otmфotikeit 'смирение', burnen 'гореть', heubt 'голова', уживались рядом с более южными pidmen, ertpidmen, dernuotikeit,<509> brennen. Сознательное подражание определенному варианту литературного языка прослеживается уже в XIII в., когда большинство авторов стремились писать на языке, близком к закономерностям юго-западного варианта, поскольку юго-запад был тогда центром политической и культурной жизни Германии [15, 255—259].
Наддиалектный характер литературного языка эпохи феодализма связан и с особенностями системы стилей литературного языка, постепенно складывающейся уже в ту эпоху. Становление стилей философско-религиозной, научной, публицистической литературы способствовало развитию пластов лексики, не существовавших в диалектах и обнаруживающих по преимуществу интердиалектный характер. В ряде стран (западноевропейские страны, славянские страны, многие страны Востока) становление этих специфичных для литературного языка стилей осуществляется под влиянием чужого литературного языка — в славянских Странах под влиянием старославянского литературного языка, в Западной Европе под влиянием латыни, на ближнем Востоке под влиянием арабского языка, в Японии под влиянием китайского языка и т. д. Это иноязычное влияние, в свою очередь, способствует обособлению литературных языков от территориальной связанности и ведет к формированию в их системе наддиалектных черт. Поэтому язык древнерусских памятников, хотя и отражал определенные особенности диалектных областей, характеризовался многообразным смешением русских и старославянских элементов и тем самым не обладал той территориальной ограниченностью, которая характеризует диалект.
Наиболее полно эта черта литературного языка и тем самым наиболее полная его противопоставленность диалекту проявляются в эпоху существования национального единства, когда оформляется единый общеобязательный стандарт. Но возможны и другие случаи, когда еще в донациональную эпоху древний письменный литературный язык настолько отдаляется от процесса развития живых диалектов, что оказывается изолированным от их территориального многообразия, как это было в арабских странах, в Китае и Японии [24], причем опора на архаичную традицию может происходить в разных исторических условиях и в разные периоды истории конкретных литературных языков. Так, средневековый китайский литературный язык VIII — ХII вв. в значительной степени опирался на книжные источники VII — II вв. до нашей эры, что способствовало его обособлению от разговорного языкового стиля [24, 43—44]; в совершенно иных условиях аналогичные закономерности характеризовали развитие чешского языка XVIII в. (см. ниже).
II. Литературный язык противопоставляется диалекту и по общественным функциям, которые он осуществляет, а тем самым и по своим стилевым возможностям.<510>
С момента формирования литературного языка у того или иного народа за диалектом обычно остается сфера бытового общения. Литературный же язык потенциально может функционировать во всех сферах общественной жизни — в художественной литературе, в государственном управлении, в школе и науке, в производстве и быту; на определенном этапе развития общества он становится универсальным средством общения. Процесс этот сложен и многообразен, так как в нем помимо литературного языка и диалекта принимают участие промежуточные формы обиходно-разговорной речи (см. стр. 525—528).
В пределах рассмотрения различительных признаков литературного языка следует подчеркнуть многофункциональность и связанное с ней стилевое разнообразие литературного языка в отличие от диалекта. Бесспорно, эти качества обычно накапливаются литературным языком в процессе его развития, но существенна тенденция данной формы существования языка к многофункциональности, более того — само становление литературного языка происходит в условиях выработки его функционально-стилевого разнообразия.
Функциональная нагрузка литературных языков неодинакова в разных исторических условиях, причем определяющую роль здесь играет уровень развития общества и общей культуры народа. Арабский древний литературный язык оформляется в VII— VIII вв. как язык поэзии, мусульманской религии, науки и школы в результате высокого уровня развития, которого достигла тогда арабская культура. Стилевое многообразие древнегреческого литературного языка неразрывно связано с разными жанрами литературы (эпос, лирическая поэзия, театр), с процветанием науки и философии, с развитием ораторского искусства.
Иная картина наблюдается в Западной Европе. У истоков литературных языков Западной Европы были поэтические и прозаические жанры художественной литературы, народный эпос; в Скандинавии и Ирландии выделяется, наряду со стилем эпической поэзии, прозаический стиль древних саг. К наддиалектному типу языка примыкал и язык древних рунических надписей (V—VIII вв.), так называемое руническое койнэ [25, 19—53]. XII—XIII вв.— период расцвета рыцарской лирики и рыцарского романа — дают высокие образцы провансальского, французского, немецкого, испанского литературных языков. Но эти литературные языки относительно поздно начинают обслуживать науку и образование, отчасти в результате заторможенного развития науки, но главным образом вследствие того, что завоевание литературным языком других сфер общения тормозилось в западно-европейских странах длительным господством латыни в области права, религии, государственного управления, образования и распространенностью в бытовом общении диалекта. Вытеснение латыни и замена ее литературным языком данного народа<511> протекали во многом неодинаково в разных европейских странах.
В Германии с XIII в. немецкий язык проникает не только в дипломатическую переписку, в частно-правовые и государственные грамоты, но и в юриспруденцию. Крупные правовые памятники, Sachsenspiegel и Schwabenspiegel, пользовались огромной популярностью, о чем свидетельствует существование многочисленных рукописных вариантов из разных областей Германии. Почти одновременно немецкий язык начинает завоевывать и сферу государственного управления4. Он господствует в имперской канцелярии Карла IV. Но латынь остается языком науки фактически до конца XVII века, она длительно господствует в университетском преподавании: еще в XVII в. чтение лекций на немецком языке встречало ожесточенное сопротивление. Определенному укреплению позиций латыни даже в некоторых литературных жанрах (драма) способствовала в Германии и эпоха Возрождения.
В Италии еще в XV в. в связи с общим направлением культуры эпохи Возрождения латынь оказывается единственным официально признанным языком не только науки, но и художественной литературы, и лишь столетие спустя итальянский литературный язык постепенно завоевывает права гражданства как многофункциональный письменно-литературный язык. Во Франции латынь употреблялась и в XVI в. не только в науке, но и в юриспруденции, в дипломатической переписке [6, 355], хотя уже Франциск I ввел французский язык в королевскую канцелярию.
Типологически близкие черты обнаруживает и функционирование литературных языков в древней Руси, в Болгарии и Сербии. Так, например, развитие древнего русского литературного языка тоже происходило в условиях своеобразного двуязычия, поскольку область культа, науки и некоторые жанры литературы обслуживал старославянский язык [8]. До конца XVII в. этот чужой, хотя и близкородственный язык, противопоставлялся литературному языку на народной основе, т. е. русскому литературному языку в собственном смысле этого слова, поэтому употребление русского литературного языка, его стилевое многообразие оказались ограниченными: он выступал лишь в деловой письменности, в таких памятниках, как «Русская Правда», и некоторых жанрах литературы (жития святых, летопись и некоторые другие памятники). Только в начале XVIII в. обозначается процесс разрушения двуязычия и как следствие этого — постепенное функционально-стилевое обогащение литературного языка.
В большинстве литературных языков СССР черты универсального средства общения формируются только после Октябрьской<512> революции в результате завоевания литературным языком таких сфер, как государственное управление, наука, высшее образование. С этим связаны и изменения в системе функциональных стилей этих языков, в составе их лексики (ср. формирование общественно-политической и научной терминологии) и в синтаксических закономерностях [17]. Сказанное относится даже к языкам с длительной письменно-литературной традицией, как, например, грузинский, украинский, армянский, азербайджанский литературные языки.
Следовательно, и такие различительные признаки литературного языка, как многофункциональность и связанное с ней стилевое разнообразие, не являются чем-то абсолютным и стабильным. Характер этой многофункциональности, темпы накопления в литературном языке тех признаков, которые превращают его в универсальное средство общения, зависят от исторических условий, в которых функционирует данный литературный язык, от предшествующей его истории.
В большинстве литературных языков позднее всего происходит овладение сферой бытового общения, если вообще данный литературный язык в процессе своего развития становится универсальным языком. Даже во Франции, где рано оформилось единство литературного языка, сфера устного общения сохраняла значительные локальные особенности вплоть до XVIII в.5
В отличие от литературного языка, территориальный диалект типологически не знает многофункциональности и стилевого разнообразия, поскольку после выделения литературного языка основная функция диалекта — служить средством общения в быту, в повседневной жизни, т. е. его «функциональный стиль» — разговорная речь. Так называемая литература на диалектах представляет собой чаще всего областные варианты литературного языка. Вопрос о том, как следует определить место литературы на диалектах в Италии, является спорным. В этой стране, в результате позднего национального объединения (1861 г.) в течение длительного времени, наряду с общеитальянским литературным языком, в каждой провинции процветал собственный диалект, по-видимому, не только в функции обиходно-разговорного средства общения у разных слоев населения [39, 73]. Обычно указывается, что с XV—XVI вв. существовала региональная художественная литература и еще в конце XIX в. — начале XX в. в Генуе издавался рабочий журнал на местном диалекте [22, 133]. Однако действительно ли это литература на диалекте в собственном зна<513>чении этого слова, или это региональные варианты литературного языка, связанные с существующими областными и городскими койнэ, — решить в настоящее время трудно. Однако показательно, что один из крупнейших знатоков этого вопроса Б. Мильорини не отождествляет язык этой литературы с диалектом в собственном смысле этого слова: первый он называет italiano regionale («региональный итальянский»), второй — dialetto lokale («локальный, или территориальный диалект»), общеитальянский литературный язык называется просто italiano «итальянский» [49, 81—83]. Еще более сложен вопрос об арабских диалектах, выступающих как средство общения в разных арабских странах. Во всяком случае их статус иной, чем статус диалектов в узком значении этого слова.
III. Характер распределения литературного языка и диалекта по сферам коммуникации в известной степени связан с соотношением письменной и устной форм языка. Нередко можно встретить утверждение о преимущественной связи литературного языка с письменностью, об особой роли книжного стиля в развитии литературных языков6. В известной степени это положение справедливо. Обработанная форма большинства современных языков создавалась в вариантах книжно-письменных стилей и в художественной литературе; выработка единства и общеобязательности, т. е. оформление языкового стандарта, осуществляется часто раньше в письменной форме языка, отличающейся вообще большей стабильностью, чем устная форма. Не только в таких странах, как Германия или Италия, где длительное время единый литературный язык был связан по преимуществу с письменностью, но и в других странах процессы нормализации, т. е. кодификации сознательно фиксируемых норм, соотнесены на первых стадиях этого процесса преимущественно с письменным языком. Наряду с художественной литературой в ряде стран (Россия, Франция, Германия) определяющую роль в этом процессе играл язык деловой письменности. К тому же в некоторых странах существуют литературные языки, которые, будучи резко противопоставленными разговорному языку, представляют собой более древний, чем разговорный язык, тип того же языка и существуют фактически только в письменной форме; на Цейлоне сингалезский литературный язык существует только в письменной форме, сохраняя архаичный грамматический строй (флективный) и резко отличаясь от аналитического языка устной коммуникации; в Китае вэньянь являлся письменно-литературным языком, исторической<514> моделью которого был литературный язык средневекового Китая VIII—XII вв.; в Японии бунго — письменно-литературный язык, исторической моделью которого является литературный язык Японии XIII—XIV вв. [24], в Индии письменно-литературный санскрит сосуществует с живыми литературными языками; аналогичная ситуация имеется отчасти в арабских странах, где литературный язык, исторической моделью которого был классический арабский, представляет собой в основном книжно-письменный язык.
Однако рассмотренные выше отношения между литературным языком и письменной формой не являются универсальными и не могут быть включены в его общую типологическую характеристику. Как уже отмечалось выше, существование устной разновидности литературного языка является столь же «нормальным» случаем, как и существование письменно-литературных языков. Более того, можно утверждать, что в определенные эпохи истории культуры обработанная форма языка, противопоставленная разговорному языку, существует преимущественно в устной разновидности (ср., например, греческий литературный язык эпохи Гомера). У многих народов литературный язык практически древнее письменности, как бы парадоксально это ни звучало, и в письменной форме фиксируется позднее то, что создавалось на устной разновидности литературного языка. Так было с языком эпических творений у разных народов Азии, Африки, Америки и Европы, с языком устного права, религии. Но и в более позднюю эпоху, в условиях существования письменности и наряду с развитием письменных стилей литературного языка, литературный язык нередко выступает в устной разновидности; ср. язык провансальских трубадуров XII в., немецких минезингеров и шпильманов XII—XIII .в. и т. д. С другой стороны, система стилей современных литературных языков включает не только письменные стили, но и разговорный стиль, т. е. современные литературные языки выступают и в устной форме. Статус литературно-разговорных стилей в разных странах неодинаков. Его конкурентами могут быть не только территориальные диалекты, но и разные промежуточные формы существования языка, как обиходно-разговорный язык в Чехословакии, Umgangssprache в Германии, так называемый итальянизированный жаргон в Италии7. К тому же и книжные стили реализуются в устной форме (ср. язык официальных выступлений — политических, научных и т. д.).
Поэтому соотношение письменной и устной формы в применении к литературному языку и диалекту выражается не в том, что за каждым из них закрепляется только письменная или только<515> устная форма, а в том, что развитие книжно-письменных стилей, их многообразие характеризует только литературный язык, независимо от того, является ли литературный язык единым или он реализуется в нескольких вариантах (см. ниже).
IV. Социальная база литературного языка — категория историческая, впрочем так же, как и территориального диалекта; по преимуществу здесь ведущую роль играет общественный строй, при котором создавался тот или иной литературный язык и в условиях которого литературный язык функционирует. Под социальной базой понимаются, с одной стороны, социальная сфера использования литературного языка или других форм существования языка, т. е. какая общественная группа или группы являются носителями данной формы существования языка, а с другой — какие общественные слои принимают участие в творческом процессе создания данной формы. Социальная база литературных языков определяется прежде всего тем, на какую языковую практику опирается и чьим образцам следует литературный язык в своем становлении и развитии.
В период расцвета феодализма в Европе развитие и функционирование литературного языка было связано главным образом с рыцарской и клерикальной культурой, что обусловило определенную ограниченность социальной базы литературного языка и известное его обособление от разговорного языка не только сельского, но и городского населения. Устная разновидность литературного языка была представлена образцами рыцарской поэзии со свойственным ей строгим отбором узкосословной тематики, с традиционными сюжетными штампами, определявшими и штампы языковые. В Германии, где рыцарская культура развивалась позднее, чем в других европейских странах, и где рыцарская поэзия была под сильнейшим влиянием французских образцов, язык этой поэзии был буквально наводнен заимствованиями из французского языка: не только отдельными словами, впоследствии исчезнувшими из языка вместе с исчезновением рыцарской культуры (ср. chanзun 'песня', garзun 'мальчик', 'паж', schou 'радость', 'веселье', amie 'возлюбленная', rivier 'ручей', 'река' и т. д.), но и целыми оборотами. Этому стилю немецкого литературного языка противостояли два других функциональных стиля, связанных с книжно-письменной разновидностью немецкого литературного языка XIII—XIV вв.: стиль клерикальной и стиль правовой литературы. Первый из них обнаруживает значительное влияние латыни в лексике и особенно в синтаксисе (партиципиальные 'обороты, оборот вин. п. с инф.), второй — наиболее близок к разговорному языку. По-видимому, однако, в той устной форме литературного языка, которая была представлена церковной проповедью (ср., например, проповеди Бертольда Регенсбургского XIII в. или Гайлера фон Кайзерберга XV в.), обнаруживается сближение клерикально-книжного стиля и стиля<516> народно-разговорного как в лексических пластах, так и в синтаксисе. Таким образом, можно определить не только социальную базу немецкого литературного языка XII—XIV вв., реализующегося в совокупности разных стилей, противостоящих обиходно-разговорному языку (представленному множеством территориальных диалектов), но и социальную обусловленность стилевой дифференциации в пределах самого литературного языка.
Характеризуя процессы развития литературных языков Китая и Японии, Н. И. Конрад писал, что общественная значимость средневекового литературного языка в этих странах «ограничивается определенными, сравнительно узкими, общественными слоями, главным образом,— господствующим классом» [24, 48]. Этим объяснялся и большой разрыв, который существовал между письменно-литературным и разговорным языком.
Во Франции уже с XIII в. складывается относительно единый письменно-литературный язык, вытесняющий другие письменно-литературные варианты. Указ Франциска I (1539 г.) о введении французского языка вместо латыни был вместе с тем направлен и против использования диалектов в канцелярской практике. Французские нормализаторы XVI—XVII вв. ориентировались на язык двора (см. деятельность Вожла во Франции.)
Если для средневековых литературных языков более или менее типичным является их узкая социальная база, поскольку носителями этих языков были господствующие классы феодального общества, и литературные языки обслуживали культуру этих общественных группировок, что, естественно, отразилось прежде всего на характере стилей литературного языка, то процесс формирования и развития национальных литературных языков характеризуется нарастанием тенденций к их демократизации, к расширению их социальной базы, к сближению книжно-письменных и народно-разговорных стилей8. В странах, где длительное время господствовали средневековые письменно-литературные языки, движение против них было связано с развитием нового господствующего класса — буржуазии. Складывание и оформление так называемого «обычного» языка в Китае и Японии, в дальнейшем развивающегося в национальный литературный язык, соотнесено с зарождением капиталистических отношений и ростом буржуазии [24]. Аналогичные социальные факторы действовали в странах Западной Европы, где формирование наций происходило в условиях зарождающегося капитализма (см. ниже).
История литературных языков, смена типов литературного языка связаны с изменениями социальной базы литературного языка и через это звено — с процессами развития общественного<517> строя. Однако не всегда поступательный ход истории сопровождается обязательным расширением социальной базы литературного языка, его демократизацией. Многое в этом процессе зависит от конкретных исторических условий. Интересны в этой связи изменения, происходившие в истории чешского литературного языка. XVI в. — золотой век чешской литературы и чешского литературного языка, достигшего в этот период известного единства. В эпоху гуситских войн происходит определенная демократизация литературного языка в отличие от узко сословного его характера в XIV—XV вв. [37, 38]. После подавления чешского восстания 1620 г. чешский язык в результате националистической политики Габсбургов фактически изгоняется из важнейших общественных сфер, в которых тогда господствуют латынь или немецкий язык. В 1781 г. немецкий язык становится государственным языком. Национальное угнетение обусловило падение культуры чешского литературного языка, так как чешский язык употреблялся по преимуществу сельским населением, говорившим не на литературном языке [30, 15]. Возрождение литературного чешского языка происходило в конце XVIII — начале XIX в. в связи с ростом национально-освободительного движения, но деятели литературы и науки опирались при этом не на живой разговорный язык, а на язык литературы XVI в., далекий от разговорного языка разных слоев чешского народа. «Новый литературный чешский язык, — писал Матезиус, — стал таким образом самым архаическим членом почетной семьи славянских языков и трагически отдалился от разговорного чешского языка» [48, 442]. В этих условиях социальная база литературного чешского языка в XIX в. оказалась более узкой, чем в эпоху гуситских войн.
Широта социальной базы территориального диалекта обратно пропорциональна широте социальной базы литературного языка: чем уже социальная база литературного языка, чем более сословно ограниченную языковую практику она воплощает, тем шире социальная база нелитературных форм существования языка, в том числе и территориального диалекта. Широкое распространение диалектов в Италии XIX—XX вв. противостоит ограниченности социальной базы литературного языка; в арабских странах ограниченная социальная база литературного языка уже в Х в. способствовала широкому развитию диалектов [4, 164]; в Германии XIV—XV вв. преимущественная связь немецкого литературного языка с книжно-письменными стилями обусловила его употребление только среди общественных групп, владевших грамотой на немецком языке, поскольку же грамотность тогда была привилегией духовенства, городской интеллигенции, в том числе деятелей имперских, княжеских и городских канцелярий, отчасти дворянства, представители которого были нередко малограмотными, то основная масса городского и сельского населения оставалась носителем территориальных диалектов.<518>
В последующие века соотношение меняется. Диалект вытесняется в результате наступления литературного языка и разных типов областных койнэ или интердиалектов (см. ниже), причем наиболее прочные позиции он сохраняет в сельской местности, особенно в более отдаленных от крупных центров населенных пунктах.
Устойчивость диалекта дифференцирована и среди разных возрастных групп населения. Обычно старшее поколение остается верным территориальному диалекту, тогда как младшее поколение является по преимуществу носителем областных койнэ. В условиях существования стандартизованных литературных языков соотношение социальной базы литературного языка и диалекта представляет собой весьма сложную картину, так как определяющими социальную базу факторами являются не только дифференциация жителей города и деревни, но также возрастной и образовательный ценз.
Многочисленные работы, выполненные в последние десятилетия на материале разных языков, показали примерно однотипную социальную стратификацию литературных и нелитературных форм в тех странах, где территориальный диалект сохраняет значительные строевые отличия от литературного языка и где относительно ограничена роль языкового стандарта9.
Весьма существенно также наличие даже в современных условиях в разных странах своеобразного двуязычия, когда владеющий литературным языком и употребляющий его в официальных сферах общения использует диалект в быту, как это наблюдалось в Италии, Германии, в арабских странах. Социальная стратификация тем самым перекрещивается со стратификацией по сферам общения. Употребление литературного языка в быту воспринимается в некоторых частях Норвегии как известная аффектация. Это явление характерно не только для современных языковых отношений: всюду, где функциональная система литературного языка была ограничена книжными стилями, диалект оказывался наиболее распространенным средством устного общения, конкурируя первоначально не с устно-разговорными стилями литературного языка, которые тогда еще не существовали, а с обиходно-разговорными койнэ, последние оформляются на определенном этапе развития общества и связаны по преимуществу с ростом городской культуры. По-видимому, типологически устно-разговорные стили литературного языка развиваются на более позднем историческом этапе, чем обиходно-разговорное койнэ; те социальные слои, которые использовали литературный язык в таких об<519>щественных сферах, как государственное управление, религия, художественная литература, в быту ранее применяли либо диалект, который в этих условиях обладал положением регионально ограниченного, но социально общенародного средства общения, либо региональные койнэ.
V. Поскольку литературный язык, в каких бы исторических разновидностях он ни выступал, всегда является единственной обработанной формой существования языка, противопоставленной необработанным формам, специфика литературного языка, как уже отмечалось выше, связана с определенным отбором и относительной регламентацией. Ни территориальному диалекту, ни промежуточным между территориальным диалектом и литературным языком формам подобный отбор и регламентация не свойственны. Следует подчеркнуть, что наличие отбора и относительной регламентации еще не означает существования стандартизации и кодификации строгих норм. Поэтому нельзя безоговорочно принять утверждение, высказанное А. В. Исаченко (см. стр. 505), что литературный язык противопоставляется другим формам существования языка как нормированный языковый тип ненормированному. Возражения вызывает как форма данного утверждения, так и его содержание. Норма, хотя и не осознанная и не получившая кодификации, но делающая возможным беспрепятственное общение, свойственна и диалекту, вследствие этого вряд ли здесь возможно принимать противопоставление нормированного типа языка ненормированному типу. Ненормированность, определенная зыбкость характеризует скорее разные интердиалекты о которых подробно см. ниже). С другой стороны, если под нормированным типом понимать наличие последовательной кодификации осознанных норм, т. е. наличие нормализационных процессов, то эти процессы развиваются только в определенных исторических условиях, чаще всего в национальную эпоху, хотя возможны и исключения (ср. систему нормативов, представленную в грамматике Панини), и характеризуют только определенную разновидность литературного языка (см. ниже). Отбор же и связанная с ним относительная регламентация языка предшествуют нормализационным процессам. Отбор и регламентация выражаются в стилистических нормативах, столь специфичных для языка эпоса, в использовании определенных лексических пластов, что характерно также для языка эпической поэзии у разных народов. Весьма интенсивны эти процессы в языке рыцарской поэзии Западной Европы, где оформляется своеобразный пласт сословной лексики. Общим для языка рыцарской поэзии является и стремление избежать употребления бытовой лексики и разговорных оборотов. Фактически те же тенденции обозначаются в древних литературных языках Китая и Японии, в арабских странах, в узбекском письменном литературном языке; строгий отбор и регламентацию об<520>наруживает и древнегрузинский литературный язык (памятники c V в. н. э.), достигающий высокой степени обработанности. Одним из проявлений этого отбора является и включение определенного пласта заимствованной книжной лексики.
Отбор и относительная регламентация характеризуют, однако, не только лексику литературного языка. Преобладание в определенные периоды истории многих литературных языков книжно-письменных стилей является одним из стимулов осуществления отбора и регламентаций в синтаксисе и фонетико-орфографических системах. Синтаксическая неорганизованность, свойственная спонтанной разговорной речи, преодолевается в литературных языках путем постепенного оформления организованного синтаксического целого. Модели книжно-письменных и разговорных синтаксических структур сосуществуют в языковой системе: это прежде всего относится к оформлению сложного синтаксического целого, но может касаться и других структур. Литературный язык является не только творческим фактором создания новых синтаксических моделей, связанных с системой книжно-письменных стилей, но и осуществляет их отбор из имеющегося синтаксического инвентаря и тем самым относительную регламентацию.
В отличие от эпохи существования в литературном языке строгой последовательной кодификации, в донациональный период в нем преобладает, несмотря на отбор, возможность относительно широкой вариативности (см. гл. «Норма»).
В донациональный период отбор и относительная регламентация четко прослеживаются в тех случаях, когда литературный язык объединяет черты нескольких диалектных районов, что наблюдается особенно ясно в истории нидерландского языка XIII— XV вв., где происходила смена ведущих областных вариантов литературного языка: в XIII—XIV вв. в связи с экономическим и политическим расцветом Фландрии центром развития литературного языка становятся сначала ее западные, а затем восточные районы. Западно-фламандский вариант литературного языка сменяется в этой связи в XIV в. восточно-фламандским вариантом, отличающимся значительно большей нивелировкой местных особенностей. В XV в., когда ведущую политическую, экономическую и культурную роль начинает играть Брабант с центрами в Брюсселе и Антверпене, здесь развивается новый вариант регионального литературного языка, сочетавшего традиции более старого фламандского литературного языка и обобщенные черты местного диалекта, достигая известной унификации [26]. Подобное объединение разных областных традиций литературного языка реализуется только в результате отбора и более или менее осознанной регламентации, хотя и не получившей кодификации. Частично и развитие литературных языков осуществляется в связи с изменением принципа отбора. Характеризуя процессы развития<521> русского литературного языка, Р. И. Аванесов писал, в частности, о фонетической системе: «Фонетическая система литературного языка развивается путем отбрасывания одних вариантов того или иного звена и замены их другими вариантами» [1, 17], но процесс этот обусловлен определенным отбором, вследствие чего далеко не все новые фонетические явления, характеризующие развитие диалекта, получают отражение в литературном языке.
В связи с тем, что отбор и регламентация являются важнейшими различительными признаками литературных языков, некоторыми учеными выдвигалось положение о том, что литературному языку, в отличие от «общенародного языка» (о понятии «общенародный язык» см. дальше), внутреннее развитие свойственно не на всех уровнях его системы. Так, например, развитие фонетической и морфологической подсистем осуществляется, согласно этой концепции, за пределами «литературного языка». «Внутренние законы развития,— писал Р. И. Аванесов,— присущи литературному языку прежде всего в таких сферах, как обогащение словаря, в частности — словообразование, синтаксис, семантика» [1, 17]. В этой связи он приходит к общему выводу, что не внутреннее развитие, но отбор и регламентация характеризуют в первую очередь литературный язык. Такое обобщенное утверждение нуждается в некоторых критических замечаниях.
Бесспорно, как уже неоднократно отмечалось в данной работе, именно отбор и относительная регламентация являются наиболее общими, можно сказать, типологическими признаками литературных языков. Но вряд ли следует их противопоставлять внутренним законам развития. Поэтому в целом справедливое замечание Р. И. Аванесова, что в применении к фонетической системе в литературном языке господствует отбор, но не органическое развитие, требует известных оговорок. Действительно, в тех случаях, когда изменение фонетической системы осуществляется, казалось бы, независимо от узуса разговорного языка, положение это не сохраняет силу. Так, например, акцентологическая система немецкого языка претерпела значительные изменения в связи с включением иноязычной лексики преимущественно книжного происхождения, т. е. лексики, функционирующей первоначально только в литературном языке. Если в отношении древних периодов истории акцентный тип немецкого языка может быть охарактеризован как обладающий ударением, закрепленным за первым слогом, то появление продуктивных лексических групп с ударением на конце слова, например, глаголов на -ieren (типа spazieren), образованных по французской глагольной модели, делает подобную характеристику неточной. Однако бесспорно, что в применении к единицам других языковых уровней, включая и морфологическую подсистему, специфические структурные черты литературного языка проявляются более сильно. В частности, в немецком языке оформление специальной формы буд. вр. с<522> werden, а также второго буд. вр., парадигмы кондиционалиса и инфинитива перфекта действ. и страд. залогов происходило преимущественно в литературном языке. В финском языке некоторые формы пассива (пассив с глаголом |
|
|
Скачать 1.82 Mb.