Византийское государство. Государствоцерковь
 Скачать 67 Kb.
|
|
Византийское государство, возникшее в IV в. при распаде Римской империи в её восточной части, просуществовав до середины XV в., оставило после себя богатейшее политико-теологическое наследие. Будучи рационалистичной, политическая мысль Византии была тесно связана с общественно-политической и духовной жизнью византийского общества, господствовавшей в нём православной религией. Животрепещущим вопросом для византийцев эпохи средних веков оставался вопрос, дошедший из предыдущего времени, — вопрос о лучшей организации государственной власти. Опираясь на исторический и политический опыт, придерживаясь духовных и религиозных канонов своего времени, жители Византии и её ортодоксы особые надежды возлагали на империю. Империя, как форма организации власти, представлялась византийцам наиболее совершенным государственным устройством, олицетворением гармонии и порядка. Поэтому закономерно, что идея превосходства империи и власти императора обосновывалась ими в различных средневековых политических теориях.[79] Утверждение христианства в духовной жизни и превращение церкви во влиятельный институт огромного нравственного воздействия на общество, порождали пристальное внимание византийских государственных деятелей и православных мыслителей к проблеме государство-церковь, так как вопрос о взаимоотношениях церкви и государства — «вопрос чрезвычайной важности и сложности, решение которого определяло и определяет ход мировой истории».[80] Обоснование возможности синхронного развития двух видов власти — государственной (императорской) и церковной (патриаршей), но не простого существования рядом друг с другом, а в рамках продуктивного диалога и равнозначной ответственности за мирские дела и общественную нравственность, оставалось актуальной проблемой политической мысли Византии эпохи Средневековья. Политическая доктрина Византии VI в., опиралась на античные корни и наследие римского государства и права, чутко уловила важность проблемы организации рационального взаимоотношения государства и церкви. Базируясь на духовном наследии прошлого, византийская политико-теологическая мысль пыталась разрешить эту проблему с помощью средневековых воззрений о боге, при этом мудро уравновешивая в систематизированном вероучении интересы государства и церкви. Однозначных вариантов решения данной проблемы на государственном уровне не существовало, так же как и бесспорных политических, религиозных концепций, которые могли бы разъяснить её глубинный смысл, несмотря на то, что курс на сближение церкви и государства начал складываться в Византии ещё в IV в. Византия, считавшаяся наследницей Римской империи, будучи могущественным государством Средневековья и основным защитником христианского православного мира, сумела блестяще разрешить эту неординарную задачу теоретическими усилиями православного императора Юстиниана I Великого (527-565 гг.). Будучи образованным государственным деятелем своего времени (дядя Юстиниана I — Юстин I, дал племяннику превосходное образование), и, впитав многие рациональные идеи светского и религиозного характера своих предшественников и современников, неустанно размышляя над способом разумной организации государственной власти, проблемами взаимоотношения государства и церкви, византийский император «фактически обобщил идеи, которые на протяжении 220 лет высказывались многими его предшественниками в отношении церковной политики, и выразил их в законодательстве».[81] Он выдвинул неординарную и революционную по своему содержанию концепцию «симфонии властей», которая воплотила квинтэссенцию предшествовавших религиозной и светской доктрин о взаимоотношении двух видов власти — государственной и религиозной, и которая предоставила широкое поле для интерпретации, как современникам, так и мыслителям более позднего времени. Всех мудрецов, интересовавшихся теолого-светской доктриной византийского императора, независимо от времени, в котором они жили, защищаемых ими политических и теоретических позиций, объединяло нечто общее, а именно, пристальное внимание к одному из главных политико-религиозно-теоретических положений, сформулированных императором в VI-ой Новелле, которая адресовалась патриарху Епифанию — «святейшему архиепископу царского града и вселенскому патриарху», и из которой мудрецы-философы черпали содержательное начало собственных доктрин. В указанной Новелле Юстиниан I достаточно чётко определил суть священства и царства, а также пределы компетенции высших светских и церковных иерархов: «Величайшие блага, дарованные людям высшею благостью Божией, суть священство (βερωσύνη) и царство (βασιλεία), из которых первое заботится о Божественных делах, а второе руководит и заботится о человеческих делах, а оба, исходя из одного и того же источника, составляют украшение человеческой жизни. Поэтому ничто не лежит так на сердце царей, как честь священнослужителей, которые со своей стороны служат им, молясь непрестанно за них Богу. И если священство будет во всем благоустроено и угодно Богу, а государственная власть будет по правде управлять вверенным ей государством, то будет полное согласие между ними во всём, что служит на пользу и благо человеческого рода. Потому мы прилагаем величайшее старание к охранению истинных догматов Божиих и чести священства, надеясь получить чрез это великие блага от Бога и крепко держать те, которые имеем». Глубинная суть той или иной политико-теоретической концепции нередко постигается через иной перевод первоисточника, по-другому расставленные в нём политические акценты. Всю многомерность концепции «симфонии властей» невозможно познать без ещё одной версии перевода бессмертного послания Юстиниана I: «Величайшие дары Божии, данные людям высшим человеколюбием, — это священство и царство. Первое служит делам Божеским, второе заботится о делах человеческих. Оба происходят от одного источника и украшают человеческую жизнь. Поэтому цари более всего пекутся о благочестии духовенства, которое, со своей стороны, постоянно молится за них Богу. Когда священство беспорочно, а Царство пользуется лишь законной властью, между ними будет доброе согласие, и всё, что есть доброго и полезного, будет даровано человечеству». Таким образом, трактовка концепции «симфонии властей», вытекавшая из послания императора Юстиниана, сводилась к главному императиву: светская и церковная власти должны находиться в состоянии согласия (гармонии) и сотрудничества. Они «нераздельны и неслиянны». Вторая идея концепции «симфонии властей» заключалась в утверждении — высшей духовной и светской властью обладает избираемый император, в лице которого и согласуется политика двух видов власти. Данную мысль подтверждают и отдельные положения, принадлежавшие Юстиниану I, и выдвинутые им в разное время: «Нет ничего выше и святее императорского величества», «Сами создатели права сказали, что воля монарха имеет силу закона», «Он (император) один способен проводить дни и ночи в труде и бодрствовании, чтобы думать думу о благе народа». Следовательно, времени правления Юстиниана принадлежало завершение разработки концепции божественного происхождения императорской власти в рамках доктрины «симфонии властей». Указывая на необходимость и возможность сотрудничества двух видов власти, концепция «симфонии властей» исходила из постулата, что у церкви и государства есть сферы, которые не могут быть им безразличны, и которые составляют предмет их общего внимания и общей заботы. Это, прежде всего, общественная нравственность, которая, с одной стороны, имеет отношение к созидаемому церковью делу спасения людей, а с другой — составляет внутреннюю опору прочности государственного правления, лежит в основе правового статуса церкви в государстве. Таким образом, суть концепции «симфонии властей» составляла идея обоюдного сотрудничества, взаимной поддержки и взаимной ответственности без вторжения одной стороны в сферу компетенции другой. Доктрина «симфонии властей» стала по существу политической доктриной Византийской империи, а в последующем — до времени правления Петра I, и российского государства; православным принципом, желаемым идеалом взаимоотношений церкви и светской властью. Приверженцы доктрины «симфонии властей», не говоря уже об её явных оппонентах, признавали, что при всей привлекательности и популярности доктрины, она всё-таки осталась поистине идеалом, причём идеалом недосягаемым. Отношения государственной власти и церкви были далеки от идеала «симфонии». И, тем не менее, созданная в Византии доктрина «симфонии властей» дала мощный импульс для развития в славянском мире теории оцерковленного государства, что наглядно подтвердило последующее время, реалии политической и религиозной жизни, содержание политико-теоретических воззрений, сформированных особенно в царствовании Македонской династии. А.В. Карташёв, историк православия, богослов, много занимавшийся изучением проблем взаимоотношения церкви и государства, признавал «симфонию властей» «теоретически наилучшей из всех существующих». Концепция «симфонии властей», выраженная Юстинианом, и ставшая новым словом в политической составляющей христианской и светской доктрины Средневековья, послужила не только стимулом для развития политической христианской мысли, но нашла дальнейшее обогащение в посланиях монархов, законодательных актах, трудах богословов. Принцип «симфонии властей» применительно к деятельности императора был отражён в «Эпанагоге» Императоров Василия, Льва и Александра: «Император есть законная верховная Власть, общее благо для всех подданных: Его задача благодетельствовать… В Своей деятельности Он должен руководиться Святым Писанием, определениями семи вселенских соборов и римскими законами. Он должен быть тверд в православии и в религиозной ревности должен превосходить всех [в том числе и всех священнослужителей. Это свойство одно из основных особенностей Богопомазанника]. В изъяснении законов Он руководится действующим обычаем, только обычай, противоречащий канонам, не может быть терпим…». По словам Нормана Бейнза, в «Эпинагоге» изложена действительно важная теория: патриарх и император не соперники, а союзники, и оба нужны для процветания восточно-римского государственного устройства как составляющие единого организма. Возможные и реальные нарушения в отношениях двух видов власти нашли закрепление в политической лексике. Отклонение, когда считающая себя православной государственная власть господствует над церковной иерархией, квалифицировалось как цезоропапизм. Противоположное уклонение, когда церковная власть притязала на политическое господство в стране или над странами именовалось папоцезаризмом. Важнейшей чертой политической мысли средневековой Византии, воспроизведённой в трудах её высших государственных деятелей и представителей христианского духовенства, являлось чуткое реагирование на происходившие в государстве изменения политического, религиозного, социального и культурного порядка. Политическая мысль эпохи Средневековья эволюционизировала вместе с политическими, социальными и культурными модификациями в византийском государстве. Когда во второй половине IХ в. влияние церковников возросло, византийская православная церковь, с поддерживавшей её религиозной идеологией, активизировала наступление на светскую власть, добиваясь не только реализации идеи равноправия, но и претендуя на власть. Особый вклад в достижении обозначенной цели внёс патриарх Константинопольский — Фотий (патриарх в 858-867 гг. и в 877-886 гг.), почитавшийся современниками как крупный церковный и политический деятель, который оставил о себе славу видного богослова, философа, учёного, писателя, знатока классической литературы, образованнейшего человека своего времени. Теологическое издание конца ХIХ в. пророчески писало о константинопольском патриархе: «Имя его, как богослова, философа и вообще энциклопедически просвещённого мужа, всегда будет бессмертно, потому, что в его многочисленных и разнообразных литературных трудах нашли выражение и отчасти завершение культурные идеалы византийско-восточной науки и блестяще отразился национальный эллинский гений эпохи средних веков». Фотий был автором богатейшего творческого наследия. При просвещённом иерархе обострилась борьба между константинопольским патриархатом и папским престолом, которая завершилась после 1204 г. окончательным разделением церквей. Его многочисленные и разнообразные труды были посвящены обличению заблуждений «латинян», опровержению ересей, разъяснению Священного Писания, раскрытию различных предметов веры. Несколько блестящих апологетических произведений Фотия были направлены против догмата, отстаиваемого западной церковью, согласно которому Святой Дух исходил не только от Отца, но и от filiogue (с латыни: и от Сына). Поэтому православная церковь имела все основания почитать святого Фотия как ревностного защитника православного Востока от владычества пап. Выдающийся церковный иерарх сделал небезуспешную попытку с идеологических и юридических позиций рассмотреть проблему соотношения государственной и церковной власти. Являясь сторонником традиционных взглядов о божественном происхождении светской власти, в системе человеческих и государственных ценностей, Фотий на первое место выдвигал веру. В своём обращении к Михаилу Болгарскому он писал: «в собственной ли жизни или общей (жизни) государства считай справедливым причину относить к Богу». Он вменял в обязанность болгарскому князю заботу о подданных, и призывал его согласовывать веру с государством. «Стой твёрдо на скале веры…», — наставлял он Михаила.[82] К серьёзным политико-теократическим разработкам константинопольского патриарха относится учение о законном плюрализме и традициях. Фотий выступал за разумное сочетание в религиозной и человеческой деятельности исторического опыта и церковных предписаний, решений соборов. Это утверждение содержалось в письме Фотия к папе Николаю I, который усомнился в законности избрания Фотия на патриарший престол. В конце письма константинопольский патриарх изложил основной принцип своего отношения к опыту и традициям: «Когда вера остаётся неприкосновенной, общие и кафолические решения безопасны; благоразумный человек уважает опыт и законы других; он не видит ничего плохого в том, чтобы соблюдать их, и ничего незаконного в том, чтобы преступать их». Таким образом, позиция Фотия отражала убеждение, разделявшееся жителями средневековой Византии, что полнота византийской литургической и дисциплинарной традиций выражала христианскую веру в её наиболее правильной и соответствующей форме, и именно поэтому эти традиции были жёстко обязательными в пределах византийской империи.[83] В условиях острой, разнонаправленной церковно-политической борьбы, будучи одним из активных её участников, Фотий включил в систему представлений о власти положение о порядке как гаранте государственного благополучия. Понятие «порядка» — одно из ключевых в византийской системе ценностей — просматривалось в разных сферах общественного сознания: богословии, юриспруденции, политической идеологии. Закономерно его использование Фотием в трактовке государственной власти, осуждавшего нестабильность, перемены, волнения в жизни государства и общества. Представление о порядке как об условии политической стабильности определяло негативное отношение Фотия к новаторству. «Горазды нововведения … смущать и уязвлять помыслы, а толпу вызывать на злословие и дерзость». Всякому делу должен предшествовать совет — учил Фотий, «непредусмотренные деяния, по большей части, шатки, а содеянное праведно должно считаться скорее следствием иной причины, нежели внезапная перемена и устремление того, кто часто сбивается на сторону».[84] Фотием были изложены важные основы христианского вероучения, носившего по своему содержанию светский, утилитарный характер: в нём нашли отражение многие политические вопросы, затрагивавшие государственную жизнь не только Византии, но и стран европейского восточно-христианского круга (Болгарии). Животрепещущим вопросом размышлений мыслителей позднего Средневековья оставался вопрос о сферах влияния государства и церкви. Однако содержательная сторона охватываемых политико-теологических проблем, по сравнению с мыслителями раннего Средневековья, была несколько иной. Если ранее религиозно-политические воззрения отражались через призму взаимоотношений государство–церковь, то теперь к ним добавилась проблема человек–личность; теоретический дискурс начинает строиться в дихотомии государство–церковь и церковь–человек. Компетенция двух важных политических институтов, какими являлись церковь и государство, пределы их вторжения в личную жизнь человека, составили предмет дискуссий и выражения личного мнения и особой позиций, как мыслителей, отражавших интересы церкви, так и тех политических философов, кто стоял на страже интересов государства. Несмотря на то, что в Средневековье между церковью и государством Казалось, что в рамках концепции «симфонии властей» между церковью и государством был найден разумный компромисс. Однако, церковно-православная мысль стран восточно-христианского круга, в первую очередь Византии, в целях укрепления позиций духовной власти и упрочения авторитета института церкви продолжали настойчиво делать опору средневекового православия на человека. Православных христианских мыслителей интересовала не только проблема взаимоотношения церкви и государства, но и отношения человека с церковью, занимаемая им позиция по отношению к религиозным канонам и догматам. В воззрениях церковных философов присутствовало стремление показать заботу церкви о человеке, его духовности и нравственности, объяснить его место и роль в мирской жизни, вселить в него искреннюю надежду на то, что до последних дней земной жизни он будет под опекой церковной организации, заботящейся о вечном спасении людей. Определённый итог исканий православной мысли в философском объяснении взаимоотношения церкви и человека подвёл протоиерей, русский богослов, философ, историк культуры Георгий Флоровский (1893-1979 гг.) в известной статье «Империя и Пустыня», где религиозный мыслитель чётко разграничил сферы личностного начала, субъективного действия, под которыми он понимал Пустыню, и содержательную сферу деятельности Империи, суть которой трактовалось им в духе средневековых учений. По Георгию Флоровскому, Пустыня — сфера личностного начала — это уединение, молитва, христианский аскетизм, подвиг отшельников, столпников и безмолвников. Империя, по мнению мыслителя, предполагала иную деятельную сферу, иные формы духовности и подвига: это ограждаемое пространство спасения для всех (для всего «крещённого мира»), которое создавала и защищала государственными, экономическими, духовными и военными средствами. Империя предполагала соборный труд и соборный подвиг, наличие социальной и духовной иерархии, православной культуры, науки и искусства, «общественное» служение» буквально во всех областях жизни и деятельности. [85] Следовательно, содержательная концептуальная база религиозных православных взглядов, сформированных православной церковью и её видными мыслителями в эпоху Средневековья, свидетельствовала о преобладании гуманной направленности излагаемых духовных воззрений и защищаемых ценностей с акцентом на совершенствование духовного мира человека, на завоевание и удержание высоконравственных позиций в системе координат человеческого общежития. Это, в определённой степени, объясняет отсутствие в православном христианском мире ничего похожего на инквизицию — атрибута западного католицизма эпохи Средневековья — ужасного учреждения для борьбы с инакомыслящими, созданного католической церковью. Возвращаясь к основополагающим идеям «Империи и Пустыни» Георгия Флоровского, следует подчеркнуть, что важной теолого-политической проблемой, подвергнувшейся анализу мыслителя, оставалась проблема взаимоотношения церкви и государства. «Христианская история развёртывается в антимоническом напряжении между Империей и Пустыней», — констатировал Георгий Флоровский, где синонимами противостоящих начал могут стать извечные понятия — «видимое» и «невидимое», «земное» и «небесное». Известный богослов не скрывал своих симпатий к «Пустыне», под которой подразумевал церковь. Высоко оценивая историческую роль «Пустыни», религиозный мыслитель своё уважительное отношение к ней выразил словами В. Соловьёва: «Идея “воцерковленной” Империи потерпела крушение. Империя распалась на части в кровавых конфликтах, выразилась в фальшь, двусмысленность и насилие. Пустыня имела больше успеха. Она навсегда останется свидетельством творческих усилий ранней Церкви, с её византийским богословием, благочестием, искусством. Быть может, она останется наиболее живой и священной страницей в таинственной книге человеческой судьбы, написание которой всё ещё продолжается».[86] Историческая заслуга средневековой политической мысли, сложившейся в Византии, заключалась в том, что ею были выработаны основные позиции и принципы церковно-государственных отношений, особый вклад в теоретическую разработку которых внесли император Юстиниан I Великий и патриарх Фотий, сформулировавшие главные принципы византийской политической системы. Основной принцип этих отношений словами Г. Флоровского, гласил: «Мир и процветание народа зависят от согласия и единодушия между царством и священством». Повторить византийский исторический опыт с разной степенью успешности в разное время пытались Сербия, Болгария и другие страны восточно-христианского культурного круга. литература: Виппер Р. Ю. История Средних веков. Краткий учебник. – М., 2002. Дозорцев П. Становление отношений государства и церкви в Западной Европе. Развитие отношений между церковью и государством в новое время // Право и жизнь. Независимый правовой журнал. – М.: Манускрипт, 2003. Журавин А.С. Апологеты II - III вв. О взаимоотношениях церкви и государства // Ленинградский юридический журнал. Научно-теоретический и информационно-практический межрегиональный журнал. – 2006. – № 1. Новиков О.А. Византийская концепция «симфонии властей». Историко-политический аспект // Право и политика. – 2007. – № 7. Павлова С.В. Симфония властей: историко-теоретический аспект // История государства и права. – 2002. – № 1. Рябец В.В. Византийская симфония властей: теория и практика: Право // Материалы научной сессии: Право. Волгоград, 21-30 апреля 2008 г. – Волгоград: Изд-во ВолГУ, 2008, Вып. 1. |