Григорий Турский.История франков.Москва, 2009. Григорий Турский История франков

• Название: Григорий Турский История франков
• Дата: 19.05.2023
• Размер: 6.86 Mb.
• Имя файла: Григорий Турский.История франков.Москва, 2009.rtf
• Тип: Биография; #1144665
• страница: 23 из 37

Ред. ). К северу небо осветилось так ярко, что можно было подумать, что светает.
34. И снова послы прибыли из Испании. Они привезли с собой подарки и на совещании, где присутствовал и король Хильперик, договорились, что его дочь Ригунта выйдет замуж за Реккареда, сына короля Леовигильда, в соответствии с договоренностью, заключенной ранее.

Контракт заключили, все детали оговорили, и послы отправились обратно. Затем король Хильперик оставил дом и отправился в сторону Суасона, но отъехал недалеко, когда на его долю выпала другая утрата. Его сын, крещенный всего год назад, заболел дизентерией и умер¹⁶³. Вот что предвещал огненный шар, появившийся из облака и описанный мною выше (гл. 25).

Все преисполнились печалью, вернулись в Париж и там похоронили ребенка. Затем отправили гонца вслед за послом и призвали его обратно, ибо стало очевидно, что прежнюю договоренность не удастся выполнить, теперь следовало отложить намеченное. «Я не могу думать о праздновании свадьбы моей дочери, пока я в трауре и оплакиваю своего только что похороненного сына», – заявил Хильперик.

Через некоторое время он решил отправить в Испанию вместо своей первой дочери другую, Базину, уже заключенную в монастыре, ее матерью была Авдовера. Она отказалась выходить замуж, поскольку этому противилась святая Радегунда, говорившая: «Не подобает для монахини, посвятившей себя Господу, снова возвращаться в мир земных радостей».
35. Когда происходили эти события, королеве донесли, что ее маленький сын Теодорих, только что умерший, погиб благодаря колдовству и заклинаниям и что в этом замешан префект Муммол, которого она так долго ненавидела¹⁶⁴. На самом деле оказалось, что, когда Муммол ужинал в своем собственном доме, кто-то из его двора посетовал на то, что ребенок, который был ему так дорог, недавно умер от дизентерии.

Префект ответил: «Я всегда держу при себе особую траву, мною лично открытую, и, если кто-либо, кто заболевает дизентерией, выпьет приготовленный из нее отвар, он тотчас поправится, как бы тяжело он ни был болен». О его словах доложили королеве Фредегунде, и та впала в ярость.

Она велела схватить нескольких домохозяек, проживавших по соседству, их подвергли пыткам и бичеванию, принудив дать показания. Они признались и в том, что являются ведьмами, и в том, что повинны во многих смертях. Затем добавили нечто уже совсем несуразное: «Мы пожертвовали твоим сыном, чтобы спасти жизнь Муммолу».

Затем Фредегунда велела подвергнуть несчастных самой жестокой казни: одним отрубить головы, других сжечь живьем, а остальных колесовать, переломав кости. Затем она отправилась к королю Хильперику, чтобы провести с ним некоторое время в их замке в Компьене. Во время своего пребывания там она открыла ему все, что ей наговорили о префекте Муммоле.

Хильперик тотчас послал своих людей лично захватить Муммола, его допросили, заковали в цепи и подвергли пытке. Затем его руки связали за спиной, подвесили на дыбе и допросили по поводу чародеек. Он отрицал, что был знаком хоть с одной из них. Он признался лишь в том, что брал у этих женщин мази и зелья, за которые получал благодарность короля и королевы.

Когда его спустили вниз, он подозвал к себе одного из своих палачей и сказал ему: «Передайте королю, моему господину, что то, что вы делаете, вовсе не вызывает у меня боли». Услышав это, король заявил: «Остается только поверить в то, что он – колдун, если наше наказание не причиняет ему страданий».

Тогда Муммола снова растянули на дыбе и потом подвергли ужасной порке, до тех пор пока палачи не устали. Потом под ногти рук и ног вогнали иголки. Так продолжалось в течение некоторого времени, когда же собрались отсечь ему голову, королева даровала Муммолу жизнь, после чего последовало большее унижение, чем сама смерть. Всю его собственность отобрали, самого его поместили на телегу и отправили в Бордо, его родной город. По пути у него случился удар, ему хватило сил добраться до места назначения, но он умер вскоре после прибытия.

После этого королева собрала все, что принадлежало ее умершему сыну, и сожгла это, все его одежды, некоторые из них были сделаны из шелковых тканей, другие сшиты из меха, а также другие принадлежавшие ему вещи, все, что нашла. Рассказывают, что собранное составило четыре телеги. Все золотые и серебряные предметы переплавили, так что не осталось ничего, что бы напоминало о том, как она оплакивала своего мальчика.
36. Этерия, епископа Лизье, о котором я уже рассказывал вам, изгнали из епархии и затем восстановили при следующих обстоятельствах. В городе Ле-Мане жил некий священник, любитель удовольствий, хорошей еды и плотских наслаждений, а также женщин, замешанный в прелюбодеяниях и других безнравственных поступках.

Там же проживала в те времена женщина, с которой он постоянно сожительствовал. Он убедил ее коротко постричь волосы, одел ее как мужчину и отправился вместе с ней в другой город, полагая, что, если окажется среди незнакомых людей, никто не заподозрит его в аморальности. Она была свободнорожденной и происходила из добропорядочной семьи.

Прошло много времени, но наконец ее родственники поняли, что произошло, и решили отомстить за бесчестье, нанесенное их семье. Они набросились на священника, связали его и бросили в тюрьму. Женщину же сожгли заживо (по германскому обычаю. – Ред. ). Однако их стремление добиться выгоды оказалось настолько неодолимым, что они даже попытались продать священника за выкуп, полагая, что найдется тот, кто захочет заплатить за него, чтобы освободить. Когда им не удалось это, они решили его убить. Известия об этом дошли до Этерия. Движимый состраданием, тот уплатил двадцать золотых, стремясь спасти священника от неминуемой смерти.

Вернувшись в мир, священник внушил Этерию, что он необычайно силен в гуманитарных науках. Он пообещал своему епископу, что если тот доверит его заботам учеников, то сделает все от него зависящее, чтобы дать им хорошие знания в области гуманитарных наук. Тот с восторгом принял его предложение.

Собрав мальчиков из Лизье, Этерий отдал их священнику, чтобы он смог обучать их, ибо городские жители высоко ценили образование, даваемое им. Епископ подарил ему надел земли с виноградником, его часто приглашали в дома родителей его учеников.

Он начал забывать о своих прежних дурных поступках, но, как некая собака, которая вернулась к своей блевотине, начал заигрывать с матерью одного из своих мальчиков, но она оказалась добродетельной женщиной и рассказала своему мужу о его намерениях. Собрались другие члены семьи, выдвинули серьезные обвинения против священника, хотели его убить.

Снова движимый состраданием, поскольку теперь священник находился на свободе, Этерий только пожурил его и затем восстановил в должности. Теперь же священник настолько укоренился в своих дурных наклонностях, что не осталось никакой надежды, что он станет себя вести иначе.

В его поведении наблюдались перемены, вскоре он начал ненавидеть того, кто дважды спас его от смерти. Он сговорился с архидьяконом Лизье, и вместе они замыслили убить своего епископа, священник даже бесстыдно замыслил себя в качестве его преемника.

Им даже удалось найти клирика, согласившегося ударить Этерия по голове топором. Сами они продолжали строить козни, перешептываясь по углам, входя в тайные сговоры и обещая награду в том случае, если Этерий умрет, а священник займет его место. Своей милостью Господь воспрепятствовал, чтобы столь подлый план осуществился, с помощью своей бесконечной любви Он быстро заблокировал жестокий замысел этих безнравственных людей.

Однажды Этерий находился в поле вместе со своими сельскохозяйственными рабочими, занятыми пахотой. Клирик, о котором я вам говорил, упорно следовал по его стопам, держа свой топор в руке. Совершенно не представляя себе, что он собирается сделать, Этерий наконец спросил у него: «Почему ты преследуешь меня повсюду и держишь наготове топор?»

Клирик запаниковал, бросился ниц перед епископом и признался во всем. «Не беспокойся, добродетельный епископ, – пробормотал он. – Ты должен узнать, что меня прислали архидьякон и твой школьный учитель, чтобы я убил тебя этим топором. Я несколько раз хотел сделать это, но, едва я поднимал свою правую руку и собирался нанести удар, мои глаза заволакивало пеленой, в ушах начинало звенеть, я дрожал и трясся.

Мои руки не могли ничего удержать, и я не смог осуществить затеянное, но, когда я опускал руки, со мной все было в порядке. Я пришел к выводу, что Господь на твоей стороне и я бессилен причинить тебе какой-либо вред». Услышав все это, Этерий заплакал. Он поклялся клирику сохранить все в тайне и затем отправился домой ужинать. После еды он прилег ненадолго на своей кровати. Вокруг его собственной постели располагались кровати его священников.

Заговорщики поняли, что их дорогой клирик не смог выполнить их замысел, и начали строить новые планы, чтобы осуществить свой замысел самостоятельно, без всякой помощи с его стороны. Так они разработали новый план, как уничтожить Этерия или, по крайней мере, выдвинуть против него новое обвинение, которое оказалось бы насколько бесспорным, что ему пришлось бы покинуть свой пост епископа.

Примерно в полночь, когда все глубоко заснули, они ворвались в спальню епископа и начали кричать так громко, как только могли, что видели, как из двери выходила женщина. Они попытались поймать ее, но ей удалось скрыться. Только дьявол мог надоумить их выдвинуть подобное обвинение против епископа, поскольку ему было почти семьдесят лет!

Явно не дав себе труда задуматься о том, что делают, они призвали того же самого клирика, что помогал им ранее. Вот как получилось, что епископа сковали цепями руки того самого священника, чью шею он уже несколько раз спасал. Затем Этерия поместили в темницу под усиленной охраной, а заключил его под стражу тот самый человек, которого Этерий не раз спасал от заключения.

Когда же Этерий увидел, что его враги превосходят его своей численностью и его надежно заковали в цепи, он расплакался и начать просить Господа нашего о помощи. Когда тюремная стража уснула, то с помощью Господа оковы чудесным образом распались, и епископ освободился.

Он, безгрешный, тот, кто так часто освобождал греховных, теперь спасся из темницы, ему удалось проскользнуть незамеченным, и он направился в царство короля Гунтрамна. Как только он исчез, заговорщики, теперь ничем не удерживаемые, ринулись к королю Хильперику, чтобы попросить у него епископство.

Они обвинили Этерия во всех мыслимых и немыслимых грехах, завершив следующим обвинением: «Ты можешь увидеть, что мы правы, на основании того факта, самый славный из всех правителей, что, опасаясь за свою жизнь, он бежал в царство твоего брата, осознавая тяжесть совершенных им преступлений». Но Хильперик не поверил им и велел отправиться обратно в Лизье.

Тем временем, потеряв своего пастыря, горожане впали в уныние. Они были совершенно уверены в том, что случившееся стало результатом зависти и жадности. Применив силу по отношению к архидьякону и священнику, его собрату по заговору, они устроили им хорошую порку. Затем они обратились к королю Хильперику, чтобы тот выслал к ним обратно их епископа.

Король отправил представителей к своему брату, заявляя, что никогда не находил ничего, что заставило бы его жаловаться на поведение Этерия. Поэтому король Гунтрамн, проявляя, как всегда, свой добрый нрав и скорый на проявление жалости, одарил епископа подарками. Одновременно он написал письмо всем епископам своего собственного королевства, веля им ради любви к Господу сделать все, что они могут, для Этерия, находящегося в ссылке.

Этерий оставался в их городах, переходя из одного в другой, ему подарили такое количество ценных вещей, что он с трудом мог унести домой все, что получил. Так исполнились слова апостола: «Притом знаем, что любящим Бога, призванным по Его изволению, все содействует ко благу» (Рим., 8: 28).

Из своих странствий Этерий вернулся богатым человеком, сильно увеличив свое состояние. Наконец, когда он добрался до своего города, народ встретил его с большими почестями. Все плакали от радости и возносили к Господу слова благодарности за то, что Он в конце концов вернул обратно в церковь их достойного епископа.
37. Королева Брунгильда призвала ко двору Лупенция, аббата церкви Святого Мученика Привата в Жаволе. Говорят, что Иннокентий, граф того города, обвинил его в клевете на королеву. Обсудив его дело, признали, что он невиновен, и велели ему отправляться домой.

Во время возвращения граф Иннокентий схватил его и силой привез в поместье Понтион, где обращался с ним заслуживающим сожаления способом. Затем Лупенцию разрешили уйти. Когда он продолжил свой путь, то разбил свой шатер на берегу реки Эны, и там его враг снова напал на него, грубо схватил его, отрубил ему голову, положил ее в мешок, утяжелил его камнями и бросил в воду, а тело с привязанным к нему камнем утопил в омуте.

Спустя несколько дней, когда тело обнаружили какие-то пастухи, они вытащили его из реки и собрались похоронить. Когда они готовились к похоронам, не зная, кто это был, поскольку, как ни искали, не могли найти голову, неожиданно появился орел, добывавший рыбу, вытащил мешок со дна реки и бросил его на берегу.

Изумившиеся пастухи застыли на месте. Они подобрали мешок, удивляясь, что там могло быть, и нашли голову, принадлежавшую телу. Так их вместе и похоронили. Рассказывают, что и сегодня над могилой Лупенция сияет небесный свет, и если больной искренне помолится там, то обязательно выздоровеет.
38. Умер Феодосий, епископ Родеза, преемник святого Далмация. Раздоры и скандалы, столкновения из-за епископства достигли в этой епархии такой остроты, что привели к потере священных сосудов и самых значимых предметов. Священника Трансобада изгнали и избрали епископом графа города Жаволя Иннокентия, поддерживаемого королевой Брунгильдой.

Как только его избрали епископом, он начал преследовать Урсицина, епископа Каора (Кагора), утверждая, что тот захватил ряд приходов, принадлежавших епархии Родеза. Споры между ними продлились несколько лет, так что столичный епископ собрал совет епископов в Клермоне. Там вынесли решение, что Урсицин сохранит за собой владение приходами, поскольку они никогда не принадлежали Родезу. Так и поступили.
39. Умер Ремигий, епископ Буржа. После его смерти огонь уничтожил большую часть города. Кварталы, что уцелели после нападения врага, теперь погибли в пламени. Епископом был избран Сульпиций, пользовавшийся поддержкой короля Гунтрамна. Многие пытались подкупить короля подарками, чтобы заполучить освободившийся престол.

Гунтрамн отвечал просителям следующее: «Не в моем обычае, с тех пор как я стал королем, выставлять епископство на продажу, и сами вы не должны думать о том, что сможете купить его с помощью взятки. Я не намерен навлекать на себя позор, приняв позорные тридцать сребреников, не хочу, чтобы меня сравнивали с Симоном волхвом. Как явно хочет того Господь, Сульпиций станет вашим епископом».

Его возвели в сан, а затем избрали епископом. Сульпиций был благородного происхождения, происходил из одной из видных сенаторских семей Галлии, слыл необычайно сведущим в гуманитарных науках и был не менее известным поэтом. Именно он собрал тот совет, о котором я вам уже говорил, чтобы вынести решение, связанное с приходами, принадлежавшими Каору.
40. Из Испании прибыл представитель по имени Оппила, привезший множество подарков Хильперику. Леовигильд, король Испании, опасался, что Хильдеберт может выступить против него, чтобы отомстить за оскорбление, нанесенное его сестре Ингунде. Леовигильд схватил своего сына Герменегильда, женатого на сестре Хильдеберта¹⁶⁵, и заключил его в тюрьму, оставив его жену на милость греков (т. е. Восточной Римской империи. – Ред. ). Посол прибыл в Тур в субботу накануне Пасхи, и я спросил его, является ли он верующим. Тот ответил, что верит в то, во что верят все католики (ортодоксы. – Ред. ).

Поэтому он препроводил меня в собор и присутствовал на мессе. Однако не облобызался с нашими, равно как не принял причастие. Стало совершенно ясно, что он лгал, заявляя, что был католиком. Я пригласил его отужинать с нами, и он пришел.

Я снова попросил его сказать, во что он верит. Тот ответил: «Я верю в Отца, Сына и Святого Духа, что они равны по силе». Вот что я ответил: «Если ты действительно веришь во все это, почему ты отказался причаститься с нами?» – «Я сделал это, – ответил он, – потому что вы неправильно используете слова. Мы следуем за святым Павлом и говорим: «Славься, Господь Отец, через Сына». Вы же говорите: «Слава Отцу и Сыну и Святому Духу».

Основные церковные авторитеты учат, что Отец открылся миру через Сына, как сам святой Павел говорит: «Царю же веков нетленному, невидимому, единому премудрому Богу честь и слава во веки веков» (1 Тим., 1: 17).

«Каждому католику известно, – отвечал я, – что Отец был возвещен через Сына, но и Сын объявил об Отце в этом мире через Его чудеса, и показал, что и Он является Богом.

Господу Отцу надобно было послать Своего Сына на землю, чтобы явить Бога, когда мир отказался верить пророкам, Отцам Церкви и самому дарителю закона. Тогда Отец решил, что пусть они поверят Сыну. Следовательно, необходимо ради славы воздать Господу в Его ипостасях.

Вот почему мы говорим: «Славим Господа, Отца, пославшего Сына, слава Господу Сыну, кровию своею искупившему мир, слава Святому Духу, освятившему искупленного человека». Когда ты говоришь: «Слава Отцу через Сына», ты отнимаешь славу у Сына, как будто Он не равен Отцу в славе, потому что Он возвестил миру об Отце.

Как я говорил, Сын возвестил миру об Отце, но многие не поверили, как говорил Иоанн Евангелист: «Пришел к своим, и свои Его не приняли. А тем, которые приняли Его, верующим во имя Его, дал власть быть чадами Божиими» (Ин., 1: 11—12). Заметьте, что вы относитесь к тем, кто оказывается несправедливым по отношению к апостолу Павлу и кто действительно не понимает его учения вовсе, хотя замечу, как деликатно он говорит в соответствии с интеллектуальным уровнем того человека, к которому обращается, и как никогда не просит слишком много ни у кого.

Некоторым он говорит: «Я питал вас молоком, а не твердою пищею, ибо вы были еще не в силах, да и теперь не в силах» (1 Кор., 3: 2). Но: «Твердая же пища свойственна совершенным, у которых чувства навыком приучены к различению добра и зла» (Евр., 5: 14).

Другим же он говорил: «Ибо я рассудил быть у вас не знающим ничего, кроме Иисуса Христа, и притом распятого (1 Кор., 2: 2). И что из этого извлечете вы, еретики? Потому что Павел молился только распятому Христу, вы отказываетесь поверить, что Христос воскрес из мертвых? Посмотрите, насколько Павел был осторожен, как он умен и что он говорил тем, которых следовало укреплять в их вере: «Если же и знали Христа по плоти, то ныне уже не знаем» (2 Кор., 5: 16).

Вы, кто осуждает святого Петра, отрицаете и то, что когда-либо распяли Христа. Прошу тебя оставить эти ложные идеи и прислушаться к более подходящему совету. Промой от слепоты свои глаза, узрей истинное откровение учения апостола.

Чтобы люди понимали его, Павел использовал простые слова, стремясь донести до них главные истины веры. Повсюду он говорил: «Для всех я сделался всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых» (1 Кор., 9: 22). Разве смертные не умертвили Сына, которого сам Отец благословил с Небес, причем не один раз, а целых три раза?

Услышь слова, которые Он произнес с Небес, когда спустился Святой Дух и сын был крещен руками Иоанна: «Сей есть Сын Мой Возлюбленный, в Котором Мое благоволение» (Мф., 3: 17). Если твои глаза насколько закрыты, что ты не можешь слышать этих слов, поверь тем словам, которые апостолы слышали из его уст, когда Иисус преобразился и разговаривал с Моисеем и Илией, и Отец говорил из яркого облака: «Сей есть Сын Мой Возлюбленный, в Котором мое благоволение; Его слушайте» (Мф., 17: 5).

На все мои доводы еретик отвечал: «В тех отрывках, что вы цитировали, Отец ничего не говорит о славе Сына. Он лишь являет Его как Своего Сына».

«Если ты именно так истолковал мои слова, – ответил я, – приведу тебе другое свидетельство, в котором Отец славит Сына.

Когда наш Господь пришел к Его страстям, Он сказал Своему Отцу: «Отче! Пришел час: прославь Сына Твоего, да и Сын Твой прославит Тебя» (Ин., 17: 1) Что же отвечает тогда Отец с Небес. Разве он не говорит: «И прославил и еще прославлю» (Ин., 12: 28).

Ты видишь, что Отец славит Своего Сына Своим собственным голосом. Разве ты намереваешься отвести Славу от Него? Ты не сможешь этого сделать, даже если захочешь. Прислушайся к самому святому Павлу или, скорее, к Христу, говорящему устами святого Павла, ты, собирающийся порицать апостола: «И всякий язык исповедал, что Господь Иисус Христос в славу Бога Отца» (Фил., 2: 11).

Если Он теперь разделяет славу Отца и если Он теперь ныне славится, как и сам Отец, как же ты можешь столь непочтительно к Нему относиться и не почитать Его? Почему Он не должен почитаться людьми, когда Он в равной степени правит на небесах вместе со Своим Отцом. Вот почему мы признаем, что Христос, Сын Господа, и является самим Господом, вот почему поскольку Господь един, то и слава одна».

Больше нам было ничего сказать друг другу, наш спор подошел к концу. Оппила отправился к королю Хильперику, передал подарки, посланные королем Испании, и отправился домой.
41. Услышав, что его брат Гунтрамн заключил мир с его племянником Хильдебертом и они собираются отнять обратно города, занятые им силой, Хильперик отступил в Камбре со всеми своими сокровищами, унося с собой все, что мог перевезти. Одновременно он отправил представителей к герцогам и графам городов, велев им укрепить стены крепостей и укрыться в них, вместе со своей собственностью, женами и детьми. Если же возникнет нужда, они должны оказать стойкое сопротивление и помешать врагу причинить какой-либо вред. «В том случае, если вам нанесут ущерб, – добавил он, – вас вознаградят самым щедрым образом, когда я приду, чтобы отомстить». Король никак не мог уяснить, что победа зависит от воли Господа.

Он несколько раз велел своей армии выступать, но не позволял ей пересекать собственную границу. В это время у Хильперика родился сын. Он распорядился доставить мальчика в усадьбу в Витри, ибо опасался, что если он появится на глазах у народа, то ему могут навредить, а то и вызвать смерть (колдовством. – Ред. ).
42. Затем король Хильдеберт пошел в Италию. Услышав об этом, лангобарды подчинились его власти, поскольку боялись, что его войска уничтожат их. Они преподнесли ему множество подарков и пообещали оставаться его преданными вассалами. Достигнув всего, что хотел, Хильдеберт вернулся в Галлию.

Немного позже он снова собрал армию, намереваясь вторгнуться в Испанию, но так и не сделал этого. Несколько лет тому назад король получил пятьдесят тысяч золотых от императора Маврикия, пообещав избавить Италию от лангобардов. Узнав, что Хильперик заключил с ними мир, Маврикий потребовал вернуть ему деньги, но Хильперик настолько уверовал в свою силу, что даже не счел нужным ответить императору.
43. Необычайные события случились в Галисии. Чтобы рассказать о них, вернусь к самому началу. Как я уже писал, Герменегильд поссорился со своим отцом и вместе с женой укрылся в одном из испанских городов, опираясь на поддержку императора и Мира, короля Галисии.

Узнав, что его отец идет со своим войском, он решил противостоять наступлению и даже убить собственного отца, если возникнет на то необходимость. Несчастный принц не понимал, что суд Господа неотвратим и Он воздаст каждому, кто замышляет подобные планы в отношении собственного отца, даже если тот является еретиком.

Правда, принц считал, что поступает так из лучших побуждений. Затем он собрал триста вооруженных людей из многих тысяч, находившихся под его командой, и разместил их внутри крепости Осера, где источник в церкви проистекает по воле Божьей. Он подумал, что внезапное нападение потрясет его отца, его решимость ослабнет, и тогда основным силам войск Герменегильда, многочисленным, но не очень хорошо обученным, будет сопутствовать удача.

Когда же король Леовигильд узнал об этих планах, он стал колебаться, как же ему лучше всего поступить. «Если сразу я нападу на них всей своей армией, – говорил он, – то моя сильная пехота сильно пострадает от копий противника. Если, с другой стороны, я введу в бой небольшой отряд, то я не смогу противостоять противнику благодаря его численному превосходству». В конце концов король выступил со всей армией, напал на крепость и, разгромив гарнизон, сжег ее дотла, о чем я уже рассказывал в предыдущей главе.

Однако, одержав победу, Леовигильд увидел, что король Мир стоит напротив со своим войском. Окружив войска Мира, Леовигильд заставил его поклясться в верности. Они обменялись подарками и разошлись восвояси. Вернувшись домой, Мир сразу же заболел и вскоре умер, ибо его здоровье было подорвано гнилой водой и нездоровым воздухом Испании. После его смерти трон занял его сын Еврих, подтвердивший договор с Леовигильдом. Он принес такую же клятву и стал править Галисией.

В тот же самый год его родственник Андика, помолвленный с его сестрой, привел войско против Евриха. Он захватил его в плен и принудил постричься, сначала посвятил его в дьяконы и затем сделал священником. Затем Андика женился на вдове своего тестя и захватил власть в Галисии.

Леовигильд пленил своего сына Герменегильда и перевез пленника в Толедо, а позже изгнал его. Но Леовигильд не смог заставить греков выдать жену Герменегильда.¹⁶⁶
44. Саранча из окрестностей Толедо в течение пяти долгих лет продолжала перемещаться вперед по главной дороге и достигла соседней провинции. Стая саранчи покрыла территорию в пятьдесят миль длиной и в сотню миль шириной.

В тот же самый год множество странных знамений случились в Галлии, жители которой претерпевали немыслимые страдания. Вокруг солнца появился огромный круг из множества цветов, похожих на те, что доводилось видеть, когда после дождя появлялась радуга. Морозы повредили виноградники, нанеся серьезный урон, затем разразилась страшная буря с градом, погубившая виноградники и поля. То, что осталось после града, погибло после свирепой засухи. Некоторые растения дали немного ягод, на других не выросло ничего.

Люди настолько гневались на Господа, что оставляли ворота виноградников открытыми и вводили на них скот и лошадей. Страдая, они сами призывали свою гибель, крича: «Нам все равно, пусть даже эти виноградники никогда больше не принесут урожая!» Плодовые деревья принесли урожай яблок в июле, а второй урожай случился в сентябре. Одна эпидемия за другой убивала стада, и продолжалось это до тех пор, пока в Галлии практически не осталось скота.
45. В сентябре¹⁶⁷ прибыло многочисленное посольство от вестготов (т. е. Испании. – Ред. ), чтобы увидеть короля Хильперика, снова занявшего резиденцию в Париже. Тогда он повелел, чтобы собрали большое количество семей крепостных из различных королевских поместий и перевезли туда в повозках. Люди горько плакали и отказывались ехать. Он велел их тщательно охранять и готовиться к тому дню, когда отправит их в Испанию вместе со своей дочерью Ригунтой.

Рассказывают, что несколько крепостных повесились в своих родных местах, опасаясь того, что их увезут из дорогих и близких им мест. Сыновей отрывали от отцов, матерей разъединяли с дочерьми. Со стонами и проклятиями они расставались. Плач в Париже можно сравнить только с плачем египетским (когда в ходе последней, десятой «египетской казни» (смерть всех первенцев в египетских семьях) по всему Египту стоял стон и плач. – Ред. ).

Люди же знатного происхождения (из тех, кого насильственно заставляли эмигрировать) составляли завещания, отдавая свою собственность церквам и ставя условием, что, как только станет известно, что принцесса добралась до Испании, их завещания вступали в силу, как будто они действительно умерли и были погребены.

Тем временем послы от короля Хильдеберта прибыли в Париж, чтобы предупредить короля Хильперика ничего не вывозить из городов, которые тот забрал из-под власти своего брата, и прося не касаться ни слуг, ни лошадей, ни быков, ни вещей.

Рассказывают, что одного из послов тайно убили, но никто не знал, кто это сделал, хотя подозрение пало на короля. Хильперик пообещал, что никого не будет трогать. Он пригласил знатных франков и многих других своих подданных отпраздновать помолвку своей дочери. Затем он передал дочь послам вестготов, обеспечив огромным приданым.

Ее мать добавила множество золотых и серебряных вещей, а также большое количество прекрасной одежды. Увидев это, король Хильперик подумал, что у него совсем ничего не осталось. Осознав, что он огорчился, королева Фредегунда повернулась к франкам и заявила: «Не думайте, люди, что хоть что-нибудь из этого относится к сокровищам, собранным вашими первыми королями.

Все, что видите, принадлежит мне. Ваш самый прославленный король проявил ко мне необычайную щедрость, но я взяла практически все из собственных накоплений, из поместий, дарованных мне, и из доходов и налогов. Из государственной сокровищницы я не взяла ничего». Услышав это, король успокоился.

Собралось такое огромное количество добра, что золотыми, серебряными и другими драгоценными вещами наполнили пятьдесят повозок. Сами франки также привезли свадебные подарки, золото, серебро, лошадей и одежду, каждый сделал подарки в соответствии со своими возможностями. Наконец пришел день прощания с принцессой. Расставаясь со своими родителями, она не могла удержать слез, струившихся по ее щекам. Когда она проезжала через городские ворота, одна из осей ее телеги сломалась. «Несчастливый знак!» – пробормотали жители, но некоторые сочли его хорошим предзнаменованием будущего.

Покинув Париж, Ригунта велела, чтобы ее палатки закрепили восьмью жерновами. Той же ночью пятьдесят человек из ее свиты украли сотню лучших лошадей вместе с их золотыми уздечками и двумя огромными подносами и пустились бежать к королю Хильдеберту. По пути следования любой, кому удавалось ускользнуть, забирал с собой все, что мог унести. Вдоль дороги разместили огромное количество припасов за счет тех городов, по которым они проезжали.

Король распорядился, чтобы провизию не брали из общественных запасов, а все необходимое отнимали у бедных жителей. Хильперик подозревал, что его брат (т. е. Гунтрамн. – Ред. ) или племянник (Хильдеберт II. – Ред. ) могли устроить засаду для его дочери, потому распорядился, чтобы ее сопровождало войско. С ней также отправились многие представители знати: герцог Бобон, сын Муммолена, и его жена как подружка невесты.

Поехали также Домигизил, Ансовальд и майордом Ваддон, одно время бывший графом Сента. Было также более четырех тысяч простых людей. Все другие герцоги и управляющие, что отправились вместе с Ригунтой, вернулись обратно от Пуатье. Но те, кого я упомянул, должны были завершить путешествие, и они спешили, как только могли.

По пути они грабили и воровали сверх всякой меры, обирали дома бедняков, разоряли виноградники, срубая целиком лозы вместе с висевшим на них виноградом, и забирали с собой все, что могли забрать, опустошая земли вдоль дорог, по которым они проходили, – в точности как говорится в Книге пророка Иоиля: «Оставшееся от гусеницы ела саранча, оставшееся от саранчи ели черви, а оставшееся от червей доели жуки» (Иоил., 1: 4).

На самом деле то, что происходило, напоминало прошедший ураган, сопровождавшийся выпадением инея, и состояние после засухи, выжигавшей то, что осталось после огромной бури. Так и эта орда унесла с собой то, что осталось после засухи.
46. Пока все эти люди следовали по своему пути со всем награбленным, Хильперик, этот Нерон и Ирод нашего времени в одном лице, отправился в свое поместье Шель, находившееся примерно в дюжине миль от Парижа. Там он проводил свое время на охоте.

Однажды, когда он возвращался с охоты, как раз начало смеркаться, он начал спускаться с лошади, опираясь одной рукой на плечо слуги. Тут вперед выступил человек, ударил его ножом под мышку и затем нанес второй удар в живот. Тотчас из его рта потоком хлынула кровь, а затем она полилась и из зияющей раны, – так наступил конец этого безнравственного человека.¹⁶⁸

То зло, какое нанес Хильперик, отражено в этой книге. Он разграбил и сжег многие области, и не один раз. Причем он вовсе не раскаивался в содеянном, но скорее торжествовал, как и Нерон прошлых времен, читавший стихи из трагедии, пока полыхал его дворец. Он часто выдвигал несправедливые обвинения против своих подданных, преследуя только одну цель – отобрать их собственность.

В его дни священнослужителей редко выбирали епископами, он был чревоугодником, всем правил его желудок. Хильперик был убежден и часто хвастался, что нет никого умнее, чем он. Он написал две книги, подражая Седулию, но его стихи были так несовершенны, что никто не мог выносить их. Он в этих стихах ставил длинные слоги вместо кратких и короткие – вместо длинных, не понимая, что делает. Он составил несколько секвенций для мессы, несколько коротких пьес и гимнов, но ими было невозможно пользоваться.

Он ненавидел бедных и все, что с ними связано. Он никогда не прекращал своих выпадов против тех, кто служил нашему Господу, и, когда он находился среди своих близких друзей, епископы оказывались постоянным объектом его насмешек и издевок. Одних он обвинял в легкомыслии, других в гордыне, третьих в неумеренности и четвертых в роскоши.

Каким же пустоголовым казался ему епископ, каким тщеславным! Сильнее всего король ненавидел церковь. Постоянно доводилось слышать: «Моя сокровищница всегда пуста. Все наше богатство попало в руки церкви. Вся власть только у епископов. Никто не уважает меня как короля, все почитают только своих епископов в своих городах».

Такое настроение привело к тому, что он приобрел привычку разрывать завещания, в которых собственность завещалась епископам. Он попирал королевские указы собственного отца, полагая, что в живых не осталось никого, кто бы проследил за их выполнением.

Невозможно даже назвать какой-либо порок или оргию, каким бы не предавался этот человек. Он всегда придумывал новые способы мучений для своих подданных. Не имело никакого значения, оказывались ли они виновными в том преступлении или ином, он велел выкалывать им глаза.

В предписаниях судьям он всегда добавлял предложение: «Если кто-либо нарушит мои распоряжения, его следует наказать, выколов у него глаза». Сам он не печалился ни о ком, разве что если кто-то был ему нужен, соответственно, никто не любил и его. Когда пришло его время умереть, все покинули его.

Только епископ Санлиса Маллульф, уже в течение трех дней живший в шатре и напрасно ожидавший аудиенции в Шеле, пришел, когда услышал об убийстве Хильперика. Он омыл тело и одел его в более подобающие одежды. Затем провел ночь около него, распевая псалмы, потом перенес тело на речное судно и поспешил в церковь Святого Винценция¹⁶⁹, расположенную в Париже. Тем временем королева Фредегунда оставалась совсем одна в соборе.