фп. Нерсесянц Владик. Философия права. Учебник для вузов - royallib.. Институт государства и права Российской академии наук Академический правовой университет

• Название: Институт государства и права Российской академии наук Академический правовой университет
• Дата: 02.01.2021
• Размер: 1.94 Mb.
• Имя файла: Нерсесянц Владик. Философия права. Учебник для вузов - royallib..rtf
• Тип: Учебник; #165553
• страница: 19 из 71

4. Право как меновое отношение: некролог о праве

Для большинства советских марксистских авторов послереволюционного времени классовый подход к праву означал признание наличия т. и. "пролетарского права". Такое представление, сформировавшееся в условиях "военного коммунизма", получило широкое распространение уже к началу 20-х годов. Вынужденное допущение при нэпе ряда положений буржуазного права наглядно продемонстрировало неправовой характер "пролетарского права". Однако его приверженцы проигнорировали этот опыт и, оставаясь в принципе на прежних позициях, ограничились лишь отдельными уточнениями и коррективами своих взглядов со ссылкой на временный характер нэповского отступления в сторону буржуазных экономических и правовых отношений и на неизбежность нового наступления в социалистическом направлении.

И в целом следует признать, что эта ориентация на "совершенно новое" (по сути дела — неправовое, насильственно-приказное, классово-диктаторское, партийно-политическое) "пролетарское право" пережила период нэпа и в дальнейшем (со второй половины 30-х годов) легла в основу общеобязательных представлений о "социалистическом праве" как праве пролетарском по своей классовой сущности.

По-другому классовый подход к праву был реализован в трудах КБ. Пашуканиса и прежде всего в его книге "Общая теория права и марксизм. Опыт критики основных юридических понятий" (I издание — 1924 г., II — 1926 г., третье — 1927 г.)²⁰⁴. В этой и других своих работах он ориентировался по преимуществу на представления о праве (т. е. главным образом — о буржуазном праве), имеющиеся в "Капитале" и "Критике Готской программы" Маркса, "Анти-Дюринге" Энгельса, "Государстве и революции" Ленина. Для Пашуканиса, как и для Маркса, Энгельса и Ленина, буржуазное право — это исторически наиболее развитый, последний тип права, после которого невозможен какой-либо новый тип права, какое-то новое, послебуржуазное право. С этих позиций он отвергает возможность "пролетарского права".

Пролетариат, согласно Пашуканису, может по необходимости лишь использовать в переходный период для своих классовых интересов буржуазное право, пока не отпадает надобность в этом. В процессе такого пролетарского использования буржуазного права оно и отомрет. "Итак, — писал Пашуканис в середине 20-х годов, — следует иметь в виду, что мораль, право и государство суть формы буржуазного общества. Если пролетариат вынужден ими пользоваться, то это вовсе не означает возможности дальнейшего развития этих форм в сторону наполнения их социалистическим содержанием. Они не способны вместить это содержание и должны будут отмирать по мере его реализации. Но тем не менее в настоящую переходную эпоху пролетариат необходимо должен использовать в своем классовом интересе эти унаследованные от буржуазного общества формы и тем самым исчерпать их до конца"²⁰⁵.

Поскольку Пашуканис свободен от иллюзий о возможности "пролетарского права" и действительное право для него это буржуазное право (с объективно необходимыми предпосылками, специфическими свойствами, особенностями и т. д.), его критика права, его антиправовая позиция, его установки на коммунистическое преодоление права как остаточного буржуазного феномена носят — в общем русле послереволюционного марксизма и ленинизма — теоретически более осмысленный и последовательный характер, чем у многих других марксистских авторов и прежде всего сторонников концепции т. и. "пролетарского права". В отличие от защитников в принципе невозможного, несуществующего, иллюзорного "пролетарского права" (т. е. сторонников "права", хотя и мнимого, но "пролетарского") Пашуканис — ортодоксальный (в духе марксизма и коммунизма) противник всякого права, права вообще как обреченного на отмирание буржуазного явления. Его правовой нигилизм носит принципиальный характер и является теоретическим следствием разделяемых им идей и положений марксистского учения о переходе от капитализма к коммунизму. Применительно новым условиям Пашуканис по существу лишь повторяет, обосновывает и развивает то, что до революции было уже сказано Maрксом, Энгельсом и Лениным.

И по перипетиям правовой теории Пашуканиса, ее месту роли в контексте советской юриспруденции, отношению к ней стороны других авторов и направлений можно судить и о качеств марксистского прогноза относительно судеб права после пролетарской революции.

В силу негативного отношения к праву теория права для Пашуканиса — это марксистская критика основных юридических понятий как мистификаций буржуазной идеологии. В теории права Пашуканис повторяет критический подход, примененный Maрксом в экономической теории. И по аналогии с подзаголовком "Капитала" ("К критике политической экономии") "Общая теория права и марксизм" имеет схожее пояснение: "Опыт критики основных юридических понятий". Параметры прогнозируемого коммунизма (экономические, государственные, правовые, моральные и т. д.) обоих случаях получаются из критики капитализма и состоят принципе из негативного материала — из коммунистического отрицания таких буржуазных институтов, норм и отношений, как собственность, рынок, товарно-денежные отношения, право, государство, мораль, свободный индивид, правосубъектность личности и т. д.

Поэтому из Марксовой критики в "Капитале" буржуазных экономических и правовых отношений (и выражающих их понятий и категорий), как и из развиваемой Пашуканисом марксистской критики буржуазного права и правовой теории, читатель, узнает не то, что будет при коммунизме, а то, чего не может и не должно быть при коммунизме. Что же касается каких-то утвердительных моментов коммунистического прогноза (о росте общественного богатства, об осуществлении принципа "от каждого по способности, каждому по потребности", всестороннее развитие личности и т. д.), то эти позитивные ожидания — в той мере, в какой они не оказываются на поверку лишь модифицированными и замаскированными отрицаниями соответствующих "буржуазных явлений" (как коллективизм — отрицанием личности, общественная собственность — отрицанием индивидуальной собственности на средства производства, принцип коммунизма — отрицанием формального, правового-равенства, диктатура пролетариата — отрицанием государственно-правовой формы организации и деятельности публичной власти и т. д.) — остаются плохо увязанными с более реальными и проще реализуемыми негативными характеристиками прогнозируемого строя грядущего всеобщего счастья.

Буржуазное общество — наиболее развитое частнособственническое, товаропроизводящее общество. В соответствии с этим и буржуазное право — наиболее развитое право. Отношение товаровладельцев и есть, согласно Пашуканису, то "социальное отношение sui generis, неизбежным отражением которого является форма права"²⁰⁶. Сближая форму права и форму товара, он генетически выводит право из меновых отношений товаровладельцев. В этой связи его теория права в литературе получила название меновой. Иногда ее именовали и как "трудовую теорию" (Стучка и др.), с чем сам Пашуканис был в принципе согласен, поскольку в его концепции "категории трудовой стоимости соответствует категория юридического субъекта"²⁰⁷.

Собственность, по Пашуканису, становится основой правовой формы отношений лишь как свобода распоряжения на рынке, а наиболее общим выражением этой свободы служит категория субъекта. "Поэтому, — пишет он, — одновременно с тем, как продукт труда приобретает свойство товара и становится носителем стоимости, человек приобретает свойство юридического субъекта и становится носителем права"²⁰⁸.

В условиях производства и обмена товаров отношения людей выступают, с одной стороны, как отношения вещей-товаров, с другой стороны — как отношения независимых и равных друг другу единиц, правовых субъектов (носителей субъективного права, субъектов права). "Товарный фетишизм, — отмечает Пашуканис, — восполняется правовым фетишизмом... Наряду с мистическим свойством стоимости появляется не менее загадочная вещь — право. Вместе с тем единое целостное отношение приобретает два основных абстрактных аспекта — экономический и юридический"²⁰⁹.

В акте товарного обмена, по Пашуканису, сосредоточены самые существенные моменты как для политической экономики, так и для права. Договор (соглашение независимых воль) является одним из центральных понятий в праве и входит в саму идею права в качестве ее составной части. "В развитии юридических категорий, — писал он, — способность к совершению меновых сделок есть лишь одно из конкретных проявлений общего свойства право- и дееспособности. Однако исторически именно меновая сделка дала субъекта как абстрактного носителя всех возможных правопритязаний. Только в условиях товарного хозяйства рождается абстрактная правовая форма, т. е. способность иметь право вообще отделяется от конкретных правопритязаний. Только постоянное перемещение прав, происходящее на рынке, создает идею неподвижного их носителя"²¹⁰.

Если генезис правовой формы, согласно Пашуканису, начинается в отношениях обмена, то наиболее полная реализация ее представлена в суде и судебном процессе. Развитие в обществе товарно-денежных отношений создает необходимые условия для утверждения правовой формы как в частных, так и в публичных отношениях. И только в таком обществе "политическая власть получает возможность противопоставить себя чисто экономической власти, которая отчетливее всего выступает как власть денег. Вместе с этим становится возможной и форма закона. Следовательно, для анализа основных определений права нет надобности исходить из понятия закона и пользоваться им как путеводной нитью, ибо само понятие закона (как веления политической власти) есть принадлежность такой стадии развития, где произошло и укрепилось разделение общества на гражданское и политическое и где, следовательно, уже реализовались основные моменты правовой формы"²¹¹.

В товарно-денежном обществе, особенно при капитализме, государство "реализует себя как безличная "общая воля", как "власть, права" и т. д., поскольку общество представляет собой рынок"²¹². Принуждение здесь должно выражать власть самого права, быть в интересах всех участников товарно-денежных отношений и правового общения, исходить от государства как "общей воли", абстрактно-всеобщего лица. Принуждение в таком обществе должно по необходимости протекать в правовой форме, а не представлять собой; акт простой целесообразности. "Оно должно выступать как принуждение, исходящее от некоторого абстрактного общего лица, как? принуждение, осуществляемое не в интересах того индивида, от которого оно исходит, — ибо каждый человек в товарном обществе — это эгоистический человек, — но в интересах всех участников правового общения"²¹³.

В качестве такого абстрактно всеобщего лица и выступает государство — публичная власть в условиях рыночного общества: Там, где действует категория стоимости и меновой стоимости, первичными являются товаровладельцы с их автономной волей, а порядок власти — нечто производное, вторичное и обусловленное. Функции государства как гаранта рынка определяются требованиями самого рынка. "Меновая стоимость перестает быть меновой стоимостью и товар перестает быть товаром, если меновая пропорция определяется авторитетом, расположенным вне имманентных законов рынка. Принуждение как приказание одного человека, обращенное к другому и подкрепленное силой, противоречит основной предпосылке общения товаровладельцев"²¹⁴.

Пашуканис подчеркивает, что именно благодаря появлению и \ развитию отношений, связанных с меновыми актами, т. е. Частными; отношениями, фактическое властвование (и в целом отношения классового господства и подчинения) приобретает отчетливый юридический характер публичности. И выступая в качестве гаранта меновых и вообще частных отношений, "власть становится общественной, публичной властью, властью, преследующей безличный интерес порядка"²¹⁵.

Здесь, по Пашуканису, находится ответ на вопрос о том, почему "господство класса не остается тем, что оно есть, т. е. фактическим подчинением одной части населения другой, но принимает форму официального государственного властвования", или, иначе говоря, "почему аппарат господствующего принуждения создается не как частный аппарат господствующего класса, но отделяется от последнего, принимает форму безличного, оторванного от общества аппарата публичной власти?"²¹⁶.

Классовое господство, подчеркивает Пашуканис, гораздо шире официального господства государственной власти. Наряду с прямым и непосредственным классовым господством в рыночном обществе вырастает косвенное, отраженное господство в виде официальной государственной власти как особой силы, отделившейся от общества.

Из этих и других аналогичных суждений Пашуканиса о государстве как о форме публичной власти (а не просто классовом подавлении или классовой политической власти) казалось бы следует, что государство — это правовая организация, поскольку в понятии публичной (государственной) власти присутствует (также и по признанию Пашуканиса) правовой аспект: ведь именно момент правового опосредования придает классовому политическому господству характер публичной (т. е. государственной, абстрактно всеобщей для общества в целом и всех его членов в отдельности) власти. Будучи последовательным в своем разграничении политической власти, с одной стороны, и публичной (государственной), с другой, Пашуканис должен был бы с позиций разделяемого им классового подхода к политике, власти, государству, праву и т. д. отметить, что классовое господство возможно как в форме политической власти (т. е. неправовым путем, в тех или иных формах прямого, внеправового классового подавления, диктатуры класса и т. д.), так и в форме публичной (государственной) власти (т. е. в правовой форме, в виде правового государства и т. д.). Иначе говоря, он должен был бы признать, что отнюдь не всякое классовое господство, не всякая классовая организация политической власти над обществом и его членами, а только правовая форма организации власти есть публичная власть, есть государство. В таком случае, как максимум, его классовый подход, логически говоря, позволял бы ему утверждать лишь следующее: государство (т. е. публично-правовая власть) тоже носит классовый характер, но эта классовость состоит не в классовом подавлении, не в классовой политической власти, словом, не в диктатуре класса, а в господстве права (с его принципом формального равенства и свободой индивидов при их фактических различиях), в классовой природе этого права, которое по сути своей для Пашуканиса является буржуазно-классовым феноменом.

Но вопреки этому Пашуканис, прибегая к методологическому приему "удвоения действительности", использовал понятие "государство" в двух совершенно различных значениях — и как организации фактического властвования (классовой диктатуры и господства, аппарата внутреннего и внешнего насилия по принципу классовой целесообразности, а не права), и как организации публичной власти (правового порядка власти, правового государства и т. д.).

"Государство как организация классового господства и как организация для ведения внешних войн, — писал он, — не требует правового истолкования и по сути дела не допускает его. Это — области, где царит так называемый raison detat, т. е. принцип голой целесообразности. Наоборот, власть как гарант рыночного обмена не только может быть выражена в терминах права, но и сама представляется как право, и только право, т. е. сливается целиком с отвлеченной объективной нормой"²¹⁷.

За подобным отрицанием единого понятия государства лежит фактически признаваемая Пашуканисом невозможность сформулировать такое общее понятие с тех принципиально антиправовых, правоотрицающих позиций, которые он защищает и развивает как ортодоксально марксистский критик всего буржуазного.

Проистекающая отсюда теоретическая непоследовательность и связанная с ней понятийная неопределенность ведут к смешению в категории "государство" разнородных, противоположных феноменов — права и произвола, неправовой (диктаторской) политической власти (целесообразного насилия) и власти правовой, публичной.

Однако свою собственную непоследовательность и смешение понятий Пашуканис (в русле принципиальной марксистской материалистической и классовой борьбы против права, юридической идеологии и государства как по сути сугубо буржуазных явлений) выдает за пороки, двойственность, иллюзорность и права, и правовой теории государства как таковых. "Поэтому, — полагает он, — всякая юридическая теория государства, которая хочет охватить все функции последнего, по необходимости является неадекватной. Она не может быть верным отражением всех фактов государственной жизни, но дает лишь идеологическое, т. е. искаженное, отражение действительности"²¹⁸.

Здесь все, как говорится, валится с больной головы на здоровую. Из всех этих суждений Пашуканиса прежде всего следует лишь тот вывод, что ему самому не удалось наметить сколько- нибудь последовательную, внутренне непротиворечивую, понятийно единую, логически целостную, словом, научную теорию, в рамках которой определенная концепция права, опирающаяся на марксистские (исторические, экономико-материалистические, классово-пролетарские, коммунистические) представления, объективно сочеталась бы с соответствующими марксистскими представлениями о государстве. Это и не могло ему удастся уже из-за нестыкуемости, в конечном счете, самих марксистских представлений о праве как форме экономико-товарных отношений и о государстве как организации классовой диктатуры, классового насилия и т. д.

Кстати говоря, логически и фактически не стыкуются и не согласуются между собой также и различные марксистские положения о самом праве (например, характеристики права то как формы экономических отношений, то как воли класса, то как общегосударственной воли, то как средства принуждения, то как продукта общества, то как продукта государства и т. д.) или о государстве (например, толкование государства то как организации публичной власти всего общества, то как диктатуры класса и комитета классового господства, то как института, связанного объективно экономически обусловленными правовыми формами, нормами и отношениями, то как не связанного никаким правом и никакими законами аппарата классового подавления, то как порождаемого экономическими отношениями общества вторичного, "надстроечного" явления, то как исходного и решающего "внеэкономического фактора", посредством прямого политического насилия подчиняющего себе общество, изменяющего сущность и характер общественных отношений, определяющего "базис" общества и т. д.). Причем вся эта разнородность суждений об одном и том же объекте усугубляется и доводится до полной неопределенности в силу того, что в одних случаях марксистской трактовки соответствующий объект (в нашем случае — право, государство) берется то как реальное явление и факт действительности (как объективно необходимая, фактически наличная и-действительная форма отношений), то лишь как некий идеологический, т. е., согласно марксизму, ложный, иллюзорный, нереальный, недействительный феномен.