Истоки человеческой культуры. Истоки человеческой культуры
 Скачать 190.5 Kb.
|
|
Истоки человеческой культуры Каждый народ вбирает в свою культуру лучшие элементы многовекового мирового наследия, генерируя творческие усилия, которые имели материальное и нематериальное воплощение. Историки написали немало работ о русской культуре домонгольского периода, которая сформировалась к 13-15-м векам, когда Русь постепенно превращалась в централизованное государство. К средневековой русской культуре можно отнести наследие 16-17-го столетий, а преобразования Петра I дали толчок для развития новой культуры нашей страны, которая имела светские черты. Развитие русской культуры в 9-17-м столетиях В этот период развития русского государства господствовала средневековая культура: - она развивалась довольно медленными темпами; - опиралась на народные традиции; - ее главная идеология - религиозное мировоззрение; - в это время накапливались знания, которые нельзя было подтвердить с научной точки зрения. Страны Западной Европы имели много своих культурных отличий, некоторые из которых хорошо прижились на Руси благодаря общим христианским ценностям населявших их народов. Многим памятникам русской культуры не удалось сохраниться до наших дней, так как они были уничтожены во время многочисленных войн и пожаров. К примеру, в 1382 году Москва находилась в татаро-монгольской осаде. Все книги спрятали в кремлевском соборе. Стопки многочисленных рукописей доходили до сводов. Хану Тохтамышу удалось с помощью обмана завладеть Кремлем, из-за чего возник пожар, приведший к уничтожению несметных книжных богатств. Такие случаи были не единичными. Например, в 1812 году не стало единственного списка оригинальной рукописи «Слово о полку Игореве». Многие памятники культуры уничтожили фашисты в первой половине 40-х годов XX века. Благодаря реставраторам удалось возродить некоторые яркие образцы русского культурного наследия. Можно сказать, что благодаря усилиям выдающегося искусствоведа Игоря Грабаря мы сегодня можем наслаждаться иконами, написанными Андреем Рублевым. В 20-м столетии он снял с их поверхности олифу и более поздние наслоения. Истоки русской культуры Русская культура вобрала в себя некоторые народные традиции, которые сформировали восточнославянские племена и степные кочевники. Кроме того, на нее сильно повлияла Византия, которая поспособствовала принятию христианства жителями Руси. Империя познакомила их с богатейшим античным наследием. Вторая половина 12-го - начало 13-го веков стало временем, когда на развитие русской культуры сильно повлияла романская традиция, характерная для Западной Европы. Русская культура домонгольского периода характеризуется тремя территориальными направлениями: - восточное славянство; - Киевская Русь; - раздробленные земли и княжества. Киевское государство синтезировало культуру восточных славян и византийского христианства. Этот период, по мнению исследователей, можно назвать историческим монументализмом, повлиявшим на развитие искусства. В начале 12-го века Русь была раздроблена на мелкие княжества и земли, в которых сформировалась своя культурная среда, способствовавшая возникновению местных художественных школ. Письменность и просвещение Еще до крещения Руси ее жители уже пользовались собственным алфавитом. Когда же христианство стало официальной религией, то в стране с удвоенной силой продолжили развиваться письменность и просвещение. В шестидесятых годах 9-го века, после путешествия братьев-миссионеров Кирилла и Мефодия в греческие Салоники, где для перевода Евангелия уже использовали славянские буквы, они составили первую русскую азбуку, а чуть позже работали над созданием глаголического алфавита (глаголицы), что привело к появлению кириллицы, существующей до сих пор в немного упрощенном виде. Церкви и монастыри того времени функционировали как просветительские центры, где русских людей учили читать и писать. В них также занимались высшими науками: - риторикой; - грамматикой; - богословием и т.д. Ремесленники того времени оформляли свои изделия всевозможными надписями. Женские пряслицы были подписаны глиняными кольцами, надевающимися на веретено. Сапожники украшали колодку вырезанным на ней именем заказчика. Древние русские соборы также оформляли различными надписями. Они часто начинались фразой «Господи, помози», после которой шла конкретная просьба. Благодаря настенной надписи в киевском Софийском соборе, находящейся возле саркофага, в котором похоронили Ярослава Мудрого, ученые узнали, что киевские князья носили титул царя. В середине XX века на территории Новгорода археологам удалось обнаружить несколько берестяных грамот. Позже семьсот таких же свидетельств древнерусской письменности нашли в Пскове, Полоцке, Москве, Смоленске, Новгороде и некоторых других городах. Были там и завещания, и сообщения о смерти родственников, и любовные послания. Ярослав Мудрый поощрял открытие школ в Киеве, в которых на обучении находилось порядка трехсот отроков. Палаты в княжеском доме превратились в образовательный центр, который Ярослав Мудрый создал для своей дочери Анны - будущей французской королевы. Литература, устное народное творчество От домонгольских времен до наших дней удалось сохраниться примерно полутора сотням книг, самой древней из которых считается «Остромирово Евангелие» 1056-1057 годов. Его владельцем был новгородский посадник Остромир. Для написания книг в Древней Руси использовали пергамент, для изготовления которого брали выделанную телячью кожу. Каждый текст начинала большая красная буква - заставка. Для украшения книг использовали миниатюры. После сшивания листов, начинался их переплет, которым служили две обтянутые кожей доски. Продажа книг осуществлялась по высоким ценам. По этой причине их оберегали, как величайшую драгоценность, и бережно передавали от одного поколения семьи другому. В древнерусском государстве было распространено много светской и религиозной переводной литературы. К первой можно отнести знаменитую «Александрию» об Александре Македонском, а также перевод «Повести разорения Иерусалима», авторство которой принадлежит Иосифу Флавию. В Древней Руси не только переписывали религиозные тексты и делали многочисленные переводы латинских и греческих книг, но и занимались созданием оригинальных сочинений на русском языке, некоторые из которых можно назвать выдающимися. Особенно широкое распространение в то время получили летописи, самая знаменитая из которых «Повесть временных лет». Ее в 12-м веке составил монах Нестор, живший в Киево-Печерском монастыре. Разные летописи имели название, по которому можно было узнать о месте их хранения, авторе или ученом, обнаружившем рукопись. «Ипатьевскую летопись» назвали так из-за того, что ее нашли на территории одноименного монастыря близ Костромы, а «Лаврентьевскую летопись» - по имени монаха Лаврентия, написавшего ее и передавшего суздальско-нижегородскому князю. Во многих летописях описывалась жизнь русских святых. Также в это время появлялись публицистические сочинения. Самым выдающимся произведением времен удельной раздробленности считают «Слово о полку Игореве», которое уже давно стало классикой и достоянием не только русской, но и мировой литературы. В былинах того времени рассказывается о героических сражениях с кочевниками и лучших тружениках Киевской Руси. Ремесло Академик Борис Рыбаков подсчитал, что на территории трехсот городов Древней Руси существовало свыше шестидесяти профессий ремесленников. В то время западноевропейские торговцы приезжали к русским за замками, состоящими из сорока и более деталей, а также самозатачивающимися ножами, в состав которых входили три металлические пластины с самой твердой - средней. В Древней Руси было развито стеклоделие и ювелирное мастерство. Ремесленники выливали колокола. В середине 10-го века они уже производили многоцветную керамику и кирпич, обрабатывали кожу и дерево. С каждым годом совершенствовалось оружейное дело. Русские мастера изготавливали сабли, колющие мечи и кольчуги. В 12-13-м столетиях они занялись производством арбалетов. Архитектура В домонгольский период в Древней Руси построили свыше полутора сотен архитектурных объектов, которые можно увидеть и в наши дни. Исследователи выяснили, что до 11-го века русские не занимались монументальным каменным зодчеством. В основном они специализировались на возведении деревянных или деревянно-земляных построек. К первым сооружениям из камня, которые возвели греческие мастера ближе к концу 10 столетия, можно отнести 25-главый киевский храм в честь Богородицы. Это знаменитая Десятинная церковь, которая дошла до наших дней лишь в виде фундамента. Ее сожгли монголо-татары, а развалины храма накрыли собой последних защитников Киева. В 11-м веке Ярослав Мудрый стал инициатором строительства Софийского собора, работы над которым завершились в 1037 году. Это была 13-купольная церковь. В то же время шло возведение киевских Золотых ворот. Ярослав Мудрый хотел, чтобы столица Древней Руси выглядела бы так же величественно, как и Константинополь. Новгородские и полоцкие князья по примеру Киева занялись у себя возведением Софийских соборов, а в городе Чернигов было завершено строительство Спасского собора. Еще пятнадцать церквей из камня, известных нам и похожих на киевскую Софию, возвели в русских городах в 11-м - начале 12-го веков. Их строительство шло по византийским принципам. Для сооружения храмов использовался плоский кирпич, названный плинфоем. Все церкви по своему виду были крестово-купольными. Их восточную (алтарную) часть оборудовали выступами (апсидами) для проведения религиозного таинства во время службы. Алтарную часть украшала невысокая перегородка, для декорирования которой ее заменили иконостасом. Западную часть храма оборудовали балконом - хорами. На религиозных службах там молились князь с родственниками и свитой. От хоров к княжескому дворцу шел переход, а к самим хорам - винтовая лестница, расположенная в башне. Когда Киевская Русь распалась на удельные княжества, начался период создания архитектурно-художественных школ. В 12-м - начале 13-го веков на Руси занимались строительством одноглавых церквей, а вместо мозаик использовали фрески. В это время развивалась белокаменная архитектура, которая выделялась богато декорированными стенами и аркатурно-колончатым поясом, проходящим через середину сооружения. Владимиро-Суздальская Русь представлена в наши дни: - соборами в Юрьеве-Польском, Суздале, Переславле-Залесском; - церковью Покрова на Нерли, расположенной рядом с Боголюбовым; - остатками дворца кн. Андрея в городе Боголюбов; - Дмитриевским и Успенским соборами в городе Владимир. Живопись и скульптура Для внутреннего убранства древнерусских церквей использовали мозаики и фрески. На них могли быть изображены дети Ярослава Мудрого, скоморохи, ряженые, охотники и т.д. С помощью мозаики на стены наносили различные узоры. В качества материалов для ее изготовления использовали смальту. В Софийском соборе можно увидеть Богоматерь Оранту, молящуюся за всех живущих на Земле людей. Церкви обязательно украшали иконами, которые в те времена имели большие размеры. Над первыми русскими иконами работали греческие мастера. Чаще всего на них изображали Богоматерь с младенцем. Первая такая икона появилась на Руси в конце 11-го - начале 12-го веков. Ее написал неизвестный греческий живописец. Икону назвали «Владимирская Богоматерь». Она символизировала всю Русь. Сейчас ее местом хранения является Третьяковская галерея. В 11-м веке появились первые русские иконописцы, из которых отдельно стоит выделить Георгия, Олисея и Алимпия. После разделения Руси на княжества началось образование местных художественных школ, отличительными особенностями которых были цветовая гамма и манера рисования. С принятием христианства на Руси перестала развиваться языческая скульптура. Русские мастера стали уделять больше времени резьбе по камню и дереву, которой они украшали церкви. Святые лишь изредка изображались в виде деревянных скульптур. Православная церковь это не поддерживала. Русская культура начала новый виток своего развития во времена существования удельных княжеств, благодаря появлению в них местных художественных школ. Именно в этот период сформировалась древнерусская народность и в данном процессе одну из главных ролей играла именно культура. Кроме того, к ее характерным ценностям можно отнести: - общие исторические корни; - общую территорию; - единый язык. Советская культурология, складывавшаяся в 1970 - 1980-е годы, последовательно отделяла себя от биологии и представляла себя как общественную науку, далекую от естественнонаучных изысканий (нечто среднее между социальной философией и социокультурной антропологией. Общепризнанный лидер социально-культурных и культурно-антропологических исследований того времени Э. Маркарян так определял «культуру»: «Данное понятие, как бы различно его ни понимали и трактовали, так или иначе призвано выразить в современном обществознании своеобразие человеческой жизнедеятельности и провести разграничительную линию между нею и биологическими формами жизни». Далее, культура рассматривается как один из аспектов сферы социальной жизни («организация культуры», или «структура культуры») - наряду с «социальной организацией» (социальной структурой) и «организацией деятельности» (структурой деятельности). Сравнивая поведение коллективных организмов (объединений «сугубо биологического порядка») с социальными коллективами, Э. Маркарян утверждал, что для последних характерно «наличие специальной надындивидуальной и внеорганической системы средств накопления, хранения и передачи из поколения в поколение существенно важной для коллективного объединения информации, программирующей действия входящих в него членов». Подобная система средств, считал ученый, невозможна «на базе биологических принципов организации жизни». Для организации коллективной жизни необходимы «специфические средства регулирования» - сознание и основанные на нем различные «интенциональные знаковые (символические) системы». «… Можно сказать, что под культурой, - писал Маркарян, - в самом широком общесоциологическом смысле следует понимать особую систему средств, позволивших, с одной стороны, качественно изменить общие биологические закономерности непосредственно приспособительного отношения к среде, осуществляемого естественными органами особей, путем искусственно созданных посредствующих звеньев - “органов-посредников” (орудий труда), а с другой - заменить механизм инстинкта как общий принцип организации коллективной жизни в сообществах животных. С этой точки зрения внебиологически выработанная человеком система, воплощенная в мире культуры, выполняет свои функции в двух основных планах: в плане взаимодействия общества (как коллективного субъекта действия) и внешней природной среды и в плане взаимоотношений самих человеческих индивидов…». Таким образом, происхождение человеческой культуры объяснялось своеобразным «скачком» от биологических структур, систем и процессов - к надбиологическим, т.е. в конечном счете социальным и культурным. Этот «революционный» переход из «царства» природной необходимости - к «царству» человеческой свободы, сопровождаемый отказом от инстинктов и механизмов приспособления к окружающей среде в сочетании с рождением знаковых систем, языка, сознания и мышления, обретением орудий труда и социальной организации коллективной жизни, остается необъяснимым, беспричинным. Первичный культурогенез остается «вещью в себе», таинственным самопорождением человека до тех пор, пока мы не заглянем «по ту сторону» социального и человеческого в биологию человека и далее - «вниз» по ступеням эволюции природы. Определяя культуру как исключительно надбиологическое и внебиологическое явление, рассматривая ее в свете социального, а нередко и политического дискурса, культурология (в ее марксистском и постмарксистском изводе) представляла собой своего рода придаток социологии или социальной философии. В этом смысле культура в известном смысле утрачивала свою целостность и идентичность и казалась одной из функций общественной системы, притом далеко не самой важной (по сравнению с политикой и экономикой, к примеру). Тем самым наука о культуре значительно сужала свой познавательный кругозор, а в каких-то отношениях оказывалась совершенно бессильной перед лицом новых вызовов природы, в том числе вызванных социальными и культурными факторами. Сегодня очевидно, что подобная (внебиологическая) установка фундаментальной науки о культуре (а также всех связанных с нею междисциплинарных проектов) исключает из своего поля зрения целый ряд актуальных аспектов естественно-исторических, социобиологических и культурно-антропологических исследований, которым, несомненно, принадлежит большое (и с каждым годом все бóльшее) будущее. В каждом из них, так или иначе, содержится биологический дискурс культуры. В этом же ряду находится и изучение культурогенеза, в том числе и отдаленных предпосылок зарождения культуры - в недрах биологического и добиологического пластов природы. Академик В. Степин, поначалу (на рубеже XX-XXI вв.) выступавший противником культурологии как междисциплинарной науки, позднее сам почувствовал себя культурологом, философом культуры. В своей недавней обобщающей монографии он, в частности, подчеркивал, что «человек предстает как управляемый двумя типами программ - генетическими (биологическими) и надбиологическими, регулирующими его социальную жизнь, деятельность, поведение и общение. Сложноорганизованная и исторически развивающаяся система надбиологических программ человеческой жизнедеятельности образует культуру как важнейшую сферу социальной жизни». Хотя культура здесь характеризуется автором только как «система надбиологических программ», автор признает, что человек испытывает одновременное воздействие двух типов программ (в том числе и биологических). Более того, выделяя «глубинные основания» культуры как «сложной исторически развивающейся системной целостности», ученый определяет их как «сеть мировоззренческих универсалий (концептов, категорий культуры)», которые «функционируют аналогично генам биологических организмов», а их сеть предстает «в качестве своего рода генома социальной жизни, главного культурно-генетического кода, в соответствии с которым воспроизводится определенный вид общества». Таким образом, вводится представление об известном изоморфизме социального и биологического уровней человеческой жизни, тесно связанных между собой онтогенетически и филогенетически. Причем моделью для формирования социальных и культурных структур служат биологические и генетические образцы. Скорректировал свои взгляды на соотношение биологического и социокультурного и А. Флиер. Определяя вектор развития культуры, он касается и места культуры в процессе эволюции жизни на Земле. Поскольку процесс эволюции живых существ касается и программ их поведения, он отмечает последовательное усложнение поведения: от бактерий - к растениям, от рыб - к птицам, от земноводных - к млекопитающим и далее к человеку. «Именно по этой линии эволюции форм жизни продолжилась и обрела новое качество уже на основе вида Homo sapiens в формах развития человеческой культуры как особой программы социального поведения людей». «Изучение социального поведения животных, проводимое этологами в последние десятилетия, - продолжает ученый, - показывает, что никакой непреодолимой границы и признаков принципиальной альтернативности между поведением животных в популяции и поведением человека в обществе нет». Более того, А. Флиер приходит к довольно радикальному выводу общефилософского (а не только общекультурологического) плана: «Тезис, утверждающий, что культура - это не природа, а нечто, противоположное ей, таким образом, становится далеко не столь очевидным, как нам казалось еще недавно. Скорее наоборот. Культура - это особое проявление природы человека, специфическая форма реализации его генетически унаследованной социальности…». Границы между природой и культурой, столь очевидные для эпохи Просвещения, оказываются в свете современных научных представлений размытыми, а философски - дезавуированными. Сама человеческая социальность, культурный коллективизм, по Флиеру, формируются под влиянием норм социальности, сложившихся в ходе практической жизнедеятельности стадных животных, выработанной единой стратегией - «постоянного приоритета коллективных интересов над индивидуальными» А «окультуривание человека (его социализация и инкультурация) возникает не в результате «подавления биологических инстинктов (животного начала)», а за счет «вытеснения эгоистических, прямолинейных и агрессивных форм поведения более пластичными и комплементарными по отношению к обществу проживания», т.е. форм, опять же биологически обусловленных. «Культура, как уже становится ясным, - обобщает свои наблюдения А. Флиер, - представляет собой определенную (возможно, высшую) стадию в развитии природы, значимый этап в эволюции программ коллективного поведения живых организмов. Культура природна в той же мере, насколько природен сам человек, насколько его биологическое начало определяет параметры его социального и интеллектуального Бытия. А это означает, что не противопоставление культуры природе, а наоборот, системный анализ черт их родства и свойств культуры как части природы может вывести нас на новые научные открытия». Определенное осложнение диалога между культурой и биологией представляет то обстоятельство, что отношения между биологией и культурой опосредованы социумом (т.е. социальными отношениями и институтами, социальными ролями и структурами социального поведения, ценностными ориентациями, нормами и традициями определенного общества, стереотипами и предрассудками отдельных социальных групп и сообществ). На расположенной ниже схеме уровней мироздания показано соотношение культурного, социального и биологического уровней человеческого бытия.  Культура относится к социуму как «высшее» к «низшему»; так же соотносятся между собой социальное и биологическое, «биология» и добиологическое (химическое, физическое и т.п.). «Каждая форма материи - это своеобразный “пакет” признаков всех предшествующих форм материи. Высшие формы материи не утрачивают всего содержания низших, а несут основное их содержание в себе в обобщенном и интегрированном виде. <…> Основное содержание предшествующих ступеней развития в обобщенном и “уплотненном” виде в последующие ступени». Применительно к нашей теме исследования это означает, что черты биологического в свернутом и обобщенном виде присутствуют в социальном и объясняют существующую преемственность между биологическим и социальным. Черты социального, также в свернутом и обобщенном виде, присутствуют в содержании культуры. Представить культуру как своего рода необозримый многоуровневый гипертекст, включающий в себя сложную систему текстов разного уровня, в том числе не только культурных и социокультурных микро- и макротекстов различного исторического происхождения, но и «текстов» биологических и генетических, а также условных нижележащих «текстов» - химических, физических и т.п., связанных между собой целой сетью интертекстуальных связей, - это увлекательная и продуктивная задача комплексных междисциплинарных исследований ближайшего будущего. При этом очевидно, что обобщающим метатекстом всех этих разнородных текстов искусственного и естественного происхождения выступают тексты культуры, включающие в себя, в той или иной степени, все возможные «низшие» тексты. Для понимания человека как социального и культурного существа чрезвычайно важно понимать место «биологического» в системе «человеческого». «Биологическая природа человека составляет необходимый уровень человеческой сущности. Чтобы быть существом социальным, человек должен быть прежде живым существом, обладающим наиболее сложной среди живых существ биологией, - утверждал философ, размышляя о соотношении социального и биологического уровней мироздания. - Человек как целостное существо, - продолжал он, - есть социальное существо, включающее в себя свою биологическую основу, но обладающее интегральной социальной сущностью». Я бы уточнил мысль В. Орлова: целостный человек есть социокультурное существо, и далее - по тексту. Но оговорка философа, убежденного марксиста, как мы видим, была, конечно, не случайна. Культурная «надстройка» над социальным и биологическим специально не обсуждалась и особенно его не интересовала - в силу ее «нематериальности». То, что социальное интегрируется с культурным и неразрывно с ним - убедительно показал уже П. Сорокин. Он, в частности, констатировал: «“Общество” не может быть более широким понятием, чем “культура”, как не могут быть эти два явления рассматриваться вне связи друг с другом. Единственно возможное различение связано с тем, что термин “социальное” означает сосредоточение на совокупности взаимодействующих людей и их отношениях, тогда как “культурный” означает сосредоточение на значениях, ценностях и нормах, а также на их материальных носителях (или материальной культуре)». Поэтому восхождение всех составляющих мироздания к «социальному» неизбежно предполагает и восхождение досоциального и социального - к «культурному», т.е. к средоточию значений, ценностей и норм (не только общественной жизни, но и природной). Сложнее разобраться с присутствием биологического в культурном. С одной стороны, в превращенном виде биологическое (Б), интегрированное в социальное (биосоциальное - БС), трансформируется далее (через социокультурное - СК) в культурное (биосоциокультурное - БСК). Но и само биологическое в обобщенном и «уплотненном» виде непосредственно входит в культуру и интегрируется культурой как биологическая предпосылка культурного. Таким образом, «биология» привносится в культуру различными путями - через посредство социального (так сказать, в «снятом» виде) - как биосоциокультурное (БСК); и непосредственно - как биокультурное (БК). Ниже эти процессы показаны на схеме:  К примеру, наблюдения за поведением животных (Б), спроецированное на поведение человека (БС), порождали мифологические образы (СК), складывавшиеся в целые каталоги (бестиарии), а в дальнейшем литературно-художественные аллегории и олицетворения в баснях, сказках и условно-иносказательных повествованиях (БСК). Другой пример: болезни (Б), имеющие биологическое происхождение (связанное с биологией человека или животных, с биосферными процессами), будучи преломлены через разные культурные (К, СК) дискурсы (мифологический, религиозный, политический, медицинский, научно-теоретический и т.п.), облекаются в соответствующие биокультурные формы (БК) - от наблюдений и методов лечения до разработки препаратов, вакцин, медицинской аппаратуры, научных биологических исследований и философских обобщений. Излюбленной концепцией советских идеологов была теория подчинения биологического социальному и преобразования биологии по лекалам социума. За этой концепцией стояла апология колхозного строя, успехи которого объяснялись подчинением сельского хозяйства (и вместе с ним всего сельского населения и сельхозпродукции) - политике коллективизации, а значит, переносом классовой борьбы в мир природы. Борьба с генетикой и репрессии против генетиков логично вписывались в русло этой агрессивной и жестокой политики, направленной на тотальную социализацию и политизацию не только социума и культуры, но также и всей природы. Лидер и главный идеолог сталинской биополитики академик Д. Лысенко утверждал, что биология - это материал для различных социальных преобразований и экспериментов. «Согласно Лысенко, наследственность живого тела строится на основе условий внешней среды, в которых существовали многие поколения того или иного организма, и всякое изменение этих условий ведет к изменению наследственности. Этот процесс он называл “ассимиляцией внешних условий”. <…> По мнению Лысенко, наследственные факторы, передающиеся от предков потомству, не являются чем-то неизменным или относительно неизменным - они являются ассимилированными внешними условиями». Для того, чтобы управлять биологическими процессами и радикально видоизменять их наследственность, нужно лишь «расшатать» стабильность наследственности. «Лысенко полагал, что организмы, находящиеся в дестабилизированном или “расшатанном” состоянии, представляют особый интерес с точки зрения возможностей воздействия на их наследственность». В сфере культуры применение этой же политической доктрины вело к тому, что культура также понималась как материал политики, легко преобразуемый в нужном направлении при нажиме сверху. Все явления культуры, оцениваемые государством позитивно, «поднимались» до высших политических оценок, а все культурные явления, оцениваемые официозом негативно, «опускались» до биологии и третировались как «недосоциальное», не доведенное до нужных критериев, т.е. низменное и извращенное. Тем самым культурные явления, попавшие в поле действия политики, приводились в дестабилизированное, «расшатанное» состояние и, далее, подвергались особо жесткому и агрессивному воздействию со стороны тоталитарного государства и его идеологических и силовых структур. Неслучайно «буржуазное» и «декадентское», эмигрантское и диссидентское искусство, авангард и андеграунд в СССР постоянно характеризовались при помощи физиологических и психиатрических терминов. Соответствующим образом решались и проблемы культурогенеза: любые попытки проникнуть в сферу биологического как досоциального рассматривались как биологизаторство, затемняющее социально-классовую и партийную природу культуры. Проецируя социальное на биологическое, мы наблюдаем «тень» социума (высшего) на биологическом материале (низшем), демонстрирующую степень социализированности биологии самого человека и его природного окружения (культурных растений и животных, исторически приближенных к человеку и освоенных им; в целом его биосферы), степень включенности низшего в высшее. Рассматривая социальное как результат исторического развития биологического до качественно нового уровня организованности материи, мы видим биологические предпосылки возникновения и развития социального (высшего), дополняющего и подчиняющего себе биологию (низшее) как свою основу и ресурс дальнейшего развития человека и общества, а также окружающей естественной среды. Ученые-этологи в процессе многолетних наблюдений и экспериментов пришли к пониманию того, что поведение животных в различных ситуациях во многом предвосхищает поведение человека, а биологические популяции - функционирование сообществ. Сравнивая функционирование животного мира и мира социального, поведение тех или иных отдельных видов животных и человеческих особей, люди не могли не замечать известное - если не сходство, то во всяком случае подобие - форм жизнедеятельности и сознательной деятельности всех живых существ, но с учетом видовой дифференциации. Важно подчеркнуть, что подобная типология в большинстве случаев выстраивалась всегда в соответствии с человеческими представлениями о различиях характеров, и животные классифицировались по социальным и этическим критериям. Сходство одних людей (по характеру и поведению, а иногда и по внешности), например, с медведями, других - с лисами, третьих - с зайцами, коровами или змеями - фиксировалось в сознании многих поколений, а затем и в целой культуре как объективная закономерность. И в первобытном обществе, и в Древнем мире, и в Средневековье (и много позже) люди верили и во взаимные превращения людей и животных, и в существование таинственной связи между теми и другими, и в магическую передачу свойств животных (силы, скорости, хитрости и т.п.) людям, и в то, что за животной оболочкой зверей до поры скрывается их человеческая сущность, с какой-то неведомой целью маскируемая ими, и в то, что животные понимают человеческую речь и реагируют на нее, что с животными можно вступать в контакт и договариваться с ними, заключать союзы, брать животных в помощники в практических и особенно в волшебных делах. Все это нашло свое непосредственное отражение в мифологии, героическом эпосе и сказках разных народов. Фактически же это означало, что социобиологические явления, возникающие на границе между биологическим и социальным, впрочем, как и чисто биологические, длительное время трактовались людьми как собственно социальные, наравне с человеком и общественными явлениями, исторически сложившимися в рамках данного социума и определенной культурно-исторической эпохи. Это очевидно с одной стороны, которую можно назвать социально-антропологической. Представители фауны - как дикие, так и домашние животные (но, в той или иной степени, и флоры - растения, и ландшафт) в процессе человеческой истории в значительной степени, так сказать, «антропологизировались» и социализировались, не утрачивая своей биологической природы, вольно или невольно становясь (отдельными своими сторонами или целиком) органической частью человеческого мира, неотъемлемой составляющей общественной жизни и культуры. Как известно, существует два принципиально разных подхода к сравнению животных и человека: дискурс исключения и дискурс включения. Первый из них предполагает исключительность человека и его превосходство над животными; согласно другому «человек представляется, конечно, одним из животных, но и у других животных обязательно обнаруживается что-нибудь “человеческое” (своего рода мышление, своего рода язык, своего рода осознание смерти и т.д.)». «Однако, - продолжает современный философ и антрополог, - оба дискурса связаны друг с другом как две стороны одной медали - этой медалью человек сам награждает себя за то, что устанавливает и поддерживает определенный порядок вещей» - либо социокультурный, либо социобиологический. Когда же мы пытаемся установить интегральный, биосоциокультурный порядок, общая для социального и биологического миропорядка культурная тень падает и на социальный уровень реальности, и на биологический, или, говоря иначе, в отношениях между обществом и природой превалирует культуральный дискурс, в свете которого и биология, и социум выявляют свои культурные или социокультурные грани. Так, со стороны социобиологической постоянно наблюдались столь же противоречивые процессы, как и со стороны социокультурной: с древнейших времен люди полагали себя ближайшими родственниками (потомками) тех или иных животных, почитавшихся родоначальниками кланов и племен и становившихся родоплеменными тотемами, т.е. не отрывали себя от собственно биологических своих «корней» (во многом, конечно, мифологизированных и сакрализованных, т.е. в той или иной степени очеловеченных, социализированных и аккультурированных). Дело заключалось не только в построении родословных, восходивших к мифическим первопредкам-животным, но и в самоощущении себя первыми homo sapiens, хотя бы отчасти, животными, т.е. социобиологическими существами, не порывающими до конца с природной средой, определенными биологическими видами и сознающими свое родство с ними. В то же время первобытный человек, по мере своего отделения от «сырой», невозделанной природы и формирования вокруг себя «второй», рукотворной природы (т.е. почти культуры), не мог согласиться со своей ролью «вторичного» животного, по своим качествам существенно уступающего своему первопредку-животному, и последовательно стремился вырваться из своей зависимости от необработанной природы и своих несовершенных «меньших» собратий. Это, в частности, проявилось в постепенном дополнении (и частичном вытеснении) охоты - животноводством, а сбора дикорастущих растений - земледелием. Проблема сходства и отличий человека и животных до сих пор сохраняется, уже на новом уровне развития культуры, достижений науки. Представители сравнительно молодой биосоциальной науки - этологии - на многочисленных примерах доказали наличие у животных (в разной степени и формах проявляющихся) более или менее развитой психики, сознания, даже ума, своеобразно понятого интеллекта, своеобразной этики и эстетики, семиотики поведения и коммуникации. Причем это касается даже диких животных, и не только млекопитающих, но и, например, птиц (врановых). Конечно, на первом месте по «антропологизации» и социализации находятся высшие животные (приматы, некоторые хищники, лошади и т.п.) и, конечно, - домашние животные, особенно одомашненные во многих поколениях, а среди них в наибольшей степени - «животные-компаньоны». В последнее время (на протяжении, скажем, двух последних веков) - это собаки и кошки (их приручение и приспособление к жизни в человеческом обществе заняло время, превышающее 10 тысяч лет - применительно к кошкам - и 20-30 тысяч лет - применительно к собакам). Сама длительность исторического приобщения животных-компаньонов к человеческому сообществу, к человеческой культуре последовательно «работает» на аккультурацию кошек и собак. Конечно, различные особи кошек и собак, в зависимости от их индивидуальных особенностей и интеллектуальных возможностей, по-разному и в неодинаковой степени приобщаются к человеческой культуре. Но несомненно, что чем больше и глубже животные-компаньоны включены в жизнь людей, в их повседневное поведение, быт, досуг, общение, речь, чем больше испытывают на себе человеческую заботу, дружбу и любовь и эмоционально отвечают на них, - тем в большей степени они разделают человеческие ценности и привязанности - этические, эстетические, коммуникативные, творческие и т.п., тем в большей степени развиваются в них индивидуальность и личность. И, кстати, тем в большей степени теряют или ослабляют свои собственно биологические качества - инстинкты, рефлексы, генетически и биосферно обусловленные формы поведения. Специалисты в области биологии поведения свидетельствуют, что животные могут думать и обладают собственным «я», способны планировать жизнь на несколько часов и даже дней, могут обучать своих детенышей использовать орудие и добывать пищу, могут совершать открытия, которые распространяются в их группе, причем их когнитивные достижения, превосходящие достижения детей 2-х, 3-х и даже 4-х лет. «И вряд ли существует хоть какое-то человеческое качество или способность, которых хотя бы в зачатке не имели бы другие млекопитающие. С точки зрения биологии поведения животные стали ближе к нам. В животном уже очень много человека». Многие из них имеют чувство справедливости, разделяют эмоции друг друга, способны утешать своих сородичей, обладают сложными механизмами разрешения конфликтов, достижения гармонии, кооперации. Их психология все меньше укладывается в прокрустово ложе условных и безусловных рефлексов; они запоминают много слов и фразеологизмов (подчас несколько сотен) и адекватно реагируют на них; понимают человеческую речь (в пределах своих возможностей, многое угадывая на основании своего опыта, - иногда, впрочем, ошибочно); они способны обучаться, думать, узнавать себя в зеркале, воспринимать музыку и выказывать свои предпочтения; они охотно включаются в различные виды человеческой деятельности - как утилитарно-полезной, так и игровой; они оказываются способны к своего рода артистизму, что позволяет некоторым из них успешно выступать на сцене и цирковой арене, сниматься в кино, позировать на фотографии, смотреть телевизор, играть на компьютере, - проявлять свои интуицию и талант (нередко и в самом деле незаурядный) в той или иной сфере. Это означает, что животные-компаньоны включаются в человеческую культуру не только как объекты и предметы науки и искусства, философии и публицистики, но - в той или иной мере - как ее субъекты. В каждой национальной и этнической культуре, в разные исторические периоды это происходит по-своему. Например, в первобытном обществе животные превращались в героев мифологии; в Средние века - вплетались в религиозные представления; в Новое время - были предметом научного изучения, в том числе в качестве подопытных существ; а в новейшее время (во всяком случае - во многих случаях) становятся высшим критерием гуманизма и гуманного отношения к природе и ее субъектам. И почти на всех этапах животные являются предметом искусства, в котором нередко заявляют о себе от первого лица. За животными признаются права, сопоставимые с правами человека; обосновывается существование личности у животных, включенных на тех или иных основаниях не только в свои видовые группы, но и в человеческое сообщество; доказывается наличие у животных (особенно высших) сознания и сложных эмоций, требующих соответствующего внимания и уважения со стороны людей, исключения жестокого обращения и насилия, развития углубленного диалога между людьми и животными и т.д. Животные в XXI веке обретают статус Другого в сравнении с человеком, но в одном с ним смысловом ряду, в общем культурно-историческом контексте. Изучение поведения животных, их инстинктов и повадок, их ценностей и предпочтений, видовых и индивидуальных особенностей, в конечном счете, складываются в своеобразные парадигмы, определяющие их биосоциальную идентичность. Ценностно-смысловой мир животных, вытекающий из их биологической природы и выходящий за ее пределы, сложные формы осознанного поведения, формирование у животных своеобразной картины мира - можно считать своего рода культурой животных, развивающейся рядом с человеческой культурой, часто параллельно ей, а во многом - и в пересечениях и во взаимодействии с ней. Культура животных распадается на множество видовых субкультур. Это касается и диких животных (у которых их субкультура еще тесно связана с их биологией); и домашних животных (чья субкультура складывается в постоянном взаимодействии с человеческой культурой). В наибольшей степени это касается субкультур животных-компаньонов - собак и кошек. В них много общего (что связано с влиянием на них человеческой культуры), но много и различий. Хорошо известно, например, базовое отличие кошачьей и собачьей субкультур: кошки в целом более эгоцентричны (в отношениях с людьми и социальными целями и задачами), а собаки - более альтруистичны. Из этой базовой оппозиции кошек и собак вытекает множество частных особенностей характерологического, поведенческого, этико-мировоззренческого и социокультурного порядка, получающих художественное отображение и философское осмысление. Наличие сходных и общих элементов в культуре социальных животных и в человеческой культуре объясняется не только их соседством на протяжении многих веков и даже тысячелетий, но и взаимной открытостью их по отношению друг к другу, и отношением взаимозаинтересованного диалога - между человеком и его компаньонами, между человечеством и животным миром в целом. Этот диалог никогда не прекращается, но постоянно совершенствуется, углубляется и расширяется. Фактически на протяжении длительного периода истории человеческая культура и культура животных одновременно сопоставлены и противопоставлены друг другу; они смотрятся друг в друга, как в зеркало; они ведут между собой спор, заключают союз, взаимно обогащают друг друга и в перспективе способствуют интеграции двух культур в глобальную биосоциокультурную общность, которая включает в себя множество разнородных субкультур - человеческого и животного происхождения, различно взаимодействующих между собой. В то же время человеческая культура и «зоокультура» выступают сегодня и в прошлом (ретроспективно) как взаимодополнительные глобальные феномены цивилизационного развития и культурной эволюции, восходящие к общим корням. «… Если определять культуру широко, как социально передающуюся информацию, вне зависимости от действующих механизмов, - пишет современный британский антрополог, - то вполне возможно, что культура или некоторая часть механизмов, которые обеспечивают культурную эволюцию у людей, также присутствуют и у других видов». «Исследовать нечеловеческую культуру» оказывается важным для социальных наук, потому что «изучение нечеловеческих видов дополняет культурную эволюцию человека…». «Во-первых, подобные исследования сообщают нам что-то о биологическом, эволюционном происхождении культурных возможностей». Во-вторых, «расширяя наше определение культуры до нечеловеческих видов животных, мы уточняем представление о культуре человека. <…> Более того, сравнение различных видов выявило три разных аспекта культуры - социальное научение лицом к лицу, культурные традиции и кумулятивную культурную эволюцию, - каждый из которых обладает особыми чертами и, по-видимому, обеспечен собственными механизмами. Однако у человека все эти аспекты часто сплавляются вместе, поскольку мы, в отличие от других видов, обладаем всеми тремя». На ранней стадии диалога между человеческой культурой и культурой животных образы животных, обобщенные и емкие по смыслу, входили в состав человеческой культуры в качестве мифологем, символов, концептов реальности и усваивались человеком и социальными сообществами как органические компоненты человеческой культуры. В свою очередь, различные средства и формы аккультурации животного мира, родившиеся в лоне человеческой культуры, усваивались животными, наиболее близкими человеку (сначала на уровне поведения и социальных контактов, затем на уровне вербального и невербального общения), как естественные составляющие культуры животных, включенной разными своими сторонами в человеческую культуру. Взаимодействие культур человека и животных (в том числе не традиционных в повседневной практике) постоянно расширяется - за счет заповедников, зоопарков, цирковой деятельности, организаций, занимающихся разведением домашних и экзотических животных ценных и редких пород, охраной и жизнеобеспечением бродячих животных и т.д. Можно сказать, что в последние десятилетия человеческая культура в развитых цивилизациях обратилась лицом к культуре животных, усматривая в ней новые ресурсы и перспективы для своего собственного развития - в науке и искусстве, в философии и экономике, в медицине, в организации досуга и повседневности. И если на ранних этапах истории человеческой цивилизации домашние животные использовались для реализации совершенно практических, утилитарных и хозяйственных функций, то в дальнейшей истории прирученные хищники - собаки и кошки - постепенно освобождаются от своих непосредственно хозяйственных функций (охоты, сторожевой службы, борьбы с грызунами-вредителями) и обретают новые - социокультурные или чисто культурные функции (в том числе этические и эстетические, психотерапевтические и т.п.). Природно-биологические явления уже в начале человеческой истории представали в социальном и культурном дискурсах и стали поневоле выбиваться из изолированного контекста биосферы. Фактически этот процесс социализации и аккультурации начался еще у истоков человеческой цивилизации, параллельно с первоначальным приручением животных в утилитарно-хозяйственных целях. Аккультурация животного мира шла одновременно в двух направлениях - практическом, когда животные - прямо или косвенно - подключались к разнообразным формам труда человека и его хозяйственной деятельности (в сельском хозяйстве, на транспорте, на охоте, на охранной и сторожевой службе, на войне и т.п.) и духовном, при котором сами животные или их образы, их буквальные и метафорические олицетворения или гибридные образования, апеллирующие к творческому воображению современников, становились компонентами человеческого сознания и мышления, основой мифологии и религиозных ритуалов, элементами художественной культуры и политической идеологии первобытного и Древнего мира, а в дальнейшем - и всей культурной истории человечества. В первом случае освоение животного мира человеком осуществлялось в рамках по преимуществу социального дискурса природы; во втором - происходило освоение мира животных в рамках собственно культурного дискурса. Таким образом, очеловечение природы в процессе исторического развития происходит в смысловом промежутке между социализацией и аккультурацией, - векторами, постепенно сближающимися между собой, тем самым порождая биосоциальные и биокультурные явления в человеческом мире. Но и обратный процесс - все более глубокое погружение научного познания в слои досоциального (биологического и далее - химического, физического) - позволяет точнее понять и объяснить происхождение социального и культурного в недрах природы (и прежде всего биологии). Неслучайно крупнейший ученый-гуманитарий ХХ в. академик Д.С. Лихачев в своих заметках о русской природе прямо декларирует: «У природы есть своя культура», - иллюстрируя затем это положение наблюдениями из жизни растений. - В чем же выражается культура природы? <…> Прежде всего, она живет обществом, сообществом. Существуют “растительные ассоциации”: деревья живут не вперемешку, а известные породы совмещаются с другими, но далеко не со всеми. Сосны, например, имеют соседями определенные лишайники, мхи, грибы, кусты и т.д.». Среди литературоведческих и культурологических трудов Д. Лихачева особое место занимает книга «Поэзия садов», развивающая авторскую концепцию «культуры природы». В ней речь идет не о поэтическом описании садов и парков, но о поэзии и эстетике самих растительных образований - культурных свойствах самой природы, выявляющихся в процессе ее аккультурации человеком. То, что в работах Д. Лихачева кажется броской метафорой или эссеистским оборотом, в современных научных исследованиях превращается в масштабные комплексные исследования целых экосистем, - исследования, выполненные с помощью культурантропологического подхода. Не вдаваясь в детали этих перспективных исследований, мы можем говорить в их свете, что рядом (и прежде) «культуры животных» мы можем наблюдать и «культуру растений». Впрочем, речь об этом у русских мыслителей заходила еще в XIX веке (К. Леонтьев, Н. Данилевский). Получив естественнонаучное или медицинское образование и специальность, эти ученые стремились и культуру, и общество представить с позиций биологии, в свете биологического дискурса, а природу - с позиций гуманитарных, в свете культурфилософского дискурса. Отсюда - появление таких понятий (неожиданных в приложении к истории культуры и цивилизации), как «цветущая сложность», «вторичное смесительное упрощение» (К. Леонтьев) или «культурно-исторический тип», «идеи» растения, животного и человека, «гниение» европейской цивилизации (Н. Данилевский). Так, К. Леонтьев писал в своей книге «Византизм и славянство»: «Растительная и животная морфология есть также не что иное, как наука о том, как оливка не смеет стать дубом, как дуб не смеет стать пальмой и т. д.; им с зерна предуставлено иметь такие, а не другие листья, такие, а не другие цветы и плоды». Леонтьев идет еще дальше (уровнем ниже биологии), когда рассуждает о кристаллообразовании химических веществ. «Кристаллизация есть деспотизм внутренней идеи. Одно вещество должно, при известных условиях, оставаясь само собою, кристаллизоваться призмами, другое октаэдрами и т. п. Иначе они не смеют, иначе они гибнут, разлагаются». По сути, речь здесь идет о начальных формах самоорганизации природы, свидетельствующих о существовании культуры и культурогенеза на уровне химических процессов, кристаллографии, минералогии («культура камня»). Кристаллизация химических растворов - чем это не культурогенез - в его первоначальных, доорганических формах! Как не вспомнить здесь и о примерах Вл. Соловьева. «Алмаз, т. е. кристаллизованный углерод, по химическому составу своему есть то же самое, что обыкновенный уголь. Несомненно также, что пение соловья и неистовые крики влюбленного кота, по психофизиологической основе своей, суть одно и то же, именно звуковое выражение усиленного полового инстинкта. Но алмаз красив и дорого ценится за свою красоту, тогда как и самый невзыскательный дикарь вряд ли захочет употребить кусок угля в виде украшения. И между тем как соловьиное пение всегда и везде почиталось за одно из проявлений прекрасного в природе, кошачья музыка, не менее ярко выражающая тот же самый душевно-телесный мотив, нигде, никогда и никому не доставляла эстетического наслаждения». Сравнение алмаза и угля - как разных версий одного и того же химического элемента (углерода), а соловьиного пения и кошачьего мяуканья как разных звуковых проявлений примерно одной и той же физиологической реакции - переводит явления химии/физики и биологии на уровень культуры с ее ценностно-смысловой (этико-эстетической) градацией, в результате чего выявляется культурный дискурс биологических и физико-химических явлений, а вместе с тем - феномен культурогенеза - по ту сторону человека и человечества. Подобные примеры можно многократно умножить Все это подтверждает догадку: истоки доисторического культурогенеза уходят глубоко «вниз» от человечества по ступеням эволюции мироздания. На уровне морфологии животных и растений, генетических структур, физико-химических процессов, даже, может быть, законов гравитации формируются разнопорядковые прафеномены системности, организованности и структурной целостности материи, которые, в свете дальнейшей эволюции природы, выступают как природные (и космические) предпосылки человеческой культуры. Список использованной литературы Андриашин Х.А., Свинухов В.Г., Балакин В.В. Из истории культуры Древней Руси. - М.: Лань, 2021. - 56 с. Бакаева О.Ю., МатвиенкоГ.В. Русская История. - М.: ГЭОТАР-Медиа, 2019. - 544 с. Боков К.И. Искусство Древней Руси. - М.: Феникс, 2019. - 412 с. Горбухов В.А. Быт и верования древних славян. - М.: Дашкова, 2019. - 368 с. Зубач А.В. Культурология. - М.: Айрис - Пресс, 2021 - 372 с. Маховикова Г.А., Павлова Е.Е. История русской культуры. - М.: Дашкова, 2020. - 301 с. Самолаев Ю.Н. Введение в историю русской культуры. - Екатеринбург, АРД ЛТД, 2021. - 315 с. Фролов С.К. Культурология. - М.: Высшая школа, 2020. - 244 с. Халипов С.В. Отечественная история. - М.: МЦФЭР, 2021. - 592 с. Чинько В.А. Культура России. - М.: Практика, 2020. - 553 с. |