Иван Александрович Гончаров Обломов
 Скачать 5.93 Mb.
|
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯIОбломов сиял, идучи домой. У него кипела кровь, глаза блистали. Ему казалось, что у него горят даже волосы. Так он и вошел к себе в комнату — и вдруг сияние исчезло и глаза в неприятном изумлении остановились неподвижно на одном месте: в его кресле сидел Тарантьев. — Что это тебя не дождешься? Где ты шатаешься? — строго спросил Тарантьев, подавая ему свою мохнатую руку. — И твой старый чорт совсем от рук отбился: спрашиваю закусить — нету, водки — и той не дал. — Я гулял здесь в роще, — небрежно сказал Обломов, еще не опомнясь от обиды, нанесенной появлением земляка, и в какую минуту! Он забыл ту мрачную сферу, где долго жил, и отвык от ее удушливого воздуха. Тарантьев в одно мгновенье сдернул его будто с неба опять в болото. Обломов мучительно спрашивал себя: зачем пришел Тарантьев? надолго ли? — терзался предположением, что, пожалуй, он останется обедать и тогда нельзя будет отправиться к Ильинским. Как бы спровадить его, хоть бы это стоило некоторых издержек, — вот единственная мысль, которая занимала Обломова. Он молча и угрюмо ждал, что скажет Тарантьев. — Что ж ты, земляк, не подумаешь взглянуть на квартиру? — спросил Тарантьев. — Теперь это не нужно, — сказал Обломов, стараясь не глядеть на Тарантьева. — Я… не перееду туда. — Что-о? Как не переедешь? — грозно возразил Тарантьев. — Нанял, да не переедешь? А контракт? — Какой контракт? — Ты уж и забыл? Ты на год контракт подписал. Подай восемьсот рублей ассигнациями, да и ступай куда хочешь. Четыре жильца смотрели, хотели нанять: всем отказали. Один нанимал на три года. Обломов теперь только вспомнил, что в самый день переезда на дачу Тарантьев привез ему бумагу, а он второпях подписал, не читая. "Ах, боже мой, что я наделал!" — думал он. — Да мне не нужна квартира, — говорил Обломов, — я еду за границу… — За границу! — перебил Тарантьев. — Это с этим немцем? Да где тебе, не поедешь! — Отчего не поеду? У меня и паспорт есть: вот я покажу. И чемодан куплен. — Не поедешь! — равнодушно повторил Тарантьев. — А ты вот лучше деньги-то за полгода вперед отдай. — У меня нет денег. — Где хочешь достань, брат кумы, Иван Матвеич, шутить не любит. Сейчас в управу подаст: не разделаешься. Да я свои заплатил, отдай мне. — Ты где взял столько денег? — спросил Обломов. — А тебе что за дело? Старый долг получил. Давай деньги! Я за тем приехал. — Хорошо, я на днях приеду и передам квартиру другому, а теперь я тороплюсь… Он начал застегивать сюртук. — А какую тебе квартиру нужно? Лучше этой во всем городе не найдешь. Ведь ты ее видал? — сказал Тарантьев. — И видеть не хочу, — отвечал Обломов, — зачем я туда перееду? Мне далеко… — От чего? — грубо спросил Тарантьев. Но Обломов не сказал, от чего. — От центра, — прибавил он потом. — От какого это центра? Зачем он тебе нужен? Лежать-то? — Нет, уж я теперь не лежу. — Что так? — Так. Я… сегодня… — начал Обломов. — Что? — перебил Тарантьев. — Обедаю не дома… — Ты деньги-то подай, да и черт с тобой! — Какие деньги? — с нетерпением повторил Обломов. — Я на днях заеду на квартиру, переговорю с хозяйкой. — Какая хозяйка? Кума-то? Что она знает? Баба! Нет, ты поговори с ее братом — вот увидишь! — Ну хорошо, я заеду и переговорю. — Да, жди тебя! Ты отдай деньги, да и ступай. — У меня нет, надо занять. — Ну так заплати же мне теперь, по крайней мере, за извозчика, — приставал Тарантьев, — три целковых. — Где же твой извозчик? И за что три целковых? — Я отпустил его. Как за что? И то не хотел везти: "по песку-то?", говорит. Да отсюда три целковых — вот двадцать два рубля! — Отсюда дилижанс ходит за полтинник, — сказал Обломов, — на вот! Он достал ему четыре целковых. Тарантьев спрятал их в карман. — Семь рублей ассигнациями за тобой, — прибавил он. — Да дай на обед! — На какой обед? — Я теперь в город не поспею: на дороге в трактире придется, тут все дорого: рублей пять сдерут. Обломов молча вынул целковый и бросил ему. Он не садился от нетерпения, чтоб Тарантьев ушел скорей, но тот не уходил. — Вели же мне дать чего-нибудь закусить, — сказал он. — Ведь ты хотел в трактире обедать? — заметил Обломов. — Это обедать! А теперь всего второй час. Обломов велел Захару дать чего-нибудь. — Ничего нету, не готовили, — сухо отозвался Захар, глядя мрачно на Тарантьева. — А что, Михей Андреич, когда принесете барскую рубашку да жилет?.. — Какой тебе рубашки да жилета? — отговаривался Тарантьев. — Давно отдал. — Когда это? — спросил Захар. — Да не тебе ли в руки отдал, как вы переезжали? А ты куда-то сунул в узел да спрашиваешь еще… Захар остолбенел. — Ах ты, господи! Что это, Илья Ильич, за срам такой! — возразил он, обратясь к Обломову. — Пой, пой эту песню! — возразил Тарантьев. — Чай, пропил, да и спрашиваешь… — Нет, я еще отроду барского не пропивал! — захрипел Захар. — Вот вы… — Перестань, Захар! — строго перебил Обломов. — Вы, что ли, увезли одну половую щетку да две чашки у нас? — спросил опять Захар. — Какие щетки? — загремел Тарантьев. — Ах ты, старая шельма! Давай-ка лучше закуску! — Слышите, Илья Ильич, как лается? — сказал Захар. — Нет закуски, даже хлеба нет дома, и Анисья со двора ушла, — договорил он и ушел. — Где ж ты обедаешь? — спросил Тарантьев. — Диво, право: Обломов гуляет в роще, не обедает дома… Когда ж ты на квартиру-то? Ведь осень на дворе. Приезжай посмотреть. — Хорошо, хорошо, на днях… — Да деньги не забудь привезти! — Да, да, да… — нетерпеливо говорил Обломов. — Ну, не нужно ли чего на квартире? Там, брат, для тебя выкрасили полы и потолки, окна, двери — все: больше ста рублей стоит. — Да, да, хорошо… Ах, вот что я хотел тебе сказать, — вдруг вспомнил Обломов — сходим, пожалуйста, в палату, нужно доверенность засвидетельствовать… — Что я тебе за ходатай достался? — отозвался Тарантьев. — Я тебе прибавлю на обед, — сказал Обломов. — Туда сапог больше изобьешь, чем ты прибавишь. — Ты поезжай, заплачу. — Нельзя мне в палату идти, — мрачно проговорил Тарантьев. — Отчего? — Враги есть, злобствуют на меня, ковы строят, как бы погубить. — Ну хорошо, я сам съезжу, — сказал Обломов и взялся за фуражку. — Вот, как приедешь на квартиру, Иван Матвеич тебе все сделает. Это, брат, золотой человек, не чета какому-нибудь выскочке-немцу! Коренной, русский служака, тридцать лет на одном стуле сидит, всем присутствием вертит, и деньжонки есть, а извозчика не наймет, фрак не лучше моего, сам тише воды, ниже травы, говорит чуть слышно, по чужим краям не шатается, как твой этот… — Тарантьев! — крикнул Обломов, стукнув по столу кулаком. — Молчи, чего не понимаешь! Тарантьев выпучил глаза на эту никогда не бывалую выходку Обломова и даже забыл обидеться тем, что его поставили ниже Штольца. — Вот как ты нынче, брат… — бормотал он, взяв шляпу, — какая прыть! Он погладил свою шляпу рукавом, потом поглядел на нее и на шляпу Обломова, стоявшую на этажерке. — Ты не носишь шляпу, вот у тебя фуражка, — сказал он, взяв шляпу Обломова и примеривая ее. — Дай-ка, брат, на лето… Обломов молча снял с его головы свою шляпу и поставил на прежнее место, потом скрестил на груди руки и ждал, чтоб Тарантьев ушел. — Ну, чорт с тобой! — говорил Тарантьев, неловко пролезая в дверь. — Ты, брат, нынче что-то… того… Вот поговори-ка с Иваном Матвеичем да попробуй денег не привезти. |