список на лето. Жилибыли муж да жена. Были у них дочка Машенька да сын Ванюшка
 Скачать 50.93 Kb.
|
|
Затейники – Носов Мы с Валей затейники. Мы всегда затеваем какие-нибудь игры. Один раз мы читали сказку «Три поросёнка». А потом стали играть. Сначала мы бегали по комнате, прыгали и кричали: — Нам не страшен серый волк! Потом мама ушла в магазин, а Валя сказала: — Давай, Петя, сделаем себе домик, как у тех поросят, что в сказке. Мы стащили с кровати одеяло и завесили им стол. Вот и получился дом. Мы залезли в него, а там темно-темно! Валя говорит: — Вот и хорошо, что у нас свой дом! Мы всегда будем здесь жить и никого к себе не пустим, а если серый волк придёт, мы его прогоним. Я говорю: — Жалко, что у нас в домике нет окон, очень темно! — Ничего, — говорит Валя. — У поросят ведь домики бывают без окон. Я спрашиваю: — А ты меня видишь? — Нет, а ты меня? — И я, — говорю, — нет. Я даже себя не вижу. Вдруг меня кто-то как схватит за ногу! Я как закричу! Выскочил из-под стола, а Валя за мной! — Что ты? — спрашивает. — Меня, — говорю, — кто-то схватил за ногу. Может быть, серый волк? Валя испугалась и бегом из комнаты. Я — за ней. Выбежали в коридор и дверь захлопнули. — Давай, — говорю, — дверь держать, чтобы он не открыл. Держали мы дверь, держали. Валя и говорит: — Может быть, там никого нет? Я говорю: — А кто же тогда меня за ногу трогал? — Это я, — говорит Валя, — я хотела узнать, где ты. — Чего же ты раньше не сказала? — Я, — говорит, — испугалась. Ты меня испугал. Открыли мы дверь. В комнате никого нет. А к столу подойти всё-таки боимся: вдруг из-под него серый волк вылезет! Я говорю: — Пойди, сними одеяло. А Валя говорит: — Нет, ты пойди! Я говорю: — Там же никого нет. — А может быть, есть! Я подкрался на цыпочках к столу, дёрнул за край одеяла и бегом к двери. Одеяло упало, а под столом никого нет. Мы обрадовались. Хотели починить домик, только Валя говорит: — Вдруг опять кто-нибудь за ногу схватит! Так и не стали больше в "три поросёнка" играть. Живая шляпа – Носов Шляпа лежала на комоде, котенок Васька сидел на полу возле комода, а Вовка и Вадик сидели за столом и раскрашивали картинки. Вдруг позади них что-то плюхнулось — упало на пол. Они обернулись и увидели на полу возле комода шляпу. Вовка подошел к комоду, нагнулся, хотел поднять шляпу — и вдруг как закричит: — Ай-ай-ай! — и бегом в сторону. — Чего ты? — спрашивает Вадик. — Она жи-жи-живая! — Кто живая? — Шля-шля-шля-па. — Что ты! Разве шляпы бывают живые? — По-посмотри сам! Вадик подошел поближе и стал смотреть на шляпу. Вдруг шляпа поползла прямо к нему. Он как закричит: — Ай! — и прыг на диван. Вовка за ним. Шляпа вылезла на середину комнаты и остановилась. Ребята смотрят на нее и трясутся от страха. Тут шляпа повернулась и поползла к дивану. — Ай! Ой! — закричали ребята. Соскочили с дивана — и бегом из комнаты. Прибежали на кухню и дверь за собой закрыли. — Я у-у-хо-хо-жу! — говорит Вовка. — Куда? — Пойду к себе домой. — Почему? — Шляпы бо-боюсь! Я первый раз вижу, чтоб шляпа по комнате ходила. — А может быть, ее кто-нибудь за веревочку дергает? — Ну, пойди, посмотри. — Пойдем вместе. Я возьму клюшку. Если она к нам полезет, я ее клюшкой тресну. — Постой, я тоже клюшку возьму. — Да у нас другой клюшки нет. — Ну, я возьму лыжную палку. Они взяли клюшку и лыжную палку, приоткрыли дверь и заглянули в комнату. — Где же она? — спрашивает Вадик. — Вон там, возле стола. — Сейчас я ее как тресну клюшкой! — говорит Вадик. — Пусть только подлезет ближе, бродяга такая! Но шляпа лежала возле стола и не двигалась. — Ага, испугалась! — обрадовались ребята. — Боится лезть к нам. — Сейчас я ее спугну, — сказал Вадик. Он стал стучать по полу клюшкой и кричать: — Эй ты, шляпа! Но шляпа не двигалась. — Давай наберем картошки и будем в нее картошкой стрелять, — предложил Вовка. Они вернулись на кухню, набрали из корзины картошки и стали швырять ее в шляпу» Швыряли, швыряли, наконец, Вадик попал. Шляпа как подскочит кверху! — Мяу! — закричало что-то. Глядь, из-под шляпы высунулся серый хвост, потом лапа, а потом и сам котенок выскочил. — Васька! — обрадовались ребята. — Наверно, он сидел на полу, а шляпа на него с комода упала, — догадался Вовка. Вадик схватил Ваську и давай его обнимать! — Васька, миленький, как же ты под шляпу попал? Но Васька ничего не ответил, Он только фыркал и жмурился от света. На горе – Носов Целый день ребята трудились — строили снежную горку во дворе. Сгребали лопатами снег и сваливали его под стенку сарая в кучу. Только к обеду горка была готова. Ребята полили ее водой и побежали домой обедать. — Вот пообедаем, — говорили они, — а горка пока замерзнет. А после обеда мы придем с санками и будем кататься. А Котька Чижов из шестой квартиры хитрый какой! Он горку не строил. Сидит дома да смотрит в окно, как другие трудятся. Ему ребята кричат, чтоб шел горку строить, а он только руками за окном разводит да головой мотает, — как будто нельзя ему. А когда ребята ушли, он быстро оделся, нацепил коньки и выскочил во двор. Чирк коньками по снегу, чирк! И кататься-то как следует не умеет! Подъехал к горке. — О, говорит, — хорошая горка получилась! Сейчас скачусь. Только полез на горку — бух носом! — Ого! — говорит. — Скользкая! Поднялся на ноги и снова — бух! Раз десять падал. Никак на горку взобраться не может. «Что делать?» — думает. Думал, думал — и придумал: «Вот сейчас песочком посыплю и заберусь на нее». Схватил он фанерку и покатил к дворницкой. Там — ящик с песком. Он и стал из ящика песок на горку таскать. Посыпает впереди себя, а сам лезет все выше и выше. Взобрался на самый верх. — Вот теперь, — говорит, — скачусь! Оттолкнулся ногой и снова — бух носом! Коньки-то по песку не едут! Лежит Котька на животе и говорит: — Как же теперь по песку кататься? И полез вниз на четвереньках. Тут прибежали ребята. Видят — горка песком посыпана. — Это кто здесь напортил? — закричали они. — Кто горку песком посыпал? Ты не видал, Котька? — Нет, — говорит Котька, — я не видал. Это я сам посыпал, потому что она была скользкая и я не мог на нее взобраться. — Ах ты, умник! Ишь что придумал! Мы трудились, трудились, а он — песком! Как же теперь кататься? Котька говорит: — Может быть, когда-нибудь снег пойдет, он засыплет песок, вот и можно будет кататься. — Так снег, может, через неделю пойдет, а нам сегодня надо кататься. — Ну, я не знаю, — говорит Котька. — Не знаешь! Как испортить горку, ты знаешь, а как починить, не знаешь! Бери сейчас же лопату! Котька отвязал коньки и взял лопату. — Засыпай песок снегом! Котька стал посыпать горку снегом, а ребята снова водой полили. — Вот теперь, — говорят, — замерзнет, и можно будет кататься. А Котьке так работать понравилось, что он еще сбоку лопатой ступеньки проделал. — Это, — говорит, — чтоб всем было легко взбираться, а то еще кто-нибудь снова песком посыплет! Анна, не грусти – Н.Булгаков Один раз зимой, когда Аня и Катя катались, как всегда, с горки, Катя вдруг как-то странно упала – и не кричит, и не встаёт, а только тихо зовёт Аню. Аня подошла, Катя говорит: — Я упала. — Ну и вставай, — говорит Аня. — Не могу, — тихо сказала Катя. – Очень болит. Аня побежала домой, папа принёс Катю на руках, её положили в постель, пришёл врач – оказалось, дело серьёзное, у Кати перелом. Приехала машина, и Катю увезли в больницу. Больница у Кати особая, строгая. Дети лежат на специальных кроватях – широких и жёстких, чтобы всё правильно срасталось. У кого рука сломана, у кого нога. И никого не пускают к ним в гости, даже взрослых. Катя ещё маленькая, ей очень грустно. После уроков Аня пришла к Катиному окну. Стекло почти доверху было замазано белой краской, но кто-то раньше прокорябал в нём дырочку, и Аня стала смотреть в неё и искать Катю. Она видела палату, многих незнакомых ей детей – они лежали, или медленно ходили, или сидели и смотрели куда-то вдаль. Ане не было видно, где кончается их взгляд. Что они видят. И тут Аня заметила Катю. Такую знакомую! Прямо тут, возле окна. Как все дети здесь, в сереньком халате, только личико совсем домашнее, Катино. С её кудрявыми белыми волосами, каких нет больше ни у каких других детей. Катя полулежала в кровати и медленно играла с надувным утёнком. Просто держала его перед собой и смотрела на него. И что-то ему тихонько иногда говорила. Так же, как она играла, наверно, и час, и два до этого и собиралась, наверно, играть и завтра, и потом… Аня увидела Катю и заплакала. И совсем перестала что-нибудь видеть сквозь стекло. Аня подумала, что Катя вот так, совсем одна, играет, играет здесь всегда… Как будто ничего особенного нет вокруг неё… И если бы она, Аня, не пришла к ней сегодня, у неё бы ничего не было, только этот её утёнок. И может, ещё час Аня бы к ней не пришла – зашла бы после уроков вместе с Мариной из их класса к ней домой или в кино – а Катя бы так и играла… И тогда Аня закричала скорей в окно: — Ка-атя! Катя-а! И Катя тут же всё поняла – что пришла Аня! Прямо сейчас стоит за окном, здесь! Она встрепенулась, улыбнулась и стала вдруг совсем другая. Она стала смотреть на окно, но ещё не видела Аню – через какую дырку Аня смотрит, где Анин глаз. Наконец нашла и стала совсем счастливая. Аня подставила к окну ящик, встала на него и показала Кате через верхнюю, незакрашенную часть окна раскраску, которую ей купила, и открытку, и апельсин. Аня кричала в окно что есть силы, и Катя кое-что слышала. А что отвечала ей Катя, Аня совсем не могла разобрать. Рядом с Аней, у соседнего окна, стоял папа, который пришёл к другой девочке, она лежала сзади, в конце палаты. Девочка была маленькая, у неё было заплаканное лицо, она кричала изо всех сил: — Папа! Принеси мне веер! — Что? – никак не мог понять папа. — Веер! – кричала девочка. – Хочу веер! — Какой веер? – наконец разобрал папа. – Зачем? — Махаться, махаться! – показала девочка. – Он мне очень нужен! — Хорошо, хорошо, — закивал головой папа. Тут Аня опять посмотрела на Катино окно и увидела, что Катя держит записку, которую написала и приложила к стеклу. Аня прочитала, что Катя всё время кричала: «СПАСИБО!» Аня нашла в портфеле кусочек бумажки и карандаш и тоже стала прикладывать свои записки к стеклу и держать, пока Катя не прочтёт. Так они записками и разговаривали. И ещё, конечно, рожицами помогали – чтобы было понятно всё. Наконец Кате с той стороны принесли обед, надо было расходиться. Аня подумала, как сейчас пойдёт домой, на троллейбус, по шумному городу, мимо зоопарка. Она всё может: везде ходить, всё делать, на всё смотреть… не через дырочку… Аня стояла такая печальная! Она ещё раз посмотрела на окно и тут увидела, что Катя, оказывается, приложила к стеклу новую записку: «АННА, НЕ ГРУСТИ!» И улыбнулась Ане в своём сереньком халате. Кате было хорошо и радостно. К ней только что приходила Аня, ещё даже не ушла, и всё вокруг неё там, в больнице, уже совсем другое, не грустное, даже не чужое, потому что Аня ещё когда-нибудь придёт, пусть и не сегодня, не очень скоро – она есть у неё всегда. Волшебное слова – В.Осеева Маленький старичок с длинной седой бородой сидел на скамейке и зонтиком чертил что-то на песке. — Подвиньтесь, — сказал ему Павлик и присел на край. Старик подвинулся и, взглянув на красное, сердитое лицо мальчика, сказал: — С тобой что-то случилось? — Ну и ладно! А вам-то что? — покосился на него Павлик. — Мне ничего. А вот ты сейчас кричал, плакал, ссорился с кем-то… — Ещё бы! — сердито буркнул мальчик.— Я скоро совсем убегу из дому. — Убежишь? — Убегу! Из-за одной Ленки убегу.— Павлик сжал кулаки. — Я ей сейчас чуть не поддал хорошенько! Ни одной краски не даёт! А у самой сколько! — Не даёт? Ну, из-за этого убегать не стоит. — Не только из-за этого. Бабушка за одну морковку из кухни меня прогнала… прямо тряпкой, тряпкой… Павлик засопел от обиды. — Пустяки! — сказал старик. — Один поругает, другой пожалеет. — Никто меня не жалеет! — крикнул Павлик. — Брат на лодке едет кататься, а меня не берёт. Я ему говорю: «Возьми лучше, всё равно я от тебя не отстану, вёсла утащу, сам в лодку залезу!» Павлик стукнул кулаком по скамейке. И вдруг замолчал. — Что же, не берёт тебя брат? — А почему вы всё спрашиваете? Старик разгладил длинную бороду: — Я хочу тебе помочь. Есть такое волшебное слово… Павлик раскрыл рот. — Я скажу тебе это слово. Но помни: говорить его надо тихим голосом, глядя прямо в глаза тому, с кем говоришь. Помни— тихим голосом, глядя прямо в глаза… — А какое слово? Старик наклонился к самому уху мальчика. Мягкая борода его коснулась павликовой щеки. Он прошептал что-то и громко добавил: — Это волшебное слово. Но не забудь, как нужно говорить его. — Я попробую, — усмехнулся Павлик,— я сейчас же попробую. — Он вскочил и побежал домой. Лена сидела за столом и рисовала. Краски — зелёные, синие, красные — лежали перед ней. Увидев Павлика, она сейчас же сгребла их в кучу и накрыла рукой. «Обманул старик! — с досадой подумал мальчик. — Разве такая поймёт волшебное слово!..» Павлик боком подошёл к сестре и потянул её за рукав. Сестра оглянулась. Тогда, глядя ей в глаза, тихим голосом мальчик сказал: — Лена, дай мне одну краску… пожалуйста… Лена широко раскрыла глаза. Пальцы её разжались, и, снимая руку со стола, она смущённо пробормотала: — Какую тебе? — Мне синюю, — робко сказал Павлик. Он взял краску, подержал её в руках, походил с нею по комнате и отдал сестре. Ему не нужна была краска. Он думал теперь только о волшебном слове. «Пойду к бабушке. Она как раз стряпает. Прогонит или нет?» Павлик отворил дверь в кухню. Старушка снимала с противня горячие пирожки. Внук подбежал к ней, обеими руками повернул к себе красное морщинистое лицо, заглянул в глаза и прошептал: — Дай мне кусочек пирожка… пожалуйста. Бабушка выпрямилась. Волшебное слово так и засияло в каждой морщинке, в глазах, в улыбке. — Горяченького… горяченького захотел, голубчик мой! — приговаривала она, выбирая самый лучший, румяный пирожок. Павлик подпрыгнул от радости и расцеловал её в обе щеки. «Волшебник! Волшебник!» — повторял он про себя, вспоминая старика. За обедом Павлик сидел притихший и прислушивался к каждому слову брата. Когда брат сказал, что поедет кататься на лодке, Павлик положил руку на его плечо и тихо попросил: — Возьми меня, пожалуйста. За столом сразу все замолчали. Брат поднял брови и усмехнулся. — Возьми его, — вдруг сказала сестра. — Что тебе стоит! — Ну, отчего же не взять? — улыбнулась бабушка. — Конечно, возьми. — Пожалуйста, — повторил Павлик. Брат громко засмеялся, потрепал мальчика по плечу, взъерошил ему волосы: — Эх ты, путешественник! Ну ладно, собирайся! «Помогло! Опять помогло!» Павлик выскочил из-за стола и побежал на улицу. Но в сквере уже не было старика. Скамейка была пуста, и только на песке остались начерченные зонтиком непонятные знаки. Хорошее – В.Осеева Проснулся Юрик утром. Посмотрел в окно. Солнце светит. Денёк хороший. И захотелось мальчику самому что-нибудь хорошее сделать. Вот сидит он и думает: «Что, если б моя сестрёнка тонула, а я бы её спас!» А сестрёнка тут как тут: — Погуляй со мной, Юра! — Уходи, не мешай думать! Обиделась сестрёнка, отошла. А Юра думает: «Вот если б на няню волки напали, а я бы их застрелил!» А няня тут как тут: — Убери посуду, Юрочка. — Убери сама — некогда мне! Покачала головой няня. А Юра опять думает: «Вот если б Трезорка в колодец упал, а я бы его вытащил!» А Трезорка тут как тут. Хвостом виляет: «Дай мне попить, Юра!» — Пошёл вон! Не мешай думать! Закрыл Трезорка пасть, полез в кусты. А Юра к маме пошёл: — Что бы мне такое хорошее сделать? Погладила мама Юру по голове: — Погуляй с сестрёнкой, помоги няне посуду убрать, дай водички Трезору. Почему?- В.Осеева Мы были одни в столовой — я и Бум. Я болтал под столом ногами, а Бум легонько покусывал меня за голые пятки. Мне было щекотно и весело. Над столом висела большая папина карточка, — мы с мамой только недавно отдавали ее увеличивать. На этой карточке у папы было такое веселое доброе лицо. Но когда, балуясь с Бумом, я, держась за край стола, стал раскачиваться на стуле, мне показалось, что папа качает головой... — Смотри, Бум... — шепотом сказал я и, сильно качнувшись, схватился за край скатерти. Стол выскользнул из моих рук. Послышался звон... Сердце у меня замерло. Я тихонько сполз со стула и опустил глаза. На полу валялись розовые черепки, золотой ободок блестел на солнце. Бум вылез из-под стола, осторожно обнюхал черепки и сел, склонив набок голову и подняв вверх одно ухо. Из кухни послышались быстрые шаги. — Что это? Кто это? — Мама опустилась на колени и закрыла лицо руками. — Папина чашка... папина чашка... — горько повторяла она. Потом подняла глаза и с упреком спросила: — Это ты? Бледно-розовые черепки блестели на ее ладони. Колени у меня дрожали, язык заплетался: — Это... это... Бум! — Бум? — Мама поднялась с колен и медленно переспросила: — Это Бум? Я кивнул головой. Бум, услышав свое имя, задвигал ушами и завилял хвостом. Мама смотрела то на меня, то на него. — Как же он разбил? Уши мои горели. Я развел руками: — Он немножечко подпрыгнул... и лапами... Лицо у мамы потемнело. Она взяла Бума за ошейник и пошла с ним к двери. Я с испугом смотрел ей вслед. Бум с лаем выскочил во двор. — Он будет жить в будке, — сказала мама и, присев к столу, о чем-то задумалась. Ее пальцы медленно сгребали в кучку крошки хлеба, раскатывали их шариками, а глаза смотрели куда-то поверх стола в одну точку. Я стоял, не смея подойти к ней. Бум заскребся у двери. — Не пускай! — быстро сказала мама и, взяв меня за руку, притянула к себе. Прижавшись губами к моему лбу, она все так же о чем-то думала, потом тихо спросила: — Ты очень испугался? Конечно, я очень испугался: ведь с тех пор, как папа умер, мы с мамой так берегли каждую его вещь. Из этой чашки папа всегда пил чай... — Ты очень испугался? — повторила мама. Я кивнул головой и крепко обнял ее за шею. — Если ты... нечаянно, — медленно начала она. Но я перебил ее, торопясь и заикаясь: — Это не я... Это Бум... Он подпрыгнул... Он немножечко подпрыгнул... Прости его! Лицо у мамы стало розовым, даже шея и уши ее порозовели. Она встала: — Бум не придет больше в комнату, он будет жить в будке. Я молчал. Над столом из фотографической карточки смотрел на меня папа... * * * Бум лежал на крыльце, положив на лапы умную морду, глаза его не отрываясь смотрели на запертую дверь, уши ловили каждый звук, долетающий из дома. На голоса он откликался тихим визгом, стучал по крыльцу хвостом... Потом снова клал голову на лапы и шумно вздыхал. Время шло, и с каждым часом на сердце у меня становилось все тяжелее. Я боялся, что скоро стемнеет, в доме погасят огни, закроют все двери, и Бум останется один на всю ночь... Ему будет холодно и страшно. Мурашки пробегали у меня по спине. Если б чашка не была папиной... и если б сам папа был жив... Ничего бы не случилось... Мама никогда не наказывала меня за что-нибудь нечаянное... И я боялся не наказания — я с радостью перенес бы самое худшее наказание. Но мама так берегла все папино! И потом, я не сознался сразу, я обманул ее, и теперь с каждым часом моя вина становилась все больше... Я вышел на крыльцо и сел рядом с Бумом. Прижавшись головой к его мягкой шерсти, я случайно поднял глаза и увидел маму. Она стояла у раскрытого окна и смотрела на нас. Тогда, боясь, чтобы она не прочитала на моем лице все мои мысли, я погрозил Буму пальцем и громко сказал: — Не надо было разбивать чашку. После ужина небо вдруг потемнело, откуда-то выплыли тучи и остановились над нашим домом. Мама сказала: — Будет дождь. Я попросил: — Пусти Бума... — Нет. — Хоть в кухню... мамочка! Она покачала головой. Я замолчал, стараясь скрыть слезы и перебирая под столом бахрому скатерти. — Иди спать, — со вздохом сказала мама. Я разделся и лег, уткнувшись головой в подушку. Мама вышла. Через приоткрытую дверь из ее комнаты проникала ко мне желтая полоска света. За окном было черно. Ветер качал деревья. Все самое страшное, тоскливое и пугающее собралось для меня за этим ночным окном. И в этой тьме сквозь шум ветра я различал голос Бума. Один раз, подбежав к моему окну, он отрывисто залаял. Я приподнялся на локте и слушал. Бум... Бум... Ведь он тоже папин. Вместе с ним мы в последний раз провожали папу на корабль. И когда папа уехал, Бум не хотел ничего есть и мама со слезами уговаривала его. Она обещала ему, что папа вернется. Но папа не вернулся... То ближе, то дальше слышался расстроенный лай. Бум бегал от двери к окнам, он звал, просил, скребся лапами и жалобно взвизгивал. Из-под маминой двери все еще просачивалась узенькая полоска света. Я кусал ногти, утыкался лицом в подушку и не мог ни на что решиться. И вдруг в мое окно с силой ударил ветер, крупные капли дождя забарабанили по стеклу. Я вскочил. Босиком, в одной рубашке я бросился к двери и широко распахнул ее: — Мама! Она спала, сидя за столом и положив голову на согнутый локоть. Обеими руками я приподнял ее лицо, смятый мокрый платочек лежал под ее щекой. — Мама! Она открыла глаза, обняла меня теплыми руками. Тоскливый собачий лай донесся до нас сквозь шум дождя. — Мама! Мама! Это я разбил чашку. Это я, я! Пусти Бума... Лицо ее дрогнуло, она схватила меня за руку, и мы побежали к двери. В темноте я натыкался на стулья и громко всхлипывал. Бум холодным шершавым языком осушил мои слезы, от него пахло дождем и мокрой шерстью. Мы с мамой вытирали его сухим полотенцем, а он поднимал вверх все четыре лапы и в буйном восторге катался по полу. Потом он затих, улегся на свое место и, не мигая, смотрел на нас. Он думал: «Почему меня выгнали во двор, почему впустили и обласкали сейчас?» Мама долго не спала. Она тоже думала: «Почему мой сын не сказал мне правду сразу, а разбудил меня ночью?» И я тоже думал, лежа в своей кровати: «Почему мама нисколько не бранила меня, почему она даже обрадовалась, что чашку разбил я, а не Бум?» В эту ночь мы долго не спали и у каждого из нас троих было свое «почему». |