История психиатрии. История психиатрии (Каннабих Ю.). Каннабих Ю. История психиатрии Л. Государственное медицинское издательство, 1928
 Скачать 2.12 Mb.
|
|
Глава двадцать восьмая. УЧЕНИЕ О ПРОГРЕССИВНОМ ПАРАЛИЧЕ (2-й период). 1. Краткий очерк истории развития учения о лихорадочном и История психиатрии Каннабих Ю. С реди других научных заслуг германской соматической школы в первую очередь следует назвать то направление, какое она дала дальнейшим исследованиям в области этиологии психозов. Французские авторы, начиная с Пинеля и Эскироля придавали непомерно большое значение психическим моментам. У Эскироля из общего числа 858 случаев в Сальпетриере 314 падают на причины моральные: на домашние неприятности —105, неудачную любовь — 46, испуг — 38, ревность —18, гнев —16 и т. д. Наследственность указана в 105 случаях, а чисто соматические причины распылены у него на мелкие группы, из которых самая большая (144 случая) охватывает акушерские и гинекологические процессы. Лихорадочные болезни представлены у Эскироля цифрой 13, сифилис — всего только 8 из указанных 858 случаев. Такой акцент на психогении характерен для всей психиатрии первой половины XIX века. Крайнее проявление этой тенденции получило свое выражение у психиков. В этом коренном вопросе соматическая школа заняла обратную позицию. «Под влиянием любой болезни,— говорит Якоби, — могут произойти изменения психики». Утверждая это, он имел, между прочим, в виду и лихорадочные заболевания. Бред при повышенной температуре служил для него не только доказательством зависимости психических функций от физического состояния организма, но казался ему как бы типическим образцом настоящей душевной болезни. Вслед за ним эту мысль энергично отстаивал Фридрейх, который полемизировал с Жорже и с некоторыми английскими авторами, отрицавшими здесь всякое сходство. Одной из самых ранних работ о психозах в их завимости от острых соматических болезней была работа Вебера о душевном расстройстве при тифе. После этого число соответствующих наблюдений стало быстро расти. Расширялись и рамки вопроса. Обсуждалась не только роль высокой температуры, но и тех перемен в организме, которые возникают под влиянием «инфекционных ферментов», как называли одно время гипотетических возбудителей заразных болезней. При тифе, холере, при острых экзантемах допускали, что какие-то специфические яды влияют, между прочим, и на нервную ткань. Наука пятидесятых и шестидесятых годов уже подходила к этому вопросу, вооруженная экспериментальными данными. Уже открыт был желудочный и панкреатический сок, гликогенная функция печени, эфирный и хлороформный наркоз с их стадиями начального возбуждения — словом, целый ряд фактов выдвинул новые точки зрения на процессы в различных органах, во всем организме в его целом (процессы обмена) и в нервной системе в частности. Явления продромального бреда в некоторых случаях инфекции уже умели объяснить тем, что инфекционный яд (например, тифозный), еще не успев вызвать местные явления, уже поражает в первую очередь наиболее чувствительный орган—мозговую кору. Так заложены были основы инфекционной теории психозов. Прошло короткое время и успехи общей медицины незамедлили влить в это учение новую струю. В 1851 г. Райе и Давен открыли возбудителя сибирской язвы. Вскоре появились работы Пастера о брожении, в 1867 г. — его знаменитая диссертация «Исследование телец, носящихся в атмосферном воздухе», зародилась новая наука — бактериология, и проблема инфекции, занимавшая когда-то в XVI столетии ум Фракастора, стала быстро приближаться к своему научному разрешению. Общая медицина подготовила, таким образом, тот круг мыслей, в котором стала работать психиатрическая мысль, сосредоточившая свое внимание на этиологии душевных болезней. Возникло учение о токсинах. Были изучены психозы при брюшном тифе, воспалении легких, пнеймонии, скарлатине, сепсисе, оспе, малярии и проч. Одновременно начавшееся изучение интоксикационных психозов (алкоголизм) предоставило исследователям целый ряд аналогий, из которых можно было заключить, что и органические токсины отравляют нервную ткань по тем же основным законам и теми же приблизительно способами. Одно время внимание исследователей устремилось на острый бред (delirium — acutum), при чем были даже опубликованы наблюдения (главным образом, итальянскими авторами — Бьянкн, Редзонико и другими) о различных бактериях, якобы вызывающих острый бред. От интоксикаций микробными ядами внимание исследователей, естественно, перешло к отравлению продуктами, образующимися в самом организме. Учение о расстройствах обмена веществ вскоре, в лице Бушара (1887) и Армана Готье, превратилось в теорию о самоотравлениях организма, который, по словам первого из названных авторов, «представляет собой лабораторию яда». Это обновленное гуморальное учение, представляющее лишь модификацию гиппократовской дискразии, получило свое естественное дополнение в теории о защитных приспособлениях животного организма в его борьбе с инфекциями, интоксикациями и аутоинтоксикациями. Кроме печени и почек, такую роль стали приписывать беспроточным железам, в первую очередь щитовидной, обладающей способностью влиять на химические процессы в крови и в тканях. В качестве патологической противоположности Базедовой болезни в 1873 г. Голлем и Ордом описывается микседема; вопрос разрабатывают экспериментально-хирургически (Реверден и Кохер) и терапевтически (Шифф, Горслей, Мэррей, Вагнер-Яурегг). Описывается евнухоидизм. Мари запечатлевает картину акромегалии. Вскоре сюда примыкают знаменитые опыты Броун-Секара. В конце кондов, как результат целого ряда исследований, выясняется важный факт влияния на весь организм внутренней секреции, накладывающей такую глубокую печать и на психический мир человека в его здоровом н больном состоянии. Критические возрасты— pubertas, climactcrium — получают новое истолкование со стороны физиологической химии. Факты и предположения (как осторожные, так и поспешные) опрокидывают, в буквальном смысле этого слова, прежнюю наивную (главным образом, психогенную) этиологию психозов. Патогенез целого ряда болезней постепенно выясняется. Психиатрия, уже давно вышедшая из своей первоначальной колыбели, из домов для умалишенных, воздвигнутых когда-то далеко в стороне, на окраинах больших городов, вошла в тесное соприкосновение со всеми другими отделами медицинской науки. Это новое течение, подготовлявшееся уже давно привело к разгадке старого вопроса об этиологии прогрессивного паралича. 2. Завершение учения о прогрессивном параличе. История психиатрии Каннабих Ю. Не было, кажется, ни одного из обычных этиологических факторов душевных заболеваний (наследственность, умственное переутомление, подовые эксцессы, алкоголь, травмы головы и т. д.), о котором не думали бы исследователи, изучая этиологию прогрессивного паралича. Сам Бейль в свое время считал, что «хронический менингит» является результатом совпадения и комбинации целого ряда разнообразных факторов. Взгляд на сифилис, как на единственную, исключительную причину прогрессивного паралича, высказал впервые в 1863 г. шведский ученый Кьельберг (1827—1893). Несколько позже датчанин Иесперсен, врач лечебницы в Роскильде, около Копенгагена, статистически показал, что 77% больных прогрессивным параличом имеет в анамнезе сифилис. После этого в течение целого ряда лет вопрос горячо дебатировался во всех странах. И всюду наблюдался безнадежный разброд мнений. Эш легко объясняется тем обстоятельством, что единственной базой служила статистика, а в основе отметок последней лежали показания самих больных и различного рода гадания о степени вероятности сифилиса в том пли другом частном случае. В начале семидесятых годов Ласег во Франции решительно заявил, что настоящий прогрессивный паралич не имеет ничего общего с сифилисом, но что на почве последнего развиваются иногда ложные параличи или «парализоидные состояния» . В таком положении был вопрос, когда появился Фурнье. После работы двух своих учеников — Морель-Лавайе и Бельера—«Сифилис и общий паралич» Фурнье окончательно убедился в исключительном значении специфической инфекции не только для табеса, но и для прогрессивного паралича. В 1894 г. знаменитый французский сифилидолог предложил окончательную формулу, в которую входил предложенный им термин: прогрессивный паралич, как и табес, представляет собой п а р а с и ф и л и с. Доказательства Фурнье и его школы были основаны на особо тщательной статистике не только французской, но и ряда других стран. Это был огромный труд, поглотивший массу энергии. Параллельно Фурнье, в Германии, в том же направлении и с теми же результатами работал крупнейший германский невропатолог, Вильгельм Эрб. Большое влияние на выяснение истины имели появившиеся в девяностых годах наблюдения Режи о детском и юношеском параличе: из 14 случаев Режи установил несомненный сифилис для 7. По отзыву Фурнье Эти наблюдения говорили сами за себя: при наличии несомненного наследственного сифилиса странным было бы допустить здесь только косвенное влияние последнего, как невропатического фактора, простое предрасположение, из которого «некоторые невропатологи сделали нечто вроде универсального объяснительного принципа». Своего рода диссонанс в стройную теорию внесла впервые подмеченная малая распространенность прогрессивного паралича среди некоторых народов и рас в местностях, где сифилис встречается необычайно часто. Таковы арабы в Алжире и Египте, туземное население английских и голландских колоний, Судана, Гонг- Конга, Сингапура и т. д. Эти несомненные факты, требовавшие специального объяснения (не вполне объясненные и до настоящего времени) не могли, однако, поколебать окончательного торжества сифилитической теории. Между тем пестрота, шаткость н все же неполная убедительность статистических данных заставляли искать других способов для окончательного выяснения вопроса. Об одном из этих способов уже была речь — о прививке сифилиса паралитикам. Естественно, что очень многий исследователям приходила в голову эта мысль. Ио бесконечно сильно было впечатление, когда Крафт — Эбинг сообщил на московском съезде, что этот опыт уже сделан и что результат получился такой, какого следовало ожидать. В начале XX века производящая причина табеса и прогрессивного паралича была окончательно установлена при помощи цитологических и серологических исследований. В 1906 г., примыкая к исследованиям французского ученого Борде, Вассерман предложил свою знаменитую реакцию. Вскоре было установлено, что она дает положительный результат как в крови, так и в цереброспинальной жидкости паралитиков почти в 100% всех случаев. Ничтожное количество отрицательных результатов (даже при достоверном сифилисе в анамнезе) указывало лишь на возможность каких-то необычных условий в кровяной плазме некоторых сифилитиков и нисколько не опровергало теории. В феврале 1913 г. в английском Journal of experimental Medicine было напечатано сообщение японца Гидео Ногуши и англичанина Мора об открытии ими бледных спирохет в паренхиме мозга у паралитиков. Это открытие заставило пересмотреть принципиальный вопрос о парасифилисе. В самом деле: если в организме еще есть спирохеты, то не будет ли правильней рассматривать паралич, как одну из форм позднего сифилиса, лишь крайне своеобразную в симптоматологическом и клиническом отношеаии, как одну из разновидностей сифилиса мозга? Открытие Ногуши еще не разрешило, однако, всех без исключения вопросов, связанных с патогенезом прогрессивного паралича. Но в существенном и главном достигнут был огромный успех: разрешена задача, над которой работало несколько поколений врачей. Самым последним этапом в истории прогрессивного паралича является терапевтический успех, достигнутый Вагнером-Яурегг, в результате долголетних и планомерных псканий. Биологическая (малярийная) терапия заставляет припомнить пророческие слова Гохе, что «младшие из наших современников еще увидят тот день, когда прогрессивный паралич будет представлять для нас только исторический интерес». Вагнер — Яурегг (Wagner — Jauregg) родился в Вельсе в Верхней Австрии в 1857г., окончил университет в Вене в 1880 г., занимался сперва внутренней медициной, затем был ассистентом в психиатрической клинике Лейдесдорфа и с 1889 г. занял кафедру душевных болезней в Граце. В 1893 г. Вагнер стал во главе венской психиатрической клиники. Его опыты лечения эндемического кретинизма препаратами щитовидной железы уже в конце девяностых годов создали ему почетную известность, которая превратилась в широкую славу благодаря малярийной терапии прогрессивного паралича. Глава двадцать девятая. МЕЙНЕРТ и ВЕРНИКЕ. Анатомофизиологическое направление в психиатрии. История психиатрии Каннабих Ю. Несмотря на то, что Нейман высказался принципиально отрицательно обо всех попытках классификации душевных болезней, искания в этой области все же усиленно продолжались. Разочарование в психологическом принципе, однако, заставляло искать каких-либо других путей. Уже сравнительно рано патологическая анатомия казалась многий той желанной почвой, на которой следует построить естественную систему мозговых болезней, сопровождающихся расстройствами психических функций. Самую раннюю из таких попыток сделал Сииоговиц (1796— 1879). Он различал: 1) психозы, связанные с расстройствами мозгового кровообращения, 9) — с органическими прогрессирующими поражениями мозга и 3)—с врожденными дефектами мозговой ткани. На основании целого ряда довольно смутных теоретических выкладок, он пытается более детально очертить те патолого- анатомические процессы, которые в различных участках мозга служат основой для клинических проявлений психозов. Теория мозговых локализаций была в свое время сильно скомпрометирована френологическими увлечениями Галля. После уничтожающей критики Флуранса, решительно отвергавшего какую бы то ни было локализацию мозговых процессов, все попытки такого рода презрительно осмеивались. Так тянулось много лет, пока не произошло важное событие: восьмидесятичетырехлетний француз, старик Ле-Лонг после инсульта лишился речи; когда через несколько лет он умер, Брока нашел в его мозгу повреждение третьей лобной извилины, и правильно заключил, что с этим местом связана функция речи. С этого момента в учении Флуранса образовалась первая брешь. Вскоре исследования Фритча, Гитцига, Мунка, Гуддена, Флексига совершенно меняют принципиальное отношение к вопросу. Вырабатываются понятия об очаговых симптомах, о симптомах выпадения и появляется надежда воспользоваться новыми данными для объяснения психопатологических фактов. Тогда психиатрия делает первую грандиозную попытку стать на этот столь многообещающий путь. На сцену выступает крупный ученый— Мейнерт. Самое заглавие его основного труда сразу дает нам понятие о принципиальных положениях Мейнерта: «Психиатрия, клиника заболевания переднего мозга, основанная на его строении, отправлениях и питании». Мейнерт хотел понять психозы, основываясь па анатомическом строении в работе мозга. Он даже восстает против самого термина психиатрия. Это слово вводит людей в заблуждение, обещая то, чего оно не в силах исполнить. Наука о психических расстройствах только тогда станет на твердую почву, когда будет изучен во всех деталях тот орган, в котором соредоточивается психическая жизнь. Такова была основная идея медицинского мировоззрения шестидесятых годов. Так учил Рокитанский, так говорил Вирхов. Эту очевидную истину надо было перенести на бесконечно трудные проблемы, выдвигаемые психиатрией, где все начинали с конца, запутывались в середине и не умели отыскать исходный отрезок нити всего клубка. Мейнерт думал найти этот отрезок, препарируя волокна мозга. Вооруженный простой бритвой, задолго до изобретения микротома, великий ученый дал серию прозрачных срезов различных частей мозговой коры и подкорковых ганглий. Его конечною целью было постичь план строения этого сложнейшего органа, отыскать смысл распределения его волокон, установить их функциональное значение, как органов психической жизни. Идя сравнительно-анатомическим путем, он сделал ряд открытий, определив направление нервных путей, заведующих некоторыми двигательными и чувствительными функциями. Ему принадлежит идея рассмотрения головного мозга, как проекционной поверхности, на которой отражается вся периферия тела. Он учил, что волокна головного мозга представляют собой пути, по которым переносятся ассоциации представлений (ассоциационные волокна). Ему первому принадлежит теория, что все психические функции сосредоточились исключительно в коре мозга, между тем как подкорковым центрам принадлежит роль первоначальной обработки восприятий органов чувств. Вся первая половина деятельности Мейнерта была посвящена таким чисто анатомическим исследованиям. Когда он в конце семидесятых годов сделался руководителем венской психиатрической клиники, он перенес свои анатомические воззрения на истолкование клинического материала. И если это истолкование было всецело анатомическим, то не в том смысле, что он повсюду искал патолого- анатомических изменений, доступных секционному ножу или микроскопу: он лишь стремился перевести на анатомический язык все психологические и психопатологические процессы. Его целью было проследить, как пробегает волна возбуждения от одной какой-либо клеточной группы к другой по системам промежуточных волокон. И он мысленно представлял себе ускользающий от прямого наблюдения молекулярный процесс. «Так должно быть!»—как бы говорил он, строя свои гениальные дедукции, основанные на анатомо- физиологических предпосылках, полученных за лабораторным столом. Подразделение клинических явлений прямо вытекает, по Мейнерту, из строения мозга. Головной мозг состоит из двух более или менее автономных частей: 1) переднего мозга, или полушарий и 2) подкорковых центров. Подкорковые центры вмещают в себе элементарные признаки душевных расстройств — галлюцинации, иллюзии. Это — симптомы раздражения, которые большею частью являются первыми по времени признаками начинающегося психоза. Вслед за ними, через более или менее продолжительный срок, наступают симптомы выпадения, объясняемые, с анатомической точки зрения, гибелью мозговой ткани. Такова наиболее общая схема анатомо-физиологических процессов при органических поражениях мозга. Но не менее тяжкие нарушения психической деятельности могут появиться вследствие простого расстройства питания мозговых центров. Это Мейнерт называет функциональными расстройствами. Последние основаны большею частью на различного рода отклонениях сосудистой деятельности: интенсивные сокращения или расширения сосудов в различных участках мозга дают в результате разнообразные картины, наблюдаемые нами в клинике. Основываясь на своеобразных особенностях распределения кровеносных сосудов в переднем мозгу, с одной стороны, и в подкорковых центрах — с другой, а также принимая во внимание тот факт, что кора при нормальных условиях оказывает задерживающее влияние на работу подкорковых ганглий, Мейнерт построил свою знаменитую теорию о взаимодействии корковых и подкорковых функций. Если в силу каких-нибудь причин происходит понижение кортикальных функций, это проявляется прежде всего повышением энергии субкортикальной деятельности: появляются, например, галлюцинации, насильственные движения, эпилептические судороги, и все это может беспрепятственно достигнуть некоего максимума, если только напряжение корковой деятельности достигнет своего минимума. Угнетение и возбуждение таким образом локализируются в различных местах: пункты слабости — кортикальные органы, пункты раздражения — субкортикальные ганглии. Э то явление наблюдается при нормальных условиях во сне: когда засыпает, т. — е. функционально ослабевает кора—возбуждаются одновременно субкортикальные центры, и тогда человек воспринимает галлюцинаторные образы, т. — е. сновидения. То же самое наблюдается после сильных потерь крови, когда анемичная мозговая кора уже не в силах сдержать возбуждение подкорковых центров. Наконец, аналогичный механизм имеет место непосредственно перед эпилептическим приступом: быстрое понижение кортикальных функций (выражающееся затемнением сознания) вызывает молние- образные галлюцинаторные симптомы в сфере зрения и слуха — сенсорную ауру) после чего немедленно проявляются и другие симптомы возбуждения подкорковых центров — двигательные разряды, припадок. Аналогичным образом Мейнерт пытается объяснить все без исключения психопатологические картины: меланхолические и маниакальные состояния, бредовые идеи, навязчивые представления и проч. Старые психиатрические термины он хочет заменить новыми, говорит о «кортикальной гиперестезии», «кортикальной иррадиации» и проч. На основании установленного или только предполагаемого им характера мозгового процесса, Мейнерт создает следующую классификацию душевных расстройств: А. Анатомические изменения. I. Уродливости черепа и головного мозга вследствие процессов, возникших в периоде утробной жизни, при рождении или в детстве. Клинические картины: предрасположение, кретинизм, идиотизм, глухонемота. II.Гнездные анатомические поражения головного мозга: кровоизлияния, размягчения, опухоли, серый склероз, спфилиис. Клинические картины: бред, параличи, органическое слабоумие, травматическое помешательство, симптоматическая хорея, предрасположение, обусловленное остатками перечисленных процессов. III.Разлитой органический процесс головного мозга и его оболочек, гипертрофия мозга, атрофия мозга, приобретенная водянка мозга, воспаления мозговых оболочек. Клинические картины: предрасположение, слабоумие, паралитическое слабоумие, старческое слабоумие, бред, основной менингит, острые смертельные процессы с хореей, истерией, эпилепсией, старческий процесс. Б. Расстройства питания. I. Корковые состояния раздражения: а) Раздражительное настроение, предрасположение, неистовство. б) Простая меланхолия, грустное настроение с задержкой, бредом унижения и самообвинения. в) Простая мания, веселое настроение, бегство идей, ускорение движений и бред величия. Прибавление: хорея. 2. Локализированная раздражительная слабость: а) Явления раздражения подкорковых чувствительных центров общее помешательство. Простая галлюцинаторная спутанность со ступорозными и маническими стадиями. б) Явления раздражения подкорковых чувствительных центров общего чувства: ипохондрия, истерия, частичное помешательство, бред наблюдения, преследования, величия. в) Расстройство подкорковых сосудистых центров. г) Гиперэстезия, эпилепсия, пстероэпилепгия. д) Истощаемость, круговые психозы, слагающиеся из меланхолии, мании и светлых промежутков. е) Параличи, восходящий паралич, Базедова болезнь. Теодор Мейнерт (1833—1892) происходил из семьи, в которой было мното замечательных людей: отец был писателем, мать певицей дрезденской оперы. Кипучая Энергия, исключительная оригинальность как в жизни, так и в научном творчестве отличали этого выдающегося человека. Многие критики называют построения Мейнерта «мозговой мифологией» (Gehirnmythologic). Конечно, при помощи микроскопа не удалось до сих пор проникнуть так далеко в глубину вещества мозга, чтобы увидеть живые токи молекулярных движений в тот самый момент, когда, замедляясь в коре, они дают соответствующее ускорение в подкорковой области. Не место на этих страницах обсуждать, где кончается у Мейнерта методологически-правильное пользование гипотезой и где начинается произвол мысли и анатомическая метафизика. Тот вопрос будет разрешен в будущем. Тогда, вероятно, имя гениального венского исследователя будет вознесено на еще большую высоту, чем теперь, так же, как имя другого в высшей степени своеобразного, всю жизнь стоявшего особняком ученого, который, идя по стопам Мейнерта, создал на основе патологической анатомии и анатомо-физиологических предположений свою крайне оригинальную в законченную систему. Речь идет о Вернике. |