Категории поэтики в смене литературных эпох. Головко. Категории поэтики в смене литературных эпох
 Скачать 23.59 Kb.
|
|
Категории поэтики в смене литературных эпох Задачу исторической поэтики А.Н.Веселовский видел в том, чтобы "отвлечь законы поэтического творчества и отвлечь критерий для оценки его явлений из исторической эволюции поэзии — вместо господствующих до сих пор отвлеченных определений и односторонних условных приговоров". В решении этой задачи можно видеть два самостоятельных, хотя и взаимосвязанных пути: генетический — выявление исторической преемственности отдельных литературных категорий, жанров, видов, приемов и т.п. (путь, по которому в большинстве своих работ шел сам Веселовский) ; и типологический — исследование исторических типов поэтики, сопряженных со сменой эпох и направлений в литературе, исследование изменений представления о литературе и самого содержания понятия "поэтика". Предварительно и в известной мере условно — в качестве всеохватывающих и особенно значимых для исторической поэтики — нами выделяются, однако, три наиболее общих и устойчивых типа художественного сознания: 1) архаический или мифопоэтич^ский, 2) традиционалистский или нормативный, 3) индивидуально-творческий или исторический (т.е. опирающийся на принцип историзма). I. Мифопоэтическое художественное сознание. Архаический период (поэтика без поэтики) Словесное искусство архаического периода, которому свойственно мифолоэтическое сознание, представлено тремя различными, но и объединенными общими признаками группами текстов. Во-первых, оно выступает как архаический фольклор, предшествующий всякой литературе. Его древнейшее состояние реконструируется преимущественно путем сравнительного изучения наличного фольклора бесписьменных народностей, сохранивших этнографически-пережиточные формы культуры. Во-вторых, оно выступает как архаическая литературе, по ряду признаков — принципиальная анонимность, вариативность редакций и т.д.— еще не вполне отделившаяся от фольклора, ориентирующаяся на фольклорные источники, нередко прямо фиксирующая их облик. В-третьих, оно выступает как традиционный фольклор, развивающийся параллельно с литературой и во взаимодействии с ней. Архаическая литература противостояла фольклору главным образом способом хранения информации (сначала устным, а затем письменным — в первом случае и только устным — во втором), но опиралась на общие мифопоэтические представления и была близка ему своей поэтикой — конечно практической, поскольку теоретической еще не существовало. Для всей области словесного искусства архаического периода характерна ^вначале полная неразмежеванность эстетического критерия с критериями внеэстетическими, внесловесными, заданными нормой ритуализованного быта. Позднее, в архаической литературе и в традиционном фольклоре, эта неразмежеванность перестает быть такой безусловной, но остается преобладающей и определяющей вплоть до перехода от архаического периода к традиционалистскому. Жанры "художественные" не могут быть противопоставлены жанрам архаической "преднауки" и "предфилософии", а с возникновением ранней бюрократии — жанрам "деловым", т.е. "канцелярским"; напротив, передача преднаучных знаний в оптимальной мнемотехнически форме, выражение предфилософских размышлений и обнародование решений общинного или государственного авторитета,— все это очень эффективно способствует в продолжение всего первого периода вызреванию возможностей художественного слова. Вторая фундаментальная категория поэтики — ЖАНР — также имеет в архаический период специфическую, внелитературную окраску, не совпадая ни по объему, ни по содержанию с привычным понятием жанра. О зачатках жанрового членения в архаическом фольклоре уже было сказано выше. Но и в традиционном фольклоре, и в архаической литературе жанровые структуры не отделимы от внелитературных ситуаций, жанровые законы непосредственно сливаются с правилами ритуального и житейского приличия. Третья категория — СТИЛЬ — в архаический период литературы тоже не имеет собственно поэтического смысла. Слово в первую очередь обладает магической, экспрессивной, коммуникативной, но не эстетической функцией. Для этого периода в целом характерно, что стилистические приемы, "фигуры речи", еще не осознаются и не выделяются в качестве простых украшений речи; их роль гораздо шире. Выше отмечалась мнемотехническая функция; игра слов и созвучий могла иметь магическое назначение; наконец, аналогия, сравнение, антитеза — для архаики универсальная форма мысли, преднаучного объяснения мира. В архаическом фольклоре обрядовая поэзия более изощрена, чем лирическая. II. Традиционалистское художественное сознание (поэтика стиля и жанра) Традиционализм был отличительной чертой художественного сознания весьма длительного (но не более длительного, чем предыдущий) периода развития мировой литературы. Характернейшим признаком начала этого периода было выделение литературы как особой формы идеологии и культуры, что в свою очередь нашло выражение в появлении литературной теории. Основополагающими для литературы и литературной теории стали понятия традиции, образца, нормы; тем самым они развивались под знаком риторики,' положения которой отвечали универсалистским, дедуктивным принципам современного ей мировосприятия. Традиционализм предполагал опору на образец (стилистический, жанровый, тематический, сюжетный и т.д.), и отсюда свойственный ему набор устойчивых литературных моделей, своего рода универсалий, подобных и даже в какой-то мере адекватных тем, которые полагались в основу действительности. Традиционалистский тип художественного сознания господствовал, как только что отмечалось, в течение двух тысячелетий (иногда несколькими веками больше, иногда — меньше) литературной истории. Само собой разумеется, что в поэтике столь долгого периода не могли не происходить и действительно происходили исторически обусловленные серьезные изменения и сдвиги. Однако особое внимание мы уделяем наиболее радикальному и в перспективе наиболее существенному из этих сдвигов, а именно — связанному с переломной в истории европейской культуры (но именно европейской) эпохой Возрождения. 1. Древность и средневековье Определяющее отличие этой эпохи от предыдущей — выделение художественной литературы из массы словесности именно по признаку художественности, осознанному и закрепленному в традиции. Литература впервые осознает себя литературой, и внешним проявлением этого процесса становится формирование специальной теории литературы, поэтики ("Поэтика" Аристотеля в Греции, "Натьяшастра" Бхараты в Индии, сочинения Цао Пи и Лю Се в Китае, позднее — античная и средневековая европейская риторика, санскритская "наука поэзии", арабские и персидские поэтологические трактаты и т.д.). Основной пафос поэтических учений древности и средневековья состоял в вычленении эстетического критерия, обособляющего группу истинно литературных произведений от остальных. Ведущей категорией поэтики становится СТИЛЬ (в широком объеме этого понятия): если предыдущая стадия художественного сознания была "эпохой авторитета", то эта может быть названа "эпохой стиля". Эстетический критерий, по которому художественная литература выделяется из нехудожественной словесности, совпадает с критерием красоты; в идеологии античности и средневековья красота едина с правдой и добром. Носителем этой красоты, украшенности, в литературном произведении в первую очередь становится самый всепроникающий пласт его строения — звук (метр) и язык, высшим выражением — СТИЛЬ. Лишь как частный случай, как разновидность канона выступает АВТОРСТВО. Античные списки образцовых классиков каждого жанра, китайские антологии образцовых текстов заставляют обращать внимание не только на общее, но и на несхожее между образцами. Имена великих поэтов по-прежнему (как в архаике) остаются символичны, обрастают легендами и псевдоэпиграфами, но теперь имя служит символом уже не авторитета, а стиля и жанра. Теория подражания разрабатывалась мало, но практика подражания (отдельным авторам, произведениям, или — в Китае — стилю целых эпох) значила очень много. ЖАНР есть исторически сложившаяся форма сосуществования элементов топики, стиля и стиха. Границы их всегда текучи, и иерархия более и менее определяющих признаков изменчива. 2. Возрождение, классицизм, барокко Европейская литература последующей эпохи развивается на фоне решительного поворота в социальных и экономических отношениях, постепенного крушения феодального политического строя и его идеологии, сдвига от религиозного сознания к светскому и рационалистическому, утверждения национальных культур. Литература в своих основных направлениях продолжает оставаться риторической словесностью, т.е. руководствуется и направляется словом как носителем смысловой предопределенности. Риторическое слово оперирует готовым репертуаром Смыслов и есть своего рода внешняя форма, по которой идет мысль, чувство, способ восприятия писателя, будь он "анонимен", индивидуален или даже индивидуалистичен. Риторичность слова в данный период даже усиливается, т.е. оно подчеркнуто выступает как оформление и обозначение литературы. Риторическое слово, однако, в значительной мере утрачивает мифопоэтическую ауру, Слово больше не творит мир, оно лишь его упорядочивает и гармонизирует. Резко возрастает мировоззренческая насыщенность слова (его "гуманистичность"), и в нем впервые проступает национальная определенность. На первый план выдвигается категория ЖАНРА. СТИЛЬ понимается в первую очередь как жанровый разграничитель (см. классицистическую теорию трех стилей), АВТОР — выражает себя в первую очередь через жанр. Статус слова и понятие жанра в фольклоре Словесное искусство возникло позже других видов искусства, так как его материалом, первоэлементом является слово, речь. По-видимому, все искусства могли появиться только после того, как человек овладел членораздельной речью, но для возникновения словесного искусства требовалась высокая степень развития языка в его экспрессивной и коммуникативной функции. Словесное искусство возникло не только позже, чем живопись, скульптура, танец и музыка, но в глубокой синкретической связи с ними и с изобразительным искусством в рамках некоего театрального действа, каким был первобытный или — по терминологии создателя теории первобытного синкретизма А.Н.Веселовского — народно-обрядовые игры. Анализируя соответствующую лексику, А.Н.Веселовский показал этимологическую близость понятий песни-сказа-действа-пляски и песни-заклинания-гадания обрядового акта. В песенной архаике ритм часто приближается к метру. Рифма для первобытной поэзии нехарактерна, но не слишком регулярные аллитерации или ассонансы встречаются довольно часто. Ритм, метр, различного типа фонические повторы, как известно, коррелируют с типом языка. Таким образом, ритм, первоначально связанный с музыкой и танцем (отражение первобытного синкретизма видов искусств), реализуется и получает дальнейшую разработку средствами языка в зависимости от его фонетической организации. Единицей песни является в архаической поэзии (как в более позднем фольклоре) строка, что тоже генетически восходит к первобытному синкретизму искусств в рамках обряда, ибо длина строки определяется мелодией, а музыкальная строка в свою очередь задана длиной дыхания, т.е. продолжительностью звучания голоса. В мифопоэтической архаике слово — это всегда звучащее слово, "голос", за которым стоит определенное "лицо" со своими намерениями и ожиданиями. Поэтому каждый предмет или явление, издающее звуки, может расцениваться не только как живое существо, но и как .^носитель языка, чем-то отличающегося от человеческой речи; отсюда и многоголосие, "многоязычие" окружающего мира. 2 Общий взгляд на устную словесность народов мира, находящихся на разных стадиях общественно-исторического и культурного развития, убеждает в том, что любая фольклорная традиция по своему составу не представляет собой аморфной синкретической массы. Однако вопрос о жанровой классификации и жанровом составе фольклорных традиций до настоящего времени остается пока далеким от разрешения. Его особенная сложность в полной мере обнаружилась еще на Будапештской международной конференции, посвященной этому вопросу, и нельзя сказать, что с тех пор положение принципиально изменилось. Данная проблема включает два аспекта, подразумевающих различные уровни рассмотрения материала, которые в идеале должны быть координированы. Первый — всеобщая классификация текстов на основании общефилологических представлений. Она предполагает установление иерархической системы видов и разновидностей произведений, причем номенклатура понятий для разных национальных и региональных традиций должна совпадать, а уровни иерархии должны быть соотносимыми. К сожалению, наука о фольклоре еще очень далека от установления подобной универсальной системы. Второй аспект — жанровая классификация текстов по признакам, выделяемым самой фольклорной традицией, и отношение этой классификации к теоретически возможной, но, повторяем, пока не выявленной универсальной жанровой системе мирового фольклора. Случайность признаков такого рода не допускает глобальных обобщений, но некоторые наблюдения всет-аки могут быть сделаны. Возвращаясь теперь к повествовательным (в широком смысле слова "эпическим") традициям, надо отметить следующий важнейший аспект, отраженный в жанровой терминологии фольклора,— информационный. Исполнение произведения является передачей некоего сообщения — из прошлого в настоящее, от предков к потомкам, от богов (духов) к людям, и, соответственно, в семантике жанрового термина заключены такие понятия, как "сообщение, известие, весть": чукотское пыныл — "вести", энецкое дёрену — "весть, известие" и т.п. Напомним, что и русское слово сказка первоначально также значило "объявление, весть"; может быть, данное обстоятельство сыграло свою роль в становлении его позднейшего терминологического амплуа. Народная классификация жанров архаической эпики определяется прежде всего типом информации о действительности (т.е. отношение к содержанию сообщения) и в этом смысле совпадает с пониманием категории жанра в научной литературе. "Специфика жанра состоит в том,— писал В.Я.Пропп [1976, с. 36],— какая действительность в нем отражена, какими средствами эта действительность изображена, какова оценка ее, каково отношение к ней и как это отношение выражено". И, наконец,— о дидактическом статусе текста, который также может определять его жанровую природу. Вероятно, дидактические потенции вообще заложены в мифе в той мере, в какой в нем задается этическая парадигма для каждого носителя традиции, хотя соответствующие предписания и запреты содержатся в нем, как правило, имплицитно: прямой вывод из повествования, в сущности, не обязателен, но подразумевается. Если подобный вывод возникает, то он в известном смысле аналогичен этиологическому финалу, выводящему сюжет за рамки текста и связывающему его с настоящим положением вещей. Дидактическая функция параллельна объяснительной и не составляет с ней контраста. Авторство и авторитет Auetor ("автор") — nomen agentis, т.е. обозначение субъекта действия; auetoritas ("авторитет") — обозначение некоего свойства этого субъекта. Легко усмотреть два аспекта изначального объема обсуждаемых понятий: во-первых, религиозно-магический, во-вторых, юридический. Для нас это — различные аспекты; для древнего мировоззрения различие едва ли имеет силу. Как бы то ни было, однако, важно, что оба эти аспекта создают весьма специфические условия для выявления идеи личного начала. Не то чтобы эти условия были уж вовсе неблагоприятными. Религиозно-магическое сознание знает понятие личной "харизмы", например, пророческой; что до сознания правового, то оно исторически сыграло совсем особую роль в первоначальном становлении категории "лица", "персоны". Высказывалось достаточно обоснованное мнение, например, что особое место, занимаемое при разработке уже христианского учения о субстанциальности человеческой личной воли Богочеловека мыслителем VI-VII вв. * * * Каждый помнит, что основополагающие тексты античной культурной традиции связаны с двумя именами: Гомера и Гесиода. Специфика греческой культуры в сравнении с древними культурами Ближнего Востока не в последнюю очередь проявляется в отсутствии специфической связи означенных имен и текстов — с сословиями жрецов и "писцов". Имя Гомера было институционально материализовано корпорацией "гомеридов" — то ли поэтов, то ли рапсодов на острове Хиосе. "Гомериды" — понятие, одновременно аналогичное тем же "сынам Кореевым" в Книге Псалмов и отдаленное от их мира, как образ рапсода далек от образа ветхозаветного левита Вот первое, что мы встречаем на историческом пути к рефлексии над авторством: исконное понятие авторитета, но в ситуации спора. Задумаемся, что именно в этом нового. В истории любой культуры время от времени с неизбежностью возникали конфликты — религиозные, политические и всякие иные: скажем, у библейских пророков были антагонисты — "гонители", "лжепророки"; но каждый раз культура выправляла положение, устраняя из своей памяти — из канона — либо одну, либо другую спорящую сторону, либо, наконец, память об их потерявшем актуальность споре. Вернемся, однако, к Гомеру и Гесиоду. Их имена не просто сопоставлены, но и противопоставлены историей литературы; и противопоставленность эта имеет самое конкретное отношение к движению от концепта авторитета к концепту авторства. Пока идеал литературы остается нормативным, авторство есть в некотором роде авторитет — но авторитет, оспаривающий другие, ему подобные, и оспариваемый ими, осознанно пребывающий в состоянии спора, и притом не временного — каким был конфликт пророка и лжепророка в Ветхом Завете,— но длящегося, пока длится бытие культуры. |