Джентиле. Введение в философию. Книга Введение в философию
 Скачать 1.31 Mb.
|
|
Одним словом: субъект, как непосредственный субъект, — не субъект в собственном смысле слова: он — одно целое с объектом. Он смешивается с ним. И разделение возможно лишь потому, что искусство — не только искусство, а религия — не только религия, но искусство — это также и религия, и наоборот. Их оппозиция в действительности имеет место исключительно в силу духовного акта, который разделяет их, объединяя. 19. ЗАКЛЮЧЕНИЕ Вывод состоит в том, что нет искусства, которое бы не было религией. Нет искусства, которое бы не связывало душу человека с собственным миром посредством тех самых уз, благодаря которым человеческая душа соединена с божественной; существует искусство, лишь по видимости отличное от религиозного содержания человеческого сознания; и внерелигиозное искусство есть искусство, которое в своем акте не овладевает полностью личностью художника, не держит его, как Бог держит душу святого (это — поверхностное и мнимое искусство, изощренность, и его можно было бы назвать даже грехом против Святого Духа). Искренний художник, верящий в свое искусство и принимающий его всерьез, — по сути дела, религиозный ум. Религиозный, как и философ, не знающий иной реальности — истинной, абсолютной (каковой является реальность святого — тотальная реальность). Он религиозен больше, чем философ, потому что та реальность, которая есть его тотальная реальность, не является опосредованной реальностью философа, не является помысленной; не он владеет ею, а она владеет им: nolentem trahit*, как божественное воление. Он склоняется в восхищении перед творением своей фантазии, как перед сакральной реальностью — максимальной субъективностью, максимальной объективностью. ГОСУДАРСТВО И ФИЛОСОФИЯ 1. ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ РАЗЪЯСНЕНИЯ Практическая ценность вопроса об отношении между государством и философией, я считаю, очевидна: столь часты случаи, в которых тот, кто представляет государство, занимает или должен занять определенные позиции по отношению к представителям философии; с другой стороны, столь трудно представить себе философию, которая бы не судила о государстве и, стало быть, явно или скрыто о тех, кто представляет его в том месте и в то время, где и когда философ выражает свое суждение. Но я полагаю, что столь же очевидно — хотя и слишком часто на это обращают мало внимания или вовсе не придают должного значения, — что этот вопрос не может иметь решения, достойного считаться таковым, если для определения природы отношений между государством и философией не начнут с того, чтобы прийти к согласию относительно каждого из этих двух элементов, между которыми имеет место вышеуказанное отношение. Часто случается так, что о них говорят и прибегают с самым восхитительным легкомыслием к наиболее резким замечаниям, ничуть не заботясь о том, чтобы поразмыслить над значением слов, которые используются, и не будучи в состоянии дать хоть какой-нибудь ответ тому, кто бы спросил, что такое философия и что такое государство. Но не следует слишком удивляться тому, что это происходит. Как станет ясно, я надеюсь, из продолжения этого выступления, чтобы знать, что такое государство, нужно знать, что такое философия — потому, что нужно философствовать и в философской (т.е. целостной) концепции систематизировать понятие государства вместе с другими, которые философия должна сделать последовательно понятными. Итак, в любом случае главным реквизитом для понимания вопроса об отношениях между государством и философией является философия. Но философия — наука не как все другие: даже игнорируя принципы их, можно прожить всю жизнь; более того, сущностным условием является специализация с относительным разделением труда, которая позволяет кому-то культивировать несколько наук или даже одну, не занимаясь вовсе другими. Poeta nascitur, orator fit*; так, по крайней мере, считали древние. Истина в том, что можно стать или не стать математиками, физиками, химиками, юристами, филологами и т. д.; но точно так же не становятся ни поэтами, ни философами: не потому, что поэзия и философия являются привилегией избранных и развиваются посредством искусства, т.е. изучения, мысли и воли, а потому, что каждый человек в большей или меньшей степени поэт и философ. И когда отличают философов от нефилософов, на самом деле то, что приписывается первым и отрицается за вторыми — определенная философия, продукт методического размышления над проблемами, над которыми мысль медитировала на протяжении своей истории (тогда как историческая традиция — всего лишь постепенный переход от нефилософии одних (т.е. от их философии) к философии других: переход, являющийся постепенным преобразованием постоянной деятельности духа). И когда практический человек, или поэт, или чистый ученый ставит себя перед философом и отличает его от себя (и этим самым отличением подвергает его суждению), он уже на пути философствования. Поскольку, как отмечалось много раз, отрицать философию — значит заниматься философией, даже не зная того. И, в заключение, философами являются все — каждый по-своему и по мере своих сил; и существует рудиментарная, в зачаточной форме философия, как существует развитая и приведенная в систему философия; существует интуитивная и темная философия, как существует основанная рационально, построенная на доказательствах и логических выкладках философия, совершенная ясность. Отсюда следует: коль скоро дискутируют об отношениях философии с государством, то всегда занимаются философией — даже те, кто знает о ней столь мало, что, можно сказать, игнорирует всякую философию. Однако с помощью плохой, темной, рудиментарной философии, разумеется, можно претендовать лишь на то, чтобы разрешить вопрос темным, рудиментарным — одним словом, плохим способом. 2. МЫСЛЬ И СВОБОДА Человек, безусловно, политическое животное; но, прежде всего, он — философское животное. Его фундаментальная сущность состоит в следующем: он философ, потому что мыслит. Ибо мыслить — значит не быть уже ни животным, ни чем-то другим, что существует естественно; не принадлежать уже природе, т.е. совокупности вещей, в которой человеку суждено находиться со своего рождения и перед которой он оказывается каждый день в начале любой формы своей деятельности; отличать себя — и, стало быть, противопоставлять самого себя, как самосознание, данной или природной реальности. Мыслить — значит реализовывать себя и существовать как сознание себя, которое противостоит сознанию другого. Есть человек — и есть мир. Человеческая жизнь всегда не что иное, как разрешение этой дуальности между нами и миром — такое, чтобы наша жизнь была жизнью самого мира, а мир составлял одно целое, в своем развитии, с нашим существованием. Когда это примирение и единство не устанавливается или разрушается, жизнь сходит на нет; а реализуема жизнь настолько, насколько удается реализовать это единство, без которого человек является ограниченным и несвободным. Не будучи же свободным, он не может не только действовать, но даже мыслить. Чтобы обрести свою свободу — и жить, и, в силу этого, мыслить, — человек трудится посредством труда, который является реализацией его умственных способностей: он трудится всегда, дабы одолеть дуальность и противоположность между собой и миром. И как бы то ни было, он всегда мыслит. Ведь с помощью мысли мир все больше становится нашим миром, и мы (являющиеся сознанием себя, самосознанием) все больше становимся сознанием мира. Мы его все больше познаем — и все больше им овладеваем, подчиняя его нашим потребностям и осуществляя все больше нашу свободу. Мысль постепенно освобождается от всякой ограниченности — и поэтому становится универсальной, бесконечной, свободной мыслью. И поскольку в мысли осуществляется самосознание (т.е. утверждается, проявляется и дает о себе знать наша личность, мысля мысль, которая делается свободной), постольку она есть воля: т.е. деятельность, благодаря которой Я господствует над реальностью и становится творцом мира, являющегося миром духа, что невозможно представить себе вне инициативы духа. 3. ФИЛОСОФИЯ Философия — не что иное, как эта могучая мысль, благодаря которой человек реализует свою личность и творит себе собственный мир, проживая свою жизнь (являющуюся не естественной и просто инстинктивной жизнью, а жизнью, всегда управляемой мыслью). Последняя проявляет себя, т.е. определяет и выражает посредством слов, линий, знаков, пластических форм; посредством действий, каким-то образом изменяющих и преобразующих так называемый материальный мир (мотыжить землю, рыть шахту, добывать камни и минералы, возводить города, объединять людей — одним словом, постепенно проводить в жизнь тот человеческий мир, в котором сияет и господствует разум). 4. УНИВЕРСАЛЬНОСТЬ ФИЛОСОФИИ Проблему философии можно представить в тысячах и тысячах разнообразных форм, которые все сходятся в том, что ставят человека перед дуализмом (который следует разрешить) между собой и миром, между мыслью и бытием. Поэтому высшие философские проблемы имеют смысл, как и самые могучие творения искусства, даже для самых смиренных и самых наивных умов [1]; и только полуфилософия (т.е. ложная философия) может оказаться отчужденной от всеобщих и элементарных интересов человеческого сердца. И в силу этого человек склонен не довольствоваться наиболее очевидными и необременительными размышлениями, которые почти естественно вызываются самим жизненным опытом, и стремится углубить свои понятия, т.е. мыслить все более эффективно и убедительно. И в самом деле, он постепенно замечает, что то, что на первых порах он понял и помыслил, не было им до сих пор отчетливо и последовательно понято, т.е. не было еще в действительности помыслено; и, стало быть, речь идет не о переходе от мысли к философии, а о переходе от немышления к действительному мышлению; от неадекватной и отвергающей требования мысли философии — к удовлетворительной и, соответственно, единственно возможной философии. 1 См. выше. Гл. 1. 5. ЕДИНСТВО ТЕОРИИ И ПРАКТИКИ Коль скоро философия понимается как сама сущность мыслящего существа, каковым является человек, ясно, что она — уже больше не абстрактная теория, предполагающая в качестве предпосылки человеческую жизнь, ибо, скорее, творит ее. И по отношению к понятию мысли, в котором растворяется понятие философии, также ясно: не может больше сохраняться и не имеет больше смысла обычное разделение теории и практики, посредством которого обыкновенно отличают один класс от другого класса актов мысли (кои, напротив, нужно ассимилировать и поставить все в один ряд — по крайней мере, когда хотят не рассматривать их извне, а понять в их внутреннем значении и в их духовной ценности). 6. УНИВЕРСАЛЬНОСТЬ ЧЕЛОВЕКА Но человек, это мыслящее существо, которое является: самосознанием; теоретической, поскольку она практическая, и практической, поскольку она теоретическая, личностью — не единичный, особенный человек. Или, скорее, он особенный человек потому именно, что не таков (или таков, но недостаточно), каким должен быть и стремится быть: поскольку он не говорит так, чтобы выразить что-то, что могло бы привлечь внимание; поскольку он не действует так, чтобы его деятельность имела значение, — одним словом, поскольку он не мыслит. Мыслить — значит преодолевать партикулярность и универсализоваться; т.е. быть, говорить, действовать, рассуждать так, чтобы говорящий, действующий, рассуждающий субъект реализовал что-то универсальное (живой — эстетический, моральный, логический — закон). Поэтому ему удается, говоря, выразить что-то человеческое, присутствие которого все чувствуют в самих себе и в выражении которого в силу этого все склонны, естественно, принять участие и попользоваться им, как своей собственной вещью [1]. 1 См. предыдущую главу. И то же говорят о действии и рассуждении — поскольку человек, по мере того как он мыслит и проживает свою жизнь мысли, освобождается также от той ограниченности, в силу которой его личность кажется сначала отделенной от других физически и морально. И поэтому человек действительно политическое животное: его мысль — чужая, но — и его собственная, поскольку социальна, универсальна, — мысль людей, которые являются таковыми для него, и мысль мира. С детства до самого преклонного возраста он все больше впитывает в себя эту социальную и универсальную реальность и проникается ею. История — это то существование индивида в универсальности мира, благодаря которой ребенок, рожденный и выросший в Италии, станет говорить на итальянском языке, его языке, поскольку это язык его народа: он будет мыслить (теоретически и практически) как итальянец — как человек, но человек-итальянец. Актуальное существование есть историческое существование, индивидуализированное в какой-то форме, являющейся языком и обычаями, учреждениями и законами, традициями и моральными принципами, воспоминанием и надеждой, благодаря которым человек — это нация, а нация в конкретных характерных чертах — государство. 7. ПОНЯТИЕ ГОСУДАРСТВА Государство — это нация, сознающая свое историческое единство. Это — сам человек, поскольку он реализуется универсально, специфицируя свою универсальность в определенной форме. Эта спецификация необходима, как необходимо то, чтобы говорящий пользовался определенными словами. Форма, в которой специфицируется дух народа, сложна; и здесь не место проводить анализ всех ее элементов. Но ни один из элементов, материальных или моральных, принадлежащих жизни народа, не чужд этой совершенно духовной форме (накладывающей свой отпечаток на самосознание нации, являющейся государством) — будь то мысль и действие; осознание того, что есть; воля к тому, что должно быть. Человек, который в своей неповторимой личности чувствует себя чуждым такой форме — историческая абстракция: он может быть преступником, нарушающим закон Родины; он может быть аморальным типом, который не чувствует в своем сознании пульсацию универсального сознания. 8. ИНТЕРИОРНОСТЬ ГОСУДАРСТВА Ясно, что это государство имеет внутреннее существование, и все его внешние проявления (территория; карающая сила власти; люди, представляющие различные полномочия государства, и т. д.) извлекают свою ценность из воли, которая их признает и требует как необходимые и конститутивные элементы исторической и актуальной формы государства. И нужно относить себя к этой интериорности и строго понимать ее, чтобы получить представление об этическом характере государства, которое столь часто дает основание для неверных истолкований и странных экивоков. Ибо государство в своей сущностной интериорности — не только этическая воля, но и вообще самосознание; и, стало быть, полная и совершенная человечность. Напротив, нередко государство подменяют правительством и, более того, физическими лицами, в которых воплощено это правительство. И не видят, что данные лица и само правительство — не государство, а только элементы формы, в которой осуществляется государство. 9. ДИАЛЕКТИЧЕСКИЙ ХАРАКТЕР ГОСУДАРСТВА Но главная трудность, препятствующая четкому пониманию этического и вообще духовного характера государства, — статичная и абсолютно механическая связь, в которой представляют гражданина и государство: связь особенного и универсального. Отсюда выводят, что особенное — это особенное, а не универсальное; и наоборот. И каждый из двух элементов строго и несводимо противопоставляется другому. Тогда как эти два элемента, понимаемые подобным образом, — две абстракции. А конкретное — их диалектическое единство, т.е. особенное, которое становится универсальным. Становится, но не является непосредственно. Так что универсальное всегда есть — и его никогда нет. И то, что гражданин может найти перед собой как свой противоположный элемент, всегда является не государством, а тем, что еще не государство — тем особенным, которое он и в самом деле отвергает, потому что оно ограничивает его личность. Истинное государство, напротив, не ограничивает, а расширяет; не подавляет, а возвышает личность гражданина; не угнетает, а освобождает ее. Государство, разумеется, никогда не является совершенным государством. Но всякое усилие, совершающееся, чтобы изменить форму, в которой состоит государство, подчиняется логике, заставляющей каждого человека искать свою жизнь в универсальном и в свободе. Это усилие не было бы, впрочем, возможно, если бы государство, при всем своем несовершенстве, не являлось волей самого гражданина (которая, будучи неудовлетворенной, стремится к более адекватной форме) — особенной волей, которая имеет в себе силу стать универсальной, волей всех. 10. ПРОТИВОРЕЧИЕ, ИММАНЕНТНОЕ МЕХАНИЧЕСКОМУ ПОНЯТИЮ ГОСУДАРСТВА Только тот, кто останавливается на этой статичной концепции государства и гражданина, может понимать государство как силу, которая является не свободой, но ограничением свободы (негативное понятие государства), и приписывать ему деятельность, направленную на повелевание материальными благами, т.е. определяющую посредством права исключительно экономическую жизнь человека. Но тот, кто пользуется этим механическим и экономическим понятием государства (являющимся традиционным католическим понятием), склонен затем — с противоречием, которое есть явная и решительная самокритика — желать, чтобы само государство одухотворялось и поднималось к высшим моральным и религиозным идеалам. Абсурдное подчинение! — если тот, кого побуждают подчиняться, не был бы в состоянии оценить эти идеалы — и, стало быть, не обладал бы уже моральным и религиозным сознанием. Так отнимают одной рукой то, что отдают другой. В действительности непризнание этического характера государства осуществляется лишь посредством противопоставления государству, которое не является этическим, этического государства (последнее чувствует реализующимся даже тот, кто не признавал этичность государства). Церковь, как высшее государство, которое включает в себя земное и материальное (говорят: чисто человеческое) государство, не признает этическую ценность этого более низкого и подчиненного государства (являющегося, по рассмотрении, не истинным, а просто абстрактным государством, конкретность которого, напротив, — в церкви). 11. В КАКОМ СМЫСЛЕ ГОСУДАРСТВО ИМЕЕТ ДОКТРИНУ Государство, как личность, не аморально и не агностично. Nihil humanum a se alienum pu-tat* — потому, что и в самом деле его не существует, если нет истинного человека. Не быть агностичным — значит иметь доктрину, определенное содержание сознания. И эта доктрина, как сущностный элемент личности государства, является основой права обучать и воспитывать, которое принадлежит государству. У него есть право обучать, потому что оно имеет доктрину, знает цель нации, знает ценность этой цели; и оно знает ее не абстрактно, но в связи с прошлым, и с актуальным настоящим, и с живыми и вечными силами нации, поскольку res sua agitur*. И оно всегда имеет право обучать того, кто учит: таков закон самого духа, который давал и всегда будет давать авторитет и право на воспитательное воздействие тому, кто знает, над тем, кто не знает, и тому, кто знает больше, над тем, кто знает меньше. |