книга. Гибель Айдахара.Золотая орда. Книга3. Книга знаменитой исторической трилогиии Золотая Орда
 Скачать 2.53 Mb.
|
* * *Мамай хотел думать, что все происшедшее за последние годы лишь следующие друг за другом случайные неудачи, но опыт воина говорил ему о другом. Уже нельзя было, как прежде, держать русских в узде посылкой сильных отрядов. Все чаще оставались от них только жалкие кучки воинов, перепуганных насмерть, потерявших всякое мужество и желание сражаться. Великая империя Чингиз‑хана распалась, и, словно так было предопределено судьбой, в каждой ее части происходили события, похожие на те, что ныне творились в Орде. Подвластные народы отказывались повиноваться. От некогда сильного ильханства Кулагу отпал Восточный Иран, отказался признавать власть чингизидов Китай, потом Корея… Теперь же, словно полноводная весенняя река, выплескивалась из берегов Русь. Выход был один. Надо повторить поход великого Бату‑хана, чтобы снова на долгие годы заставить трепетать непокорный народ. Хватит распылять силы! Удар должен быть один — мощный и жесткий. Но для этого необходимо подготовиться, собрать силы. Этой мыслью жил теперь Мамай, а все остальное сделалось для него второстепенным. Прежде всего хан послал тайных послов к великому литовскому князю Ягайло. Мамаю нужен был сильный и надежный союзник, который бы постоянно нависал над русскими землями, тревожил бы Дмитрия Ивановича, мешал ему сосредоточить все войска против Орды. Русь всегда не ладила с Литвой, и хан быстро получил от Ягайло согласие на совместные действия против Москвы. Легко поддался на уговор и рязанский князь Олег Иванович. Трудно было устоять ему против посулов и угроз Мамая. Тяжко жилось все годы золотоордынского ига рязанской земле. Не ладила она и с Москвой, постоянно боролась за право быть первой среди русских княжеств и первой же встречала грудью любой ордынский поход. С кем бы ни воевала Орда, какое бы княжество ни наказывала за непокорность, всегда шли ее тумены через Рязань, оттого не гасли здесь пожарища, не успевали остывать пепелища и скудела людьми рязанская земля. Соперничало постоянно с Москвой и Тверское княжество. Верные люди доносили Мамаю, что тверичи не желают становиться под знамена Дмитрия Ивановича. Закончив всякие переговоры, решил хан, что настало время двинуться на Русь «со всеми князьями ордынскими, со всею силой татарскою и половецкою». С ранней весны начало собираться вокруг его ставки разноязыкое войско. Пешими и конными шли мусульмане‑бесермены, живущие по берегам Итиля буртасы, черкесы, и осетины‑ясы, армяне и итальянцы‑фряги из Крыма. Специально назначенные ханом люди считали прибывших, разбивали их на десятки, сотни и тысячи и передавали под начало опытных военачальников. К тому времени, когда настала пора выступать в поход, в войске Мамая было почти сто пятьдесят тысяч всадников и пеших воинов. Противоречивые, непривычные для него чувства овладели в эти дни Мамаем. То крепла, росла уверенность в быстрой и легкой победе над русскими, то вдруг неведомо откуда приходил страх. Нет ничего вечного на земле. Не та стала Золотая Орда, иной сделалась Русь. Словно и не одно и то же время прокатило над ними свои клокочущие высокие волны. Мамай знал истоки своего страха перед грядущим: когда ссорятся в юрте родственники, им не хватает времени посмотреть, что делается у соседа. Пока чингизиды рвали Золотую Орду на части, сплетались в клубки, подобно степным гадюкам, русские княжества были заняты своими делами. У них тоже было неспокойно и тоже лилась кровь, но люди помнили, что, помимо распрей, есть у них общий враг — раскосый и жадный, беспрепятственно приходящий из безбрежных степей, владеющий их жизнью и смертью. Только сила ломает силу. И потому надо было искать выход. А дорога к нему была одна — единство. С той поры, как княжить на Москве стал Иван Данилович Калита, словно подули иные ветры. Осторожно, исподволь, начал он заигрывать с Золотой Ордой — чаще кланяясь, чем показывая гордость, и, не ленясь, оглядываться вокруг. И когда вечный недруг Москвы — княжество Тверское поднялось против притеснений Чол‑хана — брата Узбек‑хана, Иван Калита, не мешкая, поехал в Сарай‑Берке. Вернулся он оттуда с войском и повелением наказать непокорную Тверь, что и сделал, не мучаясь сомнениями, проявив железную волю и не выказав жалости. Тверской князь Александр Михайлович бежал в Литву. Позже он вернулся, но уже сами тверичи не могли простить ему трусости. Бояре же предпочли служить более сильному князю Ивану, видя в нем надежную защиту и опору. Иван Калита, чтобы навсегда сломить своего давнего врага, велел вывезти из Твери в Москву соборный колокол, голосом которого было принято созывать народ на вече. Но не сразу удалось стать ему полновластным князем владимирским. Заслуги Ивана Калиты Узбек‑хан учел, но, не желая его усиления, отдал ему только Новгород и Кострому. Суздальский князь Александр Васильевич получил Владимир, Нижний Новгород и Городец. Прошло еще немало лет, прежде чем стал Иван Калита единоличным хозяином «над всею Русскою землею». Мамай еще хорошо помнил то время, когда великий князь приезжал в Орду. И подарком, и словом умел он угодить хану и ханшам, визирям и эмирам. Не было ни одного князя, который бы так исправно вносил в ханскую казну дани и поборы. Великая тишина стояла в его правление на всех подвластных ему землях. Казалось, что нет у Орды более преданного князя. По первому требованию хана отправлялся он туда, где возникало недовольство Ордой, и, жестоко покарав непослушных, доставлял «злато и серебро». Сквозь пальцы смотрели правители Орды на то, что часть собираемой князем дани оседала у него в кремлевских подвалах. Иван Калита подчинил себе Ростовское княжество и начал расширять свои владения, понемногу прикупая городки и деревеньки у соседей. Так, очень скоро ему стали принадлежать Углич и Галич, Белоозеро с их округами. Только сейчас понял Мамай, что хитрый, льстивый на слова князь использовал поддержку ордынских ханов для своей пользы. Ханы превращались из хозяев в помощников московского князя, сами не ведая об этом. В свое время, укрепляя Орду, хан Берке стремился сделать ее центром ислама. Но никто из золотоордынцев не обратил внимания на то, что подобно совершил и Иван Калита, когда лестью и угрозами перевел митрополита из Владимира в Москву и таким образом превратил ее в центр православия. Странные дела стали твориться на Русской земле. Наступило время «тишины великой», и татары прекратили «воевать Русскую землю и убивать христиан», которые отдохнули от «великой истомы, многих тягот и насилия татар». И, словно почуяв это, несмотря на то, что правил Иван Калита рукою жесткой, потянулись к нему горожане, и крестьяне, и служилые бояре. Утихли княжеские распри, не горели селения и хлебные нивы, и не слышно было горького плача на Русской земле. В отца пошли и сыновья его: Семен Иванович Гордый и Иван Иванович Красный. Хан Узбек с честью принял в своей ставке Семена и назначил его великим князем, отдав под его руку всех других русских князей. Преемник Калиты вел себя твердо и властно, и никто не осмелился перечить ему. И Семен, и брат его были постоянными гостями в Орде. Эх, знать бы тогда, чем все это обернется! Мамай бы собственными руками убил змеенышей и заставил бы мудрого Узбек‑хана открыть глаза и посмотреть, что творили руки его. Но кто мог знать тогда, что все так обернется?! Когда князь Семен умер, Орды вручила его брату Ивану Ивановичу не только право главенствовать над всеми остальными князьями, но и творить над ними судебную расправу. Только внешне казалась легкой жизнь московских князей. Уладились дела с Ордой, а на смену им пришли другие заботы. Несколько раз отбивались от Литвы, от шведов и ливонских рыцарей, давили боярскую крамолу в Новгороде, да и со своею, московской, пришлось расправиться люто. Зато в обмен на Лопасню, захваченную Москвою у Рязани еще до Ивана Калиты, князь Семен получил рязанские владения по реке Протве, города Боровск, Верею и другие. В крепкой узде были у Москвы княжества Владимирское и Костромское. Когда от чумы скоропостижно скончался князь Иван Ивановчи Красный, казалось, силе московской пришел конец. Да и на что было рассчитывать, если оставил он после себя наследников мал мала меньше. Старшему, Дмитрию, было девять лет, младшему, Ивану, и того меньше. Московских бояр возглавил митрополит Алексий. В Орде в то время шли великие смуты, и потому ярлык на великое княжение довольно легко получил суздальско‑нижегородский князь Дмитрий Константинович. Выразили неповиновение Москве Тверь и Рязань. Привыкшие властвовать московские бояре не успокоились. Не прошло и двух лет, как великой казной купили они у Орды ярлык для внука Ивана Калиты Дмитрия Ивановича. Сопротивление князя Дмитрия Константиновича было подавлено. Утвердившись на владимирском великокняжеском престоле и достигнув совершеннолетия, Дмитрий Иванович московский женился на дочери Дмитрия Константиновича Евдокии. Распри тотчас же были забыты. Молодой князь за короткий срок сумел показать себя деятельным и решительным. Всякие попытки проявить своеволие пресекал он так же беспощадно и скоро, как и его дед Иван Калита. Дважды ходил на Москву литовский князь Ольгерд, объединив свою дружину с тверским князем Михаилом, и дважды вынужден был отступить, признав за Дмитрием Ивановичем право самому утрясать свои дела и разногласия с Тверью. И когда князь Михаил ухитрился получить вдруг в Орде ярлык на великое Владимирское княжение, Дмитрий Иванович во главе большого войска решительно выступил против него. На Тверь вместе с московским князем пошли «со всеми своими силами» князья суздальский, ростовский, ярославский, белозерский, стародубский, брянский, тарусский и другие. Руку Москвы держали князья смоленский, и черниговский, и другие русские князья, подчинявшиеся Литве. Впервые произошло подобное на Русской земле. До той поры многие годы не знала она такого единения. Вела всех на Тверь обида на ее князя, что он постоянно ищет помощи у Литвы и Орды. И, увидев, что «вся Русская земля восстала на него», а помощи ни от Литвы, ни от Орды нет, тверской князь признал над собой главенство московского и поклялся, что в случае надобности выступит с ним против татар. Вскоре Дмитрий Иванович заключил крепкий союз на дни мира и войны с Новгородской республикой и жестоко покарал Рязанское княжество за нежелание признать его первенство. Через некоторое время в руках московского князя оказался весь торговый путь по Итилю, и главенство его над всеми русскими землями признал нижегородский князь. Не ко времени и не к месту было поражение Бегича на Воже. Кто‑кто, а Мамай знал, что воинов окрыляют победы. Сейчас, когда русские поняли, что они сильны, справиться с ними будет нелегко. Хан корил себя за то, что, занятый междоусобной борьбой, он просмотрел, как объединились русские князья. Надо было сразу, еще семь лет назад, когда Дмитрий отказался посылать в Орду дань, двинуться на него всей силой. Сейчас бы, имея за спиной покорные русские княжества, он бы без страха выступил против Тохтамыша и наверняка победил. Но что было проку корить себя за то, что ушло безвозвратно. Сейчас нужны были уверенность и войско, чтобы повернуть время вспять и повторить деяния великого Бату‑хана. Собрав на совет своих нойонов и мурз, Мамай объявил им, что поход он начнет осенью. И еще было велено сказать воинам: «Ни един от вас не пашите хлеба, да будьте готовы на русские хлеба». Великому московскому князю Дмитрию Ивановичу о замыслах Мамая стало известно рано. Все говорило о том, что Орда не захочет смириться с поражением Бегича, а потому, догадываясь, что Мамай попытается ударить неожиданно, еще весной отправил князь своих людей на реку Воронеж — приток Дона. Весть о нашествии пришла в Москву в начале июля. Не мешкая, Дмитрий Иванович послал гонцов в княжества, которые были связаны с ним договорами писаными да устным словом крепким. Москва начала спешно собирать войско. Впервые так широко и всеохватно готовилась Русь отразить татарский набег, впервые почувствовала силушку великую и отчаянную решимость не подставлять покорно под кривые ордынские сабли свою шею. Гудели по всей земле Русской набатные колокола, и шли по лесным да степным дорогам княжеские дружины, пробирались ватагами крестьяне и ремесленники — все держали путь на Москву. И каждый знал, что битва будет кровавой, потому что не как в прежние времена — не отрядом идет на Русь Орда, а всей своей силой. К тому времени, когда Дмитрий Иванович отдал приказ выступать навстречу Орде, под его княжескими знаменами уже стояли с дружинами его двоюродный брат Владимир Андреевич — князь серпуховско‑боровской, князья белозерский и тарусский, кашинский, брянский, новосильский, ростовский, стародубский, яро‑славский, оболенский, моложский, муромский… Пришли со своими отрядами воеводы: коломенский, владимирский, юрьевский, костромской, переяславский, бояре московские, серпуховские, переяславские, дмитровские, можайские, звенигородские, угличские, владимирские, суздальские, ростовские. Были в войске московском даже паны литовские. Дмитрий Михайлович Боброк — князь брянский и трубчевский — привел с собой хоть и небольшую, но сильную дружину; с князем полоцким Андреем Ольгердовичем пришла Белая Русь. Не помнила еще Русская земля, чтобы под стяги одного князя собиралось такое огромное воинство. Ранее принято было ходить в походы только с дружинами, состоящими из воинов обученных; ныне же, помимо них, собрался под рукой Дмитрия Ивановича народ незнатный: кузнецы и кожевники, гончары и медники, пахари и бортники, смолокуры и прочий люд. Многие из них никогда не держали в руках меча да и не имели пока его, надеясь на косы, топоры да рогатины, с которыми привыкли ходить на лесного хозяина — медведя. Словно ложка дегтя в бочке меда было известие, что не прислали своих полков в московское ополчение княжества Тверское, Смоленское да и многие другие. На треть бы могли увеличить они войско Дмитрия Ивановича, добрую могли бы сослужить службу, но князья эти свои обиды ставили все еще выше дела общего, а потому людей своих не пустили и решили ждать, чем дело кончится, надеясь, в случае победы Мамая, свалить Москву и получить от Орды новые милости. А люди со всех концов земли Русской шли и шли в Москву. Днем и ночью пылали горны, был слышен перезвон молотов и наковален. Из Коломны, Тулы, Устюжны и других городов по тряским лесным дорогам катились возы, нагруженные мечами и саблями, наконечниками для копий и стрел, кольчугами и щитами. На совете близких к Дмитрию Ивановичу князей и бояр было решено собрать все дружины в Коломне на успенье, к 15 августа. Пристально следил за приготовлениями московского князя Мамай. В стане русских были его люди, и они не мешкая доносили обо всем, что там делалось. Подойдя к Дону, золотоордынское войско остановилось. Отсюда Мамай отправил своего посла к князю Дмитрию Ивановичу. Он знал, что о его приближении на Москве уже известно, и, кто знает, быть может, та грозная сила, которую он привел, напугает русских князей и они согласятся вновь покориться. Поэтому Мамай велел требовать, чтобы русские отказались от битвы и дали обет платить Орде дань в прежнем размере. Князья ответили твердым отказом. Однако в скором времени дорогой ордынского посла заторопился в ставку Мамая верный человек Дмитрия Ивановича — Захарий Тютчев. Вез он для хана богатые дары, «злата и серебра много». Хитер был посол князя. По дороге удалось ему проведать о том, что поступившие на Мосвку сведения о союзе между ханом, Литвой и Рязанью верны. Не мешкая послал он к Дмитрию Ивановичу гонца. Выходит, что не лгал рязанский князь Олег Иванович, сообщая на Москву о том, что склонил его на свою сторону Мамай и что надлежит ему в нужный момент соединить свою дружину с полками великого литовского князя Ягайло и ударить по московскому войску с тыла. «Кони ржут на Москве, звенит слава по всей земле Русской. Трубы трубят на Коломне, в бубны бьют в Серпухове, стоят стяги у Дона Великого на берегу, звонят колокола вечевые в Великом Новгороде… Съехались все князья русские к Дмитрию Ивановичу…» Все, кто собирался в эти дни под стяги московского князя, недобрым словом поминали и рязанцев, и их князя Олега. Вся Русь забыла на время о своих обидах, копя силу, чтобы одолеть наконец ненавистную Орду. И великим позором виделась и боярину, и рядовому ратнику Олегова измена, его тайное решение соединиться с Мамаем. Негоже было так поступать. Не худородным князьком был Олег. Знатностью рода мог потягаться он с московскими князьями, потому что родоначальником рязанских князей был Ярослав Святославович, внук Ярослава Мудрого. Конечно, всякому своя рубаха ближе к телу. Но ведь хорошо знали на Руси, чем заканчивались такие рассуждения. Косоглазая, жадная Орда раздевала княжества поодиночке. И уже не о рубахе приходилось тогда думать, а о том, чтобы хоть как‑то сохранить животы свои и своих близких. Так неужели гордый и строптивый Олег Иванович решил, что он умнее других и сможет обмануть Мамая и, предав людей русских, тем самым отведет беду от своего княжества? А может быть, заиграли дрожжи старой обиды? Ведь когда в 1237 году двинул свои силы на Русь Батый, он прежде всего обрушился на приграничное Рязанское княжество и ни один из русских князей не откликнулся, не поспешил на помощь. Сама Рязань встала грудью на жестокого врага, и тысячи ратников сложили в неравной битве свои головы. Долгие годы потом вздымал ветел к небу пепел и золу с обезлюдевшей, залитой кровью рязанской земли. Крепок русский человек памятью. На Рязани хорошо помнили те черные дни, помнили мученическую смерть своего князя Юрия Игоревича. И та память заставляла все время коситься на северные русские княжества и стараться решать свои дела обособленно, надеяться только на себя, на свою хитрость да на чудо. Когда еще ордынская рука дотянется до других, а у рязанцев проклятая степь была под боком, и не только сам хан мог прийти, но и даже всякий темник позволял себе творить что ему вздумается. С такими княжеская дружина могла справиться легко, да всегда жила опаска, что подумает и что станет делать ордынский хан, если посечь его воинство. Ничего не скажешь, тяжка доля Рязанского княжества. Обо всем этом судили и рядили в эти дни и простые ратники и князья, и бояре, собравшиеся со своими дружинами под руку великого московского князя. Только Дмитрий Иванович хранил молчание, не порицая и не оправдывая князя рязанского, словно насовсем отринул его из своего сердца. Дивно и непонятно все это было. Ведь кому‑кому, а Рязани первой надо было бы стать под руку Москвы, чтобы навсегда избавить себя от ордынского произвола. Вся Русь ненавидела Орду, а у рязанских людей та ненависть должна была быть во сто крат большею. Конечно, были у Рязани и свои тяжбы с Москвою. Много лет делили и не могли поделить Лопасню. Но дела эти были внутренними и не вели к разорению обоих княжеств. И сам Олег Иванович люто ненавидел Орду и как ни хитрил, как ни изворачивался, а, бывало кончалось его терпение, и своим мечом рубил он им же сплетенную паутину. Так было, когда в 1365 году ордынский князец Тогай стремительным набегом захватил и пожег Рязань. Олег Иванович позвал тогда на помощь дружины пронские и козельские. Догнал Тогая у Шишевского леса и жестоко порубил его воинство. Как ни смотри, что ни думай, а сама Рязань, в одиночку, никогда бы не справилась с Ордой, не отучила бы от набегов в ее земли, от грабежей и насилия. Большой силой становились княжества только тогда, когда объединяли свои дружины. И это видел всякий, кто хотел видеть. Разве бы испугался, разве бы запросил мира литовский князь Ольгерд, когда вместе с ордынскими туменами в 1370 году он решил идти на Русь, да увидел перед собой в едином строю полки московские и рязанские? Но полного единения никогда не было между князьями. И Дмитрий, и Олег были молоды. За спиной у каждого стояли свои советчики — бояре, и никто не хотел признать старшинство одного княжества над другим. Споры из‑за Лопасни и Коломны то затихали, то снова разгорались. В эти дни, рассуждая об измене Олега, вспоминал кое‑кто в Кремле, что было время, когда рязанцы, свирепые и гордые люди, до того вознеслись умом, что в безумии своем начали говорить друг другу: «Не берите с собою доспехи и оружие, а возьмите только ремни и веревки, чем было бы вязать робких и слабых москвичей». И вспоминали еще про то, чем все это кончилось, когда сошлись московская и рязанская дружины на поле брани при Скорпищеве: «Тщетно махали рязанцы веревочными и ременными петлями, они падали как снопы и были убиваемы, как свиньи. И так Господь помог Великому князю Дмитрию Ивановичу, и его воинам: одолели рязанцев, а князь их, Олег Иванович, едва уехал с малою дружиною». Но вспоминали люди не только плохое, но и доброе. Вспоминали, как в одном строю бились и москвичи, и рязанцы на реке Пьяне против мурзы Арапши и чашу горькую испили там вместе, как потом посекли степняков темника Бегича на реке Воже и погнали его прочь с Русской земли. Те же, кто был горазд умом и подалее смотрел, не сорили словами, а больше слушали да приглядывались к тому, как поступит, что велит сделать Дмитрий Иванович. Шептались кое‑где, что схитрил князь рязанский. И вовсе не Мамаеву сторону он держит, а не пошел с дружиною в Москву, чтобы не оставить беззащитной рязанскую землю. Будет Олег разводить турусы да убаюкивать лисий ханский ум словами сладкими до той поры, пока подойдет со своим войском Дмитрий Иванович к месту битвы, и тогда рязанцы придут и вместе со всеми встанут под его державную руку, под боевые стяги. Хранил упорное молчание великий князь московский Дмитрий Иванович. И даже не подумал что‑нибудь сделать, чтобы помешать Олегу рязанскому сноситься с Ордою. А ведь мог помешать. Кто может знать, кто может сказать, о чем думают князья? Все смешалось, все перепуталось на Русской земле… В ясный тихий день вывел свои полки из Кремля московский князь. Через Никольские, Фроловские и Константино‑Еленинские ворота могучей рекой вылились они на запруженные народом московские улицы. По обычаю, жены прощались с мужьями «конечным целованием», потому что не каждому суждено было вернуться после страшной сечи, а что будет она такой, в войске князя знали. Не на малую брань шли — все, что у Орды было, двинула она на землю Русскую, всю силушку свою великую, и потому встали против нее впервые так заедино многие русские люди. Каждому было ведомо: не будет победы, не будет и жизни. Едва миновав городские посады, войско Дмитрия Ивановича разделилось на три части. Великий князь повел свои полки к Коломне по серпуховской дороге, белозерские князья пошли по болвановской, остальное войско двинулось по брашевской. В Коломне, на Девичьем поле, князь провел своим полкам смотр и в каждый назначил князей и воевод. Все имеющееся в наличии воинство было разбито на десятки, сотни и тысячи. Не мешкая выступила русская рать в поход. Полки шли берегом Оки на запад, туда, где впадала в нее река Лопасня. По пути к Дмитрию Ивановичу постепенно присоединялись другие князья и бояре, и среди них был окольничий Тимофей Васильевич Вельяминов. Далеко вперед, в безбрежную, открывшуюся вдруг степь уходили сторожи — конные разведывательные отряды, состоящие из воинов опытных, отважных и сметливых. Им надлежало вызнавать, где находится и что замышляет хан Мамай. 25 августа, совершив переправу через Оку, на южную ее сторону, москов‑ский князь двинул свое войско к Дону. У переправы остался с малой дружиной только Вельяминов, для встречи и указания пути продолжавшим подходить с разных сторон отрядам пеших и конных воинов. Непонятно для многих вел себя Дмитрий Иванович. Путь, начертанный им для войска, огибал рязанские земли, хотя безопаснее было бы с такими огромными силами подмять под себя Олега Ивановича, вступившего в сговор с Ордой, и тем обезопасить свой тыл. Однако, кроме непонятного, виделся в действиях князя и глубокий смысл. Теперь, если бы и захотели, не просто было объединиться дружинам рязанским и литовским. Хотя и с большой осторожностью, но стремительно шло русское войско. Передовые отряды, высланные в глубь степи, приносили добрые вести — Мамай не ожидал скорого подхода русских полков. Все чаще вспыхивали между московскими и ордынскими разведчиками яростные короткие схватки, предвещая скорую битву. 6 сентября Дмитрий Иванович остановил свое войско на берегу Дона. Только много дней спустя узнает Мамай, как нелегко было решиться московскому князю перейти Великий Дон, какие горячие споры, какие страсти кипели вокруг этого решения. И сказал тогда Дмитрий Иванович тем, кто стал под его стяги: — Лутче было не идти противу безбожных сил, нежели, пришед и ничто не сотворив, возвратитися вспять. Пойдем ныне, убо в сей день за Дон и тамо полодим головы стоя за братию нашу. После совета за одну ночь через Великий Дон были наведены мосты и отысканы броды. 7 сентября все русское войско перешло на южный берег Дона, близ впадения в него речки Непрядвы. И тотчас же запылали позади русских полков переправы, подожженные по приказу Дмитрия Ивановича: обратного пути, в случае поражения, не будет. |