Когда-дыхание-растворяется-в-воз. Когда дыхание растворяется в воздухе
 Скачать 0.5 Mb.
|
Эпилог Люси каланити Я получила дар любви. Хватило б за глаза! О большем стыдно и просить Небесного Отца. Но Ты был щедр и приложил, Как ширь морскую, боль, Которой век преградой быть Меж мною и Тобой[78]. Эмили Дикинсон Пол скончался в понедельник, 9 марта 2015 года, окруженный своей семьей, в больничной палате, расположенной примерно в 180 метрах от родовой палаты, в которой восемь месяцев назад появилась на свет наша дочь Кэди. Если бы вы встретили нас в местном барбекю-ресторане и увидели, как мы обгладываем ребрышки и смеемся, потягивая пиво, в то время как ребенок с длинными ресницами спит в коляске позади нас, вы никогда бы не подумали, что Полу осталось жить меньше года. Мы и сами не осознавали этого. В первое Рождество после рождения Кэди, когда нашей дочери было пять месяцев, состояние Пола ухудшилось: сначала ему перестала помогать прицельная терапия[79] в виде таблеток, а затем и химиотерапия. В то Рождество Кэди впервые попробовала твердую пищу: одетая в пижаму с карамельными конфетами на ней, наша дочь пыталась жевать пюре из бататов[80], в то время как все остальные члены семьи сидели за праздничным столом в доме родителей Пола в Кингмане. Весь дом, украшенный свечами, был наполнен звуками радостных голосов. В течение следующих месяцев силы постепенно покидали Пола, но мы все равно делили много счастливых моментов. Мы устраивали уютные домашние ужины, обнимали друг друга ночами и умилялись спокойствием нашей дочери и ее ясными глазками. И конечно, Пол писал, усевшись в кресло и обернувшись теплым флисовым одеялом. В последние месяцы своей жизни он особенно стремился дописать книгу. В ПОСЛЕДНИЕ МЕСЯЦЫ СВОЕЙ ЖИЗНИ ПОЛ ОСОБЕННО СТРЕМИЛСЯ ДОПИСАТЬ КНИГУ. Зима сменилась весной, по соседству от нашего дома расцвели большие розовые магнолии, а здоровье Пола стремительно ухудшалось. Уже к концу февраля он не мог нормально дышать без кислородной маски. Я выбрасывала нетронутый им обед в мусорное ведро, где уже лежал не съеденный им завтрак, а через несколько часов туда же отправлялся и нетронутый ужин. Раньше он любил мой фирменный завтрак: яйцо, колбаса и сыр, завернутые в кукурузную лепешку. Когда аппетит Пола уменьшился, я готовила ему яйца и тосты, затем просто яйца, пока и они не стали для него невыносимыми. Даже его любимые смузи, которые я всегда старалась сделать покалорийнее, казались ему непривлекательными. НАША ЦЕЛЬ СОСТОЯЛА В ТОМ, ЧТОБЫ ОБЕСПЕЧИТЬ ПОЛУ ОПТИМАЛЬНОЕ КАЧЕСТВО ЖИЗНИ В ЕГО ПОСЛЕДНИЕ МЕСЯЦЫ. Пол начал раньше ложиться спать, его речь стала нечеткой, а тошнота – неотступной. Компьютерная томография и магнитно-резонансная томография головного мозга показали, что рак легких сильно прогрессировал за последнее время и давал метастазы. Кроме того, у Пола появились новые опухоли в мозге, в том числе лептоменингеальный карциноматоз[81] – редкая и смертельная инфильтрация, с которой пациенты живут всего несколько месяцев. Она также страшна тем, что влечет за собой стремительную неврологическую деградацию. Новость об этом стала для Пола ударом. Он практически ничего не сказал, но, как нейрохирург, знал, что стоит за этим диагнозом. Хотя Пол смирился с тем, что ему осталось недолго, перспектива неврологического упадка морально опустошила его: он так боялся потерять смысл жизни. Мы с онкологом Пола решили, что приоритетной задачей для нас являлось сохранение ясности ума на максимально долгое время. Мы записали Пола на участие в клиническом исследовании, на консультацию нейро-онколога и на встречу с командой по паллиативной помощи. Наша цель состояла в том, чтобы обеспечить Полу оптимальное качество жизни в его последние месяцы. Мое сердце сжималось, когда я понимала, как он страдает и как мало ему осталось. Я представляла его похороны, когда мы держались за руки. Я тогда еще не понимала, что Пола не станет всего через несколько дней. Последнюю субботу Пола мы провели в нашей уютной гостиной в окружении близких родственников. Пол, сидя в кресле, держал Кэди, его отец расположился в соседнем кресле, а мы с его мамой – на диване неподалеку. Пол напевал что-то дочери и слегка подкидывал ее на коленях. Она широко улыбалась, не обращая никакого внимания на трубку в носу отца, через которую ему поступал кислород. Мир Пола стал у́же: по его просьбе я попросила неродственников не приходить. Он сказал: «Я хочу, чтобы все они знали, что я люблю их, даже если мы почти не видимся. Я ценю их дружбу, и лишний стакан виски ничего не изменит». В тот день он ничего не писал. Рукопись этой книги была не завершена, и Пол понимал, что скорее всего так и не закончит ее: он сомневался, что ему хватит выносливости, ясности ума и времени. МЫ ТАК И НЕ СМОГЛИ ПРЕТВОРИТЬ НАШИ ПЛАНЫ В ЖИЗНЬ. Готовясь к клиническому исследованию, Пол перестал ежедневно принимать препараты прицельной терапии, которые в последнее время были малоэффективны. Существовал риск того, что после отказа от этих лекарств раковые клетки начнут стремительно делиться и рак «вспыхнет». Чтобы отслеживать его состояние, онколог Пола попросила меня каждый день записывать на видео, как он выполняет одно и то же задание. Так можно было контролировать негативные изменения в его речи и походке. «Апрель – жесточайший месяц», – читал Пол вслух «Бесплодную землю» Т.С. Элиота, пока я записывала его на камеру. «…память к желанью, женит дряблые корни с весенним дождем»[82], – продолжал он. Вся семья хихикнула, когда Пол перевернул книгу обложкой вверх, положил ее на колени и стал читать наизусть, хотя это не было частью задания. «Это так на него похоже!» – улыбнулась его мать. На следующий день, в воскресенье, мы надеялись на продолжение спокойных выходных. Мы планировали сходить в церковь, а затем сводить Кэди и ее двоюродную сестру на детские горки и в парк. Мы бы продолжили мириться с недавними тяжелыми новостями, делить печаль друг с другом и наслаждаться временем, проведенным вместе. Но, к сожалению, мы так и не смогли претворить наши планы в жизнь. Рано утром в воскресенье я прикоснулась ко лбу Пола и поняла, что у него жар. Как позже выяснилось, у него была температура 40 °C, хотя он чувствовал себя относительно неплохо и никаких новых симптомов не появилось. Мы с Полом, его отцом и братом Суманом съездили в больницу и вернулись. Полу назначили антибиотики, предполагая, что у него пневмония (рентгеновские снимки были размыты, так как легкие усеивали опухоли). А может, это просто рак так быстро прогрессировал. Днем Пол спокойно дремал, но всем было ясно, что он тяжело болен. Слезы навернулись мне на глаза, когда я увидела его спящего. Затем я пошла в гостиную, где к моим рыданиям присоединился его отец. Я уже скучала по Полу. В воскресенье вечером ему стало значительно хуже. Он сидел на краю кровати, пытаясь вдохнуть. Это была страшная перемена. Я вызвала «Скорую помощь». Когда мы вернулись в больницу и Пола положили на каталку, он прошептал: «Возможно, это конец». «Я буду рядом», – сказала я. Персонал больницы, как всегда, тепло принял Пола. Увидев, в каком он состоянии, они стали двигаться быстрее. После первичного осмотра ему на нос и рот надели маску, которая позволяла дышать через Бипап – аппарат, посылающий в дыхательные пути мощный поток воздуха при каждом вдохе. Хотя Бипап помогает дышать, он может быть крайне неудобен для пациента: во-первых, он очень шумный, а во-вторых, с каждым вдохом губы человека разлетаются, как у собаки, высунувшей голову в окно автомобиля. Я стояла у каталки, нагнувшись над Полом и держа его за руку, когда стали раздаваться ритмичные звуки аппарата. Содержание углекислого газа в крови Пола было критически высоким, что говорило о его больших трудностях с дыханием. Судя по анализам крови, излишки углекислого газа накапливались неделями, пока рак прогрессировал. Так как мозг уже привык к его повышенному содержанию, Пол оставался в сознании и наблюдал за происходящим. Как врач, он понимал, о чем говорят результаты его анализов. И я тоже это понимала. Я шла за каталкой, пока Пола везли в отделение интенсивной терапии, где так много его пациентов боролись за жизнь до и после операций на мозге, пока их родственники сидели рядом в виниловых креслах. «Будут ли меня интубировать? – спросил меня Пол в перерыве между вдохами через Бипап. – Нужно ли меня интубировать?» В течение всего вечера Пол обсуждал этот вопрос с врачами, семьей и со мной наедине. Около полуночи пришел реаниматолог, давнишний наставник Пола, чтобы обсудить план лечения. По его словам, Бипап был лишь временным решением проблемы, затем Пола придется интубировать и подключить к аппарату искусственной вентиляции легких. Но хотел ли этого Пол? Сразу же возник ключевой вопрос: возможно ли будет устранить внезапную дыхательную недостаточность? ПОЛ ПОЛАГАЛ, ЧТО ЕГО НЕ СЛЕДУЕТ ИНТУБИРОВАТЬ, ХОТЯ И ПОНИМАЛ, ЧТО В ТАКОМ СЛУЧАЕ СМЕРТЬ НАСТУПИТ БЫСТРЕЕ. Мы боялись, что состояние Пола не улучшится и он так и не сможет дышать без искусственной вентиляции легких. Нас пугала перспектива того, что он впадет в забытье, за которым последует отказ жизненно важных органов. Мы, как врачи, часто становились свидетелями такого страшного сценария. Пол полагал, что его не следует интубировать, хотя и понимал, что в таком случае смерть наступит быстрее. «Даже если я сейчас не умру, – говорил он, думая о раке мозга, – то вряд ли смогу дальше вести жизнь, наполненную смыслом». На эти слова Пола его мать взмолилась: «Пабби, не нужно сейчас ничего решать. Нам всем лучше немного отдохнуть». Но Пол согласился на отдых, лишь убедившись в том, что реанимировать его не будут. Сочувствующие медсестры принесли ему дополнительные одеяла. Я погасила свет. ПОЛ НЕ ХОТЕЛ ПРЕДПРИНИМАТЬ НИКАКИХ АГРЕССИВНЫХ ПОПЫТОК СПАСТИ ЕМУ ЖИЗНЬ. Пол проспал до рассвета, его отец так и не сомкнул глаз, а я немного подремала в соседней палате, надеясь, что это придаст мне моральных сил. Я понимала, что следующий день может стать тяжелейшим в моей жизни. В шесть утра я на цыпочках вернулась в палату Пола, где раздавалось беспрерывное пиканье аппаратов и все еще было темно. Мы снова обсудили желание Пола не предпринимать никаких агрессивных попыток спасти ему жизнь. Затем он спросил, можно ли ему поехать домой. Но он был так болен, и я боялась, что он просто не переживет транспортировку. Однако я пообещала сделать все возможное, чтобы забрать его домой, если для него это столь важно. Я спросила, можно ли как-нибудь воссоздать домашний уют здесь, в палате. Между вдохами через Бипап Пол ответил: «Кэди». Очень скоро наша подруга Виктория привезла Кэди из дома. Уютно устроившись рядом с Полом, Кэди приступила к своему радостному дежурству: она играла со своими крошечными носочками, хлопала рукой по больничным одеялам, улыбалась и гулила, не обращая ни малейшего внимания на Бипап, поддерживающий жизнь ее отца. Команда врачей регулярно заглядывала к Полу, а затем все они выходили из палаты и обсуждали его болезнь в коридоре, где мы с другими родственниками присоединялись к ним. Существовала большая вероятность того, что острая дыхательная недостаточность Пола спровоцирует усиленный рост раковых клеток. Содержание углекислого газа в крови продолжало повышаться. Позвонила онколог Пола: она надеялась, что кризис может миновать, но присутствующие врачи были настроены менее оптимистично. Я как можно более настойчиво пыталась убедить всех вокруг, что Пол не хочет медленно и мучительно угасать. «Если у него нет шансов на достойную жизнь, – говорила я, – то он предпочтет снять маску и взять Кэди на руки». Я вернулась к постели Пола. Он взглянул на меня своими темными глазами из-под Бипап-маски и четко сказал мягким, но уверенным голосом: «Я готов». Он имел в виду, что готов отказаться от дыхательного аппарата, принять морфин и умереть. ПОЛ БЫЛ ГОТОВ ОТКАЗАТЬСЯ ОТ ДЫХАТЕЛЬНОГО АППАРАТА, ПРИНЯТЬ МОРФИН И УМЕРЕТЬ. Вся семья собралась вокруг него. В бесценные минуты, последовавшие за его решением, мы все выразили ему любовь и уважение. В глазах Пола блеснули слезы. Он поблагодарил родителей и попросил опубликовать его рукопись в каком-либо виде. Затем он в последний раз сказал, что любит меня. После к нему подошел его лечащий врач и произнес слова, призванные укрепить дух Пола: «Пол, после вашей смерти ваша семья распадется, но затем объединится вновь, последовав примеру храбрости, который вы им подали». Дживан не сводил с Пола глаз, пока Суман говорил: «Иди с миром, брат». Мое сердце разрывалось на части, и я легла на последнюю постель, которую нам суждено было разделить с моим мужем. Я думала о других постелях, на которых мы спали вдвоем. Восемь лет назад, когда мы еще были студентами, мы проводили ночи на двуспальной кровати в одной комнате с моим умирающим дедом. Тогда нам пришлось сократить медовый месяц, чтобы ухаживать за ним. Мы просыпались каждые несколько часов, чтобы давать дедушке лекарства. Моя любовь к Полу стала еще крепче, когда я видела, как он участливо нагибается над стариком и внимательно слушает его просьбы, высказанные шепотом. Мы и представить не могли, что сам Пол окажется на смертном одре так скоро. Двадцать два месяца назад мы лежали вместе на кушетке в этой же больнице и плакали, когда узнали о диагнозе Пола. Восемь месяцев назад, на следующую ночь после рождения Кэди, мы спали обнявшись на больничной койке: это был первый продолжительный и крепкий сон за долгое время. Я думала о нашей пустой уютной постели дома и о том, как мы влюбились друг в друга в Нью-Хейвене двенадцать лет назад. Тогда мы сразу же удивились, насколько хорошо наши тела и конечности сочетаются друг с другом. Не случайно мы крепче всего спали тогда, когда наши ноги и руки переплетались. Больше всего на свете мне хотелось, чтобы ему сейчас было так же хорошо и спокойно, как раньше. ДВАДЦАТЬ ДВА МЕСЯЦА НАЗАД МЫ ЛЕЖАЛИ ВМЕСТЕ НА КУШЕТКЕ В ЭТОЙ ЖЕ БОЛЬНИЦЕ И ПЛАКАЛИ, КОГДА УЗНАЛИ О ДИАГНОЗЕ. Через час маску сняли, все аппараты отключили, а в кровь Пола стал поступать морфин через капельницу. Он дышал ритмично, но поверхностно, и казалось, что ему комфортно. Я спросила, нужно ли ему больше морфина, и он кивнул, не открывая глаз. Его мать села ближе, а отец положил ладонь на лоб сына. Наконец Пол впал в бессознательное состояние. Более девяти часов близкие Пола: его родители, братья, невестка, дочь и я – смотрели, как Пол дышит все более нерегулярно и поверхностно. Его глаза были закрыты, лицо спокойно, а длинные пальцы неподвижно лежали в моей руке. Сначала родители Пола положили Кэди в колыбель, а затем снова вернули ее на кровать, где она обнимала отца, засыпая. Находясь в этой наполненной любовью палате, я вспомнила множество праздников и выходных, которые мы провели вместе за все эти годы. Я гладила мужа по волосам и шептала: «Мой смелый Паладин». Я всегда так его называла. Затем я стала тихо напевать ему на ухо нашу любимую мелодию, которую мы сами сочинили несколько месяцев назад. Этим я хотела сказать ему: «Спасибо за твою любовь». Вскоре в палату зашли двоюродный брат и дядя Пола, а за ними последовал пастор. Сначала мы вспоминали семейные шутки и забавные истории, которые когда-либо происходили с нами, а затем начали плакать, всматриваясь в лицо Пола и наполненные болью лица друг друга. Мы все понимали ценность момента: это были наши последние часы вместе. БОЛЕЕ ДЕВЯТИ ЧАСОВ БЛИЗКИЕ ПОЛА: ЕГО РОДИТЕЛИ, БРАТЬЯ, НЕВЕСТКА, ДОЧЬ И Я – СМОТРЕЛИ, КАК ОН ДЫШИТ ВСЕ БОЛЕЕ НЕРЕГУЛЯРНО И ПОВЕРХНОСТНО. Теплые лучи закатного солнца начали проникать в выходящее на северо-запад окно палаты, в то время как дыхание Пола стало тише. Кэди потерла глаза пухленькими кулачками, так как ей уже пора было спать. В больницу приехала подруга семьи, чтобы отвезти малышку домой. Я прижала щечку Кэди к щеке Пола: их темные волосы одинаково торчали, его лицо было безмятежным, ее – забавным, но спокойным. Эта горячо любимая Полом девочка даже не подозревала, что навсегда прощается со своим папой. Я тихонько спела колыбельную им обоим, а затем позволила увезти Кэди. КОГДА БОЛЕЗНЬ ПРОГРЕССИРОВАЛА, ОН РАБОТАЛ НАД КНИГОЙ ДНЕМ ДОМА, ДЕЛАЛ НАБРОСКИ ГЛАВ В ОЧЕРЕДИ К ОНКОЛОГУ, СОЗВАНИВАЛСЯ С РЕДАКТОРОМ, ПОКА В ВЕНУ ЕМУ КАПАЛА ХИМИОТЕРАПИЯ. Когда стемнело и палата была освещена лишь мягким светом настенной лампы, дыхание Пола стало сбивчивым и нерегулярным. Все его тело казалось расслабленным. Примерно в 21.00 Пол, лежавший с чуть раскрытыми губами и сомкнутыми глазами, сделал вдох, за которым последовал долгий финальный выдох. Незаконченность его книги является неотъемлемым компонентом той правды, реальности, с которой пришлось столкнуться Полу. В течение последнего года жизни Пол писал беспрестанно, вдохновляемый целью и мотивированный тиканьем часов. Работа над книгой началась, когда он был еще старшим нейрохирургическим резидентом. Пол тихонько печатал на ноутбуке ночами, лежа в постели рядом со мной. Когда болезнь прогрессировала, он работал над книгой днем дома, делал наброски глав в очереди к онкологу, созванивался с редактором, пока в вену ему капала химиотерапия. Он носил свой серебристый ноутбук повсюду. Когда из-за химиотерапии у Пола начали болеть кончики пальцев, мы купили ему бесшовные перчатки, в которых он мог печатать и использовать тачпад. Чтобы сохранять ясность ума, он чувствовал необходимость писать, несмотря на невыносимую усталость, которой наказывал его прогрессирующий рак. Он был решительно настроен продолжать работу. Эта книга отражает скоротечность времени и желание Пола успеть высказать все важное, что было у него на уме. Он встретился со смертью лицом к лицу, принял бой и смирился с ней как врач и как пациент. Пол всегда хотел помочь людям понять смерть и принять факт своей смертности. Сегодня мало кто умирает на четвертом десятке, но в смерти как таковой нет ничего необычного. «Рак легких совсем не экзотичен, – писал Пол лучшему другу Робину, – он просто трагичен, но вполне реален. Читатели смогут поставить себя на мое место и понять, что я на самом деле чувствовал, а затем снова вернуться к собственной жизни. Мне кажется, в этом и есть моя цель. Я не намерен сделать из смерти сенсацию, просто мне хотелось бы показать людям, что ждет их в конце пути». Конечно, он совершил гораздо больше, чем просто описал свой путь: он храбро прошел его. ПОЛ ВСТРЕТИЛСЯ СО СМЕРТЬЮ ЛИЦОМ К ЛИЦУ, ПРИНЯЛ БОЙ И СМИРИЛСЯ С НЕЙ КАК ВРАЧ И КАК ПАЦИЕНТ. Решение Пола не отводить взгляд от смерти говорит о силе духа, пред которой мы недостаточно преклоняемся в нашей культуре. Его сила была определена не только амбициями и усилиями, но и мягкостью, противоположной озлобленности. Значительную часть жизни Пол находился в поиске смысла существования, и книга отражает это в полной мере. Написание ее позволило Полу выразить себя и научить нас смело смотреть смерти прямо в глаза. Большинство наших родственников и друзей до выхода книги не догадывались о семейных проблемах, с которыми мы с Полом столкнулись в конце его резидентуры. Но я рада, что Пол написал о них: это часть нашей борьбы и нашей жизни. Диагноз моего мужа был словно орехоколом, позволившим нам погрузиться в нежную мякоть нашего брака. Наша любовь обнажилась: мы должны были держаться вместе, чтобы выживать и физически, и эмоционально. В кругу близких друзей мы шутили, что секрет крепкого брака заключается в смертельной болезни одного из супругов. Опять же мы понимали, что бороться со смертельным заболеванием можно, лишь будучи глубоко любящим: ранимым, добрым, щедрым, благодарным. Через несколько месяцев после постановки диагноза мы с Полом стояли в церкви бок о бок и пели церковный гимн, слова которого несли для нас такой глубокий смысл в то время боли и неизвестности: «Я буду делить с тобой радость и печаль, пока мы не дойдем до конца пути». В КРУГУ БЛИЗКИХ ДРУЗЕЙ МЫ ШУТИЛИ, ЧТО СЕКРЕТ КРЕПКОГО БРАКА ЗАКЛЮЧАЕТСЯ В СМЕРТЕЛЬНОЙ БОЛЕЗНИ ОДНОГО ИЗ СУПРУГОВ. Когда Пол, узнав о своем диагнозе, велел мне снова выйти замуж после его смерти, я поняла, насколько сильно он стремился обезопасить меня в будущем. Он хотел для меня только лучшего: в финансовом плане, в карьере, в материнстве. В то же время я делала все возможное, чтобы скрасить его настоящее: следила за каждым новым симптомом (это была моя самая ответственная задача как врача), поддерживала его стремления, прислушивалась к его страхам, о которых он шептал мне в темноте нашей уютной спальни. Я понимала, принимала и успокаивала его, будучи свидетелем его страданий. После химиотерапии мы гуляли вокруг больницы, держась за руки в кармане куртки Пола. Он продолжал носить зимнюю куртку и шапку, даже когда на улице потеплело. Он знал, что никогда не будет одинок и что ему никогда не придется страдать впустую. За несколько недель до его смерти, когда мы лежали рядом в нашей постели, я спросила его: «Тебе не тяжело дышать, когда я вот так кладу голову тебе на грудь?» На это он ответил: «Только так я и могу дышать». Мы с Полом были неотъемлемой частью смысла жизни друг друга, и я воспринимаю это как благословение. Мы оба черпали силы от близких Пола, которые всегда помогали нам и поддерживали наше решение родить ребенка. Несмотря на удар, нанесенный им болезнью сына, родители моего мужа всегда оставались для нас неиссякаемым источником спокойствия и надежности. Они снимали квартиру неподалеку и часто приходили к нам в гости: отец Пола всегда тщательно вытирал ноги перед входом в дом, а его мама угощала нас индийской досой[83] с кокосовой чатни[84]. Пол, Дживан и Суман обычно отдыхали на диванах в гостиной, обсуждая «синтаксис» футбольных матчей. Мы с женой Дживана Эмили обычно болтали где-нибудь неподалеку, пока Кэди и ее кузены Ева и Джеймс спали. В такие дни наша гостиная напоминала маленькую и безопасную деревушку. Вечерами в той же гостиной Пол, сидя в кресле, держал Кэди на коленях и читал вслух Роберта Фроста, Томаса Элиота, Людвига Витгенштейна, пока я его снимала на камеру. Эти простые моменты были наполнены красотой, грацией и даже удачей, если о ней можно говорить в нашей ситуации. И все же мы чувствовали себя везунчиками: у нас была чудесная семья, широкий круг общения, множество возможностей, замечательная дочь. Мы держались бок о бок в моменты, когда требовалось абсолютное доверие и принятие ситуации. Хотя последние несколько лет нашего брака были тяжелыми, а иногда даже невыносимыми, они все равно оказались самыми важными и прекрасными годами моей жизни. Тогда нам каждый день приходилось балансировать на грани жизни и смерти, радости и печали. Мы познавали все новые грани благодарности и любви. НЕСМОТРЯ НА СЛАБОСТЬ ТЕЛА, ОН ОСТАВАЛСЯ ЭНЕРГИЧНЫМ, ОТЗЫВЧИВЫМ, ПОЛНЫМ НАДЕЖД НЕ НА ВЫЗДОРОВЛЕНИЕ, А НА ВРЕМЯ, НАПОЛНЕННОЕ СМЫСЛОМ. Полагаясь на собственные силы и поддержку семьи и друзей, Пол с достоинством принимал каждую стадию своего заболевания без излишней бравады и необоснованной веры в то, что он победит рак. Он жил с болезнью, не теряя своей аутентичности и жалея лишь о том, что уже не сможет реализовать все мечты или выковать новое будущее. Он плакал в тот день, когда узнал о своем диагнозе. Он плакал, когда смотрел на рисунок, который мы не стирали с зеркала в нашей ванной, и говорил: «Я хочу провести остаток дней здесь, с тобой». Он плакал в свой последний рабочий день в операционной. Он не боялся проявлять открытость и уязвимость и не стеснялся, когда его утешали. Даже когда Пол был смертельно болен, жизнь била из него ключом: несмотря на слабость тела, он оставался энергичным, отзывчивым, полным надежд не на выздоровление, а на время, наполненное смыслом. Голос Пола в его книге силен и хорошо различим, но одновременно одинок. В жизни же Пол был окружен любовью, теплом и полной вседозволенностью. С течением времени мы все предстаем в разных амплуа: Пол был врачом, пациентом и звеном в отношениях между этими двумя. Он писал отчетливым голосом человека, чье время истекает, голосом несдающегося борца. Однако некоторые грани личности Пола так и не нашли отражения в книге в полной мере. Так, например, Пол обладал прекрасным чувством юмора, был мил и нежен и превыше всего ценил отношения с семьей и друзьями. Но в книге звучит тот голос, что звучал внутри его в то тяжелое время. В ее строках читается его послание, которое он хотел тогда передать. Откровенно говоря, больше всего мне не хватает не того пышущего здоровьем и энергией Пола, в которого я влюбилась, а красивого и сосредоточенного мужчины, каким он стал в последний год жизни. Таким был Пол, когда писал эту книгу: хрупким, но не слабым. ПОЛУ УДАЛОСЬ ПРЕВРАТИТЬ СВОЮ ЖИЗНЬ В УБЕДИТЕЛЬНЫЙ И ЯРКИЙ РОМАН О ЖИЗНИ СО СМЕРТЬЮ. Пол гордился своей книгой, которая явилась кульминацией его любви к литературе. (Однажды он сказал, что находит большее успокоение в поэзии, чем в Библии.) Полу удалось превратить свою жизнь в убедительный и яркий роман о жизни со смертью. В мае 2013 года Пол отправил электронное письмо лучшему другу, в котором сообщил о своем диагнозе. В этом письме были следующие строки: «Хорошая новость в том, что я уже пережил двух Бронте, Китса и Стивена Крейна. Плохая же в том, что я еще ничего не написал». Его последующее путешествие представляло собой череду трансформаций: из врача – в писателя, из мужа – в отца и, конечно, из живого – в мертвого. Последняя трансформация неминуемо произойдет со всеми нами. Я горжусь тем, что была рядом с ним, в том числе и когда он писал эту книгу. Работа над ней подарила ему надежду и ту деликатную радость деятельности, о которой он так красноречиво писал в конце своих дней. ПОЛА ПОХОРОНИЛИ В ИВОВОМ ГРОБУ НА КРАЮ ПОЛЯНЫ В ГОРАХ САНТА-КРУЗ. С ЕГО МОГИЛЫ ОТКРЫВАЕТСЯ ВИД НА ТИХИЙ ОКЕАН. Пола похоронили в ивовом гробу на краю поляны в горах Санта-Круз. С его могилы открывается вид на Тихий океан. Все побережье там усеяно теплыми воспоминаниями о веселых походах, пикниках с дарами моря и вечеринками по случаю дня рождения. За два месяца до смерти Пола теплым январским днем мы окунули пухленькие ножки Кэди в соленую океанскую воду. Пола не волновала судьба его тела после смерти, поэтому он предоставил нам решать, что делать. Думаю, мы поступили правильно. Могила Пола смотрит на запад, на океан. Ее окружают холмы, поросшие травой, хвойными деревьями и желтыми молочаями. Рядом с ней вы слышите ветер, пение птиц и возню бурундуков. Там я вспоминаю строки из любимой молитвы моего деда: «Мы достигнем вершин вечных холмов, где ветра прохладны, а виды прекрасны». Однако есть у этого места и один недостаток: погода непредсказуема. Так как Пол похоронен на ветреной стороне, я приходила к нему и в удушающий зной, и в густой туман, и в холодный, пронзающий дождь. Но эта поляна прекрасна в любую погоду. Она всегда разная: иногда она наполнена людьми, а иногда пуста и одинока, как сама смерть или скорбь. Я часто хожу на его могилу и всегда беру с собой бутылку мадеры. На острове, откуда произошло это вино, мы провели наш медовый месяц. Каждый раз я наливаю немного вина на траву рядом с могилой, чтобы Пол мог насладиться им вместе со мной. Когда со мной приходят родители Пола или его братья и мы разговариваем, я глажу траву рукой, представляя, что это волосы моего мужа. Кэди приходит к отцу перед дневным сном. Она ложится на покрывало, смотрит на проплывающие облака и хватает ручками цветы, которые мы посадили. Однажды мы с братьями Пола пришли к нему на могилу с его двадцатью ближайшими друзьями и вылили так много виски, что трава чудом не завяла. Я ЧАСТО ХОЖУ НА ЕГО МОГИЛУ И ВСЕГДА БЕРУ С СОБОЙ БУТЫЛКУ МАДЕРЫ. НА ОСТРОВЕ, ОТКУДА ПРОИЗОШЛО ЭТО ВИНО, МЫ ПРОВЕЛИ НАШ МЕДОВЫЙ МЕСЯЦ. Иногда, когда я оставляю на могиле тюльпаны, лилии или гвоздики, я прихожу на следующий день и вижу, что их съели олени. Это прекрасное применение цветам, и я уверена, что Пол оценил бы его. Землю быстро перекапывают черви, процессы в природе стремительно сменяют друг друга, напоминая мне о том, что замечал Пол и что я теперь тоже ношу глубоко в сердце: жизнь и смерть неразделимы, но, несмотря на это и благодаря этому, нужно искать смысл существования. То, что произошло с Полом, трагично, но жизнь его не была трагедией. Я думала, что после смерти мужа я буду чувствовать лишь боль и пустоту. Раньше я и представить не могла, что человека можно любить ничуть не меньше и после его смерти. Я не понимала, что буду испытывать безмерную любовь и благодарность наравне со скорбью, которая иногда так давит на меня, что я задыхаюсь под ее тяжестью. Пола больше нет, и я скучаю по нему каждую секунду, но я одновременно чувствую, что принимаю участие в жизни, которую мы построили вместе. «Смерть – это не конец супружеской любви, – писал К.С. Льюис. – Это одна из фаз брака, как медовый месяц. Мы все хотим пронести наш брак с любовью и верностью и через нее тоже». ПОЛА БОЛЬШЕ НЕТ, И Я СКУЧАЮ ПО НЕМУ КАЖДУЮ СЕКУНДУ, НО Я ОДНОВРЕМЕННО ЧУВСТВУЮ, ЧТО ПРИНИМАЮ УЧАСТИЕ В ЖИЗНИ, КОТОРУЮ МЫ ПОСТРОИЛИ ВМЕСТЕ. Я забочусь о нашей дочери, поддерживаю теплые отношения с семьей, занимаюсь публикацией книги, работаю, прихожу на могилу Пола, скорблю по нему и прославляю его, продолжаю жить… Моя любовь продолжается. Жизнь продолжается. Когда я прихожу в больницу, в которой Пол работал и умер, я понимаю, что, будь он жив, он внес бы в нее значительный вклад как нейрохирург и как нейробиолог. Он помог бы бесчисленному количеству пациентов и их близких: именно эта задача и привела его в профессию. Он был добрым и умным человеком. Благодаря этой книге он может и дальше помогать людям даже после смерти. Пол нашел глубинный смысл в борьбе, хотя это не делает его уход менее болезненным для нас. Он писал: «Нельзя достичь совершенства, но можно верить в асимптоту, вдоль которой ты беспрестанно движешься вперед». Это была трудная задача, но он никогда не спотыкался на пути. Такой была подаренная ему жизнь, такой он сам ее сделал. Теперь его книгу можно считать завершенной. БОЛЬШУЮ ЧАСТЬ ЖИЗНИ ПОЛ ЗАДАВАЛ СЕБЕ ВОПРОСЫ О СМЕРТИ И О ТОМ, СМОГ БЫ ОН ПРИНЯТЬ ЕЕ. И ОТВЕТОМ СТАЛО «ДА». Через два дня после смерти Пола я записала в дневнике послание к Кэди: «Когда кто-то умирает, люди обычно начинают прославлять этого человека. Пожалуйста, знай, что все добрые слова о твоем отце правдивы. Он действительно был таким хорошим и смелым». Думая о его цели, я вспоминаю строки из текста гимна, основанного на «Путешествии Пилигрима»: Кто найдет в себе настоящее мужество, Пусть придет сюда… Иллюзии уйдут, Молвой его не испугать, Будет работать день и ночь, Чтоб пилигримом стать. Решение Пола смотреть смерти в глаза – свидетельство не только того, каким он был в последние часы своей жизни, но того, каким он был всегда. Большую часть жизни Пол задавал себе вопросы о смерти и о том, смог бы он принять ее, оставшись самим собой. И ответом стало «да». Я была его женой и свидетелем этому. |