Контрольная работа по философии. Контрольная работа по дисциплине Философия права студентки 1 кур. Контрольная работа дисциплина Философия права Ф. И. О студента Колюжная Татьяна Викторовна
 Скачать 279.65 Kb.
|
 МИНОБРНАУКИ РОССИИ федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Новосибирский государственный университет экономики и управления «НИНХ» (ФГБОУ ВО «НГУЭУ», НГУЭУ) Кафедра КОНТРОЛЬНАЯ РАБОТА Дисциплина: Философия права Ф.И.О студента Колюжная Татьяна Викторовна Противодействие преступлениям в сфере экономики Номер группы: мЮПЭ01 Номер зачетной книжки: 204456 Номер варианта контрольной работы: 6 Проверил: Думнова Эльнара Михайловна, доктор философский наук, доцент Новосибирск Содержание Теоретический вопрос №1 ……………………………………………………3-7 Теоретический вопрос №2……………………………………………………8-10 Теоретический вопрос №3……………………………………………………11-17 Список используемых источников и литературы……………………………18 Теоретический вопрос №1 Парадигмы права в его историческом развитии. Этимология термина «парадигма» связана с древнегреческим словом παράδειγμα (paradeigma), которое в переводе имеет значение пример, модель, образец. Наиболее устоявшееся значение парадигма имеет в лингвистике, где обозначает список словоформ, принадлежащих одной лексеме. В истории философии значения понятия «парадигма» варьируются. Платон использовал понятие парадигмы в своей космогонии, а также в своем учении о государстве. В диалоге «Тимей» Платон пишет о том, что в качестве образца или первообраза (paradeigma) при создании космоса демиург использовал вечное и неизменное бытие, постижимое с помощью разума. Поскольку демиург благ и космос прекрасен, первообразом могло служить только вечное. Если бы за образцом служило возникшее, то произведение демиурга было бы дурным. В «Государстве» Платон различает дурные образцы, которым не должна следовать невинная душа, образы, которые раскрывают сущность вещей и божественный образец государства. Таким образом, само по себе понятие парадигмы у Платона не несло какой-либо определенной смысловой нагрузки. Его значение определяется контекстуально. Новую жизнь понятие «парадигма» получило после выхода в свет книги Томаса Куна «Структура научных революций» (1962). В своей книге Кун дает несколько определений понятия, постоянно уточняя его значение. Прежде всего, парадигма – это модель, основанная на примерах, которая детерминирует традицию научного исследования.1 В целях прояснения понятия автор ссылается на понимание парадигмы в грамматике, однако значение, которым он наделяет парадигму, скорее, ближе к ее философскому истолкованию. Если грамматические формы различных слов являются взаимозаменяемыми, то образцы или модели в сфере научного познания индивидуальны. В отечественной правовой литературе последнего десятилетия утвердилось понимание правовой парадигмы как парадигмы правовой теории или философии права. Тут же можно говорить о смене парадигмы права, понимая под этим изменение в теории и практике, вызванные кардинальным изменением общей ситуации вне права – социально-политического и экономического контекста. Источником научной революции, по Куну, в конечном итоге является научная практика – эксперименты и открытия. Соответственно и в области права нельзя рассматривать эволюцию мировоззрения в отрыве от законодательной и правоприменительной практики. В силу особой природы права, в котором теория и практика находятся в более тесной связи, чем в иных областях науки и культуры, при возникновении неразрешимых проблем изменение теории абсолютно необходимо. Но право имеет и другую особенность, связанную с его консерватизмом. В связи с этим следует обратить внимание на факт временного запаздывания: за изменением ситуации в обществе, экономике и культуре, вначале следуют спонтанные изменения на уровне негосударственного права, и только затем, после продолжительных дебатов в академической среде и изменения соответствующей позиции в политических кругах, изменения приходят также и в законодательство. Бывают случаи, когда политическое решении опережает формирование доктринальной позиции, как это имело место в случае в разработкой и принятием четвертой части Гражданского кодекса. Однако, даже в этом случае принятие закона с таким количеством новелл никогда не могло бы состояться, если бы определенная часть научного сообщества не взяла на себя инициативу апробировать новый теоретический подход. Для того, чтобы ответить на вопрос, как сегодня право понимает само себя, достаточно обратиться к любому учебнику по теории государства и права. Право, говорится в них, есть система общеобязательных норм, устанавливаемых и обеспечиваемых государством. Но ту же идею мы встречаем и у известных российских правоведов. Так, О.Э. Лейст в книге «Сущность права» пишет следующее: «Особенностью права, отличающей его от других социальных норм, всегда была поддержка государственным принуждением и соответственно «санкционирование» (официальное признание плюс снабжение санкцией) правовых норм». 2 Является ли такое определение универсальным? В своей книге «Западная традиция права: эпоха формирования» известный американский ученый, профессор университета Эмори Г. Дж. Берман высказывает иную точку зрения: «Говорить о западной традиции права – значит постулировать понятие права не как корпуса правил. Но как процесса, предприятия, в котором правила имеют смысл только в контексте институтов и процедур, ценностей и образа мышления. При таком более широком взгляде источники права включают не только волю законодателя, но также разум и совесть общества и его обычаи и привычки».3 Представляется, что в науке, тем более в гуманитарной, ни одно из понятий нельзя считать фиксированным. Даже базовые понятия создаются не на века, но претерпевают изменения, поскольку, во-первых, меняются подходы и взгляды на предмет, а, во-вторых, в чем мы усматриваем особенность права и иных общественных наук, вместе с экономическими, политическими и прочими преобразованиями изменяется и сам предмет. Убежденность в том, что у любого предмета имеется некая непреходящая сущность, является достоянием не юридической, а философской мысли. Об этом необходимо помнить, поскольку следствия принятия заимствованной из философии концепции, подлежат переосмыслению, когда сама философия уже не считает их данностью27 . Вопреки устоявшемуся мнению, теория права не использует какой-либо универсальный и объективный метод. В 20-м столетии в рамках юриспруденции сформировались сразу несколько направлений с критическим подходом к ортодоксальной теории права, берущей свое начало в юридическом позитивизме. В их числе юридический реализм, юридический плюрализм, критические юридические исследования. Очень важной заслугой современного права является восприимчивость к достижениям иных научных дисциплин. Общим местом стали исследования в области права и экономики, социологии права, юридической антропологии, права и языка, права и литературы. В российском праве в последнее десятилетие широко обсуждаются вопросы методологии, переосмысливаются понятие права и правопонимания. Работы по данным вопросам опубликованы юристами и правоведами - И. Л. Честновым, А.И. Овчинниковым, А.В. Поляковым, Осипян Б.А., Е.Ю. Таранченко, В.В. Лапаевой. Особо хочется отметить позицию доктора юридических наук И.Ю. Козлихина, которую он высказывает в полемической статье «О нетрадиционных подходах права». Высказывая сомнения относительно междисциплинарных тенденциям в современном российском праве и продуктивности поиска новой парадигмы, автор признает «тот очевидный факт, что общая теория права и государства себя изжила»4 Выход из сложившейся ситуации И.Ю. Козлихин видит не в попытках создания новой общей теории, а в развитии философии права, социологии права и догмы права, которые являются самостоятельными юридическими науками с собственным предметом и методом. Имея в виду ситуацию неопределенности, которая сложилась в российской науке права, мы не считаем, что сохранение в неприкосновенности общепринятых догматов, может решить назревшие проблемы. Поскольку любая наука, включая право, развивается, отказ от переосмысления, а в некоторых случаях и пересмотра правовых понятий, принципов и методов исследования, нельзя считать правильной стратегией. Еще раз подчеркнем следующий момент. В основе поисков новой правовой парадигмы лежит не произвольное и абстрактное теоретизирование, не искусственное перенесение на почву права методов смежных дисциплин, а глубинные процессы в развитии общества и культуры, которые оказывают неизбежное давление на правовую практику, которая, в свою очередь, заставляет менять устоявшиеся теоретические воззрения. Для любого периода развития права характерно взаимовлияние теории и практики. Особенность современной ситуации заключается в необходимости концептуального пересмотра. Теоретический вопрос №2 Распад традиционной нравственности на позитивное право и автономную мораль. Субъективные права, из которых выстраиваются современные типы правопорядка, заключают в себе смысл освобождения правовых субъектов от моральных заповедей в четко очерченной области. Введением в действие субъективных прав, предоставляющих акторам пространство для направляемого теми или иными предпочтениями действия, современное право в целом демонстрирует принцип, согласно которому разрешено все, что эксплицитно не запрещено. В то время как в морали изначально существует симметрия между правами и обязанностями, правовые обязанности возникают лишь как следствие неких правомочий, вытекая из законного ограничения субъективных свобод. Это категориальное превосходство прав над обязанностями объясняется содержанием современных понятий субъекта права и правовой общности. Не ограниченный в социальном пространстве и в историческом времени моральный универсум охватывает всех физических лиц в их биографической сложности, сама мораль включает охрану целостности полностью индивидуированных лиц. В противоположность этому так или иначе локализованная в пространстве и времени правовая общность охраняет целостность своих членов ровно в той мере, в какой те принимают искусственно созданный статус носителей субъективных прав. Поэтому между правом и моралью имеются отношения, скорее, дополнительности, нежели подчинения. Это верно и в широком смысле. Требующие правового регулирования дела одновременно и более ограничены и более объемлющи, чем морально релевантные ситуации: более ограничены, ибо правовому регулированию доступно лишь внешнее поведение, поддающееся принуждению, а более объемлющи, поскольку право — как средство организации политического господства — касается не только регулирования конфликтов в сфере межличностного действия, но и выполнения политических задач и программ. Поэтому правовым регулированием затрагиваются не только в узком смысле моральные вопросы, но и вопросы прагматического и этического характера, а также достижение компромисса между противоречивыми интересами. И в отличие от четко сформулированных притязаний на значимость, предъявляемых моральными заповедями, притязания на легитимность правовых норм опираются на основания иного рода. Практика законодательного оправдания зависит от разветвленной сети дискурсов и переговоров, а не только от морального дискурса. Естественно-правовое представление об иерархии прав различного достоинства ошибочно. С большим успехом право воспринимается как функциональное дополнение морали. А именно: наделяемое положительной силой, легитимно устанавливаемое и отстаиваемое право способно освободить выносящих моральные суждения и поступающих согласно морали лиц от значительной части когнитивных, мотивационных и организационных требований морали, окончательно переориентировавшейся на субъективную совесть. Право в состоянии компенсировать слабости взыскательной морали, результаты которой, если смотреть на эмпирические следствия, когнитивно неопределены и мотивационно ненадежны. Естественно, это не освобождает законодателей от заботы согласовывать право с моралью. Однако юридические правила слишком конкретны, чтобы иметь возможность легитимирования исключительно за счет своей непротиворечивости моральным принципам. Но если не у вышестоящего морального права, то откуда еще положительное право может заимствовать свою легитимность? Как морали, так и праву необходимо в равной мере охранять автономию всех к ним причастных и всех, на кого они распространяются. Таким образом, и право вынуждено доказывать свою легитимность в аспекте охраны свободы. Но интересно, что положительный характер права стимулирует своеобразное расщепление автономии, которому нет аналогии со стороны морали. Моральное самоопределение в смысле Канта является единым концептом в той мере, в какой оно смеет требовать от каждого отдельного лица in propria persona выполнения именно тех норм, какие это лицо устанавливает себе согласно собственному — или вынесенному совместно со всеми другими — беспристрастному суждению. Обязательность же правовых норм восходит не только к процессам формирования мнений и суждений, но и к коллективно обязательным постановлениям правополагающих и правоприменяющих инстанций. Отсюда вытекает концептуальная необходимость разделения функций между авторами, устанавливающими (и высказывающими вслух) некое право, а также адресатами, так или иначе подчиненными действующему праву. Автономия, в моральной сфере представляющая собой нечто целое, в сфере юридической выступает лишь в двойственном облике частной и публичной автономий. Но тогда оба этих момента должны быть опосредованы таким образом, чтобы одна автономия не повредила другой. Субъективные свободы действий субъекта частного права и публичная автономия гражданина государства взаимно содействуют друг другу. Этому служит идея, согласно которой субъекты права могут быть автономны лишь в той мере, в какой они, осуществляя свои гражданские права, отваживаются понимать себя в качестве авторов именно тех прав, которым они повинуются в качестве адресатов. Теоретический вопрос №3 Дискурсивная теория права о демократической процедуре законодательства как источник легитимации. Данный вопрос можно рассмотреть на основе юридической теории Юргена Хабермаса «Дискурсивная теория права и демократии». И так, право согласно представлениям Ю. Хабермаса формируется по «принципу дискурса», следовательно, должно быть сферой коммуникативного разума. Правовые средства – это «условия возможности социальной интеграции на основе коммуникативного взаимодействия»; право есть структура опосредования коммуникативного действия 5. Закон, его легитимность напрямую зависят от организации процесса правотворчества, от используемых процедур обсуждения, принятия законодательных решений. В коммуникативном правотворческом процессе, участники которого применяют адекватные правовые механизмы, проявляется «производительная сила коммуникации», ее способность объединять людей посредством разумных законов. Осознание значимости правовых процедур подтолкнуло немецкого философа к разработке так называемой процедуральной правовой парадигмы, призванной содействовать достижению рациональности и легитимности принимаемых законов. Для него принципиально важна связь позитивности права с его легитимностью. Исходя из «принципа дискурса» значимы, легитимны только те нормы действия, с которыми в рациональном дискурсе могли бы согласиться все те, кто испытает на себе последствия принятия данных норм. Ю. Хабермас, разделяя точку зрения М. Вебера о том, что в современном сознании разрушено исходное единство истинного, доброго и совершенного («харизма разума»), в основе которого лежали религиозные и метафизические представления, не соглашается с ним в том, что нельзя обеспечить единство рациональности в условиях дифференциации ценностных сфер. Достижение такого единства возможно, по его мнению, в праве, которое формируется на принципах рационального дискурса. Он скептически относится к предложениям связывать прогресс рациональности современного права прежде всего с систематикой права, с формальными методами, приемами, относимыми к так называемому профессиональному разуму юристов. Он считает, что систематизация смысловых взаимосвязей предполагает переход к новой (посттрадиционной) стадии морального сознания, которое возникает благодаря этической рационализации картины мира. Ю. Хабермас вслед за М. Вебером полагает, что для современной системы права характерны три структурных признака: позитивность, легализм и формальность. Под позитивностью права он понимает установленность его законодателем; при этом позитивность подразумевает не только принятие законов, подзаконных актов, но и возможность их пересмотра. Легализм предполагает наличие легитимных порядков, придающих нормативным актам законную силу и основывающихся на согласии, которое должно иметь форму коммуникативного, т. е. договорного согласия. Формализм современного права не магический, когда ритуальное соблюдение формы юридических действий гарантирует достижение желаемого правового результата, а «логический», основанный на разграничении материальных и процессуальных норм. В сфере частного права данный структурный признак проявляется, как полагает Ю. Хабермас, в установлении внешней границы легитимного произвола частных лиц, которым дозволено все, что прямо не запрещено законом (в отличие от частного права, где отношения регулируются негативным образом, в публичном праве, по словам ученого, они регулируются позитивным образом – путем определения прав и обязанностей участников). По мнению мыслителя, указанные признаки характеризуют тип организации правового действия, обусловливают систему действий, в которой все индивиды ведут себя стратегически, т. е., во-первых, подчиняются официально принятым законам, поддающимся в любой момент легитимному пересмотру; во-вторых, преследуют собственные интересы, не испытывая при этом нравственных опасений; в-третьих, принимают оптимальные решения в целях осуществления своих интересов, рационально используя предоставленную им правовую свободу в рамках действующих законов.6 В дискурсивной теории Ю. Хабермаса легальность как структурный признак современного права не тождественна легитимности, легальность нуждается в оправдании. По мере того как право становится инструментом легального политического господства, оно оказывается зависимым от легитимации, обоснования принятых нормативных актов. Целям легитимации может служить, например, конституция как выражение согласия всех граждан. Философ последовательно критикует М. Вебера за позитивистское понимание права, его веру в легальность как особую форму легитимности, стремление легитимировать легальное политическое господство. Он выступает категорически против того, что вера в легальность способна порождать легитимность, что ее можно рассматривать в качестве самостоятельного типа легитимности. Не менее интересны размышления Ю. Хабермаса о соотношении принудительности и свободы в правовой сфере. Вслед за И. Кантом он указывает на наличие концептуальной связи между принудительным характером положительного права и социальной свободой. Нормы права, по его мнению, с одной стороны, имеют принудительный характер (государство обеспечивает их санкциями на случай неисполнения), с другой – должны воплощать в себе идею свободы, выступать в качестве законов свободы для своих адресатов. Данная двойственность в понимании права существует, как полагает ученый, со времен Дж. Локка, Ж.-Ж. Руссо и И. Канта, причем она нашла отражение не только в философских воззрениях, но и в политическом строе западных обществ. Ю. Хабермас рассматривает выдвинутую им «процедуральную» правовую парадигму в неразрывной связи с развитием демократии, совершенствованием демократических процедур. Сопоставляя модели либеральной и республиканской демократии, он в качестве альтернативы им предлагает свою (третью) модель, которую именует делиберативной демократией (от лат. deliberatio – обсуждение). В либеральной демократии каждый действует как частное лицо, а государство играет роль посредника, фокусирующего частные интересы. В республиканской все граждане признаются элементами единого политического целого, «цементирующим» началом которого выступает общественная солидарность. В отстаиваемой же Ю. Хабермасом модели делиберативной демократии идеалом является сообщество свободных и равных индивидов, самостоятельно определяющих формы своей социальной жизнедеятельности; главное в этой модели – процедуры обсуждения и принятия решений; под демократией здесь понимается коммуникативный демократический дискурс. Третья модель демократии основывается на коммуникации, нацеленной на уравновешивание интересов и ценностных ориентаций, пребывающих в состоянии конфликта. По мнению Ю. Хабермаса, необходимо учитывать многообразие форм коммуникации, в которых совместная воля образуется не только посредством этического самосогласия, но и за счет достижения баланса интересов и компромисса, рационального выбора средств, морального обоснования, а также проверки на юридическую связанность2 . В рамках модели делиберативной демократии Ю. Хабермас пытается синтезировать элементы либеральной и республиканской форм демократии, интегрировать их в понятии «идеальной процедуры» совещания и принятия решений. Цель данной процедуры – установить внутреннюю связь между переговорами, дискурсами самосогласия и справедливости и обосновать, что именно при таких условиях достигаются разумные и честные результаты3 . Ученый сопоставляет теорию демократии с теорией правового государства, основываясь на том, что правовое государство не может существовать вне демократического строя, что только посредством «идеальных процедур» можно объединить обе теории в одно целое в рамках общего концепта демократического правового государства. В предлагаемой им модели демократии социум как самостоятельный субъект, стремящийся к достижению определенного результата, поставленной им цели, уступает место системе рациональных демократических процедур. В модели делиберативной демократии вообще отсутствует коллективный субъект как социальный деятель, основоположник теории демократического дискурса отказывается от устоявшихся, признанных социальных фигур в пользу бессубъектных коммуникаций (что сближает взгляды Ю. Хабермаса с коммуникативными представлениями Н. Лумана). Освободившееся после «изгнания» социальных субъектов место в системе демократического устройства немецкий философ «предоставляет» политической общественности. Достоинства и недостатки правовых воззрений Юргена Хабермаса. Научное наследие «самого главного философа Германии» свидетельствует об удивительном разнообразии его исследовательских интересов, в сферу которых входят проблемы психоанализа, герменевтики, социальной эволюции, коммуникации, истории, морали, права, экономики, политики и т. д. К творческому активу Ю. Хабермаса можно отнести коммуникативный концепт, адаптированный им в начале 1990-х гг. к правовой сфере, проект мирового гражданства, теоретическую модель делиберативной демократии, переформатированный им с учетом современных условий кантовский проект «вечного мира». Ценность для науки представляет и предложенный Ю. Хабермасом вариант реконструкции незавершенного проекта модерна, основанный на его идеях коммуникативного разума (проект был сформулирован философами в XVIII в., его цель состояла в последовательном развитии наук и искусства, универсалистских основ морали и права). Среди достоинств теоретико-правовых конструкций Ю. Хабермаса можно назвать также глубину, основательность их проработки: он вновь и вновь возвращается к ранее обозначенным идеям, уточняя и переосмысливая их; может быть, именно в этом кроется причина эффективности его исследований. Как и во всякой правовой концепции, в дискурсивной теории Ю. Хабермаса можно обнаружить спорные положения и недочеты. Так, помимо чрезвычайной абстрактности, упрек в которой обычно адресуется философам, можно указать на недостаточно четко проведенные ученым разграничительные линии, «межевые знаки», между правовой сферой и политикой, моралью, религией; в его правовых представлениях эти сферы частично накладываются друг на друга. Выделяемые им вслед за М. Вебером структурные признаки права (позитивность, легализм и формальность), на наш взгляд, не совсем согласуются с его дискурсивным пониманием права. Если для М. Вебера, по мнению которого вера в легальность тождественна легитимности, такое определение права вполне объяснимо, то обращение к данному набору признаков ученого, который настаивает на необходимости обоснования, легитимности принимаемых законодателем норм, рассматривает право сквозь призму идеи коммуникативного разума, вызывает вопросы. Внутренне противоречивым представляется также рассмотрение им права в качестве одновременно свободы и морали (напомним, что право в его системе представлений – это функциональное дополнение морали). К числу дискуссионных положений концепции Ю. Хабермаса можно отнести его теоретическую модель устройства и организации публичной сферы общества, в которой он особую роль отводит гражданской общественности. Некоторые авторы (О. Негт, А. Клюге) называли модель ученого не соответствующим реальности идеалом; на ее нежизнеспособность указывал М. Фуко3 . Учитывая тенденцию к «рефеодализации СМИ» (термин Ю. Хабермаса), подконтрольность телевидения, многих печатных источников информации государству, манипулирование общественным мнением со стороны субъектов публичной власти, можно усомниться в том, что неформальные разрозненные автономные образования «мировой общественности» справятся с теми социальными задачами, которые возлагает на них ученый, и смогут эффективно противостоять глобальным центрам силы, использующим в своих целях механизмы публичного принуждения как отдельных государств, так и целых государственно-политических союзов, собственные огромные финансовые ресурсы и подконтрольные медиа-институты. Тем более, как признается сам автор данной идеи, в отличие от эпохи Вольтера, Ж.-Ж. Руссо, И. Канта, когда сильные мира сего прислушивались к советам философов, интеллектуалов, исполняющих роль социальных поводырей, сегодня значение философских и научных трактатов в обществе падает, гражданская общественность дегенерирует. Любая демократия, будь она самой «демократической», неспособна осуществить поставленные автором дискурсивной концепции права цели. Ведь демократия – это форма политической коммуникации, основанная на идее власти и подчинения, а отстаиваемый немецким философом «принцип дискурса» базируется на кантовском совмещении произвола одного с произволом другого с точки зрения закона свободы. Иными словами, Ю. Хабермас предлагает модель правового типа коммуникации, в которой демократия является чужеродным элементом, заимствованным из другого (политического) мира. Список используемых источников и литературы Берман Г.Дж. Западная традиция права: эпоха формирования. Вербилович О. Теория коммуникативного действия: ключевые категории и познавательный потенциал Козлихин, И. Ю. О нетрадиционных подходах к праву / И. Ю. Козлихин // Известия вузов; Кун Т. Структура научных революций. С вводной статьей и дополнениями 1969г. - М.: Прогресс. С.28. Лейст О.Е. Сущность права. Москва, Зерцало, 2008.С. 25. Теория государства и права: Учеб. для студентов вузов, обучающихся по специальности "Юриспруденция" / [Алексеев С.С., Архипов С.И., Игнатенко Г.В. и др.; Хабермас Ю. Рационализация права и диагноз современности; Хабермас Ю. Демократия. Разум. Нравственность. М., 1995. С. 204. 1 Кун Т. Структура научных революций. С вводной статьей и дополнениями 1969г. - М.: Прогресс. С.28. 2 Лейст О.Е. Сущность права. Москва, Зерцало, 2008.С. 25. 3 Берман Г.Дж. Западная традиция права: эпоха формирования. – 2-е изд. – М.: Изд-во МГУ; Изд. группа ИНФРА-М - НОРМА, 1998. С.28. 4 Козлихин, И. Ю. О нетрадиционных подходах к праву / И. Ю. Козлихин // Известия вузов. Правоведение. 2006 . N 1. С. 31-40. Эл. Ресурс: http://www.jurisprudence-media.ru/archive/2006/1/2.php (По состоянию на 05.05.2009). 5 Хабермас Ю. Демократия. Разум. Нравственность. М., 1995. С. 204. 6 Хабермас Ю. Рационализация права и диагноз современности. С. 144. |