Понятие вины в экзистенциальной психологии. Курсовая работа понятие вины в экзистенциальной психологии студентка 1 курса дневного отделения
 Скачать 70.33 Kb.
|
|
Суть этого процесса хорошо проступает, когда герой смотрит на картину, изображающую "богиню правосудия и победы в одном лице". В руке у нее весы, а на ногах крылышки, она бежит. Йозеф удивляется, как такое допустимо: правосудие не может быть справедливым, если чаши весов колеблются от движения. Но в этом и состоит жизнь - пока есть «процесс», оттягивается вынесение приговора. Но сам процесс и существует лишь в силу своей абсурдности и бессмысленности. Есть ли вообще смысл и в чем он состоит? Именно этот вопрос непременно задает себе каждый человек, вступивший в "процесс". О поиске ответа на него рассказывает метафора, приведенная в конце романа. Ею является притча о вратах Закона. Она повествует о человеке, желающим узнать Закон. Но у ворот Закона стоит привратник, который сообщает, что человека во врата пропустить не имеет права, и что даже за ними ожидают еще более страшные привратники, миновать которых не предстоит возможности. Человек всю жизнь проводит у врат, постоянно задабривая привратника подарками (на что тот отвечает: «беру, чтобы ты не думал, что упустил что-то») Перед самой смертью человек неожиданно видит свет из ворот и слышит слова привратника: "Эти ворота были предназначены для тебя одного. Теперь пойду и закрою их". Таким образом, вся наша проблема в том, что мы ищем закона вовне, в то время когда должны искать его изнутри. Все усилия Йозефа (походы по адвокатам, бессмысленнейшим и смешнейшим заседаниям) направлены на "задабривание" привратника, которому в свою очередь по-любому предписано не пропускать. При этом героя не посещают мысли о том, какие негативные последствия могло бы возиметь ослушание привратника. Еще более интересен вопрос о самом привратнике. В каком-то смысле это второе "я" человека. Втайне человек боится узнать Закон, так как это может доказать его виновность. Поэтому он пугает себя серьезными препятствиями. Ему легче свалить безрезультативность процесса на царящий в нем произвол, чем пытаться подойти к нему с новой стороны. Точно также и нам легче подвергать сомнению внешнюю обусловленность вины и бороться с обвинением теми же внешними обусловленными методами, чем попытаться отвернуться от внешнего и войти внутрь. Общих ворот не существует. У каждого они свои. «Суду ничего от тебя не нужно. Суд принимает тебя, когда ты приходишь, и отпускает, когда ты уходишь» Остается только спросить, откуда берется жизненный абсурд и бюрократия, против которых протестует Йозеф. Их творят вместе участники процесса. Никто из них не доходит до Закона, поэтому общим наказанием для всех и будет отсутствие Закона на земле (и это даже скорее можно считать наказанием, чем смерть). Сам Йозеф со своей «бумажной» работой – тоже одна из шестеренок нелепого механизма. А. КАМЮ «ПАДЕНИЕ» [15] Главный герой произведения именует себя «судьей на покаянии». Бывший адвокат, разоблачивший себя и через себя разоблачающий других. Будучи адвокатом, Жан-Батист с одинаковой легкостью и талантливостью оправдывает как убийц, так и вдов, и находит в этом высшую форму удовлетворения. Рассуждая о вопросе вины, он постепенно приходит к выводу, что все мы действительно виновны одинаково, и виновным был даже Иисус Христос: «Разве святой искупитель не ведал, что из-за него Ирод учинил избиение младенцев?» Поэтому втайне души Христос знал, за что его распинают, также как каждый из нас в глубине душе знает, за что может быть наказан он. У вины нет размера, она не может быть маленькой и большой, также как не имеет размера смерть. «По какому тогда праву повесили распятие в судах и выносят приговоры от имени того, кто отказался бросить камень в блудницу (тем самым подтвердив и свою небезгрешность)? (…) Раз все мы стали судьями, все мы друг пред другом виноваты, все мы подобны Христу, всех нас одного за другим распинают на кресте» Что же мы хотим от Бога? Чего ждем от него? Мы ждем, что он тоже станет тем адвокатом, который оправдает и вдов, и убийц. Он выступает чем-то подобным Закону из «Процесса» Кафки, в который все стремятся попасть. Но все мы в конечном итоге занимаемся тем, что задабриваем привратника. Так, герой с чувством гордости и удовлетворения одаривает деньгами нищих, кидается переводить через дорогу старушку, в последующем смеясь над фальшью своего поведения. Не получая взамен за это доступа к вратам Закона, мы начинаем бунтовать против несправедливости наказания. (Так не смиряется и Христос, незадолго до смерти произносящий: «Боже, зачем ты покинул меня?») Из сложившейся ситуации Жан-Батист находит идеальный для себя выход: он начинает заниматься самобичеванием, через него обвиняя других. Разоблачая сам себя и за это себя оправдывая, он ставит себя вне зависимости от какого-либо иного суда: и человеческого, и Божьего. А. КАМЮ «ПОСТОРОННИЙ» [15] Этот роман можно считать примером описания жизни человека, полностью лишенного чувства экзистенциальной вины. Начинается он словами «Сегодня умерла мама. Или, может, вчера, не знаю». На похоронах матери герой обнаруживает очевидное бездушие (например, закуривает), на следующий день он отправляется на комедию с девушкой. Все это можно было бы признать лишь фактами из жизни заурядного человека, не соверши он вслед за тем убийство. Всю вторую часть романа мы становимся зрителями процесса над героем (чье имя Мерсо, кстати говоря, в переводе означает «смерть»), в ходе которого на первый план вылезает именно его бездушие на похоронах. В конце концов даже адвокат восклицает: «В чем обвиняют подсудимого? В том, что он убил человека или в том, что похоронил мать?» Но кто такой на самом деле «посторонний»? Сам Камю сказал, что это «единственный Христос, которого мы заслуживаем». Дело в том, что Мерсо живет сугубо в настоящем, и вне связи с прошлым, будущим или другими жизнь для него не является «процессом». Собственные поступки Посторонний истолковывает с трудом, они кажутся лишь откликами на происходящее извне. Он не может объяснить, почему убил человека, чем-либо иным, чем тем, что была жара и солнце. Он отказывается это делать и потому, что «лгать – это еще и говорить больше, чем есть на самом деле». Отношение героя к миру хорошо раскрывается в его диалоге с Мари: «Тогда она осведомилась, люблю ли я ее. Я ответил точно так же, как уже сказал ей один раз, что это никакого значения не имеет, но, вероятно, я не люблю ее. - Тогда зачем же тебе жениться на мне? - спросила она. Я повторил, что это значения не имеет и, если она хочет, мы можем пожениться. Она изрекла, что брак - дело серьезное. Я ответил: "Нет"». Какие-либо чувства недоступны Мерсо по той причине, что по сути дела они составляют кажущееся единство разрозненных элементов – элементов прошлого, для обычного человека играющих главенствующую роль. К этим чувствам можно отнести и чувство вины. Мерсо достаточно ясно осознает, что идет на смерть. Но тогда как для других людей она имеет вид приговора (что вытекает из чувства вины, присущего всем), для него она также абсурдна, как и жизнь, воспринимаемая в качестве процесса. Можно сказать, что в каком-то смысле то, что кажется необычным нам – «на другой день после смерти матери этот человек едет на пляж купаться, заводит любовницу и идет в кино на развеселую комедию» - является отражением человеческой жизни вообще, показанным в гротескной форме. Интересны разговоры подсудимого со священником. «У него выходило, что людской суд ничего не значит, важен только суд Божий. Я сказал: «меня-то осудили люди»». «Наказание» у постороннего предстает как продукт земного и не имеет какой либо связи с Законом. Можно попытаться определить, где именно посторонний мог бы найти Закон. Вероятно, ответом на этот вопрос могут послужить последние строчки романа: «Как будто неистовый порыв гнева очистил меня от боли, избавил от надежды, и перед этой ночью, полной загадочных знаков и звезд, я впервые раскрываюсь навстречу тихому равнодушию мира. Он так на меня похож, он мне как брат, и от этого я чувствую — я был счастлив, я счастлив и сейчас. Чтобы все завершилось, чтобы не было мне так одиноко, остается только пожелать, чтобы в день моей казни собралось побольше зрителей — и пусть они встретят меня криками ненависти». Этим Законом может послужить единство с миром, которое на протяжении романа подчеркивается в необычных лирических отступлениях: «Под фонарями блестел, как мокрый, асфальт мостовой;пробегавшие с равномерными промежутками трамваи бросали отсветы своих огней на чьи-нибудь блестящие волосы, улыбающиеся губы или серебряный браслет. А потом трамваи стали пробегать реже, над деревьями и фонарями нависла густая тьма, малопомалу квартал опустел, и уже первая кошка медленно пересекла вновь обезлюдевшую улицу. Я вспомнил, что надо поесть» Возникает только один вопрос – в чем существенное отличие такой жизни от жизни животной? Вероятно, в том, что никакое животное, кроме человека, не знает, что оно умрет, а только последнее может сделать как порабощенным, так и свободным. САРТР «СТЕНА». [28] Сюжет произведения довольно прост: троих человек приговаривают к расстрелу. Один из них, Пабло – рассказчик – виновен в том, что не выдает товарища-анархиста. Другой – невиновен, третий также приговорен «за дело». Расстрела они ждут вместе. Пабло становится свидетелем физических проявлений мысли о близости смерти: герои будто-бы «сереют», покрываются потом, становятся мало похожи на самих себя и потому неестественны. Наутро двоих товарищей Пабло забирают, а его самого еще раз просят выдать нахождение товарища, на что он в шутку отвечает «он прячется на кладбище». По роковой случайности тот оказывается именно там. Привело героя к приговору желание именно изменить жизнь (участие в гражданской войне), то есть придать ей смысл. Само это намерение говорит о том, что существование смысла он считает потенциально возможным. В свои последние часы он намеревается успеть обдумать его. Неизбежность смерти все еще кажется ему неестественной. Но вместе с осознанием ее вдруг теряет свою естественность и жизнь. Предметы, лица, воспоминания, люди утрачивают всякое значение и наполненность, даже будто бы искажаются. И в своей абсурдности они становятся столь же нелепыми, сколько предстоящая смерть. Находясь в шагу до царства мертвых, герой неожиданно покидает и царство живых: все в нем чуждо. И это ощущение не изменить, пусть даже день смерти перенесется на несколько лет вперед. При сложившихся обстоятельствах насмешкой была бы уже не несерьезность, а серьезность отношения к жизни. Поэтому упрямое решение Пабло все равно не выдавать товарища основано вовсе не на желании до конца следовать цели. Оно основано на нежелании своим предательством подтвердить значимость сохранения жизни. То, что максимально несерьезный ответ – решение отправить палачей на кладбище – случайно попадает в точку, говорит о том, что единственный закон жизни – лишь случайность, и именно здесь герой его угадал. |