Курсоая Бух учет. Курсовой проект по бухгалтерскому финансовому учету на тему Бухгалтерский учет расчетов по социальному страхованию и обеспечению в спк им. Кирова
 Скачать 1.42 Mb.
|
2.3 Синтетический и аналитический учет расчетов по социальному страхованию и обеспечению. Когда-то давно, когда остров еще населяли люди, когда старший брат дергал Урсулу за косички, а отец все с тем же задором молодости бороздил океан, мать рассказала ей страшную историю. О том, что девушку неземной красоты когда-то давно с неба углядел дракон, дракон златокрылый, крупный и голодный. Мать рассказала Урсуле, что, едва увидев ее, чудище, из хитрости и злобы, обернулось человеком. И не простым, а прекрасным юношей с длинными золотыми локонами, ниспадающими на широкую спину. Тут уж красавице было не устоять… Начиная слушать, маленькой Урсуле казалось, что это очередная история о любви, только конец поразил ее в самое сердце. Долгий рассказ матери кончился тем, что коварный дракон сожрал прекрасную девушку, а кости ее выплюнул, пролетая над ее же домом. Концом истории служила краткая эпитафия на могиле той девушки, она же подчеркивала ее мораль. Эпитафия о недоверии прекрасному, чистому с виду. Сейчас, вспоминая об этом у распахнутого окна, девушка поежилась от страха. Огромная луна освещала путникам дорогу, но травница все равно не желала бы этой ночью оказаться во дворе. Ее дракон оказался умнее, он прикинулся эльфом, самым красивым из всех. Первую ночь Урсула опасалась, что тот вот-вот очнется и нападет на нее, но, проведя у его кровати несколько бессонных мгновений, девушка поняла, что опасения ее не имеют под собой почвы. Воин дышал нечасто, под повязкой его рана все еще не становилась лучше, но ура сделала все, что смогла. Повезло, что вездесущий ил и желтый песок берега к ней не пробились. Повезло, что эльф не успел снять с себя доспех. Одежды незнакомца девушка застирала и развесила во дворе, завернув того в одно лишь полотенце и укрыв сверху самым теплым одеялом, имевшимся в доме. Не в силах поднять или сдвинуть его сильное тело, травница могла лишь обтирать эльфа там, куда не стеснялась заглянуть. Хорошо, что дома было тепло, хорошо, что покойный ныне отец когда-то догадался расположить дома две печи. В трех комнатах, две из которых служили спальными, а третья – кухней, всегда оставался жар, и даже воющие далеко за облаками ветры со Скалигер не могли разогнать тепло отчего дома. Полульва осторожно укутывалась в старый шерстяной шарф, но не от холода, нет. Так она чувствовала запах собственной матери. Раньше Урсула просыпалась с рассветом, кормила корову, коня, нескольких кур с петухом и старого пса, что вот-вот отдаст богу душу, а после занималась своими травами. Выносила их к солнцу сушиться, лазала по скалистым берегам, варила настойки и училась создавать концентрат по книге от матери, сейчас же всю ночь она провела у постели гостя, не смыкая глаз. Ура любила свежий воздух и всегда оставляла одни ставни открытыми и для лунного света, и для собственного дыхания. Только теперь, когда в хате томился сломленный воин, девчонке пришлось пожертвовать собственным комфортом в угоду его поправлению. Свечей у травницы оставалось много, братья привозили их мешками, боясь, что златоглавая полульва растает в темноте. – Не люблю запах горящего фитиля, – призналась та вслух, зажигая очередную свечку. – И к темноте я уже привыкла. Но, вдруг тебе она не по душе… Ночь пролетела быстро, дом полнился запахом спирта и настойки из Ласточкиной травы. Мази вытягивали гной из раны, ура спешила убрать его, чувствуя, что эльф уже начинает реагировать на ее небрежно бросаемые слова и взгляды. Веки гостя дрожали, словно крылья ночной бабочки, губы то и дело сжимались сильнее, расслаблялись… Казалось, что еще чуть-чуть, и улыбка захватит его красивое бледное лицо в плен, позволяя Усе наблюдать за прекрасной картиной. – Когда-то я тоже болела, – вслух вспоминала девчонка на третью ночь. – Давно-давно. За мной ходила мать и отец. Ура не лгала. Она болела давно, много лет назад, когда сам остров Уники был другим, когда ветер здесь действовал мягче. Воспоминания накрыли девушку, тени, легшие под ее глазами, стали светлее, словно бессонница, мучившая ее несколько дней – сейчас не имела смысла. Память о семье всегда придавала ей сил, и ночами, похожими на эту, одинокая полульва любила вспомнить былое. – Я выздоравливала быстрее тебя, – продолжала травница, спеша поделиться со спутником. – И веселее, потому что мама читала мне сказки. Свет от свечей, расставленных подальше от соломенного матраса, был желтым, и волосы по-уэльски казались расплавленным золотом в его лучах. Белая светилась, придавая ее персиковой коже другой оттенок, позволяя подчеркнуть веснушки на щеках и плечах. Тени обступали больного со всех сторон, тени густели, обретали силу, и очередная ночь брала свое. Ура закрыла глаза, услышав, что недалеко над крышей пролетела голодная сирена. Раньше их было больше, но теперь, когда люди возвращаются в оставленные ими дома, крылатые бестии покидают остров в поисках более тихого. И хорошо, одна такая ехидна однажды украла у Руса козы, чтобы сбросить ее на острые скалы. Вспомнив о сказках, девушка подпрыгнула на месте. Ведь точно, у матери с ними была целая книга, выменянная у местной повитухи. Жаль, что-то не эльфийские сказания, а басни народа Скалигер, записанные слишком давно. Брату всегда нравилось слушать про храброго праотца, самой Усе – про мудрую богиню Фрей… Но эта ночь не располагала ни к тому, ни к другому сказанию. Луна сегодня стояла полной, ее желтое око заглядывало в щели меж ставнями, с любопытством смотря за тем, как полульва ждет невозможного. Соломенный матрас прогнулся под весом юноши, одеяла не хватало, чтобы закрыть его тело, но тепло опоясывало эльфа со всех сторон. Урсула вернулась на собственное место, пододвинула стул ближе к кровати больного и принялась листать страницы, вспоминая картинки, виденные ею по сотне раз. – В книжке, на самом деле, не было иллюстраций, когда мы ее впервые увидели. Просто в конце каждой истории оставалось немного места, и мама рисовала на этих полях, – рассказывала девушка, понимая, что эльф не слышит ее. Ничего, когда он оклемается, ей будет, с кем поговорить, она покажет ему картинку с длинноухой богиней Фрей ей, с богом-проказником, что похищает яблоки в чужом саду. Тонкий бледный палец девушки остановился почти у самого конца книги, там, где началу истории служила картинка с дрейфующим в океане кораблем. Такой черной ночи, полной криков страшных существ, теней и штормов за горизонтом, эта история подойдет куда лучше всех других. «– На свете не бывает ничего постоянного, как бы мы сами того ни хотели», – говорила Урсула тихо. – Все умирает, все заканчивается, но за смертью всегда будет ждать новое начало. История, которую я хочу тебе прочитать – про конец нашего мира, про то, как он утонет во мраке и возродится вновь. Эльфийская, привезенная моряком из холодного старого Велена, не верила в эти бредни, но некоторые истории вселяли и в ее сердце страх. Сказку о конце света, неизменно ждущем за линией горизонта, та читала своим детям всего один раз. В наказание, когда они плохо себя вели, когда мать желала, чтобы ее непослушные дети провели пару бессонных ночей, моля всех богов о прощении. – В день, когда воды будут холодны, но не скован зимним льдом, в день, когда сама природа начнет утро со скорби по тем, кто погибнет, в день, когда туман займет собой целый океан, желая оттянуть страшное зрелище, – читала девушка, выдерживая драматические паузы между словами. – Явится он. Над домом вновь раздался крик, еще более громкий. Урсула услышала, как в запертом сарае корова произнесла свое испуганное «мы-у-у-у». Нет, сирены не полезут туда. Мерзкие, злобные, а все же они не любили грязи, не тянули свои изящные издали руки к спрятанным вещам. Девушка вновь взглянула на воина, чьи глаза словно вот-вот должны были распахнуться. Интересно… Интересно, светлые они или темные? – Он. Корабль, что сквозь воды сквозь тысячи верст привезет в мир смертных армию живых мертвецов, призраков, нечисти… – говорила девушка, чувствуя, что соленый прибрежный ветер просачивается в закрытое окно. – Нагл фар. Вестник конца. Третье завывание не то сирены, не то ехидны напугало не только Урсулу. Старый пес, стороживший сарай, с тихим поскабливанием забрался под дом, когда тень крыльев прошлась по полу комнаты. Травница откашлялась, понимая, что от неожиданности захлопнула книгу. Пальцы ее тут же принялись листать, искать потерянную страницу, но девушка прервалась, услышав незнакомый голос перед собой. – Нагл фар… Тихий, невнятный голос эльфа звучал в трескучей тишине ночи, делил ее пополам. Урсула не сразу поверила в услышанное. Он очнулся? Он очнулся, и ему хватает сил, чтобы говорить? Она не ждала этого на вторую ночь их «встречи», боялась, что до первого приветствия нужно ждать месяц, неделю, всю жизнь… Девушка осторожно подняла взгляд и заметила, что юноша вот-вот проснется. Неужели, матушка знала, что сказки помогают в борьбе с недугом, неужели в ее рассказах был практический смысл, помимо того, что под ее нежный голос дети засыпали быстрее? Его руки начали двигаться. Осторожно, плавно, проблеск силы показался в них. Эльф пытался перевернуться, его веки все продолжали дрожать, а губы пытались вновь и вновь произнести название корабля, несущего гибель всему живому. Эльф словно призывал в дом беду, звал посланника смерти. – Нагл фар, Нагл фар… – Не волнуйся, это случится совсем нескоро, – поспешила заверить его полульва, наклоняясь к самому уху воина. – Нагл фара здесь нет. Она уже попыталась отстраниться, почувствовав, что слова ее успокоили раненного… Только не смогла. Ладонь, что до этого плавно приподнималась над старыми простынями, сейчас опустилась на ее шею, мягко сжав девичью плоть. Будь у Карантина достаточно сил, кости девушки треснули бы, подобно сухим ветвям орешника, но сейчас, приходя в себя, он не мог сжать сильнее. Ура дернулась, но вырваться не успела. Табурет, на котором та сидела с книгой в руках, упал, и травница повисла в руках своего «гостя». Ее тонкие пальцы цеплялись за его руку, но хватка все не слабела, не желала отпускать ее прочь. – Где я? – спросил юноша, не позволяя травнице, тянущей руки к его ладони, ослабить хватку умирающего. – Отпусти, – прохрипела девушка, пытаясь разжать его пальцы. – Отпусти, пожалуйста. И что-то в ее жалком тихом голосе заставило эльфа послушаться. В Голосе? Нет, скорее в груди. В собственной груди, там, под одеялом. Карантин наклонил голову, согнулся, чувствуя боль, но не проронил и звука. Нет, здесь его не услышат ни сородичи, ни соратники, ни дальние родственники Народа Ольх, но потерять лицо даже перед ней, деревенской травницей, юноша не мог. Милостиво освобожденная Урсула рухнула на пол, хватая воздух скорее от страха, чем от недостатка. Карантин терпеливо ждал, пока та поднимется, взглянет на него, словно на дикого зверя, и только после вновь повторил вопрос. Только девчонка уже не могла слышать. Голубые. Глаза у него оказались голубыми, словно вода в темной пучине, словно перья в крыльях сирены, словно васильки, засушенные ею перед зимой. Ура молчала, держась за горло, и эльфу пришлось повторить вопрос. – Где. Я, – чеканя слова, произнес он. – И что со мной случилось? – Вы… Ты у меня дома, – растерявшись, ответила девушка. – Так это дом, – фыркнул эльф, не отводя взгляда от соломенного потолка. – Отлично. Что со мной произошло? – спросил он, ладонью указывая на ранение. – Я не знаю, – честно ответила травница. – Я уже нашла тебя таким. А ты сам ничего не помнишь? – Уверяю, я бы не спрашивал тебя зря. Урсула, словно забыв о том, что всего минуту назад эльф пытался убить ее, шагнула к выздоравливающему чуть ближе. Его бледное лицо сохранило свою белизну, и лишь капелька розовой крови осела на его впалых щеках. Голубые глаза следили за тем, как девчонка краснеет под взглядом незнакомца, как она судорожно кусает губы, подбирая слова. «– Меня зовут Ура», – произнесла девушка тихо, стараясь не смотреть на своего гостя. – Я живу на Ядвиге, я… Я нашла тебя здесь, на берегу. Два дня и две ночи назад. Услышав название острова, эльф все вспомнил. Вспомнил, как прибыл сюда со своим командиром, как привел названный девкой корабль в здешние воды, как сковал их льдом, дабы обеспечить поле битвы бойцам. Карантин вспомнил бой с Ласточкой, вспомнил, как ранил ее, а после появился ведьмак. В памяти его раздавался звон стали, искры летели от касаний посоха и меча, и после… После мир его озарился яркой болью, злобой, отчаянием проигравшего. Карантин вспомнил, что готовился умереть и пытался утащить ведьмака за собою на дно. – Здесь была битва, – кашлянув, произнес юноша тихо. – Чем она закончилась? – Я не знаю, – искренне ответила незнакомка, отводя взгляд. – Да, там была б-битва, собирались все кланы, и… «– Все, все», – произнес Карантин, видя, что девчонка не скажет ему ничего нового. – Молчи. Покрасневшие щеки, глаза, что вот-вот разразятся слезами – все это уже было ему знакомо, и меньше всего эльфу хотелось увидеть подобное вновь. Урсула чувствовала, что еще секунда, и та заплачет от беспомощности. Карантин осторожно приподнял одеяло, чтобы посмотреть, что мешает ему дышать. Рана была спрятана под повязкой, наложенной с явным старанием. Пахло травами, спиртом и благовониями, жгущимися в комнате не так часто, как эльф того бы хотел. – Значит, ты подобрала меня на берегу, – повторил он, нисколько не сомневаясь в словах девушки. – И, – помедлив, произнес он. – И зачем? Чтобы лечить? – Чтобы лечить, – чувствуя себя непроходимой дурой, созналась девушка. – Приятно, – заметил эльф, понимая, что такими темпами спасительнице его не прожить долго. – Чем ты меня лечишь? – Ласточкиной травой, в основном, но еще… – Нет, нет, эта ерунда меня мало заботит. Я спросил тебя о чарах. Какими заклинаниями ты пользовалась, чтобы предотвратить заражение? О чарах? Глупости. В матушкиных книгах такого нет. Ура задумалась, вновь кусая губы, в памяти ее всплыл забавнейший эпизод. К ее матери, тогда жившей на островах меньше пяти лет, однажды пришла женщина, требуя заколдовать ее мужа за несколько коралловых бус. «Чтобы не пил, ирод, чтобы больше не просаживал все деньги в корчме у Хали!» – говорила она, оживленно жестикулируя. Мать принялась браниться, кричать на громкую женщину и оправдываться, плюясь на магию и уличения в ней. «Я тебе не ведьма, не ведьма!» Урсула плохо помнит, чем кончился тот разговор, но крики эти осели в ее памяти надолго. – Я не чародейка, – ответила девушка, нахмурившись, словно эльф оскорбил ее своим предположением. – Только травы, мази и настойки. В ответ Карантин промолчал. Он чувствовал слабость, боль в груди, жжение, понимая, что та его не обманывает. Она не сможет помочь ему без колдовства, такие раны не заживают с помощью настойки из Доплера и молитв придорожному божеству. Карантин раздраженно сложил губы, чувствуя, что силы вновь покидают его. Девчонка сделала что могла, пришло его время помочь себе самому. Возможно, пережить это навигатору помогла особенность крови. Знающий, в свое время, свел множество талантливых душ, чтобы на свет появился он – Золотое Дитя. Пропитанный магией, сильный и юный, за выживание в том аду эльф мог благодарить лишь себя. – Принеси мне воды. В тазике, – не прося ее, но приказывая, сказал незнакомец. – Но нужно выйти на улицу… – Выйди, если требуется. Я все равно никуда отсюда не денусь. – Но я уже обтирала вас, – тихо возразила девчонка, но, встретив раздраженный взгляд, тут же скрылась в другой комнате. Таз лежал здесь, за водой же нужно было выйти к пробегающему мимо дома ручью, где над головой пролетали сирены, ехидны и прочая нечисть. Урсула набралась смелости и шагнула во двор, чувствуя приятную прохладу вечера. Сапоги скрипели, камешки кололи ступни по-уэльски даже сквозь подошву. Рубаха, прикрывающая ее грудь, оказалась слишком легкой для этой ночи: мурашки плотно сбитой стайкой прошлись по плечам. Впрочем, Урсула не могла точно знать, виноват в этом страх или холод. Она набирала воду у ближайшего ручья целую вечность, посматривая в небеса. Никого не было, только она, только ее маленький домик, маячивший не так далеко, только тонкая полносочка света в щелке меж ставнями. Нет, даже если ехидны вернутся, начнут кружить над деревьями, они ее не найдут. Не найдут, если не затопить печь. Старый пес выполз из-под дома, завилял им же покусанным хвостом и остановился у порога. Просится в дом, хочет погреться…, И Урсула пустила бы старого друга, будь она в помещении одна. Вернувшись, девушка поставила таз у кровати, и эльф, не благодаря ее ни единым словом, опустил руку вниз. Тонкие белые пальцы коснулись воды, светло-голубой свет волнами прошелся по поверхности, и юноша закрыл глаза на несколько долгих секунд. Урсула слышала, как он шептал незнакомые ей слова на странном древнем наречии, травница смотрела за тем, как комнату озаряет холодный свет... Язык казался девчонке знакомым. Эти слова, исковерканные временем… Мать, бывало, ругалась на отца, на сына и дочь, используя похожий тон. Быть может, сейчас, водя пальцами по воде, эльф поносил ее? – Смочи… – говорил навигатор тихо, чувствуя, что вот-вот уснет снова. – Смочи тряпку в ней, промой мою рану. «С двух сторон», – произнес он, невольно оглядывая фигуру девушки. – Как-нибудь приподними, извернись, смочи с двух… С двух сторон, – повторил он с нажимом, решив, что страх действует на девушку лучше любого иного рычага. – И я тебя не обижу, когда проснусь еще раз. Карантин, едва пришедший в себя после нескольких дней в океане, снова уснул, его красивые светлые глаза закрылись, и рука, что совсем недавно грозились навсегда лишить света Урсулу – теперь покоилась на его же груди. Он выглядел так, словно и не шевелился, словно не приходил в себя, и все произошедшее было лишь иллюзией, сном, виденным утомленной. Она много дней провела здесь, в одиночестве, слушая тихое завывание ветра и лязг ставен, бьющихся от его порывов. Только раньше на берега ее острова не выбрасывало эльфов, прибывших из других миров, их не оказывалось к ней так близко, не было соблазна коснуться лживого совершенства, пригреть его в комнате, что когда-то была лишь ее. Урсула осторожно коснулась своей шеи вновь, чувствуя, что боль, причиненная ей – настоящая, все это взаправду. Она осторожно наклонилась над кроватью, доставая из-за угла кусок чистой ткани, из которой собиралась пошить себе юбку. Треск ее озарил комнату, свечи дрогнули, когда ветер проник в Сирены уже, не тревожили покой островитян, златорогая луна призвала их к горизонту, во тьму. Урсула жгла свечи, выполняя поручение эльфа, очнувшегося всего несколько минут назад. Смачивая в воде кусок ярко-голубой ткани, девушка протирала его рану так тщательно, как могла. Засохшая кровь пенилась под ее руками, шипела, кожа кое-как стягивалась на глазах травницы принимая божеский вид. Такого эффекта не давали ее мази, настойки и сказки, даже с самым неподдельным чувством прочтенные у кровати больного. Карантин всегда был способным юношей, и магия давалась ему играючи, легко. Даже сейчас, в одном шаге от бесславной смерти, эльф смог сотворить заклинание, позволившее ему вновь выиграть время, чтобы после того, как глаза воина распахнутся еще раз, можно было провести более действенные манипуляции. Когда юноша снова очнулся, чувствуя, как полегчало в груди, он нашел незнакомку спящей у изножья его кровати. Утомилась, девушка долго не закрывала глаза, и теперь словно желала отоспаться за все то время. Теперь, когда она не смотрит на него диким зверем, когда молчит, не кусает губы в попытке закрыть их от чужих очей, эльф мог рассмотреть девушку со всех сторон. Эльфа, это видно по разрезу ее глаз, по худосочности изящной фигуры под белым платьем, по аккуратным тонким губам, покрытым неаккуратными трещинами. Только лицо ее было слишком круглым, уши – короткими и плоскими, а пальцы – слишком неаккуратными для той, кому есть место при королевском дворе. В роду травницы проглядывался человеческий след, и проглядывался он слишком ярко, чтобы Карантин отважился назвать ее притягательной. Веснушки рассыпались по ее щекам и плечам, а кожа под ними отдавала персиковым цветом. Прямые светлые локоны прикрывали уставшее лицо травницы, но даже за непослушными прядями эльф разглядел: девчонка хороша собой... Для деревенской. Впрочем, то не должно было его заботить. Оглядев стены, пленником которых он оказался, Карантин хмуро улыбнулся самому себе. Быть может, на пляже было бы лучше? Солома грела его на полу, солома торчала из крыши, защищая воина от дождя, соломой и пахло в «доме». Благо, что хоть стены и пол сделаны из дерева. Впрочем, деревом это сложно назвать. Юный маг, воспитанный в иных условиях, мог только удивляться тому, как подобные места могут служить домом хоть кому-то. Особенно девушке, не лишенной определенного шарма. Карантин осторожно приподнялся, решив проверить, насколько сильно ему помогло старое средство. Сил прибавилось, инфекции нет, и лечение можно продолжить в более спокойной обстановке. Мягкий голубой свет снова озарил комнату, эльф вспоминал лечебные чары, которым его учил еще Авиалаках. Знающий… Карантин с тоской вспомнил, как ненавидел запах его пыльной лаборатории. О, сейчас он готов был променять подобное на что угодно, лишь бы не чувствовать это: спекшуюся кровь, свежую солому и пот. – Мм-м-п-ф-ф, – заворочалась девушка, когда сквозь плотно закрытые веки к ней пробился неестественно-яркий свет. Урсула открыла глаза, изумляясь произошедшему. Эльф проснулся раньше нее, и сейчас, словно ни в чем не бывало, водил сияющими руками по собственной груди. Она никогда прежде не сталкивалась с магией. Лишь в рассказах бабок, что давно умерли или покинули остров, Урсула слышала о чарах и колдовстве. Девушка удивленно наблюдала за тем, как изящные пальцы обрабатывают рану, как красивые руки незнакомца помогают ему перенести боль. Только долго быть незамеченной ей не удалось, светлые глаза Карантина уловили движение. – Молодец, – произнес юноша тихо, вспомнив, что та справилась с его вчерашним наказом. «– А теперь расскажи мне, что это за мазь», – спросил он, кивнув в сторону ярко-зеленой баночки, от содержимого которой осталось лишь измазанное донышко. – Анисовое семя и береста, – сонно пробормотала девушка. – У меня только одна была… И то потратила ее на подозрительного незнакомца. Карантин вздохнул, не убирая рук от ранения. Сильное антисептическое средство, но даже им та не смогла бы его спасти. Впрочем, эльфу повезло, что девчонка хоть попыталась, выиграв ему время и силы. Урсула поднялась с места, торопливо одергивая юбку, чтобы предстать перед раненным в лучшем виде. «– Я рад, что ты оказалась радушной хозяйкой», – произнес эльф так громко, как только мог, не прерывая своей работы. – Но я бы хотел поесть. Этим можно заняться? – Да, да, конечно, – спохватилась девчонка, опуская взгляд. – Прости, я совсем не подумала об этом. Эльф понимал, что Урсуле не за что было извиняться, но в ответ на ее тихую речь лишь кивнул. Для почтенного члена общества Ольх он вел себя весьма скромно, не требуя обслуживания, но лишь вопрошая о нем. Хозяйка дома вынырнула во двор, оставив юношу наедине с собственными мыслями. Если он сейчас здесь, если его никто не ищет, значит ли это, что Король Ольх свою битву проиграл так же, как Карантин – свою? Или же дело в том, что охота заживо похоронила неудачливого навигатора, решив, что тот сгинул в пучине? Если так… Если так, то как ему возвращаться в свой мир? С позором проигравшего или в триумфе выжившего? Карантин не мог сам решить, об этом ему скажет только чванливое общество эльфов. Слыша, как девчонка отворяет двери за стеной, как она пугает кур, только-только покидающих насесты, эльф размышлял и о ее судьбе. Если охота пала, и Израиль удалось уйти, то меньше всего Карантину следовало быть замеченным. Когда местные узнают, что один из эльфов-захватчиков – не мертв, мужичье возьмет в руки вилы и мотыги, чтобы довершить начатое прославленным ведьмаком. А кто может им об этом сказать? Лишь девчонка, что перед ним боится связать и два слова. Впрочем, она может быть не опасной, она должна таковой быть. Навигатор закрыл глаза, пытаясь сопоставить все факты. Хорошенькая одинокая полульва, нашедшая его на берегу, притащившая домой, чтобы вылечить, отмыть и накормить… Может, она одна из тех белок? Редин что-то говорил о том, что в этом мире эльфы столь обнищали, что давно уступили первенство людям, и теперь самые отчаянные вынуждены скрываться в лесах, лелея надежду на возрождение славного рода. Ну, славного настолько, насколько возможно существам, опустившимся так низко. Пока юноша размышлял над дальнейшей судьбой чужого народа, над происхождением Русы, над тем, как самому дальше жить, травница пыталась найти в курятнике яйца. К сожалению, перед смертью мать не успела обучить дочь столь тонкому ремеслу. Несушки прятали их, понимая, что с утра хозяйка вновь заберет насиженное, потому Усе приходилось лазать по темным углам, стараясь добыть положенное. Два нашла, остальные – не стала, ведь эльф ждет там один. Ура решила, что гостя нужно кормить тем, что любит она сама. Погладив старого пса, выпустив из сарая корову, травница повернула домой. Она достанет из погреба банку брусничного варенья, испечет гостю хлеб, угостит сушеными кореньями, вареными яйцами и копченым салом. Полульве хотелось показать незнакомцу, что и в ее скромном доме может быть хорошо. Урсула собиралась поразить юношу, но в итоге, вернувшись домой, поразилась сама. Карантин поднялся с кровати, и предстал перед ней так, как когда-то впервые увидел мир. Голым, неприкрытым, не стесняющимся собственного тела, от которого покрасневшая девушка отвела глаза. Навигатор, привыкший к тому, что похожие на Урсулу девчонки помогают ему принимать ванну, не понимал, чем вызвано ее смущение. Темные локоны эльфа доходили тому до лопаток, светлые глаза не таили в себе мрака злости, а губы невольно растянулись в улыбке умиления. Урсула осторожно подняла взгляд, заметив, насколько плечи эльфа шире, чем его таз. – Я… Ты, – бубнила она невнятно. – Ты не мог бы прикрыться? – Я тебя смущаю? – со смехом спросил юноша, стараясь вспомнить один из рассказов Имерина про бесстыдных дев этого мира. – Я очень хотел бы прикрыться, но не знаю, где мои вещи. – Доспехи на берегу, – призналась девушка, но не удивила эльфа. – А остальное я постирала и убрала. – Так достань и принеси мне. Юноша не привык ждать, ведь девушки подобного типа прислуживали ему всю жизнь, некоторым даже не нужно было указывать на столь очевидные вещи. Впрочем, впрочем, если подумать, те не были в своем сознании. Когда пойманные на Охоте жители этого мира попадают в другой, первым же делом их лишают собственных мыслей. Пленники уже не могут решать, хотят ли они подчиняться, желают поступить так, как велит им высокий эльф-хозяин или не хотят. Эта же, юная травница, спасшая странного незнакомца, могла мыслить без подсказок. Прикрыв глаза ладонью, девушка наклонилась, чтобы выудить из-под кровати небольшой деревянный ящик, разрисованный цветами вишни. В него она и сложила рубаху эльфа, его белье и штаны. Урсула не сказала и слова, просто выдвинула ящик и ушла, желая, как можно скорее скрыться на кухне. Карантин снова ухмыльнулся, доставая собственные пожитки и думая о том, чем еще травницу можно смутить. Она никогда не думала, что впервые голого мужчину увидит вот так: случайно ворвавшись в собственную комнату. Спускаясь в холодный погреб, девчонка старалась крепче держаться за ступени лестницы. Она боялась, что дрожащие от волнения руки не смогут удержаться, и та упадет вниз. Схватив банку брусничного варенья, девушка на секунду застыла, думая о том, понравится ли оно эльфу. В конце концов, когда мальчишки прибывали к ней с островов, они требовали не сладостей, а хлеба и сыра. Нужно взять все, что есть. Когда девушка вылезла обратно, эльф уже ждал ее в дверях. Одетый, непонимающе воззрившийся на травницу, тащившую на себе небольшой мешок. Урсула осторожно улыбнулась, закрывая погреб, но улыбка быстро сошла с ее уст. Темно-синяя юбка платья оказалась запачкана сажей, и отстирывать ее Урсуле придется долго. Девушка заметила, что у спасенного ею эльфа вновь назрел вопрос, и послушно остановилась рядом с ним. – Что это? – спросил он, указывая на аккуратный, но кривой шов на собственных штанах. – И на белье такой же. – Я разрезала твои вещи, чтобы снять. Извини. Ты тяжелый и… И Было бы неприлично стягивать с тебя штаны. – Я же был без сознания, – задумываясь о приличиях, произнес юноша. – Впрочем, ничего страшного, если дыр не осталось. Лучше скажи, как ты вообще смогла донести меня до кровати. – А это не я тебя несла, – отозвалась девушка. Эльф опустился на стул, услышав ее речи. Так значит, опасения не были беспочвенны, и кто-то посторонний уже знает, что в доме травницы присутствует никому не знакомый эльф. Пока Карантин задумчиво глядел в распахнутое окно, Урсула суетилась у печи. Люди знают, что он здесь, позволяют девчонке лечить врага, не выбивают двери силой. Навигатор на секунду закрыл глаза, думая о том, в какой мир он попал. Если бы в Народе Ольх узнали, что в городе кто-то укрыл ведьмака или пособника сбежавшей Ласточки, через час стража стояла бы у дверей указанного им дома и требовала свое. – Наверное, я доставил тебе много хлопот, – уклончиво говорил эльф, лишь бы прогнать тягучее молчание. – Прости, я не хотел. – Не хотел быть раненным? – спросила девушка, пытаясь разрядить обстановку. – Ты мне даже не представился. – А ты, смотрю, стала смелее. Это от того, что ты уже видела меня голым? Услышав заданный ей вопрос, Урсула вновь смутилась, не найдя слов для ответа. Эльф тихо засмеялся, а девчонка принялась замешивать тесто энергичнее, надеясь, что угощение придется гостю по вкусу. Сейчас Карантин готов был есть что угодно, но, заметив на столе солонину, медвежье сало, домашний сыр и неясного происхождения джем, тот не испытал особенного восторга. – Ну, я эльф, так же, как и один из твоих родителей, очевидно, – начал он, пытаясь понять, о чем следует рассказать. – Был тяжело ранен в большой битве, а после – спасен тобой. – А как тебя зовут? – по-детски наивно спросила девушка. – Карантин. Он не хотел представляться, но что-то в ее нежном девичьем голосе заставило эльфа не лгать в этот раз. В конце концов, что ей даст имя? Одно только имя врага, принесшего этому миру столько несчастий. Для девушки оно не значило ничего, та не слышала о нем ни слова. Урсула никогда не старалась лепить булки так ровно. Пальцы ее крутили на тесте узоры, а гость терпеливо ждал. Жаль, что полуголодная корова давала молоко через день, через два или три, и сегодня девушка не могла удивить навигатора свежим угощением. Сама она молоко не пила, только делала из него масло, постный творог и сыр, который сейчас ждал на столе. – Ты живешь здесь одна? – спросил юноша, в ответ получив запоздалый кивок, словно девчонка не пыталась ответить. – И давно? – Достаточно, чтобы… Чтобы немного устать от этого. Только раньше Урсула этого не испытывала. Она быстрее утомлялась в обществе гостей с островов, чем в тихой компании зачитанных до дыр книжек. Но сейчас, несколькими днями ранее, найдя на берегу эльфа, вдруг ощутила острую нужду в обществе. Травница, не умеющая общаться, не рискнула сказать об этом раненому гостю. Она смолчала, в очередной раз отводя глаза. А Карантин все яснее понимал, что завуалированными вопросами он не добьется от нее ничего существенного, только глупые ужимки девушки, не знающей, как себя вести. Хозяйка дома, суетившаяся у печи, достала противень, сладкий запах свежего хлеба заполнил хату. Эльф, любивший более изысканные угощения, сам не заметил, как приобрел аппетит. Хлеб, смазанный маслом, пришелся ему по вкусу. Карантин не показывал этого, не желая перехваливать хозяйку зря. Пока Урсула ела, прикрывая рот ладонью, эльф вновь принялся рассматривать ее, оценивая со всех сторон. Что-то в ее голосе, в манере держать себя, в забавном смущении после каждой фразы выдавало в девчонке затворницу. В уме юноши невольно пробежала мысль о том, что спутница его, наверняка, никогда не сидела к мужчине ближе. – Значит, ты тут совершенно одна? А мне показалось, что я слышал голоса, – отозвался он, взглянув в окно. – Вот сейчас. И верно, гостю не показалось. Урсула знала, что сирены и ехидны, их ближайшие родственники, неплохо подражают человеческой речи, и даже пользуются ею в своих пакостных стараниях, только сейчас эльф слышал не их. Выглянув в окно, девчонка увидела, что у причала уже стоит знакомый ей небольшой драк кар. «Буйный» – корабль двух надоедливых братьев, что вновь привезли ей что-нибудь с островов. – Посиди здесь немного, хорошо? – с едва различимой мольбой в голосе произнесла девушка. – Я встречу их и сразу вернусь. – Их? – спросил эльф, и не думая подниматься. – Я твой должник… Ура, – вспоминал он имя. – И, если тебе кто-то докучает, скажи мне, и я буду рад разделаться с платой. Око за око, как говорят в этих местах, – добавил юноша тихо. – Плата? – спросила та, не понимая. – Нет, мне никто не докучает, это хорошие люди. Просто я сейчас не хочу их принимать, нужно проводить побыстрее, без лишних слов. «Без лишних слов» в его понимании – с болью и боем. Впрочем, об этом Карантин не сказал, он все еще оставался здесь гостем. Хозяйка дома вновь поправила юбку, стряхнула несколько крошек со старого шерстяного шарфа и укуталась в него поплотнее, чтобы выйти на улицу, к братьям. Ветер сегодня не избивал стены хаты, не гнал волны к берегу и не тревожил местных излишним шумом. Погода как раз для недолгой прогулки по спокойной воде. Корова лениво подняла голову, заметив, что к дому вновь идут путники. Колокольчик зазвенел на ее шее, пес выглянул из-под дома, чтобы убедиться в том, что в его владениях царит покой и гармония, свойственные этому одинокому дому. Темноволосые, широкоплечие, мокрые от пота братья шли навстречу хозяйке, неся в руках ящики с вяленым мясом, новенькими свечами, веревками, специями и прочей ерундой, нужной в хозяйстве. Ура не ждала братьев так рано и подозревала, что ускорению их возвращения служило то, что дома с ней теперь томился раненный в «большой битве» эльф. – Ух, хлебом пахнет даже здесь! – выкрикнул старший из близнецов, едва заметив девушку. – Ты будто ждала нас, а, Урсула? Мы, правда, ненадолго, нам нужно вернуться к батьке на подмогу, но… – Но уж булок-то мы бы с дороги поели! – перебил его второй. Старый пес залаял, едва увидев знакомых «друзей», и Ялама поспешил отшагнуть от его будки. Старая липа, растущая неподалеку, бросала на дом тень, но разглядеть оскалившуюся морду животного можно было даже в столь блеклом свете. Травнице прежде не приходилось им врать, чтобы быстрее спровадить домой, и сейчас, подбирая слова, она выглядела слишком сконфуженной. Помахав гостям издалека, та указала, куда поставить тяжелые ящики, и после выдавила из себя улыбку. – Сейчас я вынесу вам сухую траву и немного рыбы, – отозвалась девушка, когда груз упал на землю. – Бычки тощие, но вкусные. – Нашему батьке очень уж нравится, как ты их солишь и вялишь, – довольно признался один из гостей. – Но ты не гони лошадей, дай нам войти, отогреть руки. – Нет! – поспешно, слишком поспешно отозвалась девушка. – Вы простите, у меня теперь много дел, мне некогда принимать гостей. – Это из-за твоего мертвяка дел прибавилось? – спросил Омар-младший, перекинувшись с братом недовольными взглядами. – Он еще не помер? – Выглядел так, будто уже вот-вот. Мы, вообще, поэтому и приехали так быстро. Думали, что хоронить пора. Полульва закусила губу, чувствуя, что сказано что-то плохое. В тоне вопроса она слышала странную обиду, словно только что отняла у мальчишек что-то важное. Ялама потупил взгляд, Омар терпеливо ждал ответа, смотря травнице в глаза, словно желая пристыдить ее за не гостеприимство, а Урсула не знала, как той следует ответить. Время показалось ей слишком длинным, минуты тянулись, словно целые дни. Пес, почуяв неладное, снова издал тихий противный лай, и покусанный ранее гость сделал еще один шаг назад. Ощущать клыки зверя на собственной плоти вновь ему не хотелось. Дверь заскрипела за спиной хозяйки дома, и оба брата осторожно воззрились на вышедшего «мертвяка». Бледный, с длинными черными волосами, Карантин напоминал им вампира, призрака, любую другую нечисть, способную утащить за собой на тот свет даже самого добродушного праведника. – Не помер, – отозвался эльф, выходя во двор, к людям. – Я даже дальше от смерти, чем ты, если не начнешь следить за словами. Холодный ветер, не правивший этим днем, словно услышал незримую команду. Только эльф отворил двери, тот налетел на братьев, едва не сбивая их с ног. Воцарилось молчание, молчание, приправленное холодом непогоды и неприязнью, которые юноши питали друг к другу. Братья неловко переглядывались, явно стыдясь того, что живого человека записали в покойники, только извиниться они никак не решались. Ура же настороженно поглядывала в сторону порога. Она не слышала его шагов, не слышала скрипа покидаемого стула, шороха сухой одежды, плотно прилегавшей к раненному телу. Только дверь выдала эльфа, решившего вмешаться в чужой разговор. Для любого другого то показалось бы мелочью, травница же нашла в этом настораживающий знак. Она долго жила здесь в одиночестве, коротала деньки в кромешной тишине, выживала средь сирен, и каждый шорох сулил ей опасность. В таких условиях учишься распознавать шаги полевой мыши, крик ночной птицы и вопль жертвы, а уж приближение высокого тяжелого эльфа Урсула должна была заметить за милю, за две, когда ветра нет. Взглянув на пса, снова забившегося под дом, Урсула поняла, что и тот не заметил приближения эльфа. Животные чувствуют лучше, и те питали к незнакомцу страх. «Пустяки. Воображение, гнался ирод какой, – вставил младший брат. – Ну, теперь-то не погонится. – Дикая Охота побеждена? – Разгромлена, – довольно отозвался один из братьев. – Говорят, что голова короля демонов прокатилась по всему борту и рухнула прямо в воду. Ведьмак его прикончил после того, как демон Краха убил. Король мертв… Охота окончена. Братья довольно переглянулись, а эльф не решился расспрашивать дальше. Впрочем, на что он надеялся? На победу Редина в той глупой погоне за Львенком, на торжество высшей расы в мире, заточенном под человека? Если бы это произошло, людей на острове уже бы и не осталось. Карантин поднял взгляд, и заметил, что ура только что от него отвернулась. Если бы Нагл фар забрал то, что ему причитается, эти хорошенькие глазки опускались бы к полу каждый раз, как Карантин появлялся в ее поле зрения. Из учтивости, даже не от страха. Эльф отчего-то задумался о том, каким бы он был ей господином. Добрым и великодушным? Возможно, что иногда… Ветер крепчал: он гнул ветви деревьев за окном, и старший брат, видя, что стихия набирает силу, нервно поглядывал по сторонам. Свой драк кар незваные гости оставили у самого берега непривязанным, и только сейчас младший из юношей вспомнил, что это может плохо кончиться, заперев тех на острове на несколько долгих дней. «– Нам, наверное, уже пора», – произнес один из братьев, кивнув Урсуле. – Спасибо хозяйке за угощение, и не забудь продукты в погреб убрать. – Да, хорошо, – только и ответила травница, что никогда не нуждалась в подобных напоминаниях. – Передайте травы бабушке. Когда юноши встали из-за стола, ура принесла убывающим сверток, пахнувший одуванчиками, ласточкиной травой, и, самую малость, той самой крушиной. Дверь снова скрипнула, когда девушка вышла провожать братьев, и Карантин поспешил помочь полульве выпроводить гостей прочь. Младший брат и Ура ушли вперед, в то время как раненый эльф и Омар остались позади. Островитянин сбавил шаг, заставляя эльфа из учтивости сделать то же самое. – Знаешь, а ведь мы с тобой даже не представились друг другу, – начал юноша, но не смог закончить. – Это необязательно. – Да, – заметил тот. – Да, верно, необязательно, мы ведь все равно не подружимся. Я вот что хочу тебе сказать, долгоухий… Если с Урсулой что-нибудь случится, понимаешь… – Я не собираюсь отвечать на ее помощь каким-либо вредом, – отозвался эльф, едва сдерживая копившуюся в нем злобу. – Для твоей же безопасности – мудрое решение, – ответил юноша, ускоряя шаг. О, зря тот это сделал. За последние дни Карантин скопил внутри слишком много гнева, и каждая капля приближала его к всплеску. Сперва его одолела тощая полукровка, после – ее человекообразный опекун с глазами кота, затем прославленного навигатора Дикой Охоты бросили умирать в чужом краю, не вернулись и за бездыханным трупом, и в конце его, словно жалкую уличную собачонку, на берегу холодного океана подобрала деревенская травница без рода и племени. А что происходит теперь? Невысокий, пусть и крепкий человечишка смеет угрожать ему, смеет запугивать, искренне считая, что может позволить себе роскошь громких слов, не подкрепленных делом? Словно чувствуя неладное, пес по-уэльски не желал вылезать из-под дома и провожать гостей злобным лаем, как-то случалось в обычные дни. Корова тихо мычала в сарае, так и не дождавшись хлебных корочек, а куры разбежались по делам, желая очутиться как можно дальше от происходящего. Звери прятались от него, пытались укрыться, и травнице тоже захотелось сбежать. Урсула и сама чувствовала, что в воздухе зреет угроза, но говорить об этом сейчас не желала никому. – У твоей бабки очень болят ноги, – тихо произнес Ялама, пока ветер перебирал в своих холодных пальцах светлые волосы травницы. – Она очень хотела приехать, чтобы посмотреть на тебя, но не может. – Хотела, но не может… Какая прекрасная отговорка. И зачем бы ей на меня смотреть сейчас? – спросила девушка с нескрываемой обидой в голосе. – Она… Она никогда этого не хотела, понимаешь? – Ура, – продолжил юноша тихо. – Она старая, больная женщина, у которой не осталось никого. Оба ее старших сына погибли, младший – твой отец – тоже, муж умер всего несколько лет назад. – О, и теперь ей нужна сиделка, а ее рядом нет? Как печально слышать, – с иронией ответила девушка. – Может быть, если бы она не затравила мою мать и позволила нам остаться в клане, сейчас ей было бы не так одиноко. – Но, ура… – Хватит, Ялама, достаточно. Мне плевать, что с ней будет. Так же, как ей было плевать на мою семью. – Не мне решать, общаться вам или нет, – отозвался юнец угрюмо. – Но ты можешь совершить большую ошибку. – Если попытаюсь найти в ней семью, да. Разговор этот должен был остаться приватным, но Карантин услышал обрывки, не предназначенные для его ушей. Омар не обратил внимания, сотрясания воздуха в разговорах мало заботили его порывистую душу, но эльф, прибывший из миров, где важные решения всегда принимались вербально, придал услышанному должное значение. У хорошенькой травницы было мягкое сердце, мягкое, только полнилось оно обидой и злобой, с которой можно будет сыграть. Карантин всегда считал, что прощают обиды лишь глупые и трусливые, что забывают их только великодушные дураки. Истинные лидеры, эльфы с достоинством – те делают пустые оскорбления личными, чтобы пронести их сквозь века и отомстить, когда пробьет час отмщения. Обида не приносит утешения, но утешение приводит ее завершение – месть, и в словах девушки слышалось ликование отмщенной. Глупый юнец считал, что умело давит на ее совесть, что вот-вот уговорит хорошенькую девицу отправиться вместе с ним «домой», но ошибался слишком сильно. Его слова грели душу по-уэльски, рисовали в ее воображении прелестные картинки с одинокой старушкой, что жалеет о решениях, принятых ею не так давно. Она не поплывет с ними ровно до тех пор, пока в селе живет ее родственница. «– Мы прибудем через три-четыре дня», – произнес один из братьев, когда драк кар уже был готов к отправлению. – Не скучай по нам, Ура! «Не будет», – подумал Карантин, закрывая глаза. Нет, не будет. Возможно, Урсуле и бывало здесь одиноко, страшно, холодно, но заскучать в столь короткий срок та не успеет. Пока юноши отплывали от берега, эльф молча сжимал губы. В злости, не в притворной улыбке доброго знакомого. Его злила их манера общения, злило то, какими глазами люди смотрели ему в лицо. Бесстрашными, они не чувствовали благоговейного трепета, не ждали, что цепкие лапы охотника вот-вот сомкнутся на их шеях, не желали упасть перед ним ниц и взмолиться о пощаде. Роль безобидного чужеземца не была Карантину по душе. Когда воины отплыли, тот еще долго смотрел лодке вслед, пока Урсула не пыталась позвать его в дом. Руки она сложила замком, чтобы чувствовать себя хоть капельку защищённые, глаза опустила к холодной земле. Она чувствовала, что эльф злится. – Спрашивай, – произнес он, предчувствуя. – Ты… Ты сражался на другой стороне, верно? – спросила полульва громко. Чувствовала, но не знала, что злить его сильнее – не стоит. Карантин закрыл глаза, собираясь с мыслями. Он понятия не имел, на какой стороне стояла Ура, не знал, ответить ей согласием или отрицанием. Черные волосы эльфа, тревожимые ветром, напоминали девушке крылья хищной птицы, крылья сирен, кружащих над песчаным побережьем. Тонкая улыбка заняла его губы, и когда эльф распахнул глаза, когда повернулся к ней лицом, Урсула шагнула назад, не испугавшись волн, лижущих ее пятки. – Когда ты подбирала у песка эльфа, закованного в доспехи, выполненные в виде человеческих костей, Ура, ты думала, что я сражался на стороне Краха? Что я – воин света и добра? Вопрос его звучал так, словно отвечающая – непроходимая дура, с которой следует говорить нежным полушепотом, дабы не испугать. Травница закусила губу, считая, что таковой и являлась. Она обернулась, чтобы посмотреть, далеко ли отплыли близнецы. Попутный ветер подхватил парус их драк кара, и корабль белой точкой отдалялся из поля ее зрения. Нет, они уже не услышат, если девчонка закричит. – Я не знаю, как выглядят члены других племен, – искренне созналась девушка. – Не знаешь. И ты думала, что среди них есть такие чистокровные эльфы, как я? – спросил он с нажимом, делая шаг навстречу полульве. – Не… Мне просто хотелось помочь. – И ты помогла, спасибо, – сознался юноша, прикрывая глаза. – Я не причиню тебе вреда за помощь, но за вред... Скажи мне, зачем ты пытаешься узнать то, что убьет тебя, Ура? Но слова не могут убить, только руки, что не позволят ей уйти с их тяжким грузом. Девушка вновь закусила губу, осторожно поднимая взгляд. Белая рубаха липла к груди эльфа, повязки под ней проглядывались слишком четко. Красное пятно застыло на них: нужно сменить ленты. Травница смотрела за тем, как эльф шел к ней, как неспешно сокращалось расстояние между ними. Медленно, осторожно. Казалось, что еще чуть-чуть, и он в успокаивающем жесте поднимет руки вверх, словно говоря с племенной кобылкой. – Я никому не скажу, – отозвалась она тихо, пытаясь справиться с накатившим волнением. – Мне и некому рассказывать. – Успокойся, – притворно-ласково сказал ей эльф. – Я знаю, Ура, я знаю. Когда навигатор оказался к ней слишком близко, девушка попыталась отойти, дернулась в сторону, словно в зверином порыве. Только реакция юного гостя оказалась быстрее, чем ее. Холодная ладонь эльфа сжала ее запястье, Карантин удивился тому, как тонки руки девушки, приютившей его не так давно. Один нажим, маленькое усилие, и кости несчастной треснут прямо под его пальцами, она навсегда пропадет по его желанию. – Я выздоровею до следующего визита этих увальней, – шепнул он, наклонившись к слишком короткому уху травницы, слишком неправильному для настоящей ильки. – Слышишь, Ура? Еще три или четыре дня, и я уйду, а ты сделаешь вид, будто меня здесь никогда и не было. – Да, – тихо ответила девушка, понимая, что страх заставляет ее плакать. – Да, Карантин, я слышу, – его имя забавно звучало на ее устах. «– Умная девочка», – произнес Карантин, не находя в себе сил, чтобы отпустить ее руку. Тепло чужой кожи заставило его вспомнить о дворцовых интрижках. Тихая, напуганная… Казалось, что еще чуть-чуть, и девушка зарыдает у него на груди, начнет молить о пощаде, которую эльф великодушно окажет. Словно во времена Охоты, словно в разделе добычи, словно он снова имеет в обществе вес. Навигатор поддался порыву, он наклонился над ней, чувствуя сладкий запах волос травницы. Медовый. Ее светлые волосы пахли медом, вся она – словно полевой цветок. Вода продолжала трогать Урсулу за щиколотки, эльф держал ее руку в своей, не решаясь разжать тонкие белые пальцы. Когда осторожная слезинка покатилась по щеке напуганной девушки, Карантин поднял руку, чтобы смахнуть ее прочь. Нет, он не сделает ей ничего плохого, не сейчас, смотря на дрожащую фигурку девушки, что всего-то хотела помочь существу, что посчитала родным. Он собирался заставить ее взглянуть себе в глаза, взять за остренький подбородок и приподнять его, увидеть страх, затаившийся в золотых радужках. Словно звезды – понял он, вспоминая тот вид. И Карантин уже протянул руку к смирившейся со своей участью травнице, собирался коснуться ее грубее, но отчаянно громкий лай заставил его обернуться к дому. Старый пес, напуганный, но свирепый, бежал к нему со всех ног. Он защищал свою хозяйку от грозившей ей опасности. Эльф осторожно разжал пальцы, выпуская девушку из своих рук. Не в этот раз, нет, сегодня он останется великодушным господином. Юноша хмыкнул, отходя от травницы, а та поспешила утереть слезы, предательски быстро побежавшие по ее щекам. Заметив, что опасность миновала, собака вновь ринулась к дому, прятаться в сарае и ждать. Навигатор шел следом, но пес не интересовал его ни как защита, ни как опасность. – Не трогай его! – всхлипнула девушка, не понимая этого. – Пожалуйста, не трогай. Он не сделает ничего плохого, просто… – Урезонь его в следующий раз, – только и бросил юноша, не оборачиваясь. Холодные воды океана омывали ее ступни, а ура все не могла выйти на берег и проследовать за «гостем». Ком обиды на саму себя застрял в ее горле, обиды на добрую душу, на надежду, которую в нее много лет назад вселила мать. Почему травница не желала плыть к островам, почему она не искала общества отцовских родственников, почему так держалась за собственное одиночество? Потому что эльфа-мать – единственное живое существо, с которым Урсула вела свободные беседы. Брат и отец ее неделями пропадали в океане, жители заброшенной ныне деревни не общались с ребенком, как с равным себе. Эльфы – добро, эльфы – сородичи, вот, что осело в ее мозгу с ранних лет. Вот, с каким суждением та шла по жизни. И когда за долгие-долгие годы вынужденного одиночества та нашла у берега «друга», увидела родную душу в чуждом этому миру существе… Разве могла она оставить его гнить в слоях выброшенного на берег мусора? А сможет он? Урсула не знала. Только что она может теперь? Вновь закусывая губу от страха, девушка шагнула вперед, к дому, за порогом которого и скрылся ее новый знакомый. Карантин, чьи черные, словно крылья ехидны, волосы до сих пор пахли холодной морской солью. – Не бойся, – шепнула она то ли псу, то ли себе. Синтетический и аналитический учет объектов обеспечивает полноту отражения хозяйственных операций и тождества, данных аналитического учета оборотам, остаткам по счетам синтетического учета. Аналитический учет материальных ценностей организуется в количественной и суммовой оценке, в подразделениях розничной торговли в суммовой и количественно-суммовой оценке Для учета расчетов с Фондом социальной защиты населения в СПК «Колхоз им. Кирова» используется активно-пассивный счет 69 «Расчеты по социальному страхованию и обеспечению», к которому открыты следующие субсчета: 69/1 «Расчеты по социальному страхованию» 69/2 «Расчеты по пенсионному обеспечению» По кредиту счета 69 «Расчеты по социальному страхованию и обеспечению» отражаются суммы начисленных страховых взносов, а по дебету - их использование на выплату пособий за счет средств фонда социальной защиты населения и перечисление Фонду. Кроме того, по кредиту счета 69 «Расчеты по социальному страхованию и обеспечению» в корреспонденции с дебетом счета 99 «Прибыли и убытки» отражается начисленная сумма пени за несвоевременный взнос платежей, а в корреспонденции с дебетом счета 51 «Расчетный счет» - суммы, полученные из фонда социального страхования. Предоставленная отсрочка и (или) рассрочка по платежам в Фонд социальной защиты населения в соответствии с законодательством отражается в бухгалтерском учете на отдельном субсчете к счету 69 «Расчеты по социальному страхованию и обеспечению». При перечислении в Фонд социальной защиты населения отчислений, а также санкций и пени производится запись по дебету счета 69 «Расчеты по социальному страхованию и обеспечению» в корреспонденции с кредитом счетов учета денежных средств. На субсчете 69/1 «Расчеты по социальному страхованию» учитываются расчеты по отчислениям на государственное социальное страхование персонала работников предприятия. На субсчете 69/2 «Расчеты по пенсионному обеспечению» учитываются расчеты по пенсионному обеспечению работников организации. По дебету счета 69 отражается сумма начисленных выплат за счет средств ФСЗН (пособий) в корреспонденции с кредитом счета 70 «Расчеты с персоналом по оплате труда». Выдача разовых пособий отражается бухгалтерской записью по дебету счета 69 и кредиту счета 50 «Касса». [2] Таблица 1. Корреспонденция счетов
|
