Курсоая Бух учет. Курсовой проект по бухгалтерскому финансовому учету на тему Бухгалтерский учет расчетов по социальному страхованию и обеспечению в спк им. Кирова
 Скачать 1.42 Mb.
|
 Когда-то давно, когда Тот ветреный день подошел к концу так быстро, что травница не успела заметить, как пропустила очередной здоровый сон. Эльф, поселившийся на ее ложе, и сам не поспел за ярко-розовым закатом. Мысли его были слишком бодры для того, чтобы позволить телу хоть каплю верного отдыха, лишь отрывки сна. Карантин ворочался всю ночь, покой его был коротким и беспокойным, он не приносил новых сил, только забирал припасенные к вечеру. Впрочем, спал он все равно лучше, чем хозяйка дома. Урсула не желала спать в кровати брата или родителей. Нет, не потому, что чтила память предков столь странным образом, девушка просто боялась закрыть глаза в постели, зная, что рядом он. В конце концов, что эльф может удумать? Теперь, когда он почти здоров, когда показал себя… Карантин представлял опасность. Мысль принести домой незнакомого эльфа, выходить его и помочь – уже не казалась травнице удачной. Теперь, когда она могла лицезреть след его пальцев на собственном запястье, самообман не действовал. Синяка не случится, только алеющий след от касания, отпечатавшийся не только на коже… Она заснула, сидя за столом, заснула, через маленькое кухонное окно наблюдая за тем, как у притаившегося в тенях дома гуляют белые кролики. С тех пор, как большая часть сирен и ехидн покинули остров, живности стало заметно больше, птицы вернулись к побережью, кролики и лисы покинули норы, присыпанные снегом и людом. Еще несколько дней назад Урсуле казалось, что она даже слышит неподалеку блеяние диких коз. Полульва спала, но еще меньше, чем ее гость, пусть и вымученный ранением, но полный сил. Ура слышала, как он просыпался среди ночи и повторял заклинания, что разбудили травницу с утра, она слышала его осторожный приятный шепот и кусала губы. Мягкий голубоватый свет лился в коридор, и девушка чувствовала желание выйти из кухни и проверить гостя, помочь ему, если придется, но не решалась. Она помнила, насколько холодны были его глаза. – Все хорошо, – шепнула себе под нос девушка, как делала это раньше, живя здесь одна. – Все хорошо, все хорошо… Ничего же не случилось. Травница говорила тихо, но эльф все равно услышал ее. Карантин усмехнулся, закрывая глаза перед сном. Ее-то, хрупкую одинокую девушку, он напугал отлично, как во времена боевой славы, закончившейся не так давно. Удовольствие от осознания собственной силы согрело его лучше, чем тяжелое старое одеяло. Выходит, что у него еще есть шанс вернуться к былому? Есть. Навигатор думал об Охоте, о том, как те покинули острова без его помощи, как много погибших в стройных рядах всадников, что стало с телом их короля. Неужели Редин сейчас покоится на дне чужеродного океана, обглоданный хищными рыбами, тяжелым доспехом навсегда приговоренный к соленой воде над головой? Мог он всего месяц назад представить себе подобный исход, мог помыслить о конце, ждущем в пучине? Проиграть человеческой девчонке без отца и крова… Нет, этого не должно было произойти, и этому должно найтись новое разрешение. За скорбными мыслями эльф не заметил рассвета, но услышал, как травница шмыгнула к выходу. Наверное, ей сейчас хочется пройтись, подышать свежим морозным воздухом и отвлечься от сказанного и услышанного. Дверь заскрипела перед ней, половицы выгнулись, и девушка ступила на холодную улицу, кутаясь в старый шерстяной шарф. Под золотыми глазами ее залегли свинцовые тени, покусанные губы отдавали розовым цветом. Пусть путник отдыхает, пусть набирается сил, пусть успокоится и перестанет злиться на всех вокруг, пока ее нет рядом. Урсула же расправится с накопившимися делами. Скот ждал ее на огороженном дворе. Молодая коровка получила свои хлебные корочки. Они даже не подгорели, просто зачерствели и потеряли ценность для по-уэльски и ее гостя, ведь в погребе хранилось еще несколько мешков с мукой. Быть может, совсем скоро ура осмелится выпустить корову на луг, позволить ей размять ноги получше. Когда последние сирены скроются в океанической бездне. Старому псу девушка, как обычно, сварила большую миску с овсяной кашей на бульоне из вываренной до белизны говяжьей кости. Верный друг с радостью принял угощение, льнул к ногам молодой хозяйки, страстно желая быть приласканным ею, отблагодаренным за вчерашнюю защиту и грозный лай в холодной ночи. Тонкие пальцы травницы прошлись по его спине, собирая комки линяющей белой шерсти. Нужно бы вычесать старого друга, найти время на уход за ним. «– Не скучай, я ненадолго», – произнесла девушка, махнув псу рукой. На плече ее висела старая сумка, сплетенная отцом из порванных рыболовных сетей. Удобная, плотная и вместительная, она помогала со сбором трав и плодов, необходимых брошенной на острове девушке. Сквозь заросли камыша, Урсула привычно проходила через болота, собирала волокна хна, приметила мандрагору в тени. Змей на Ядвиге не водилось, и за высокой травой не таилось так много опасности, как на более теплых островах. Худшее, что могло случиться с ней в эту минуту – ступить в топь и увязнуть, но совсем не сильно. Внизу все равно ждет корка льда над землей. Урсула двигалась медленно. В поле ее зрения попадали островки одуванчиков, низкие кустики ласточкиной травы, ягоды ежевики и морошки. Травница осторожно связывала пучки трав голубыми нитями и прятала от света в сумку, укладывая их на дно. Что-то она засушит, из чего-то изготовит настойку или концентрат, что-то пустит в мешочки для ароматов... А если мальчишки достанут ей новую колбу, то получится даже лучше, чем у почившей матушки. Та варила настои без спирта, из чистой воды, иногда – из болотной, но фильтруя ее по сто раз. Ура до сих пор помнила сладкий запах мелиссы, охватывавший дом перед закатом, помнила, как возле крыльца сушились цветы дикой акации, как мать собирала подорожник, на зависть домашнему скоту засушивая его в свои зелья, а не скармливая им. Грязь хлюпала под ее ногами, но заросли дикой ежевики звали за собой все дальше. Травница обещала старому псу, что уходит совсем ненадолго, только воспоминания о семье задержали ее сильнее обычного. Девушка пробивалась вперед, вспоминая, как и где ингредиенты искала ее мать, пачкала руки соком ягод. Медленно, но мысли эти перетекли в новое русло. Все так же пачкая руки черным ежевичным соком, Урсула подумала о том, чтобы сказали родители, найдя вместе с ней Карантина. Отец бы, старый морской волк, скупой на слова, покачал бы головой, он не любил неожиданностей. Мать, осторожная и тихая, бросила бы его умирать без зазрения совести, та всегда была осторожной с чужаками. Если бы море не отняло семью у несчастной, если бы кто-то из них был до сих пор жив, навигатор остался бы дожидаться голодных типцев на радость Богу Смерти. Середина дня подкралась к ней сквозь затянутое тучами небо. Там, далеко за спиной, юноша, брошенный в хате, встал с кровати и выглянул в окно. Карантин раньше заметил поднявшийся ветер, и раньше Урсулы понял, что блуждающей травнице пора возвращаться домой. Когда первый порыв чуть не сбил ее с ног, девушка лишь укуталась в шарф плотнее, только улыбнулась, подумав о том, что слишком неуклюжа в эту пору. Когда второй порыв заставил ее пошатнуться, полульва осторожно развернулась назад. Заметив заросли ежевики, девушка шла вдоль кустов, не думая о том, как время утекает сквозь ее черные от сока пальцы. Девушка шла вперед, блуждала по узким тропкам, и вышла к спрятанному в колючих кустах пруду. Холодную гладь воды покрывал зеленый ил, озеро цвело, несмотря на нерадостную погоду. Новый порыв ветра сбил путницу с ног, Урсула упала на холодную землю, поросшую мхом, упала неподалеку от высокого куста собачьей петрушки. Пытаясь удержать сумку с собранным, она отняла руки от шеи, отпустила материнский шарф, чтобы ветер подхватил его в свои жадные объятья. – Нет, – вскрикнула девушка, поднимаясь с земли. – Нет, нет, нет! Ее вымазанные черным соком пальцы вцепились в юбку, Урсуле было наплевать сейчас на ее порядок и вид. Шарф, в котором ходила ее теперь лежащая в земле мать – вот, что волновало полульву сильнее. Она готова была бежать за пропажей сколь угодно долго, но порыв ветра, подхвативший чужое, стих, уронив шарф Урсулы в воду. В самую сердцевину старого пруда, поросшего камышом и бурьяном. Темно-зеленые воды, прикрытые илом, не внушали доверия даже отменному пловцу, а уж ей, скромной травнице, так боявшейся морской пучины, те приносили лишь ужас. Ура смотрела за тем, как старый шарф ее мокнет, как он лежит на водной глади пруда, как он медленно наполняется влагой и исчезает. Она ходила вдоль берега, чувствуя, как больно сердце бьется о ребра, словно пытаясь разорвать грудь и кинуться прочь, на спасение дорогой ему вещицы. Только что толку? Наверное, девчонка так и осталась бы здесь, смотреть за происходящим до самой ночи, пытаясь собраться с силами, пытаясь решиться на отчаянный прыжок, только этому помешали. Эльф успел проснуться, встать из-за кровати, попытаться найти ее у дома, но не смог. Карантин вышел осмотреть окрестности и услышал слишком громкий крик, услышал ее голос и явился на зов, думая, что на бедную травницу напали голодные сирены или волки. – Ты ранена? – спросил он холодно, но громко. Так, словно это было не желание узнать о ее самочувствии, но долг. – Нет, – мотнула головой девушка, пытаясь сдержать очередные слезы. «– Я упустила шарф», – сказала она, показывая на гладкую поверхность пруда. – Ты ничего не упустила, – хмыкнул эльф. – Вот же он лежит, тут метра два от берега. Ура закусила губу, чувствуя, что Карантин ее не понимает. По тому, как скромно девушка отвела глаза, эльф догадался: девчонка боится, не может ступить в воду, не умеет. Казалось, что люди, росшие всю жизнь у воды, проведшие здесь столько времени – плавать должны с рождения, должны рождаться в соленом океане и в нем же расти, набираясь сил… Но она, полульва, не принятая этими краями, не умела добраться до середины пруда, не отправившись к предкам. – Я не умею плавать, – шепнула она. – Это нужно было предвидеть, – прошептал эльф себе под нос, наклоняясь к земле. Навигатор принялся развязывать шнуровку сапог. Он еще не успел восстановиться, и рана на груди не зажила, но будет гораздо хуже, если чертов шарф останется здесь гнить, а девчонка с постным лицом будет ходить мимо. Глядя на бледное лицо девушки, эльф усомнился в собственной стойкости. Его сердце кольнуло жалостью, захотелось помочь ей, заставить эти губы вновь растянуться в скромной улыбке. Хотелось, чтобы она перестала хныкать, словно от обиды на него самого. Навигатор, не говоря ни слова, нырнул в воду. Холодные брызги достали до юбки травницы, и той пришлось поднять глаза, чтобы непонимающе воззриться вперед. Разувшийся эльф прыгнул в холодный пруд, затянутый илом, чтобы спасти ее несчастный шарф, переживший столь много событий и лет. Плавал Карантин хорошо, а холод переносил еще лучше, но вот плыть в протухшей воде с не до конца затянувшейся раной… Не лучшая из его идей. Жалость, все же, сделала свое дело, и голос разума задохнулся в потоках искреннего чувства. Быть может, навигатор наслушался ночных сказок и обернулся прекрасным рыцарем на пару дней? Только спасает он не принцесс, а шарфы глупых плакс-травниц. Когда юноша вышел из воды, стягивая с белых рук прилипшие к ним водоросли, Урсула ринулась ему навстречу. Протянутый ей шарф пах илом и гнилью, и девушка поспешила отстранить его, но все же взяла в руки с необычайной поспешностью. В ее золотых глазах мелькнула благодарность, но губы никак не решались произнести добрые слова вслух. Карантин страшил девушку до такой степени, что даже вежливость она боялась проявить под его холодным взором. – Знаешь, свои вещи нужно держать покрепче, если не хочешь их потерять, – заметил он отстраненно, делая вид, будто ничего не произошло. – Я случайно, – тихо ответила Урсула. – Спасибо тебе. Тебе… Тебе нужно поскорее в тепло, – добавила та, смотря за тем, как зеленоватая вода стекает к земле. – И снова отдать вещи в стирку. – Зачем ты вообще вышла в такую погоду? – спросил он, указывая в сторону грозовой тучи, медленно переваливающей свое грузное тело через горы. – Сейчас начнется буря, и нужно закрыть твою скотину, чтобы вся не сбежала. Травница смущенно прикрыла глаза. Если о том, что ей следует сделать, знает даже «чистокровный» возвышенный эльф, то Урсула – действительно плохая хозяйка. Проходя мимо своего рыцаря, девушка опустила взгляд. Шла она быстро, словно желая оторваться как можно дальше, пока спаситель завязывает ботинки. На самом же деле травница спешила закрыть корову в сарае и убрать сушащуюся у дома рыбу, если стайка еще не улетела. Забытые людьми дорожки лежали под ее мельтешащими ногами, впереди ждал дом. Стыд перед гостем подгонял ее, и ура перепрыгивала болотца ловчее, чем олени, давно покинувшие эти острова. Одинокий домик все еще прятался у скромного островка деревьев, за крутым валуном, упавшим с гор много столетий назад. Урсула подбежала к нему, навстречу заходящемуся в лае псу. Куры нехотя забегали в сарай: они чувствовали, что скоро начнется дождь, а от дождя на поверхность вылезают десятки червяков, которых те так любили выклевывать. Девушке пришлось покричать, чтобы те послушались ее и смешной походкой ввалились на место. Корова не капризничала, а старый пес удивленно воззрился на хозяйку, когда та для укрытия предложила ему сарай. Обычно собаку забирали домой, в тепло, если на улице было холодно, теперь же, из-за длинноухого гостя его там не ждали. Карантин открыл двери дома как раз в тот момент, когда девушка уже сложила сушилку и заносила ее под крышу. Свинцовая туча, выходя из-за горизонта, словно делалась лишь больше, росла, поглощая другие облака. Облако, дышащее гневом стихии, угрожающе гремело над головой, и травница понимала: это на весь день, на всю ночь, и даже утром гром еще не стихнет. Урсула не любила грозы, не любила раскаты грома, отраженные высокими горами, не любила яркий всплеск молний, но сделать ничего не могла. Карантин же вспоминал, как под разряды штормов корабль его Короля бороздил миры. Эльф помогал ей закрывать окна, зажигал свечи, чьи запасы пополнили братья с островов. Навигатор только щелкал пальцами, и яркое золотое пламя вспыхивало на кончике фитиля, прогоняя мрак в углы комнат. Когда ура закончила, домик ее погрузился в кромешную тишину ожидания. Темное небо не давало света, и сквозь щели в ставнях в хату пробиралась лишь тьма, только холодное завывание ветра, только предвкушение бури. Когда первый раскат грома прокатился по склону вниз, полульва подпрыгнула в испуге, роняя сушилку. – Это просто гроза, – мягко усмехнулся эльф, слегка ей улыбнувшись. – Ты что, и ее боишься? С тобой ничего не случится в этих стенах. – Это от неожиданности, – оправдывалась девушка нехотя. – Ты можешь сам раздеться и обернуться в плед в комнате? Я застираю вещи в тазу, а завтра повешу сушиться. – Могу, глупый вопрос. Я только что даже проплыл пару метров на твоих глазах, так что раздеться я смог бы. Девушка проигнорировала его слова, протягивая гостю плед, который должен был укрыть того от холода. Ее волосы сбились, в них застряло несколько сухих веточек, но вытащить их Карантин не решился. Навигатор ушел в комнату, травница – в другую, и только стук начинающегося дождя занимал воздух в доме. Крупные капли сыпались с неба, тучи плакали, и ура понимала, что завтра все дороги зальет, а сырость останется на острове на неделю. Свечки не прогоняли тьму окончательно, и гром, озарявший небеса, звучал в стенах дома особенно зловеще. Словно мертвый командир Дикой Охоты смеялся, глядя вниз, словно заблудшие в облаках демоны хохотали, надрывая глотки. Что казалось им таким смешным: наивная травница или прославленный эльфийский воин, застрявший с ней на покинутых людьми островах? Ура обняла саму себя, погладила по белым рукам, положила мамин шарф ближе к печке. Чем скорее она сможет в него завернуться, тем лучше, ведь правда? Когда Карантин вышел из комнаты, он такой ее и застал. Маленькой, бледной, отчаянно держащейся за собственные плечи, словно в надежде успокоить себя. Девушка стояла к нему спиной, и сейчас, когда на ней не было маминого шарфа, навигатор мог видеть, как сильно выступают лопатки девушки под тонкой рубахой, как силуэт ее тонкой фигуры виден под ней. Решение пришло к нему само, эльф не стал дожидаться, пока его присутствие обнаружат, или раздумывать. Он подошел к ней также тихо, также тихо поднял руку, чтобы осторожно положить ее девушке на плечо. Ее пальцы все еще были черными от ежевичного сока, кожу покрывала мелкая испарина волнения. Руку он положил как раз туда, где ее ладонь цеплялась за собственную плоть. Полульва вздрогнула, но не отпрянула. Эльф не видел, как изменился ее взгляд, как губы растеклись в подобии улыбки, когда тот осторожно погладил ее по волосам второй рукой. – Хочешь, мы посидим где-нибудь вместе? Подальше от окон. Он спросил это не с издевкой, не с желанием задеть ее или обидеть. Эльф говорил искренне, ему нужно было, чтобы ура перестала испытывать этот страх. Девушка повернулась к нему лицом. Травница поняла, что льдисто-голубые глаза эльфа в темноте не казались такими холодными, что в глубине их таилась не жалость к ее положению, не пренебрежение, не брезгливость, но нечто теплое, нечто светлое, не злое. Что-то заставило ее осторожно кивнуть. – Я хочу знать, кого я приютила, – отводя глаза, произнесла девушка, сомневаясь в том, что делает. – И… И что со мной будет за это. Пришла его очередь закусывать губу. Нет, не в стеснении, не в желании убежать как можно дальше. Эльф хотел удержать улыбку в тайне, не показывать ее испуганной девушке. Ее наивный, боязливый вопрос заставил его сдавленно хмыкнуть. Да, он – всадник Дикой Охоты, похититель жителей этого мира, убийца и маг, практикующий запретные знания, но… Но ведь даже он не смог бы убить худенькую одинокую полульву, что спасла его от смерти в лапах трупиалов. Казалось, что в комнату они шли целую вечность, и плед, путавшийся под ногами эльфа, постоянно норовил упасть. Только Карантин не отпускал рук с ее плеч и подталкивал девушку вперед. К кровати. Он опустился в нее первым, первым примял колючий соломенный матрас, протянул руки Урсуле, покрасневшей не то от волнения, не то от страха. Она не сразу шагнула вперед, но, раздумывая несколько мгновений, все же залезла юноше в руки, спиной прижалась к его груди, чувствуя, как страх отступает к закрытым окнам. – Ты уже рассказывала мне про Наглы фары, – прошептал он над самым ее ухом, когда очередной раскат грома прокатился по горам. – А теперь я расскажу тебе о нем. На самом деле, Ура, он не сделан из ногтей ваших покойников, и его населяют не призраки и демоны, а мы. Живые, настоящие эльфы… – Эльфы? – спросила она тихо, не оборачиваясь, лишь спиной плотнее прижимаясь к навигатору. – На Нагла фаре плывут эльфы? Но зачем им плыть сюда? – За людьми, – ответил юноша, пока дождь за окном продолжал барабанить в ставни. Гроза и не думала прекращаться, тучи тянулись вдоль неба, закрывая собой солнце, голубую даль и звезды, готовые вот-вот проткнуть небеса. Полульва жалась к юноше все ближе и ближе, и каждый новый раскат грома заставлял ее поежиться от неприязни, от желания быть в уюте и тепле. Она не знала о Дикой Охоте, не слышала людские сказки про Дикий Гон, не понимала, что испугаться нужно теперь, в его лапах. Карантин вновь почувствовал запах ее волос, ощущал, как тепла ее кожа под его пальцами, под тонким слоем ткани, от которого было бы так легко избавиться. – И ты… Ты тоже собираешься кого-то… – Может, и собираюсь, – ответил Карантин, губами почти задевая ее шею. – Я еще не решил, как следует поступить… Но я не до рассказал тебе сказку. Слушай. Иногда в практике ведения учета могут возникать ситуации переплаты страховых взносов организацией, при этом излишне уплаченные суммы либо возвращаются, либо могут быть зачтены внебюджетными фондами. Т. А. Тюленева разъясняет, что переплата по взносам обнаруживается непосредственно бухгалтером организации, или при сверке с фондами, или специалистами самих фондов. Фонды вправе произвести зачет без заявления страхователя на основании собственного решения. В течение 10 дней с того дня, когда получено заявление плательщика или подписан акт совместной сверки, принимается решение о зачете, о чем организации письменно сообщается в течение 5 рабочих дней; сообщение передается заказным письмом либо лично плательщику под подпись. При этом за счет переплаты сначала погашается задолженность, только потом засчитываются предстоящие платежи, и зачет по страховым взносам возможен только в рамках того ВБФ, по которому числится переплата [9].  Весь следующий день гость помогал Усе устранять последствия разгула стихии. Гроза принесла к ее дому тысячи веток, мусор из заброшенной неподалеку деревушки, ошметки израненных тел особенно невезучих рыб. Карантин не подметал дорожки, нет, не брал в руки веник или тряпку, не развешивал собственную одежду, не расставлял сушиться рыбу, нет, не занимался «черной» работой, считая себя положением выше... Но вечером он обеспечивал девушку светом, убирал вместе с ней особенно тяжелые ветки и помогал всем, чем только мог. Урсула же откопала в погребе сверток с отцовскими вещами. За толстым слоем сукна они не запылились, лишь впитали в себя сырой запах земли. Почивший родственник был самую капельку шире гостя в плечах, но гораздо ниже, отчего вещи его на Карантине смотрелись комично. Словно эльф резко повзрослел и подрос в этих одеждах. Травница не решалась смеяться ему в лицо, но позволяла себе сдержанно хихикать, обращая к эльфу свой растерянный озорной взгляд. Ночью девушка ушла в другую комнату, опасливо обнимая себя за плечи. Нет, когда спишь одна, чувство уюта имеет другой оттенок, оно не такое теплое, не такое тягуче-сладкое, его не хочется растянуть на долгие-долгие часы после рассвета. Этой ночью полульва спала куда лучше, эльф же не спал совсем. Карантин занял свой вечер мыслями. Ему нужно найти посох, восстановить утраченные в битве и лечении силы за те несколько дней, что у него остались, а после – убраться прочь. Рана затянулась, от нее оставался лишь шрам, который можно убрать, благодаря все той же магии. Только нужно ли возвращаться в Мир Ольх и испытывать удачу? Синий кристалл больше не светился, цепочка привычно врезалась в шею юноши, и тот невольно тянул кулон вперед, чтобы чувствовать, сколь она крепка. Когда травница любопытно спросила о безделушке, сверкающей на его груди, эльф отмахнулся, сказав, что это – напоминание о ждущем доме, и иных вопросов не последовало. Только эльф видел, что у Русы были вопросы, были, но остались глубоко внутри, запрятанными за кожей. Наверное, это придавало ей больше шарма: отчаянная покорность, сдержанность, даже не нужная в данный момент. Эльфа забавлял ее страх, ему нравилось играть с ним, то пробуждая, то приглушая, словно пламя в очаге… И Карантин страстно надеялся, что-то лишь от скуки. Иногда он ловил себя на мысли о том, что не желает вызывать в ее душе столь отрицательный трепет. Непривычной мысли для охотника. Он снова подумал о ее глазах, подумал о том, что на солнце они походят сильнее, чем на полную луну и яркие звезды за ней. Карантин надеялся, что девчонка думала о нем хоть вполовину того времени, что он уделил ей. И надежды имели почву. Ура ворочалась, страх ее не прошел, но теплое чувство радости все росло и росло, питаемое его взглядами, его поступками. Утром солнце поднялось над островом особенно высоко. Облака покинули небо, оставляя простор для теплого золотого света, и природа медленно оживала после вчерашней грозы. День начинался лениво, травнице вновь повезло поспать дольше обычного, но утренние дела она начинала незамедлительно. Урсула замесила пресное тесто, достала из погреба солонину и вяленую выпь, четверть головки острого сыра, запекла картофель с вороньим глазом в огне. Ей хотелось, чтобы это утро выдалось особенно приятным. Карантину понравилось просыпаться, чувствуя аромат готовящейся в печи пищи. Ему нужно есть, ему нужны силы, больше сил… Ему нужно побродить по этому проклятому острову и найти магическую жилу, чтобы источить ее и оставить это место навсегда. Надевать чужую одежду, ходить по чужому дому, сидеть за чужим столом – все это было эльфу непривычно, но он выполнял то без капризов, понимая, что его нынешнее положение – только необходимое зло. – Ты всегда так питаешься? – спросил он, оглядев худосочную фигурку девушки. – Выглядит так, будто ты все те годы экономила до этого момента, и сейчас мы уничтожаем твой полугодовой запас. – Я просто ем немного меньше, – ответила Ура, смущенно закрывая ладонями чересчур плоский живот. – Я больше не могу, поэтому такая тощая. – В этом… – осторожно начал Карантин, понимая свою ошибку, – В этом нет ничего плохого. Эльфийский никогда не славились округлостью форм, а ты, хоть и не в идеале, все же имеешь отношение к нашему роду. Ты выглядишь прекрасно. Эльф приступил к завтраку, завернув кусочек необычного сладковато-соленого сыра в пресную лепешку. Он уже не видел, как удивленно девушка воззрилась на своего гостя, как ее красивые золотые глаза следили за его движениями, как она краснела от его слов. Прекрасно? Ей такого еще не говорили, не говорили такие, как он. Братья, что вот-вот прибудут к острову, отвешивали травнице нелепые глупые комплименты, связанные только с ее домовитостью, и не вызывающие у девушки такого восторга. Пока гость ел, ура рассказала ему о том, как последствия шторма устраняла ее семья, еще будучи полной. На остров часто налетали бури, и разгребать берега приходила целая деревня. Брат любил кидать в сестру мелкими ракушками, мама – кричать о том, что накажет за это обоих, а отец со своими товарищами бродили по берегу, прогоняя с холодного песка типцев и молодых гнильцо. Звучало безрадостно, даже горько, если сравнить с досугом юного Карантина, но ура в такие дни испытывала неподдельное наслаждение, вызванное общей работой. – Ты что-нибудь выращиваешь в саду? – спросил эльф, глянув в окно. – Я видел, что за домом есть пустые грядки. – Травы, да. Когда потеплеет, я посажу еще немного. Здесь очень мало чего может выжить без постоянной заботы, потому приходится выбирать: можжевельник или ласточкина трава, – призналась девушка. Она словно озвучила мысли Карантина, но не позволила тому договорить: «И неясно, как здесь выжила такая, как ты». Такая тонкая, такая беззащитная, такая хорошенькая в своей глупой открытости. В его мире подобные девушки быстро получают нож в спину. Образно, но урон от него зачастую реален. Навигатор сдержанно улыбнулся, вспоминая пыльный палисадник Крева на. Благородные эльфы такие занятия одобряли. Только сам он не находил в подобном и грамма удовольствия. Как бы Знающий ни старался, а любви к выведению ингредиентов привить своему ученику тот все же не смог. Карантин всегда считал, что находить ресурсы должны только низшие, находить, красть или создавать, он – их использовать к выгоде своей или удовольствию. Ведь иначе зачем нужны слуги? Пока Урсула завтракала, эльф смотрел за тем, как ее тонкие пальцы сворачивают лепешку трубочкой. Должно быть, женщины у него не было слишком давно, и Империях был прав, объясняя, что-то необходимо «для здоровья» … Карантин заставил себя отвернуться к окну, знакомые паруса чужого драк кара замаячили на горизонте, и до прибытия братьев оставалось от силы полчаса. Обернувшись, девушка и сама заметила, что мальчишки вот-вот причалят к берегу. – Плывут, – безрадостно заметил эльф. – Я попрошу у них лодку, и сплаваю недалеко отсюда. Мне нужно будет кое-что достать. – Из воды? – взволнованно спросила девушка, и золотые глаза ее наполнились страхом. – Да. Ура вновь закусила губу, и мысли ее четко отразились на милом личике. Упоминание водной пучины всегда приносило ей дискомфорт, а новость о том, что Карантину придется в нее опуститься – печалило девушку только сильнее. Травница потеряла в ледяных водах океана всех, кого любила, и теперь вынуждена была знать, что спасенный ею эльф отправляется в том же направлении. Что, если он не вернется? Девушка невольно бросила взгляд на его грудь: от ранения остался лишь шрам, и нельзя было уговорить гостя остаться, надавив на возможность заражения. Да стоило ли навязывать ему свое мнение? Урсуле оставалось только уповать на милость богов, в которых она не верила и сейчас. Ни в далеком детстве, заполненном сказками и историями о подвигах. – Пройдемся к берегу, чтобы их встретить? Или для начала лучше будет пригласить их в дом и накормить? – спросила полульва тихо. – Нет, время тянуть незачем. Время – самое ценное, что есть у меня, у тебя, и у этих… Юношей, – ответил навигатор. – Сразу покончим с делами. Эпитет, подобранный им ранее, звучал несколько иначе, но эльф не увидел причин, чтобы озвучить его при ней. В конце концов, тот собирался воспользоваться помощью увальней-братьев, и для этого придется использовать немного такта. Белая рубаха, расшитая цветами одного из кланов Скалигер, нерпами и журавлями, смотрелась на теле Карантина странно. В его мире подобное одеяние использовали бы в пьесах, изображая неотесанность людского племени, сейчас же воину Дикой Охоты предстояло выйти «в свет» в плотных бурых штанах, не облегающих ноги, и плотной рубахе, рукава которой не достают до кистей уэльских рук. Холодный ветер бодрил. Травница уже не оборачивалась теплым шерстяным шарфом: тот после стирки сох у растопленной печи. Сегодня Урсула набросила на плечи старый плащ из бараньей кожи, чтобы спрятаться от ледяного ветра с гор. Братья уже привязывали свой драк кар к причалу, и когда Урсула махнула им рукой из-за спины уже знакомого обоим эльфа, ответным жестом ей отозвался только младший брат – Ялама. – Быстро ты пришел в себя. «Уже не такой бледный», – произнес Омар, недобро прищурившись после того, как Карантин осторожно придержал Урсулу за талию, когда та чуть было не упала, споткнувшись о ступень. – Меня трудно сломить, – отвечал эльф небрежно. – Могу я одолжить вашу лодку? – Нашу что? – спросил Ялама, слишком поздно осознав, что речь идет о небольшом, но мощном драк каре. – А, это… а тебе зачем? Ты с ним управишься? Карантин и хотел бы ответить, что прибыл сюда на драки каре побольше, но не стал сгущать краски. Люди этого не поймут. Травница оглянулась к нему, ее красивые золотые глаза все еще полнились страхом, что вот-вот зальется за край, обернувшись слезами. Эльф заставил себя улыбнуться, чтобы хоть немного ее успокоить, и девушка улыбнулась ему в ответ. Омару снова не понравилось их немое общение. Слишком все изменилось после той страшной бури, другое настроение царило на Ядвиге, и даже залив пах иначе. И неужели дело было в нем одном? Братья переглянусь, младший заметил, как близнец его недовольно сжал кулаки, но принял ее улыбку молча. Без ссор, без ссор на ее глазах. – Вы же поможете? – тихо спросила травница, не отрывая от эльфа глаз, словно услуга это требовалась лишь ей одной. За завтраком он назвал ее прекрасной, и теперь Усе отчаянно хотелось слышать это вновь и вновь. Карантин чувствовал ее взгляд, и хотел бы встретить его прямо, но навигатор заметил и то, как на ее интерес реагирует один из близнецов. Омар-младший, рассчитывавший на хорошенькую островитянку больше, чем брат, не желал делить ее с пришлым эльфом, и уж тем более – не желал ту ему отдавать. В других обстоятельствах юноша и не думал бы о последствиях, сделал бы то, что хотел, но сейчас… Сейчас ему нужна была эта чертова лодка. – Хорошо. Но я поплыву с тобой, а то ты мачту нам уронишь, – со скрипом ответил старший из братьев. – А вы бы шли в дом! – с нажимом добавил он, глянув в сторону Русы. – Мы голодны, а хозяйка с порога… Юнец не договорил, махнув рукой. Он плыл сюда, не имея в целях споры и ругань, потому решил, что их лучше приберечь для другого времени. Для дома, к примеру. Ура поджала губы, вновь одарив эльфа недовольным взглядом, но не посмела попросить его остаться здесь Она ушла, и Карантин видел, как девчонка остановилась у дверей в хату, чтобы взглянуть, как корабль покидает берег и теряется вдали. Навигатор помог Омару вновь отправиться в путь, пустить драк кар в воду и направить в нужном направлении. Хозяин посудины занял румпель, эльф остановился у носа лодки и вел. Эльф взял в руки кристалл, висевший на его шее, сжал его, произнеся древнее заклинание, соединяющее два источника его магии. Блеклый голубой свет зажегся в его руках, и островитянин настороженно глянул юноше через плечо. – Что это там за хертель у тебя? «– Может считать, что это теперь маятник», – произнес он, но поздно понял, что собеседник все равно не понимает. – Для поиска пропавших вещей. – Ясно, – ответил тот. – Ты этими фокусами девку очаровал? – Другими, – не удержался от ехидства навигатор. Он обернулся, обернулся, чтобы посмотреть, как державшийся за румпель островитянин вздрогнул. Ехидная улыбка застыла на губах эльфа, и Омар побелел, услышав. Его взгляд эльф принял твердо, холодные голубые глаза походили на два крохотных осколка льда, но юнец все равно не чувствовал перед ним страха. Только ревность, только вскипающий в нем гнев. Он не остановил лодку, вел ее, пока навигатор указывал путь. Напряжение, висевшее в воздухе, не стало крепче, оно дошло до придела еще там, на холодном песке берегов. – Стой! – произнес эльф, привычно подняв руку. Так он делал еще на Нагл фаре, будучи одним из предводителей Дикой Охоты, будучи значимым, будучи важным, ведя ее вперед в первых рядах. Эльф с грустью взглянул в морскую даль, продолжая сжимать в руках холодный кристалл. Свет его стал ярко-синим, вибрация охватывала его ладонь, и взгляд островитянина становился все более испуганным. Казалось, что еще несколько секунд, и за спиной эльфа послышатся слова защитной молитвы. Люди магии боятся, и это – хорошо, верно? – И что теперь? Выкинешь эту штуку? – с надеждой спросил парень. – Пора бы. Опасная эта ерунда. – Опасная, если не умеешь с ней обращаться. А мне, зачем бы мне это делать? – приподняв бровь, спросил эльф. – Нет, она указала мне место, где лежит… Моя вещь. – В воде что ли? – присвистнул юноша, оглянувшись. – Ну, тогда попрощайся со своей вещью. Тут метров шесть плыть до дна, типцев хоть жопой жуй, да и вода вокруг ледяная. Зря только плыли. – Нет, не зря, – ответил ему эльф, хмуро улыбнувшись. Порыв холодного ветра снова сбил его волосы. Навигатор принялся стягивать сапоги, одной рукой держась за борт. Островитянин молча наблюдал за тем, как попутчик его приговаривает себя к бесславной смерти. Здесь, на Скалигер, смерть в ледяной пучине – частое явление, у Русы так скончались отец и брат, у близнецов – два брата и дед, на старости лет заплывший в гнездо голодных сирен. Вода забирает сыновей и дочерей островов много лет подряд, океан голоден, он требует крови… «– Ты не вынырнешь», – произнес хозяин лодки. – Даже до дна не успеешь доплыть, как издохнешь. А мне отвечать? – Не отвечай. Просто жди меня тут, – ответил Карантин, не оборачиваясь. – Мне понадобится меньше часа. Меньше часа – всего ничего для юнца. Холод он переносил хорошо, Карантин умел повелевать им, менять тональность погоды, но без заклинания пережить ледяные воды океана юнцу все равно не удастся. И света на дне не будет, потому искусственный источник придется создать, а воздух – удержать в легких. Конечно, человек бы не справился, но он – эльф. прошептал маг, чувствуя, как заклятье действует. По легким разлилось тепло, воздух вокруг встрепенулся. Карантин холодно улыбнулся, заметив, что Омар вздрогнув, как только огонек возник у ног эльфа. Свет поднимался вверх, и как только тот замер у шеи навигатора, Карантин нырнул в воду, не решившись ждать дольше. Холодные брызги попали в лодку, залили днище, и старший близнец выругался, глядя за тем, как эльф резво плывет ко дну. – Курва, – выкрикнул тот, подпрыгивая на месте. Навигатор смотрел по сторонам. Рыб вокруг не было: утопы выловили все, что смогли: и рыб, и раков, и мелких земноводных, которых достали. Только к нему, живому представителю славного рода, те не подступят, эльф уже видел, как их не до конца лишенные разума глаза блестят вдалеке, но не приближаются и на милю. Океаническое дно лежало перед ним, меж, стесанных века назад камней, проплывали ошметки мусора, мутная вода неохотно открывала свои секреты. Здесь, внизу, словно не осталось жизни. Холод ей не способствовал, монстры, выжирающие любую рыбу или обычную ракушку – делали свое дело. Внизу царила гнетущая атмосфера опустения, словно Белый Хлад жил здесь. Карантин невольно поежился, заметив, что стайка голодных типцев кинулась прочь, истошно вереща. Заметили очередное лакомство. Посоха все еще не было видно, хотя первые подводные скалы уже были перед его глазами. Свет становился все ярче, помогал эльфу разглядеть путь. Обломки кораблей, обглоданные скелеты, сундуки и ящики… Доспехи собратьев? Гончие Охоты, кони. Карантин плотнее сжал губы, рассматривая устланное мусором дно. Твари не трогали это «добро», опасаясь гнева хозяев соседнего мира, устроивших громогласную битву. свидетельство проигрыша окружали его со всех сторон, оставаясь неприятным напоминанием. Кристалл засветился снова, и Карантин понял, что посох уже близко. Юноша замер, в одну секунду осознав, что еще может здесь найти. Из-под кучи трупов, сваленной недалеко, торчала верхушка знакомого шлема. Зубцы костяной короны тянулись вверх, пустые глазницы металлического забрала смотрели на навигатора с укором. Редин… Редин лежит где-то здесь. Кристалл на посохе ответил юноше светом, и скорбные мысли покинули его на несколько долгих секунд. Эльф заметил блестящее древко, нетерпеливо протянул к нему руку, чтобы побыстрее разделаться с этим местом. Посох охотно скользнул в ладонь хозяина. Вода окружила его со всех сторон, и кроме нее здесь была лишь смерть и разруха, лишь следы его поражения, гибели всех надежд мира. Народ Ольх сгинет в той же пучине, и в том есть доля его вины. Поднимаясь к поверхности, юноша думал, следует ли вернуться за шлемом, поискать среди мертвецов своего амбициозного короля, вытащить его на берег… Нет. Нет, какая разница? Похоронить на Родине его не дадут, а упокоиться в этом грязном мире у короля не выйдет. Его душа обречена на вечные скитания, как бы ни извернулся его верный воин. Вынырнув из воды, эльф первым делом глотнул воздуха. Чистого, морозного, свежего, заполняющего легкие до отказа, до последнего клочка мечта. Дышать без заклинаний все же приятнее, чем с ними, но под водой. Карантин обернулся, а после крутанулся на месте, словно потеряв что-то важное. Он не видел вокруг ничего. Только вода, горы, далекая земля покинутого всеми богами острова… Ничего, кроме охваченной штилем глади, отражающей белые облака. Навигатор сжал запертый в руках посох сильнее, так, что костяшки пальцев его побелели, теряя кровь. Драк кара не было и близко: островитянин уплыл, едва эльф погрузился во тьму. Расстояние обступило его, до земли ждало много места… Утопы всплыли на поверхность, любопытно наблюдая за происходящим, а силы покидали юношу все быстрее, призывая того ко сну. – Ублюдок, – выругался навигатор, решивший ограничиться общим языком. – Мерзкий, лживый… Человек. ал это, потому поспешил спрятать свой гнев за ширмой спокойствия. Обстановка в комнате менялась, вместо тепла Урсула снова чувствовала колкий страх, щекочущий душу. Перед последним вопросом стальной блеск снова промелькнул в его красивых глазах, и когда юноша наклонился над, та не пыталась податься дальше, вглубь помещения. – Когда к тебе снова прибудут те придурковатые братья? Боюсь, я все же вынужден их подождать здесь, с тобой. – Они… Они, кажется, будут завтра. В свою очередь, для возврата суммы переплаты по страховым взносам плательщик должен заполнить соответствующее заявление, течение 10 рабочих дней со дня получения которого (либо с даты подписания акта о совместной сверке) фонд принимает непосредственное решение о возврате. После принятия решения об этом сообщается заказным письмом (или же сообщение вручается организации под расписку). В течение месяца со дня получения заявления организации фонд обязан вернуть сумму переплаченных взносов, в противном случае на эту сумму начисляются проценты. Решение об отказе вернуть переплаченную сумму организация вправе обжаловать либо в вышестоящем органе страховщика, либо в суде, как отмечает А. С. Лосева [6]. Помимо ситуации излишней уплаты страховых взносов, может возникнуть и ситуация невыполнения обязанности по перечислению взносов. В том числе, это происходит, если страхователь неверно указал код бюджетной классификации, что не позволяет зачислить страховой взнос в бюджет того или иного фонда на соответствующий счет Федерального казначейства, как отмечает Т. А. Тюленева. Если взносы все-таки попадают в нужный фонд, но на другой КБК, то страхователь имеет возможность подать заявление об уточнении платежа с приложенной копией платежного поручения. Пени тогда будут начисляться до тех пор, пока платеж не появится на правильном КБК, что обычно происходит в пределах трехдневного срока. Если ошибка допущена в реквизитах плательщика (например, в ИНН), то такая неточность не препятствует поступлению взносов в бюджет фонда. Обязанность по уплате считается выполненной, пеней не начисляется [9].  Когда-то давно, когда остров еще населяли люди, когда старший брат дергал Урсулу за косички, а отец все с тем же задором молодости бороздил океан, мать рассказала ей страшную историю. О том, что девушку неземной красоты когда-то давно с неба углядел дракон, дракон златокрылый, крупный и голодный. Мать рассказала Урсуле, что, едва увидев ее, чудище, из хитрости и злобы, обернулось человеком. И не простым, а прекрасным юношей с длинными золотыми локонами, ниспадающими на широкую спину. Тут уж красавице было не устоять… Начиная слушать, маленькой Урсуле казалось, что это очередная история о любви, только конец поразил ее в самое сердце. Долгий рассказ матери кончился тем, что коварный дракон сожрал прекрасную девушку, а кости ее выплюнул, пролетая над ее же домом. Концом истории служила краткая эпитафия на могиле той девушки, она же подчеркивала ее мораль. Эпитафия о недоверии прекрасному, чистому с виду. Сейчас, вспоминая об этом у распахнутого окна, девушка поежилась от страха. Огромная луна освещала путникам дорогу, но травница все равно не желала бы этой ночью оказаться во дворе. Ее дракон оказался умнее, он прикинулся эльфом, самым красивым из всех. Первую ночь Урсула опасалась, что тот вот-вот очнется и нападет на нее, но, проведя у его кровати несколько бессонных мгновений, девушка поняла, что опасения ее не имеют под собой почвы. Воин дышал нечасто, под повязкой его рана все еще не становилась лучше, но ура сделала все, что смогла. Повезло, что вездесущий ил и желтый песок берега к ней не пробились. Повезло, что эльф не успел снять с себя доспех. Одежды незнакомца девушка застирала и развесила во дворе, завернув того в одно лишь полотенце и укрыв сверху самым теплым одеялом, имевшимся в доме. Не в силах поднять или сдвинуть его сильное тело, травница могла лишь обтирать эльфа там, куда не стеснялась заглянуть. Хорошо, что дома было тепло, хорошо, что покойный ныне отец когда-то догадался расположить дома две печи. В трех комнатах, две из которых служили спальными, а третья – кухней, всегда оставался жар, и даже воющие далеко за облаками ветры со Скалигер не могли разогнать тепло отчего дома. Полульва осторожно укутывалась в старый шерстяной шарф, но не от холода, нет. Так она чувствовала запах собственной матери. Раньше Урсула просыпалась с рассветом, кормила корову, коня, нескольких кур с петухом и старого пса, что вот-вот отдаст богу душу, а после занималась своими травами. Выносила их к солнцу сушиться, лазала по скалистым берегам, варила настойки и училась создавать концентрат по книге от матери, сейчас же всю ночь она провела у постели гостя, не смыкая глаз. Ура любила свежий воздух и всегда оставляла одни ставни открытыми и для лунного света, и для собственного дыхания. Только теперь, когда в хате томился сломленный воин, девчонке пришлось пожертвовать собственным комфортом в угоду его поправлению. Свечей у травницы оставалось много, братья привозили их мешками, боясь, что златоглавая полульва растает в темноте. – Не люблю запах горящего фитиля, – призналась та вслух, зажигая очередную свечку. – И к темноте я уже привыкла. Но, вдруг тебе она не по душе… Ночь пролетела быстро, дом полнился запахом спирта и настойки из Ласточкиной травы. Мази вытягивали гной из раны, ура спешила убрать его, чувствуя, что эльф уже начинает реагировать на ее небрежно бросаемые слова и взгляды. Веки гостя дрожали, словно крылья ночной бабочки, губы то и дело сжимались сильнее, расслаблялись… Казалось, что еще чуть-чуть, и улыбка захватит его красивое бледное лицо в плен, позволяя Усе наблюдать за прекрасной картиной. – Когда-то я тоже болела, – вслух вспоминала девчонка на третью ночь. – Давно-давно. За мной ходила мать и отец. Ура не лгала. Она болела давно, много лет назад, когда сам остров Уники был другим, когда ветер здесь действовал мягче. Воспоминания накрыли девушку, тени, легшие под ее глазами, стали светлее, словно бессонница, мучившая ее несколько дней – сейчас не имела смысла. Память о семье всегда придавала ей сил, и ночами, похожими на эту, одинокая полульва любила вспомнить былое. – Я выздоравливала быстрее тебя, – продолжала травница, спеша поделиться со спутником. – И веселее, потому что мама читала мне сказки. Свет от свечей, расставленных подальше от соломенного матраса, был желтым, и волосы по-уэльски казались расплавленным золотом в его лучах. Белая светилась, придавая ее персиковой коже другой оттенок, позволяя подчеркнуть веснушки на щеках и плечах. Тени обступали больного со всех сторон, тени густели, обретали силу, и очередная ночь брала свое. Ура закрыла глаза, услышав, что недалеко над крышей пролетела голодная сирена. Раньше их было больше, но теперь, когда люди возвращаются в оставленные ими дома, крылатые бестии покидают остров в поисках более тихого. И хорошо, одна такая ехидна однажды украла у Руса козы, чтобы сбросить ее на острые скалы. Вспомнив о сказках, девушка подпрыгнула на месте. Ведь точно, у матери с ними была целая книга, выменянная у местной повитухи. Жаль, что-то не эльфийские сказания, а басни народа Скалигер, записанные слишком давно. Брату всегда нравилось слушать про храброго праотца, самой Усе – про мудрую богиню Фрей… Но эта ночь не располагала ни к тому, ни к другому сказанию. Луна сегодня стояла полной, ее желтое око заглядывало в щели меж ставнями, с любопытством смотря за тем, как полульва ждет невозможного. Соломенный матрас прогнулся под весом юноши, одеяла не хватало, чтобы закрыть его тело, но тепло опоясывало эльфа со всех сторон. Урсула вернулась на собственное место, пододвинула стул ближе к кровати больного и принялась листать страницы, вспоминая картинки, виденные ею по сотне раз. – В книжке, на самом деле, не было иллюстраций, когда мы ее впервые увидели. Просто в конце каждой истории оставалось немного места, и мама рисовала на этих полях, – рассказывала девушка, понимая, что эльф не слышит ее. Ничего, когда он оклемается, ей будет, с кем поговорить, она покажет ему картинку с длинноухой богиней Фрей ей, с богом-проказником, что похищает яблоки в чужом саду. Тонкий бледный палец девушки остановился почти у самого конца книги, там, где началу истории служила картинка с дрейфующим в океане кораблем. Такой черной ночи, полной криков страшных существ, теней и штормов за горизонтом, эта история подойдет куда лучше всех других. «– На свете не бывает ничего постоянного, как бы мы сами того ни хотели», – говорила Урсула тихо. – Все умирает, все заканчивается, но за смертью всегда будет ждать новое начало. История, которую я хочу тебе прочитать – про конец нашего мира, про то, как он утонет во мраке и возродится вновь. Эльфийская, привезенная моряком из холодного старого Велена, не верила в эти бредни, но некоторые истории вселяли и в ее сердце страх. Сказку о конце света, неизменно ждущем за линией горизонта, та читала своим детям всего один раз. В наказание, когда они плохо себя вели, когда мать желала, чтобы ее непослушные дети провели пару бессонных ночей, моля всех богов о прощении. – В день, когда воды будут холодны, но не скован зимним льдом, в день, когда сама природа начнет утро со скорби по тем, кто погибнет, в день, когда туман займет собой целый океан, желая оттянуть страшное зрелище, – читала девушка, выдерживая драматические паузы между словами. – Явится он. Над домом вновь раздался крик, еще более громкий. Урсула услышала, как в запертом сарае корова произнесла свое испуганное «мы-у-у-у». Нет, сирены не полезут туда. Мерзкие, злобные, а все же они не любили грязи, не тянули свои изящные издали руки к спрятанным вещам. Девушка вновь взглянула на воина, чьи глаза словно вот-вот должны были распахнуться. Интересно… Интересно, светлые они или темные? – Он. Корабль, что сквозь воды Морхегга, сквозь тысячи верст привезет в мир смертных армию живых мертвецов, призраков, нечисти… – говорила девушка, чувствуя, что соленый прибрежный ветер просачивается в закрытое окно. – Нагл фар. Вестник конца. Третье завывание не то сирены, не то ехидны напугало не только Урсулу. Старый пес, стороживший сарай, с тихим поскабливанием забрался под дом, когда тень крыльев прошлась по полу комнаты. Травница откашлялась, понимая, что от неожиданности захлопнула книгу. Пальцы ее тут же принялись листать, искать потерянную страницу, но девушка прервалась, услышав незнакомый голос перед собой. – Нагл фар… Тихий, невнятный голос эльфа звучал в трескучей тишине ночи, делил ее пополам. Урсула не сразу поверила в услышанное. Он очнулся? Он очнулся, и ему хватает сил, чтобы говорить? Она не ждала этого на вторую ночь их «встречи», боялась, что до первого приветствия нужно ждать месяц, неделю, всю жизнь… Девушка осторожно подняла взгляд и заметила, что юноша вот-вот проснется. Неужели, матушка знала, что сказки помогают в борьбе с недугом, неужели в ее рассказах был практический смысл, помимо того, что под ее нежный голос дети засыпали быстрее? Его руки начали двигаться. Осторожно, плавно, проблеск силы показался в них. Эльф пытался перевернуться, его веки все продолжали дрожать, а губы пытались вновь и вновь произнести название корабля, несущего гибель всему живому. Эльф словно призывал в дом беду, звал посланника смерти. – Нагл фар, Нагл фар… – Не волнуйся, это случится совсем нескоро, – поспешила заверить его полульва, наклоняясь к самому уху воина. – Нагл фара здесь нет. Она уже попыталась отстраниться, почувствовав, что слова ее успокоили раненного… Только не смогла. Ладонь, что до этого плавно приподнималась над старыми простынями, сейчас опустилась на ее шею, мягко сжав девичью плоть. Будь у Карантина достаточно сил, кости девушки треснули бы, подобно сухим ветвям орешника, но сейчас, приходя в себя, он не мог сжать сильнее. Ура дернулась, но вырваться не успела. Табурет, на котором та сидела с книгой в руках, упал, и травница повисла в руках своего «гостя». Ее тонкие пальцы цеплялись за его руку, но хватка все не слабела, не желала отпускать ее прочь. – Где я? – спросил юноша, не позволяя травнице, тянущей руки к его ладони, ослабить хватку умирающего. – Отпусти, – прохрипела девушка, пытаясь разжать его пальцы. – Отпусти, пожалуйста. И что-то в ее жалком тихом голосе заставило эльфа послушаться. В Голосе? Нет, скорее в груди. В собственной груди, там, под одеялом. Карантин наклонил голову, согнулся, чувствуя боль, но не проронил и звука. Нет, здесь его не услышат ни сородичи, ни соратники, ни дальние родственники Народа Ольх, но потерять лицо даже перед ней, деревенской травницей, юноша не мог. Милостиво освобожденная Урсула рухнула на пол, хватая воздух скорее от страха, чем от недостатка. Карантин терпеливо ждал, пока та поднимется, взглянет на него, словно на дикого зверя, и только после вновь повторил вопрос. Только девчонка уже не могла слышать. Голубые. Глаза у него оказались голубыми, словно вода в темной пучине, словно перья в крыльях сирены, словно васильки, засушенные ею перед зимой. Ура молчала, держась за горло, и эльфу пришлось повторить вопрос. – Где. Я, – чеканя слова, произнес он. – И что со мной случилось? – Вы… Ты у меня дома, – растерявшись, ответила девушка. – Так это дом, – фыркнул эльф, не отводя взгляда от соломенного потолка. – Отлично. Что со мной произошло? – спросил он, ладонью указывая на ранение. – Я не знаю, – честно ответила травница. – Я уже нашла тебя таким. А ты сам ничего не помнишь? – Уверяю, я бы не спрашивал тебя зря. Урсула, словно забыв о том, что всего минуту назад эльф пытался убить ее, шагнула к выздоравливающему чуть ближе. Его бледное лицо сохранило свою белизну, и лишь капелька розовой крови осела на его впалых щеках. Голубые глаза следили за тем, как девчонка краснеет под взглядом незнакомца, как она судорожно кусает губы, подбирая слова. «– Меня зовут Ура», – произнесла девушка тихо, стараясь не смотреть на своего гостя. – Я живу на Ядвиге, я… Я нашла тебя здесь, на берегу. Два дня и две ночи назад. Услышав название острова, эльф все вспомнил. Вспомнил, как прибыл сюда со своим командиром, как привел названный девкой корабль в здешние воды, как сковал их льдом, дабы обеспечить поле битвы бойцам. Карантин вспомнил бой с Ласточкой, вспомнил, как ранил ее, а после появился ведьмак. В памяти его раздавался звон стали, искры летели от касаний посоха и меча, и после… После мир его озарился яркой болью, злобой, отчаянием проигравшего. Карантин вспомнил, что готовился умереть и пытался утащить ведьмака за собою на дно. – Здесь была битва, – кашлянув, произнес юноша тихо. – Чем она закончилась? – Я не знаю, – искренне ответила незнакомка, отводя взгляд. – Да, там была б-битва, собирались все кланы, и… «– Все, все», – произнес Карантин, видя, что девчонка не скажет ему ничего нового. – Молчи. Покрасневшие щеки, глаза, что вот-вот разразятся слезами – все это уже было ему знакомо, и меньше всего эльфу хотелось увидеть подобное вновь. Урсула чувствовала, что еще секунда, и та заплачет от беспомощности. Карантин осторожно приподнял одеяло, чтобы посмотреть, что мешает ему дышать. Рана была спрятана под повязкой, наложенной с явным старанием. Пахло травами, спиртом и благовониями, жгущимися в комнате не так часто, как эльф того бы хотел. – Значит, ты подобрала меня на берегу, – повторил он, нисколько не сомневаясь в словах девушки. – И, – помедлив, произнес он. – И зачем? Чтобы лечить? – Чтобы лечить, – чувствуя себя непроходимой дурой, созналась девушка. – Приятно, – заметил эльф, понимая, что такими темпами спасительнице его не прожить долго. – Чем ты меня лечишь? – Ласточкиной травой, в основном, но еще… – Нет, нет, эта ерунда меня мало заботит. Я спросил тебя о чарах. Какими заклинаниями ты пользовалась, чтобы предотвратить заражение? О чарах? Глупости. В матушкиных книгах такого нет. Ура задумалась, вновь кусая губы, в памяти ее всплыл забавнейший эпизод. К ее матери, тогда жившей на островах меньше пяти лет, однажды пришла женщина, требуя заколдовать ее мужа за несколько коралловых бус. «Чтобы не пил, ирод, чтобы больше не просаживал все деньги в корчме у Хали!» – говорила она, оживленно жестикулируя. Мать принялась браниться, кричать на громкую женщину и оправдываться, плюясь на магию и уличения в ней. «Я тебе не ведьма, не ведьма!» Урсула плохо помнит, чем кончился тот разговор, но крики эти осели в ее памяти надолго. – Я не чародейка, – ответила девушка, нахмурившись, словно эльф оскорбил ее своим предположением. – Только травы, мази и настойки. В ответ Карантин промолчал. Он чувствовал слабость, боль в груди, жжение, понимая, что та его не обманывает. Она не сможет помочь ему без колдовства, такие раны не заживают с помощью настойки из Доплера и молитв придорожному божеству. Карантин раздраженно сложил губы, чувствуя, что силы вновь покидают его. Девчонка сделала что могла, пришло его время помочь себе самому. Возможно, пережить это навигатору помогла особенность крови. Знающий, в свое время, свел множество талантливых душ, чтобы на свет появился он – Золотое Дитя. Пропитанный магией, сильный и юный, за выживание в том аду эльф мог благодарить лишь себя. – Принеси мне воды. В тазике, – не прося ее, но приказывая, сказал незнакомец. – Но нужно выйти на улицу… – Выйди, если требуется. Я все равно никуда отсюда не денусь. – Но я уже обтирала вас, – тихо возразила девчонка, но, встретив раздраженный взгляд, тут же скрылась в другой комнате. Таз лежал здесь, за водой же нужно было выйти к пробегающему мимо дома ручью, где над головой пролетали сирены, ехидны и прочая нечисть. Урсула набралась смелости и шагнула во двор, чувствуя приятную прохладу вечера. Сапоги скрипели, камешки кололи ступни по-уэльски даже сквозь подошву. Рубаха, прикрывающая ее грудь, оказалась слишком легкой для этой ночи: мурашки плотно сбитой стайкой прошлись по плечам. Впрочем, Урсула не могла точно знать, виноват в этом страх или холод. Она набирала воду у ближайшего ручья целую вечность, посматривая в небеса. Никого не было, только она, только ее маленький домик, маячивший не так далеко, только тонкая полносочка света в щелке меж ставнями. Нет, даже если ехидны вернутся, начнут кружить над деревьями, они ее не найдут. Не найдут, если не затопить печь. Старый пес выполз из-под дома, завилял им же покусанным хвостом и остановился у порога. Просится в дом, хочет погреться…, И Урсула пустила бы старого друга, будь она в помещении одна. Вернувшись, девушка поставила таз у кровати, и эльф, не благодаря ее ни единым словом, опустил руку вниз. Тонкие белые пальцы коснулись воды, светло-голубой свет волнами прошелся по поверхности, и юноша закрыл глаза на несколько долгих секунд. Урсула слышала, как он шептал незнакомые ей слова на странном древнем наречии, травница смотрела за тем, как комнату озаряет холодный свет... Язык казался девчонке знакомым. Эти слова, исковерканные временем… Мать, бывало, ругалась на отца, на сына и дочь, используя похожий тон. Быть может, сейчас, водя пальцами по воде, эльф поносил ее? – Смочи… – говорил навигатор тихо, чувствуя, что вот-вот уснет снова. – Смочи тряпку в ней, промой мою рану. «С двух сторон», – произнес он, невольно оглядывая фигуру девушки. – Как-нибудь приподними, извернись, смочи с двух… С двух сторон, – повторил он с нажимом, решив, что страх действует на девушку лучше любого иного рычага. – И я тебя не обижу, когда проснусь еще раз. Карантин, едва пришедший в себя после нескольких дней в океане, снова уснул, его красивые светлые глаза закрылись, и рука, что совсем недавно грозились навсегда лишить света Урсулу – теперь покоилась на его же груди. Он выглядел так, словно и не шевелился, словно не приходил в себя, и все произошедшее было лишь иллюзией, сном, виденным утомленной полуэльфкой. Она много дней провела здесь, в одиночестве, слушая тихое завывание ветра и лязг ставен, бьющихся от его порывов. Только раньше на берега ее острова не выбрасывало эльфов, прибывших из других миров, их не оказывалось к ней так близко, не было соблазна коснуться лживого совершенства, пригреть его в комнате, что когда-то была лишь ее. Урсула осторожно коснулась своей шеи вновь, чувствуя, что боль, причиненная ей – настоящая, все это взаправду. Она осторожно наклонилась над кроватью, доставая из-за угла кусок чистой ткани, из которой собиралась пошить себе юбку. Треск ее озарил комнату, свечи дрогнули, когда ветер проник в оконную щель. На тряпки. Пойдет на тряпки для обтирания. Подводя итог, можно отметить, что учет расчетов по обязательному социальному страхованию имеет достаточно большое количество особенностей. Роль страховых взносов как обязательных индивидуальных возмездных платежей на сегодняшний день достаточно значима, т.к. совокупность государственных ВБФ занимает важное место в финансовой системе государства. В процессе исчисления и начисления страховых взносов существует вероятность возникновении некоторых проблем, связанных с особенностями перечисления взносов в фонды, спецификой бюджетной классификации, а также проблем зачета и возврата излишне уплаченных и излишне взысканных сумм страховых взносов и др. Учитывая многообразие перечисленных аспектов учета страховых взносов, логично заключить, что данная область учета отличается сложностью и некоторой запутанностью, так что ведение учета в этой сфере требует от специалистов организации, занимающихся ведением бухгалтерского учета и отчетности, высокой степени профессионализма. |