Главная страница
Навигация по странице:

  • - Зачем же подавать надежды - Зачем же ты надеялся Желать и добиваться чего-нибудь - понимаю, акто ж надеется

  • - Правда ли, - спросил он, - что вы женитесь на княжне Лиговской - А что

  • - Хотим; только как

  • Герой нашего времени. Михаил Лермонтов. Герой нашего времени


    Скачать 0.94 Mb.
    НазваниеМихаил Лермонтов. Герой нашего времени
    Анкорuthjq
    Дата16.09.2022
    Размер0.94 Mb.
    Формат файлаrtf
    Имя файлаГерой нашего времени.rtf
    ТипДокументы
    #679704
    страница10 из 13
    1   ...   5   6   7   8   9   10   11   12   13

    - Чего?

    - Ты с нею танцуешь мазурку? - спросил он торжественным голосом. - Она

    мне призналась...


    - Ну, так что ж? А разве это секрет?

    - Разумеется... Я должен был этого ожидать от девчонки... от кокетки...

    Уж я отомщу!

    - Пеняй на свою шинель или на свои эполеты, а зачем же обвинять ее? Чем

    она виновата, что ты ей больше не нравишься?..


    - Зачем же подавать надежды?

    - Зачем же ты надеялся? Желать и добиваться чего-нибудь - понимаю, а


    кто ж надеется?

    - Ты выиграл пари - только не совсем, - сказал он, злобно улыбаясь.

    Мазурка началась. Грушницкий выбирал одну только княжну, другие

    кавалеры поминутно ее выбирали; это явно был заговор против меня; тем лучше:

    ей хочется говорить со мной, ей мешают, - ей захочется вдвое более.

    Я раза два пожал ее руку; во второй раз она ее выдернула, не говоря ни

    слова.

    - Я дурно буду спать эту ночь, - сказала она мне, когда мазурка

    кончилась.

    - Этому виноват Грушницкий.

    - О нет! - И лицо ее стало так задумчиво, так грустно, что я дал себе

    слово в этот вечер непременно поцеловать ее руку.

    Стали разъезжаться. Сажая княжну в карету, я быстро прижал ее маленькую

    ручку к губам своим. Было темно, и никто не мог этого видеть.

    Я возвратился в залу очень доволен собой.

    За большим столом ужинала молодежь, и между ними Грушницкий. Когда я

    вошел, все замолчали: видно, говорили обо мне. Многие с прошедшего бала на

    меня дуются, особенно драгунский капитан, а теперь, кажется, решительно

    составляется против меня враждебная шайка под командой Грушницкого. У него

    такой гордый и храбрый вид... Очень рад; я люблю врагов, хотя не

    по-христиански. Они меня забавляют, волнуют мне кровь. Быть всегда

    настороже, ловить каждый взгляд, значение каждого слова, угадывать

    намерения, разрушать заговоры, притворяться обманутым, и вдруг одним толчком

    опрокинуть все огромное и многотрудное здание их хитростей и замыслов, - вот

    что я называю жизнью.

    В продолжение ужина Грушницкий шептался и перемигивался с драгунским

    капитаном.
    6-го июня.
    Нынче поутру Вера уехала с мужем в Кисловодск. Я встретил их карету,

    когда шел к княгине Лиговской. Она мне кивнула головой: во взгляде ее был

    упрек.

    Кто ж виноват? зачем она не хочет дать мне случай видеться с нею

    наедине? Любовь, как огонь, - без пищи гаснет. Авось ревность сделает то,

    чего не могли мои просьбы.

    Я сидел у княгини битый час. Мери не вышла, - больна. Вечером на

    бульваре ее не было. Вновь составившаяся шайка, вооруженная лорнетами,

    приняла в самом деле грозный вид. Я рад, что княжна больна: они сделали бы

    ей какую-нибудь дерзость. У Грушницкого растрепанная прическа и отчаянный

    вид; он, кажется, в самом деле огорчен, особенно самолюбие его оскорблено;

    но ведь есть же люди, в которых даже отчаяние забавно!..

    Возвратясь домой, я заметил, что мне чего-то недостает. Я не видал ее!

    Она больна! Уж не влюбился ли я в самом деле?.. Какой вздор!
    7-го июня.
    В одиннадцать часов утра - час, в который княгиня Лиговская обыкновенно

    потеет в Ермоловской ванне, - я шел мимо ее дома. Княжна сидела задумчиво у

    окна; увидев меня, вскочила.

    Я вошел в переднюю; людей никого не было, и я без доклада, пользуясь

    свободой здешних нравов, пробрался в гостиную.

    Тусклая бледность покрывала милое лицо княжны. Она стояла у фортепьяно,

    опершись одной рукой на спинку кресел: эта рука чуть-чуть дрожала; я тихо

    подошел к ней и сказал:

    - Вы на меня сердитесь?..

    Она подняла на меня томный, глубокий взор и покачала головой; ее губы

    хотели проговорить что-то - и не могли; глаза наполнились слезами; она

    опустилась в кресла и закрыла лицо руками.

    - Что с вами? - сказал я, взяв ее руку.

    - Вы меня не уважаете!.. О! Оставьте меня ! . .

    Я сделал несколько шагов... Она выпрямилась в креслах, глаза ее

    засверкали...

    Я остановился, взявшись за ручку двери и сказал:

    - Простите меня, княжна! Я поступил как безумец... этого в другой раз

    не случится: я приму свои меры... Зачем вам знать то, что происходило до сих

    пор в душе моей! Вы этого никогда не узнаете, и тем лучше для вас. Прощайте.

    Уходя, мне кажется, я слышал, что она плакала.

    Я до вечера бродил пешком по окрестностям Машука, утомился ужасно и,

    пришедши домой, бросился на постель в совершенном изнеможении.

    Ко мне зашел Вернер.


    - Правда ли, - спросил он, - что вы женитесь на княжне Лиговской?


    - А что?

    - Весь город говорит; все мои больные заняты этой важной новостью, а уж

    эти больные такой народ: все знают!

    "Это шутки Грушницкого!" - подумал я.

    - Чтоб вам доказать, доктор, ложность этих слухов, объявляю вам по

    секрету, что завтра я переезжаю в Кисловодск...

    - И княгиня также?..

    - Нет, она остается еще на неделю здесь...

    - Так вы не женитесь?..

    - Доктор, доктор! посмотрите на меня: неужели я похож на жениха или на


    что-нибудь подобное?

    - Я этого не говорю... но вы знаете, есть случаи... - прибавил он,

    хитро улыбаясь, - в которых благородный человек обязан жениться, и есть

    маменьки, которые по крайней мере не предупреждают этих случаев... Итак, я

    вам советую, как приятель, быть осторожнее! Здесь, на водах, преопасный

    воздух: сколько я видел прекрасных молодых людей, достойных лучшей участи и

    уезжавших отсюда прямо под венец... Даже, поверите ли, меня хотели женить!

    Именно. одна уездная маменька, у которой дочь была очень бледна. Я имел

    несчастие сказать ей, что цвет лица возвратится после свадьбы; тогда она со

    слезами благодарности предложила мне руку своей дочери и все свое состояние

    - пятьдесят душ, кажется. Но я отвечал, что я к этому не способен...

    Вернер ушел в полной уверенности, что он меня предостерег.

    Из слов его я заметил, что про меня и княжну уж распущены в городе

    разные дурные слухи: это Грушницкому даром не пройдет!
    10-го июня.
    Вот уж три дня, как я в Кисловодске. Каждый день вижу Веру у колодца и

    на гулянье. Утром, просыпаясь, сажусь у окна и навожу лорнет на ее балкон;

    она давно уж одета и ждет условного знака; мы встречаемся, будто нечаянно, в

    саду, который от наших домов спускается к колодцу. Живительный горный воздух

    возвратил ей цвет лица и силы. Недаром Нарзан называется богатырским ключом.

    Здешние жители утверждают, что воздух Кисловодска располагает к любви, что

    здесь бывают развязки всех романов, которые когда-либо начинались у подошвы

    Машука. И в самом деле, здесь все дышит уединением; здесь все таинственно -

    и густые сени липовых аллей, склоняющихся над потоком, который с шумом и

    пеною, падая с плиты на плиту, прорезывает себе путь между зеленеющими

    горами, и ущелья, полные мглою и молчанием, которых ветви разбегаются отсюда

    во все стороны, и свежесть ароматического воздуха, отягощенного испарениями

    высоких южных трав и белой акации, и постоянный, сладостно-усыпительный шум

    студеных ручьев, которые, встретясь в конце долины, бегут дружно взапуски и

    наконец кидаются в Подкумок. С этой стороны ущелье шире и превращается в

    зеленую лощину; по ней вьется пыльная дорога. Всякий раз, как я на нее

    взгляну, мне все кажется, что едет карета, а из окна кареты выглядывает

    розовое личико. Уж много карет проехало по этой дороге, - а той все нет.

    Слободка, которая за крепостью, населилась; в ресторации, построенной на

    холме, в нескольких шагах от моей квартиры, начинают мелькать вечером огни

    сквозь двойной ряд тополей; шум и звон стаканов раздается до поздней ночи.

    Нигде так много не пьют кахетинского вина и минеральной воды, как

    здесь.
    Но смешивать два эти ремесла

    Есть тьма охотников - я не из их числа.
    Грушницкий с своей шайкой бушует каждый день в трактире и со мной почти

    не кланяется.

    Он только вчера приехал, а успел уже поссориться с тремя стариками,

    которые хотели прежде его сесть в ванну: решительно - несчастия развивают в

    нем воинственный дух.
    11-го июня.
    Наконец они приехали. Я сидел у окна, когда услышал стук их кареты: у

    меня сердце вздрогнуло... Что же это такое? Неужто я влюблен? Я так глупо

    создан, что этого можно от меня ожидать.

    Я у них обедал. Княгиня на меня смотрит очень нежно и не отходит от

    дочери... плохо! Зато Вера ревнует меня к княжне: добился же я этого

    благополучия! Чего женщина не сделает, чтоб огорчить соперницу! Я помню,

    одна меня полюбила за то, что я любил другую. Нет ничего парадоксальнее

    женского ума; женщин трудно убедить в чем-нибудь, надо их довести до того,

    чтоб они убедили себя сами; порядок доказательств, которыми они уничтожают

    свои предупреждения, очень оригинален; чтоб выучиться их диалектике, надо

    опрокинуть в уме своем все школьные правила логики. Например, способ

    обыкновенный:

    Этот человек любит меня, но я замужем: следовательно, не должна его

    любить.

    Способ женский:

    Я не должна его любить, ибо я замужем; но он меня любит, -

    следовательно...

    Тут несколько точек, ибо рассудок уже ничего не говорит, а говорят

    большею частью: язык, глаза и вслед за ними сердце, если оно имеется.

    Что, если когда-нибудь эти записки попадут на глаза женщине? "Клевета!"

    - закричит она с негодованием.

    С тех пор, как поэты пишут и женщины их читают (за что им глубочайшая

    благодарность), их столько раз называли ангелами, что они в самом деле, в

    простоте душевной, поверили этому комплименту, забывая, что те же поэты за

    деньги величали Нерона полубогом...

    Не кстати было бы мне говорить о них с такою злостью, - мне, который,

    кроме их, на свете ничего не любил, - мне, который всегда готов был им

    жертвовать спокойствием, честолюбием, жизнию... Но ведь я не в припадке

    досады и оскорбленного самолюбия стараюсь сдернуть с них то волшебное

    покрывало, сквозь которое лишь привычный взор проникает. Нет, все, что я

    говорю о них, есть только следствие
    Ума холодных наблюдений

    И сердца горестных замет.
    Женщины должны бы желать, чтоб все мужчины их так же хорошо знали, как

    я, потому что я люблю их во сто раз больше с тех пор, как их не боюсь и

    постиг их мелкие слабости.

    Кстати: Вернер намедни сравнил женщин с заколдованным лесом, о котором

    рассказывает Тасс в своем "Освобожденном Ерусалиме". "Только приступи, -

    говорил он, - на тебя полетят со всех сторон такие страхи, что боже упаси:

    долг, гордость, приличие... Надо только не смотреть, а идти прямо, -

    мало-помалу чудовища исчезают, и открывается пред тобой тихая и светлая

    поляна, среди которой цветет зеленый мирт. Зато беда, если на первых шагах

    сердце дрогнет и обернешься назад!"
    12-го июня
    Сегодняшний вечер был обилен происшествиями. Верстах в трех от

    Кисловодска, в ущелье, где протекает Подкумок, есть скала, называемая

    Кольцом; это - ворота, образованные природой; они подымаются на высоком

    холме, и заходящее солнце сквозь них бросает на мир свой последний пламенный

    взгляд. Многочисленная кавалькада отправилась туда посмотреть на закат

    солнца сквозь каменное окошко. Никто из нас, по правде сказать, не думал о

    солнце. Я ехал возле княжны; возвращаясь домой, надо было переезжать

    Подкумок вброд. Горные речки, самые мелкие, опасны, особенно тем, что дно их

    - совершенный калейдоскоп: каждый день от напора волн оно изменяется; где

    был вчера камень, там нынче яма. Я взял под уздцы лошадь княжны и свел ее в

    воду, которая не была выше колен; мы тихонько стали подвигаться наискось

    против течения. Известно, что, переезжая быстрые речки, не должно смотреть

    на воду, ибо тотчас голова закружится. Я забыл об этом предварить княжну

    Мери.

    Мы были уж на середине, в самой быстрине, когда она вдруг на седле

    покачнулась. "Мне дурно!" - проговорила она слабым голосом... Я быстро

    наклонился к ней, обвил рукою ее гибкую талию. "Смотрите наверх! - шепнул я

    ей, - это ничего, только не бойтесь; я с вами".

    Ей стало лучше; она хотела освободиться от моей руки, но я еще крепче

    обвил ее нежный мягкий стан; моя щека почти касалась ее щеки; от нее веяло

    пламенем.

    - Что вы со мною делаете? Боже мой!..

    Я не обращал внимания на ее трепет и смущение, и губы мои коснулись ее

    нежной щечки; она вздрогнула, но ничего не сказала; мы ехали сзади; никто не

    видал. Когда мы выбрались на берег, то все пустились рысью. Княжна удержала

    свою лошадь; я остался возле нее; видно было, что ее беспокоило мое

    молчание, но я поклялся не говорить ни слова - из любопытства. Мне хотелось

    видеть, как она выпутается из этого затруднительного положения.

    - Или вы меня презираете, или очень любите! - сказала она наконец

    голосом, в котором были слезы. - Может быть, вы хотите посмеяться надо мной,

    возмутить мою душу и потом оставить.-. Это было бы так подло, так низко, что

    одно предположение... о нет! не правда ли, - прибавила она голосом нежной

    доверенности, - не правда ли, во мне нет ничего такого, что бы исключало

    уважение? Ваш дерзкий поступок... я должна, я должна вам его простить,

    потому что позволила... Отвечайте, говорите же, я хочу слышать ваш голос!..

    - В последних словах было такое женское нетерпение, что я невольно

    улыбнулся; к счастию, начинало смеркаться. Я ничего не отвечал.

    - Вы молчите? - продолжала она, - вы, может быть, хотите, чтоб я первая

    вам сказала, что я вас люблю?..

    Я молчал...

    - Хотите ли этого? - продолжала она, быстро обратясь ко мне... В

    решительности ее взора и голоса было что-то страшное...

    - Зачем? - отвечал я, пожав плечами.

    Она ударила хлыстом свою лошадь и пустилась во весь дух по узкой,

    опасной дороге; это произошло так скоро, что я едва мог ее догнать, и то,

    когда она уж она присоединилась к остальному обществу. До самого дома она

    говорила и смеялась поминутно. В ее движениях было что-то лихорадочное; На

    меня не взглянула ни разу. Все заметили эту необыкновенную веселость. И

    княгиня внутренно радовалось, глядя на свою дочку; а у дочки просто

    нервический припадок: она проведет ночь без сна и будет плакать. Эта мысль

    мне доставляет необъятное наслаждение: есть минуты, когда я понимаю

    Вампира... А еще слыву добрым малым и добиваюсь этого названия!

    Слезши с лошадей, дамы вошли к княгине; я был взволнован и поскакал в

    горы развеять мысли, толпившиеся в голове моей. Росистый вечер дышал

    упоительной прохладой. Луна подымалась из-за темных вершин. Каждый шаг моей

    некованой лошади глухо раздавался в молчании ущелий; у водопада я напоил

    коня, жадно вдохнул в себя раза два свежий воздух южной ночи и пустился в

    обратный путь. Я ехал через слободку. Огни начинали угасать в окнах; часовые

    на валу крепости и казаки на окрестных пикетах протяжно перекликались...

    В одном из домов слободки, построенном на краю обрыва, заметил я

    чрезвычайное освещение; по временам раздавался нестройный говор и крики,

    изобличавшие военную пирушку. Я слез и подкрался к окну; неплотно

    притворенный ставень позволил мне видеть пирующих и расслышать их слова.

    Говорили обо мне.

    Драгунский капитан, разгоряченный вином, ударил по столу кулаком,

    требуя внимания.

    - Господа! - сказал он, - это ни на что не похоже. Печорина надо

    проучить! Эти петербургские слетки всегда зазнаются, пока их не ударишь по

    носу! Он думает, что он только один и жил в свете, оттого что носит всегда

    чистые перчатки и вычищенные сапоги.

    - И что за надменная улыбка! А я уверен между тем, что он трус, - да,

    трус!

    - Я думаю тоже, - сказал Грушницкий. - Он любит отшучиваться. Я раз ему

    таких вещей наговорил, что другой бы меня изрубил на месте, а Печорин все

    обратил в смешную сторону. Я, разумеется, его не вызвал, потому что это было

    его дело; да не хотел и связываться...

    - Грушницкий на него зол за то, что он отбил у него княжну, - сказал

    кто-то.

    - Вот еще что вздумали! Я, правда, немножко волочился за княжной, да и

    тотчас отстал, потому что не хочу жениться, а компрометировать девушку не в

    моих правилах.

    - Да я вас уверяю, что он первейший трус, то есть Печорин, а не

    Грушницкий, - о, Грушницкий молодец, и притом он мой истинный друг! - сказал

    опять драгунский капитан. - Господа! никто здесь его не защищает? Никто? тем

    лучше! Хотите испытать его храбрость? Это нас позабавит...


    - Хотим; только как?

    - А вот слушайте: Грушницкий на него особенно сердит - ему первая роль!

    Он придерется к какой-нибудь глупости и вызовет Печорина на дуэль...

    Погодите; вот в этом-то и штука... Вызовет на дуэль: хорошо! Все это -

    вызов, приготовления, условия - будет как можно торжественнее и ужаснее, - я

    за это берусь; я буду твоим секундантом, мой бедный друг! Хорошо! Только вот

    где закорючка: в пистолеты мы не положим пуль. Уж я вам отвечаю, что Печорин

    1   ...   5   6   7   8   9   10   11   12   13


    написать администратору сайта