Мультановский М.П. История медицины. Мультановский М. П. "История медицины"

• Название: Мультановский М. П. "История медицины"
• Анкор: Мультановский М.П. История медицины.doc
• Дата: 19.09.2017
• Размер: 5.62 Mb.
• Имя файла: Мультановский М.П. История медицины.doc
• Тип: Документы; #8766
• страница: 16 из 28

Учение Дарвина

Вопрос о происхождении органического мира издавна занимал человеческую мысль. Многообразие организмов и приспособленность их к условиям существования заставляли человеческий ум искать объяснение причин этого.

В середине XIX века причины многообразия и единства органического мира, его приспособленность к условиям существования были раскрыты английским ученым Чарльзом Дартшом (1809 — 1882). В разработке эволюционного    учения у Дарвина был ряд предшественников. Но    условия для

социального развития, особенности развития философии и естествознания в XVIII веке, низкий уровень биологических познаний — все это привело к тому, что отдельные высказывания по вопросам эволюции были представлены только разрозненными и противоречивыми элементами эволюционизма. Эти представления встречались у ряда ранних трансформистов, предшественников и современников Ламарка (Бюффон, Гольбах, Дидро, Робинэ).

В России в первой половине XIX века ряд ученых доказывал существование трансформации организмов. Так, русские академики К. М. Бэр и X. И. Пандер пришли к этому взгляду при изучении зоологии и сравнительной анатомии. П. Ф.Горянинов в 1834 г. сформулировал принцип эволюции органического мира. В 1837 г. Горянинов пришел к мысли оне-постоянстве видов, выступил за эволюционное учение и распространил принцип эволюции на все организмы, включая человека. К. Ф. Рулье в 40—50-х годах XIX века был уже вполне сложившимся биологом-эволюционистом, причем основывался главным образом на достижениях палеонтологов. Незадолго до появления дарвинизма такие же воззрения высказывали выдающиеся зоологи и ботаники Н. А. Северцов, А. Н. Бекетов, Л. С. Ценковский. А. И. Герцен и Н. Г. Чернышевский разделяли эволюционные воззрения и высоко ценили эти идеи. Это сыграло значительную роль в подготовке почвы в России к творческому восприятию и развитию дарвинизма.

Французский естествоиспытатель Жан Ламарк (1744—1829) последовательно обосновал целостное учение об историческом развитии органического мира, высказав гениальную догадку, которая предвосхитила новейшую теорию развития. Его учение было первой материалистической эволюционной теорией.

Ламарк пришел к убеждению, что между видами животных нет резких граней и что вид не является постоянным. Он признавал наследование признаков, приобретаемых организмом под влиянием изменяющихся условии его жизни.

В основном сочинении Ламарка «Философия зоологии» (1809) имеется специальная глава «О влияний внешних обстоятельств на действия и привычки животных и о влиянии действий и привычек этих живых тел на изменение их организации и их частей». Ламарк писал: «Внешние обстоятельства влияют на форму и организацию животных, т. е., становясь резко различными, внешние обстоятельства изменяют соответственным образом и форму животных и даже их организацию».Энгельс в «Анти-Дюринге» и «Диалектике природы» высоко оценил положительные стороны учения Ламарка.

Возникновение дарвинизма было обусловлено экономическими, политическими и научными предпосылками. Середина XIX века в Англии была периодом расцвета промышленного капитализма, роста количества изобретении и открытий и высокого промышленного прогресса. Растущий капитал искал путей к новым, еще не освоенным рынкам. Шла быстрая колонизация Индии, Австралии и других стран. Развивалось сельское хозяйство (введение севооборота, применение сельскохозяйственных машин, минеральных удобрений). В связи с развитием сельского хозяйства были Достигнуты успехи в области селекционной работы по животноводству и растениеводству, выведены новые породы скота и новые сорта культурных растений. Роль науки в развитии производительных   сил   все   увеличивалась. В поисках новых рынков сырья и сбыта производилось широкое обследование различных уже известных пунктов земного шара и предпринимались многочисленные экспедиции для открытия новых, неизвестных земель. Военные и торговые экспедиции, сопровождавшиеся сведущими натуралистами, несли с собой накопление материала из различных областей науки, в том числе и из палеонтологии, зоо- и фитогеографии, сравнительной анатомии. Экспедиция на корабле «Бигль», в которой в качестве натуралиста участвовал Дарвин, была одной из многочисленных тогда экспедиций для освоения новых путей и земель.

Дарвин обобщил практический опыт по выведению сортов растений и пород животных и накопившиеся в различных отраслях естествознания многочисленные фактические сведения о разнообразных явлениях в живой природе. Практика искусственного отбора в сельском хозяйстве, растениеводстве и животноводстве подсказала Дарвину путь к решению вопроса о взаимоотношениях между самими организмами.

Дарвин создал научную, материалистическую в своей основе теорию изменяемости биологических видов и преемственности между ними. Основные ее положения изложены в книге Дарвина «О происхождении видов путем естественного отбора или сохранение благоприятствуемых пород в борьбе за существование» (1859). В. И. Ленин высоко оценил эту сторону учения Дарвина: «...Дарвин положил конец воззрению на виды животных и растений, как на ничем не связанные, случайные, богом созданные и неизменяемые, и впервые поставил биологию на вполне научную почву, установив изменяемость видов и преемственность между ними».

Энгельс назвал учение Дарвина одним из тех трех великих открытий, благодаря которым естествознание стало системой материалистического познания  природы.

В основу теории эволюции органического мира Дарвин положил принцип наследования приобретаемых свойств. По Дарвину, изменчивость идет по методу отбора; без повторных изменений в том же направлении не может быть отбора. Отбор является результатом совместно и неразрывно действующих трех факторов: изменчивости, наследственности и выживаемости. Все эти три фактора служат результатом взаимоотношений организмов и условий их жизни; признание наследования приобретенных свойств находится в центре учения о творческой роли отбора, составляет его основную сущность. В естественном отборе, действующем в природе совершенно стихийно, бессознательно, Дарвин нашел фактор, отбирающий из огромного множества нарождающихся существ наиболее приспособленных для данной обстановки, для данных географических, климатических, почвенных и прочих условий.

Дарвин не признавал в природе скачков и стоял на позиции признания постепенной, плоской эволюции. Он понимал эволюцию как процесс медленных, постепенных изменений количественного характера, не учитывая новых качественных изменений, возникающих в недрах старого. Дарвин неправильно истолковывал также внутривидовые взаимоотношения особей и процесс видообразования. К числу важнейших принципиально ошибочных положений Дарвина относится некритическое принятие и внесение в биологию учения Мальтуса о перенаселении и явное преувеличение роли борьбы за существование. «Все учение Дарвина о борьбе за существование — это просто-напросто перенесение из общества в область живой природы учения Гоббса о войне всех против всех и буржуазно-экономического учения о конкуренции наряду с теорией народонаселения Мальтуса. Проделав этот фокус (безусловную допустимость которого я оспариваю, как уже было указано в 1-м пункте, в особенности в отношении теории Мальтуса), опять переносят эти же самые теории из органической природы в историю и затем утверждают, будто доказано, что они имеют силу вечных законов человеческого общества» .

Теория Дарвина явилась мощным толчком для прогрессивного развития естественнонаучного мышления. Ламарк и Дарвин выступили против религиозного мировоззрения, изгнав бога из природы и лишив его присвоенной ему священным писанием роли творца живых существ, включая и человека. Не случайно церковники обрушились на эволюционное учение. После выхода в свет книги Дарвина «Происхождение видов» развернулась борьба вокруг его идей.

В этой борьбе отечественные ученые сыграли большую роль в пропаганде и разработке прогрессивных сторон дарвинизма. Теория Дарвина в начале 60-х годов XIX века нашла поддержку прогрессивных элементов русского общества, была воспринята русскими учеными как передовая. Антидарвинизм не имел успеха у представителей прогрессивной части русского общества. И. М. Сеченов, А. О. и В. О. Ковалевские, И. И. Мечников и К. А. Тимирязев отстаивали материалистические основы учения Дарвина от нападок со стороны реакционеров от науки, творчески разрабатывали его, очищали дарвинизм от присущих ему ошибок, внесли в это учение понятие скачка, качественных изменений, конкретизировали его применительно к различным явлениям живой природы и подняли дарвинизм на новую, более высокую ступень. Сам Дарвин высоко ценил работы русских ученых, развивавших и пропагандировавших его учение.

Философские и естественнонаучные воззрения И. М. Сеченова, А. О. и В. О. Ковалевских, И. И. Мечникова и К. А. Тимирязева существенно отличались от воззрений Дарвина на явления природы. Передовые русские биологи и философы-демократы (Н. Г. Чернышевский и Д. И. Писарев) второй половины XIX века увидели в теории Дарвина ее материалистическое ядро, поняли ее прогрессивное, революционизирующее значение. Правильно понятые основные положения учения Дарвина помогли передовым отечественным ученым разработать ряд проблем биологии и медицины.

Во второй половине XIX века западноевропейские естествоиспытатели и социологи распространили учение Дарвина о естественном отборе и борьбе за существование на человеческое общество. Так называемые социал-дарвинисты в Германии и других странах механически перенесли законы биологии на человеческое общество. В странах Западной Европы и в Северной Америке получили широкое распространение буржуазные реакционные теории о неравенстве человеческих рас и лжеучение о «расе господ». Социал-дарвинизм в эпоху империализма перерос в расистскую теорию фашизма.

Дарвинизм не может объяснить закономерностей общественного развития. В. И. Ленин указывал, что дарвинизм вскрывает закономерности только эволюции органического мира, но не эволюции человеческого общества.

Общие черты развития медицины в XIX веке

Для большинства стран Европы XIX век был периодом утверждения и расцвета капитализма, периодом промышленного капитализма, «зенита капитализма». В последней трети XIX века ряд стран вступил в последнюю стадию капитализма— империализм. XIX век для стран Западной Европы характеризовался быстрым ростом промышленности: расширялись старые, ранее существовавшие отрасли промышленности, возникали новые отрасли производства.    Бурными    темпами    развивалась    промышленность,    получили широкое использование пар и электричество. Технический базис производства требовал все большего овладения естественными богатствами и силами природы, изучения законов природы и использования их на службе развивающейся  промышленности.

Во многих фактах развития естествознания и медицины в XIX веке ясно отразились запросы правящего класса капиталистического общества, часто даже прямой заказ буржуазии. С другой стороны, растущий в условиях капитализма рабочий класс своей борьбой за экономические требования по улучшению условий труда и быта (длительность рабочего дня, заработная плата, медицинская помощь и т. п.) заставил медицину XIX века учитывать их. Родившаяся под давлением пролетариата новая форма организации медицинской помощи — социальное страхование — побудила врачей пересмотреть ряд установок, причем, кроме лечебных вопросов, влияние рабочего движения отразилось на развитии гигиенических дисциплин.

В XIX веке капитализм стал проникать в сельское хозяйство. Развитие промышленности и сельского хозяйства выдвинуло новые требования к науке. В XIX веке особенно ясно выступила зависимость между потребностями производства и открытиями естественных наук: физики, химии и биологии. Запросы сельского хозяйства, повышение урожайности, потребности в искусственных удобрениях поставили ряд вопросов перед учеными, и последние своими работами отвечали на этот социальный заказ. Нужды крупных отраслей сельского хозяйства Франции, виноделия и пивоварения побудили химика Л. Пастера заняться брожением и привели его к установлению микробной природы брожения и открытию его возбудителей. Потребности французского шелководства заставили того же Пастера изучить болезни шелковичных червей. Открытием живых возбудителей он положил начало новой науке—бактериологии (микробиологии по современной терминологии). Интересы и опыт племенного животноводства в Англии, связанные с отбором производителей, оказали влияние на исследования Чарльза Дарвина, приведшие его в середине XIX века к созданию эволюционного учения. Заболевания овец сибирской язвой, причинявшие большие убытки владельцам стад, послужили причиной того, что Л. Па-стер, Р. Кох, Л. С. Ценковский, И. И. Мечников и Н. Ф. Гамалея занялись изучением этой болезни и производили предохранительные прививки. Колониальная политика основных стран Западной Европы в конце XIX и начале XX века, приведшая к захвату земель в Африке и Азии, поставила вопрос об освоении колоний и создании здоровых условий жизни там для колонизаторов. Все это заставило немецкого врача Роберта Коха и его учеников совершить многочисленные экспедиции для борьбы с инфекционными болезнями, поражающими в жарких странах людей и животных. Они открыли микробных и паразитарных возбудителей многих из этих болезней.

В период капитализма буржуазия проявила двойственный характер своего отношения к науке и технике. Даже в восходящий период истории капитализма буржуазия выступала носителем научного и технического прогресса постольку, поскольку без этого прогресса невозможно было ее обогащение и усиление эксплуатации трудящихся масс. Буржуа заинтересован в развитии науки, так как это может увеличить производство прибавочной стоимости. Жажда наживы — таков движущий мотив буржуазного общества и его «цивилизации», основанной на частной собственности и угнетении народа. В условиях антагонистического общества достижения науки и техники служат прежде всего обогащению имущих классов. Капиталисты весьма охотно использовали науку, когда она служила их целям повышения прибылей. Они с большим нежеланием и запозданием прибегали к ней, чтобы применять ее для блага общества, как, например, для целей здравоохранения и просвещения. Капиталисты категорически отказывались использовать науку, когда речь шла об изучении и, быть может, об изменении строя, из которого они черпали свое богатство '.

Находившаяся в периоде роста буржуазия в XIX веке была заинтересована в прогрессе естествознания, развитии производительных сил и поддерживала материализм в естествознании, но эти явления по-разному проявлялись в различных странах Европы. В период подготовки французской революции конца XVIII века буржуазия Франции поддерживала материализм. В Пруссии, Австрии и России в первой половине XIX века еще царили феодальные порядки; туда бежали от революции многие французские дворяне. В 1815 г. на Венском конгрессе был создан Священный союз, ставивший целью борьбу с французской буржуазией в политике и с материализмом в идеологии. Носителями реакционной идеологии в это время были остатки феодалов, дворян, аристократы, в связи с чем идеалистическая реакция того времени и носит название «аристократической реакции». С середины XIX века, после революционных выступлений рабочих в 1848 г., особенно после Парижской коммуны (1871), буржуазия перестала поддерживать материалистическую философию, перешла к реакционной философии. Сначала реакционная философия мало затрагивала естествознание. В последнее десятилетие XIX века, в эпоху империализма, философская реакция коснулась и естествознания. Буржуазия стала поддерживать религию даже в естествознании. В XX веке религию стали поддерживать  и естествоиспытатели.

XIX век в области медицины очень богат: в течение его были созданы новые методы, сделано много великих открытий. В развитии медицины в XIX веке нашли яркое отражение связи медицины с естественными науками и техникой, с общественными явлениями, двойственный и изменявшийся на протяжении века характер отношения к науке и материалистической философии со стороны господствующего класса капиталистического общества — буржуазии, пришедшей к этому времени к политической власти в основных странах Западной Европы.

Влияние этих многочисленных факторов получило отражение в деятельности и воззрениях ряда крупных представителей медицины капиталистического периода и обусловило связанную с этим двойственность их воззрений, противоречивость и внутренний разлад у некоторых из них. Многие известные ученые — естествоиспытатели и врачи — в своих воззрениях отразили идеологические установки буржуазии и проявили двойственность. Многие ученые были крупными величинами в своей научной специальности, творцами фактических достижений и открытий. В то же время в своем мировоззрении, в своих теоретических обобщениях они или отказывались номинально от философии, были слабыми философами, непоследовательными материалистами, дуалистами, эклектиками, или переходили к откровенному идеализму. Непонимание видными биологами и физиологами XIX века жизни как особой новой формы движения материи с присущими только органической форме материи свойствами и закономерностями (при которых закономерности механики, физики, химии остаются в живом, «снятом» виде не как ведущие, определяющие закономерности, а как побочные формы движения) приводило естествоиспытателей при попытке теоретического обобщения их крупных и важных экспериментальных открытий в тупик механицизма, агностицизма и витализма.

Перкуссия и аускультация. Клиническая медицина в конце XVIII века и особенно в XIX веке начала    использовать    новые    открытия    в естественных науках, все теснее опираясь на данные анатомии и особенно патологической анатомии, вслед за которыми шло постепенное развитие экспериментальной физиологии.

Венский врач Леопольд Ауенбруггер (1722—1809) открыл и разработал метод перкуссии. В 1761 г. он опубликовал сочинение на латинском языке «Новый способ, как путем выстукивания грудной клетки человека обнаружить скрытые внутри грудной полости болезни». В своей небольшой по размеру книге Ауенбруггер писал: «Я предлагаю... найденный мною новый способ для обнаружения заболеваний груди. Он состоит в выстукивании груд-Леопольд Ауенбруггер (1722—1809). "°й коробки человека, которое в силу изменившегося звучания тонов дает представление о внутреннем состоянии ее. Я это все описал на основе многократно повторяемых мной выстукиваний, неизменно свидетельствовавших о правильности моих выводов: никакого тщеславия и стремления возвыситься в этом моем труде нет». Результаты своих исследований Ауенбруггер проверял на трупах. Основные положения его сохранили свое значение и в настоящее время.

Подобно многим крупным открытиям, перкуссия пережила изменчивую судьбу. Работа Ауенбруггера не привлекла широкого внимания, только немногие признали ценность нового предложения и начали его применять. В России оператор и преподаватель хирургии в Петербургском военно-сухопутном госпитале Я. А. Саполович в последние годы XVIII века применял выстукивание для определения грудных болезней. Например, руководствуясь этим способом, он первым в России определил выпот в плевральной полости и произвел парацентез. Большинство же видных врачей конца XVIII века встретили предложение Ауенбруггера пренебрежением и насмешками. Врачи Вены объявили Ауенбруггера сумасшедшим и подвергли его преследованиям. Перкуссия была предана забвению, и только много лет спустя после выхода в свет книги Ауенбруггера, в эпоху французской буржуазной революции, в обстановке передовой для того времени Франции врач Жан-Николь Корвизар (1755—1821), ознакомившись с произведением Ауенбруггера и проведя в течение 20 лет проверочные исследования перкуссии, в 1808 г. издал французский перевод сочинения Ауенбруггера, сопровождая его историями болезни, дополнившими выводы этого автора. В 1818 г. Корвизар к своему сочинению о болезнях сердца приложил статью о перкуссии. Этим он способствовал внедрению перкуссии как диагностического метода.

Следующий важный шаг в развит ни клинической медицины — открытие    аускультации — составляет    заслугу    французского     врача    Рене

Лаэннека (1781—1826), патологоанатома, клинициста и преподавателя Медицинской школы в Париже. Лаэннек стремился, подобно Морганьи, связать данные вскрытий с изменениями, наблюдавшимися при жизни больного, чтобы таким путем точнее распознавать болезни.

На мысль о выслушивании сердца и легких Лаэннека натолкнуло изучение произведений Гиппократа, а именно то место, где Гиппократ описывал выслушивание грудной клетки при эмпиеме. Сначала Лаэннек выслушивал, непосредственно прикладывая ухо к грудной клетке больного, впоследствии он перешел к выслушиванию с помощью стетоскопа. Применение стетоскопа позволило Лаэннеку услышать тоны сердца гораздо яснее и отчетливее, чем при непосредственном прикладывании уха К Области сердца. «Я тогда же поду- Жан-Николь Корвизар мал,— писал Лаэннек,— что этот способ мог представить собой полезный метод исследования, приложенный не только к изучению биения сердца, но и всех тех движений, которые могут производить звуковые явления в грудной полости, а стало быть, и к исследованию дыхания, голоса, хрипов, движения жидкости, скопившейся в плевре или брюшине». Руководствуясь такими мыслями, Лаэннек в течение 3 лет разрабатывал свой новый метод исследования с редкой наблюдательностью и терпением, исследовал больных, изучал малейшие явления, которые обнаруживал стетоскопом!, производил вскрытия, сверял данные их с клиническими явлениями и усовершенствовал метод аускультации.

Лаэннек характеризовал не только физикальные данные, полученные при исследовании больных, но и подробно описал патологоанатомическую картину при ряде заболеваний: бронхоэктазах, эмфиземе легких, плеврите, пневмотораксе, инфаркте легкого, туберкулезе легких. Лаэннек первый предложил термин «туберкулез». С именами Лаэннека и Бейля связывается первое выделение рака легких из группы туберкулезных поражении легких.

В 1819 г. Лаэннек опубликовал сочинение «О посредственной аускультации или распознавании болезней легких и сердца, основанном главным образом на этом новом способе исследования», в котором разработал новый метод и создал диагностику, клиническую и анатомическую патологию органов дыхания. Он проводил мысль о тесной связи патологической анатомии и клиники.

При выслушивании Лаэннек придавал большое значение стетоскопу и, сравнивая аускультацию ухом с аускультацией при помощи стетоскопа, отдавал предпочтение последней. Чтобы достигнуть такого устройства стетоскопа, которое наиболее соответствовало бы целям аускультации, Лаэннек поставил ряд опытов. Наиболее пригодным для стетоскопа материалом оказались разные сорта легкого дерева и камыш. Лаэннек описал выслушивание дыхания, голоса, кашля, хрипов, металлического звука. Он уловил   разнообразные   звуковые явления,   которые    встречаются    при стояниях органов дыхания, определил значение каждого из них, почти каждому дал объяснение, основанное на клинических наблюдениях или аутопсиях. Не имея предшественников, Лаэннек собственными силами достиг в разработке аускультации высокого совершенства. В последующие три четверти XIX века к тем аускуль-тативным явлениям, которые изучил Лаэннек, были присоединены только шум трения плевры и деление влажных хрипов на звонкие и глухие. Семиотика болезней сердца Лаэннеку не удалась; он не смог уяснить ни условий происхождения тонов сердца, ни условий развития сердечных и артериальных шумов. Многие вопросы, касающиеся аускультации сердца, потребовали для своего изучения работ ряд исследователей и были выяснены только во второй половине XIX века.

Методы перкуссии и аускультациипосле Корвизара и Лаэннека не сразу получили общее признание   и   широкое   распространение. Однако передовые врачи России вскоре освоили эти новые методы и применили их значение для лечения заболеваний органов кровообращения и дыхания.

Петербургский профессор Ф. Уден в своих «Академических чте-1ях о хронических болезнях», первом оригинальном на русском языке обшнрном учебнике по внутренним болезням, описал перкуссию. П. А. Чайковский, вернувшись в 1822 г. из Парижа, начал применять в Медико-рургической академии перкуссию и аускультацию и описал их в своей книге «Общая патологическая семиотика» (1825), а в 1828 г. посвятил специальную работу вопросу о стетоскопе. В последние годы своей жизни и.менял аускультацию и М. Я. Мудров. Г. И. Сокольский в 1835 г. опубуликовал специальную работу «Об исследовании болезней слухом» и в 1838 г. в сочинении «Учение о грудных болезнях» привел результаты этих широко применявшихся им методов исследования.

В  1820—1824 гг. В. Герберс кии и его ученики использовали перкуссию и аускультацию в числе методов, которым обучали студентов. Введение и дальнейшей пропаганде методов перкуссии и аускультации способствовал чешский клиницист Шкода, работавший в Вене,   но   в   Западной Европе они медленно входили во врачебный обиход. Н. И. Пирогов писал, в бытность его в 1833—1836 гг. во Франции врачи уже применяли перкусию и аускультацию, а в Германии даже в лучших клиниках при исследовангии больных этих методов никто не применял.

В 1838 г. в Берлине [...], а в Вене Шкоду поднимали насмех   и   подвергали    язвительным мешкам за аускультацию и перкуссию многие профессора, врачи и студенты. Увидев это за границей, молодые русские врачи полностью оценили заслугу своего учителя [...], который    в  1836 г. в   Петербургской медико-хирургической академии учил их публично техническим приемам объективной диагностики. Лишь к 60-м годам XIX века перкуссия и аускультация получили в Германии широкое распространение.

Применение эксперимента в физиологии. На рубеже XVIII—XIX веков отмечается быстрое развитие естествознания. Исследования в области математики, физики, химии и биологии привели к перестройке основ научной медицины. Огромные успехи естественных наук определили пути развития медицинской науки на десятилетия вперед. «...Науки физические и естественные, по-видимому, повсеместно приобрели руководящее значение, — писал Кабанис, -— ...лишь приближая к ним все более и более все прочие науки и искусства, можно рассчитывать на то, что и последние будут, наконец, озарены в некотором роде равным светом». «Все в нынешнем состоянии медицины возвещает ее приближение к большой революции. Быстрые улучшения, имевшие место... во многих отраслях естественных наук, предуказывают нам, что должно произойти и произойдет с медициной». Приложение физики, химии и биологии к анализу медицинских проблем, использование их методов у постели больного, в больнице, в преподавании медицины повысили уровень знаний врача, облегчили распознавание болезни, ее лечение и предупреждение. Развитие технических приложений естественных наук, создание синтетической химии расширило лечебный арсенал врача. Прогресс естественных наук создал новые, гораздо более глубокие основы и для теоретических обобщений в области медицины.

Французский врач К. Биша (1771 —1802) развивал положение Морганьи и в первой половине XIX века своими работами способствовал дальнейшему развитию патологической анатомии и сравнительной анато-мии. Биша стремился не только выяснить локализацию болезненных явлений в отдельных частях тела и органах, но и проследил их проявление глубже, вплоть до отдельных тканей. Болезненный процесс Биша локализовал не в органе, а з патологически измененной ткани. Болезнь понималась им как процесс в основном местного характера. Биша подчеркивал значение своих анатомических исследований для клиники. «Если строение органов одинаково, то им присуща та же функция, те же болезни, тот же исход болезней и то же лечение». Фактический материал, собранный в работах Биша, созданное им учение о тканях тела и применение эксперимента оказали большое влияние на развитие медицины.

В XIX веке, особенно во второй его половине, в медицине получил широкое распространение эксперимент на животных при решении вопросов физиологии и патологии. Ранее, в XVII и XVIII веках, применение эксперимента носило эпизодический характер. Физиологи разработали методику острого физиологического эксперимента. В XIX веке физиология подошла к вопросам клиники и послужила фундаментом для развития в середине XIX века экспериментальной медицины. XIX век стал временем широкого применения эксперимента в патологии, фармакологии и микробиологии. Одновременно с этим развивалось патологоанатомическое направление, которое, проникая в клинику, в свою очередь оказывало влияние на развитие клинической медицины. Новая методика физиологического эксперимента и клеточное учение легли в основу развития теоретической и клинической медицины в XIX веке. Во второй половине столетия к этому присоединилось влияние биологической химии и микробиологии.

Физиологи в течение XVII и XVIII веков много экспериментировали на центральной нервной системе. Но методика этих экспериментов неизменно оставалась примитивной и сводилась к энергичным механическим вмешательствам.

Г. Прохазка в своем сочинении «О строении нервов» выдвинул вопрос о функциональном значении морфологического различия между передними и задними корешками спинномозговых нервов и указал на аналогию между малым и большим корешками тройничного нерва, с одной стороны, и между передними и задними спинномозговыми корешками—с другой . Позднее английский хирург и физиолог Чарльз Белл (1774—1842) положил начало экспериментальному изучению вопроса о распределении чувствительных и двигательных волокон между передними и задними корешками спинномозговых нервов. Экспериментальное доказательство различной проводимости корешков спинномозговых нервов, осуществленное в начале XIX века Беллом и французским физиологом Мажанди, явилось одним из узловых пунктов не только физиологии нервной системы, но и всей экспериментальной физиологии как основы современной медицины. В своих экспериментальных работах Белл отказался от примитивной методики, характерной для предшествующего периода экспериментальной науки и вытекающего отсюда представления об относительной «легкости» эксперимента на головном мозгу. У только что убитого животного Белл обнажил спинной мозг и путем механического раздражения спинномозговых нервов установил, что раздражение задних корешков никакого видимого двигательного эффекта не дает, а раздражение передних корешков вызывает судорожное сокращение соответствующих мышц. Результаты эксперимента позволили Беллу говорить о различной функции передних я задних корешков и о присущей передним корешкам двигательной функции.

Дальнейшему развитию экспериментального направления в физиологии в первой половине XIX века способствовал Франсуа Мажанди (1783—1855), изучивший многие явления. Единственным источником мучного знания Мажанди считал опыт. В 1836—1842 гг. Мажанди опубликовал свои основные сочинения, посвященные изучению физических явлении жизни, функции и болезней нервной системы и ее физиологическим I клиническим исследованиям. Мажанди подтвердил приведенное выше открытие Чарльза Белла и экспериментально доказал, что передние корешки спинного мозга — двигательные, а задние корешки — чувствительные, рецепторные. Научную задачу физиологов Мажанди понимал как реформу медицинской науки на базе физики и химии путем широкого присоединения экспериментального метода. В соответствии с этим Мажанди давал еханическое объяснение жизненных процессов на основе одних законов изики и химии. Например, сущность кровообращения он об-ьяснял, исходя только из законов гидравлики. Свой курс физиологии Мажанди назвал «Лекции о физических проявлениях жизни*. Будучи хорошим оператором, Мажанди разработал и усовершенствовал технику вивисекции (опытов на животных). Мажанди боролся против всяких теорий, считая, что «теории не более чем слова». Он старательно избегал внесения теоретических обобщений в изложении своих наблюдений и опытов и полагал, что факты при простом их сопоставлении сами себя объясняют.

Решительное отрицание Мажанди всего, что в процессе научного познания выходит за пределы опыта, особенно выражено в приписываемой ему фразе: «Когда я экспериментирую, я имею только глаза и Иоганн Мюллер (1801—1858). уши и вовсе не   имею   мозга.

Факт и главным образом факт, обнаруженный экспериментально, был для Мажанди всем содержанием научного знания.

В разработке сравнительной, нормальной и патологической физиологии крупный след оставил немецкий натуралист, сын сапожника Иоганн Мюллер (1801 —1858), обладавший широкими познаниями в различных отраслях естественных наук. Мюллер воспитал ряд ученых; его учениками были Либеркюн, Шванн, Людвиг, Вирхов, Дюбуа-Реймон, Гельмгольц. В результате своих многочисленных исследований Мюллер сделал много специальных открытий в биологии, анатомии и физиологии. Он изучил строение и функции органов зрения, слуха, звука и речи у человека н животных, проследил развитие нервной системы у различных животных, установил определенные стадии развития мочеполовой системы. Мюллер изучал кровь, дал правильное представление о кровяных тельцах, отметил бесцветность крови у некоторых беспозвоночных, анализировал состав крови, лимфы, хилуса. Внимание Мюллера привлекло строение желез; он отметил, что оно в общем сходно в различных железах. Мюллер одним из первых стал разрабатывать физиологическую химию (химию лимфы, крови и т. п.). В своих физиологических исследованиях он исходил из виталистических взглядов, стоял на идеалистических позициях.

Мюллер исследовал физиологию органов чувств и выдвинул «закон специфической энергии органов чувств». Основные положения «закона» сводятся к следующему: нет ощущений, производимых внешними причинами, есть лишь вызванные внешними причинами ощущения состоянии наших нервов. Одна и та же внутренняя или внешняя причина вызывает в разных органах чувств различные ощущения соответственно природе каждого органа, а именно то, что способен ощущать определенный чувствующий нерв. Ощущение органов чувств не является передачей качества или •состояния внешних предметов сознанию, но проведением к сознанию качества и состояния чувствующего нерва, вызываемого внешними причинами.Эти качества, различные в разных чувствительных нервах, суть энергия органов  чувств.

И. Мюллер не понимал зависимости реакций организма от внешней среды.  По И.  Мюллеру,  качественные особенности реакций  организма определяются не свойствами раздражителей, а специфическими особенностями самих    реагирующих    систем. Раздражители внешней    среды,    по мнению Мюллера, дают лишь поводы к уже   предопределенным   реакциям. Каждому органу чувств присуща своя «специфическая энергия». Специфическая энергия органов или тканей, представляющая    качественную сторону ответной реакции, мыслилась Мюллером как некое изначальное и постоянное свойство. «Закону специфической энергии» чуждо понятие идеи развития. По И. Мюллеру, специфичность   реагирования является    не    результатом    исторического дифференцирования тканей в связи с приспособлением организма к окружающей среде, а результатом действия жизненной силы. На философских обобщениях Мюллера отразилось влияние гносеологии и агностицизма   философа-идеалиста   Канта.   Положения Мюллера были широко использованы реакционной идеалистической философией. Идеалистическая концепция Мюллера господствовала во второй половине XIX века. Взгляд Мюллера прямо вел к агностицизму. Ученики Мюллера—Гельмгольц, Дюбуа-Реймон—продолжали развивать эти кантианские идеи.

В. И. Ленин в своей работе «Материализм и эмпириокритицизм» вскрыл глубокое реакционное содержание теоретических положений Мюллера и писал: «В 1866 г. Л. Фейербах обрушился на Иогана Мюллера, знаменитого основателя новейшей физиологии, и причислил его ,,к физиологическим идеалистам". Идеализм этого физиолога состоял в том, что исследуя значение механизма наших органов чувств в их отношении к ощущениям, указывая, например, что ощущение света получается при различного рода воздействии на глаз, он склонен был выводить отсюда отрицание того, что наши ощущения суть образы объективной реальности. Эту тенденцию одной школы естествоиспытателей к „физиологическому идеализму , т. е. к идеалистическому толкованию известных результатов физиологии, Л. Фейербах схватил чрезвычайно метко». Связь физиологии с философским идеализмом, преимущественно кантианского толка, долгое время потом эксплуатировалась    реакционной    философией.    Прочность теории И. Мюллера, ее идеалистические основания   и   агностицизм   были в XIX веке одним из источников, питавших естественнонаучными    данными идеалистическую философию.

В развитии физиологии в России в первой половине XIX века крупную роль сыграл А. М. Филомафитский (1807—1849), который явился основоположником экспериментальной физиологии в России. После окончания медицинского факультета Харьковского университета, профессорского института в Дерпте (Тарту) (1828—1832) и заграничной поездки А. М. Филомафитский с 1836 г. преподавал физиологию в Московском университете. Он высоко ценил экспериментальный метод и писал: «Если мы хотим получить понятие о жизни, то пред нами только один путь — путь опыта и наблюдения. Есть два пути познания — путь умозрения и путь опыта. По первому идут натурфилософы, которые увлекаются игрой воображения, выдумывают объяснение явлений. Этот путь притупляет здоровую критику, которая требует проверки опытом». Основным способом исследования жизненных явлений А. М. Филомафитский счита\ опытный.

У А. М. Филомафитского мы встречаем глубокий оптимизм и веру в будущее подлинной экспериментальной науки. Он указывал: «Может быть живущим еще не суждено достигнуть последней цели на этом поприще, но мы не знаем, где находится предел нашего знания и далеко ли может вести нас наше стремление при исследовании таинства жизни, и потому никогда не должны останавливаться на пути опыта и наблюдений, но идти всегда вперед».

А. М. Филомафитский проводил эксперименты на животных при преподавании физиологии, применял их в своих научных исследованиях. Он подчеркивал руководящее для врача значение физиологии: «Долго бы еще медицина покрыта была мраком невежества, если бы физиология... не пролила своего света на различные области врачебной науки».

А. М. Филомафитский напечатал учебник «Физиология для руководства своих слушателей» в трех томах (1836). Книга была написана живым языком без применения иностранных или латинизированных русских слов, которыми пестрела научная литература того времени. В своем учебнике А. М. Филомафитский критически оценил различные теории, отверг ненаучные выводы многих «несокрушимых» авторитетов и свои положения обосновал собственными наблюдениями и экспериментами. В учебнике А. М. Филомафитский привел результаты своих экспериментальных работ, оспаривал мнение многих авторитетных физиологов, в том числе и знаменитого Мюллера.

В 1848 г. А. М. Филомафитский опубликовал «Трактат о переливании крови (как единственном средстве во многих случаях спасти угасающую жизнь)», в котором подведены итоги его многолетним исследованиям. А. М. Филомафитский провел на собаках много опытов переливания крови, построил собственный аппарат и решал вопросы: от какого животного можно брать кровь для спасения другого, какую кровь переливать должно (артериальную или венозную), какие предосторожности нужны при переливании крови. А. М. Филомафитскому принадлежит приоритет в вопросе о физиолого-химических превращениях в тканях организма, как источнике животной теплоты, им проведены оригинальные работы по изучению физиологии дыхания и нервной системы. Вместе с хирургами Ф. И. Иноземцевым и Н. И. Пироговым А. М. Филомафитский сыграл большую роль в изучении и обосновании физиологического действия наркоза, еще только входившего в хирургическую практику.

Введение наркоза. Расширению хирургических вмешательств способствовало усовершенствование в XIX веке способов обезболивания и борьбы с инфекцией раны. Обезболивание при хирургических операциях было известно в медицине с давних времен и применялось либо в виде различных механических приемов, либо в виде одурманивающих средств, главным образом растительного происхождения. Из механических методов обезболивания более прочное, хотя и ограниченное место занял метод временного прижатия нервных стволов, предложенный в 1784 г. английским хирургом    Муром.    Значительно    большую    роль    в истории    хирургии  играли химические методы обезболивания. В памятниках медицины рабовладельческого периода (Индия, Вавилон, Греция) встречаются многочисленные указания на то, что врачи использовали для обезболивания вещества растительного происхождения (сок индийской конопли, вытяжки из корня мандрагоры, опий). Мандрагора в течение столетий оставалась основным средством обезболивания во время хирургических вмешательств; с этой же целью больному давали перед операцией спиртные напитки. Указанные приемы не вызывали хорошего обезболивания. В XVII и XVIII веках единственными обезболивающими («болеуто-лительнымн» на языке того времени) средствами и в хирургии и в терапии оставались внутреннее употребление опия, опьянение водкой и отчасти гашишем. В 1839 г. французский хирург Вельпо писал: «Избежать болей при хирургических операциях — есть химерическое желание, к удовлетворению которого ныне непозволительно и стремиться. Режущий инструмент и боль в оперативной хирургии суть два понятия, которые не могут быть представлены больным отдельно одно от другого».

Английский химик Гемфри Деви в 1800 г. описал явления опьянения и судорожного смеха, 'наступающие при вдыхании закиси азота, назвав закись азота веселящим газом. Деви установил обезболивающее действие закиси азота и эфира и высказал мысль о возможности применять закись азота и эфир для обезболивания при хирургических операциях, но долгое время его предложения оставались неиспользованными. Только в 1844 г. закись азота была применена в качестве обезболивающего средства в зубной практике (Уэльс).

Эфир как обезболивающее средство впервые получил применение тоже в зубной практике. Эфирный наркоз использовали американский врач Джексон и зубной врач Мортон. По совету Джексона Мортон 16 октября 1846 г. впервые применил вдыхание паров эфира для обезболивания при удалении зуба. Получив благоприятные результаты при удалении зубов под эфирным наркозом, Мортон предложил бостонскому хирургу Джону Уоррену испытать эфирный наркоз при больших операциях. Уоррен удалил под эфирным наркозом опухоль шеи, ассистент Уоррена ампутировал грудную железу. В октябре — ноябре 1846 г. Уоррен и его помощники произвели под эфирным наркозом ряд больших операций: резекцию нижней челюсти, ампутацию бедра. Во всех этих случаях вдыхание эфира давало полное обезболивание.

В течение 2 лет в разных странах эфирный наркоз вошел в практику хирургов. Одной из первых стран, где хирурги стали широко применять эфирный наркоз, была Россия. Передовые русские хирурги того времени (в Москве Ф. И. Иноземцев, В Петербурге Н. И. Пирогов) в 1847 г. стали производить обезболивание при операциях. В том же 1847 г. Н. И. Пирогов впервые в мире применил эфирный наркоз при оказании на поле сражения помощи раненым во время боев у Салт (Дагестан). «Россия, опередив Европу, — писал Н. И. Пирогов, — показывает всему просвещенному миру не только возможность в приложении, но неоспоримое благодетельное действие эфпрования над ранеными на поле самой битвы».

Иностранные хирурги ограничились эмпирическим применением эфирного наркоза. Во Франции, например, в погоне за наживой врачи стали широко применять наркоз на дому у больных, не учитывая общего состояния больного, вследствие чего в ряде случаев наркоз вызывал осложнения и смерть больного. Отечественные ученые во главе с А. М. Филомафит-ским и Н. И. Пироговым научно изучили действие наркотических средств.

По предложению А. М. Филомафитского была учреждена комиссия, которая путем эксперимента на животных и наблюдений на людях выяснила основные вопросы, касающиеся дгйггвия эфирного наркоза.

В 1847 г. французский физиолог Флюранс обратил внимание на хлороформ, открытый Субейраном в 1830 г. Воспользовавшись указаниями Флюранса, английский хирург и акушер Симпсои произвел опыты с хлороформом, доказал его преимущество как анестетического средства перед серным эфиром.

На основании своих опытов А. М. Филомафитский написал работу «Физиологический взгляд на употребление эфиров, хлороформа и бензина для притупления чувствительности»; в ней были установлены противопоказания, дозировка и другие условия применения эфира и хлороформа. Заключая эту работу (опубликованную уже после его смерти), А. М. Филомафитский писал: «Каждый врач теперь может смело применять для притупления боли наркоз и тем выполнить свою основную задачу — облегчить страдание больного». Несколько ранее, в 1847 г., в журнальной статье «Об употреблении эфирных паров в Москве» А. М. Филомафитский резко осуждал французского физиолога Мажанди, который на заседании Парижской медицинской академии выступил против применения эфира, назвал это средство безнравственным и даже иррелигиозным, полагая, что приводя действием эфирных паров в бесчувствие, мы отнимаем у больного самосознание и свободную волю и «тем подчиняем его нашему произволу». В этом споре двух физиологов, разыгравшемся при их встрече с новым для их времени явлением — эфирным наркозом, мы видим яркий пример противопоставления рационального, материалистического отношения к эфирному наркозу в России в лице А. М. Филомафитского и Н. И. Пирогова, приступивших к экспериментальному изучению нового фактора, и мистическому, идеалистическому, полному религиозных предрассудков отношению к нему такого видного физиолога,   как   Мажанди.

Энгельсу были неизвестны работы М. В. Ломоносова, который опубликовал их, начиная с 40-х годов XVIII века. В них он разрушал метафизический взгляд на материю и движение. Первая из этих работ («Элементы математической химии») была написана М. В. Ломоносовым в 1741 г., т. е. за 14 лет до опубликования Кантом космогонической гипотезы. Труды М. В. Ломоносова наносили серьезный удар метафизическому взгляду на природу, раскрывали всеобщую связь явлений природы.