Мусульмане в Европе. Мусульмане в Европе это, в первую очередь, иммигранты, наплыв которых на европейский континент за последние 20 лет серьезно изменил его демографическую картину
 Скачать 37.29 Kb.
|
|
Мусульмане в Европе – это, в первую очередь, иммигранты, наплыв которых на европейский континент за последние 20 лет серьезно изменил его демографическую картину. В истории миграционных потоков в Европу можно выделить несколько периодов. В начале ХХ в. приток иммигрантов-мусульман был совсем невелик. Несколько усилился он после Первой мировой войны, но особенно после Второй мировой, став уже результатом постколониального развития. В 1960-е годы использование приезжих на неквалифицированных низкооплачиваемых работах превратило иммиграцию уже в постоянный фактор экономического развития европейских государств. При этом в Англию, Францию и Нидерланды приезжали мусульмане из бывших колоний. Тогда как такие страны, как Германия, Австрия, Швейцария, Бельгия, обращаются, главным образом, к Турции, подписывая с ней двусторонние соглашения о трудовой миграции. Мигранты приезжали индивидуально, семей с собой не брали, поскольку считалось, что это явление временного характера и по окончании определенного периода почти все вернутся назад. Рождаемость среди самих европейцев была тогда достаточно высокой, поэтому никаких особых опасений этот процесс не вызывал1 . Однако в условиях кризиса 1973–1974 гг. положение стало меняться, и миграция впервые осознается как серьезная проблема, требующая специального регулирования. Технологическая перестройка в ряде отраслей экономики вызвала кризис перепроизводства, приведший к переизбытку рабочей силы и резкому росту безработицы, затронувшей как приезжих, так и коренных жителей. Тогда и были введены для иммигрантов определенные ограничения и запреты: ужесточен режим пребывания уже осевших иммигрантов, введены лимиты на въезд новых и запрет на выдачу обратной визы тем, кто выезжал на родину повидаться с близкими. В ответ на это мигранты, боясь потерять работу, стали стремиться закрепиться на новой родине и перевезти туда семьи. Так политика ограничения миграции превратилась в итоге в важнейший фактор укоренения мусульман в Европе. Следующий период начался в конце 80-х годов. В Европу хлынул новый поток, что было обусловлено рядом причин. Последние в совокупности своей подействовали качественно новым образом, превратив миграцию в центральную социальную проблему нашего времени. Миграционные потоки приобрели стихийный характер, а самих мигрантов стали рассматривать просто как беженцев. По данным Верховного комиссариата ООН, число беженцев за последние годы возросло катастрофически. Если в 1975 г. их было 2 млн., то в 2001 г. – 12 млн., в то время как общее число лиц, попадающих в сферу деятельности Управления Верховного комиссариата ООН по делам беженцев, составляло 21,8 млн. 2 В Европе их насчитывалось 5,6 млн. человек (на 2000 год), и основной поток идет из Марокко через Гибралтар в Испанию, а оттуда – в другие страны, вплоть до Нидерландов. Другой поток направляется из Турции и Курдистана через Грецию и Албанию в Италию. В настоящее время на европейском континенте ежегодно официально ищут убежище около 400 тыс. человек (в 2000 г. – 680 тыс.), а через различные нелегальные каналы сюда выезжает более 500 тыс. мигрантов3 . Это приблизительные оценки, так как официальной европейской статистики о численности нелегалов не существует. В итоге в 90-е годы общая численность мусульман в странах ЕС резко возросла и продолжает увеличиваться. Однако точно определить ее невозможно, так как в официальных опросах во многих европейских странах религиозная принадлежность не учитывается. На данный момент большинство исследователей оценивает численность мусульман в странах ЕС в 18–20 млн. человек, что отражает впечатляющий рост в сравнении с 7 млн. в 1992 году. Что касается числа мусульман в отдельных странах Европы, то, по данным различных источников, во Франции проживает от 5 до 8 млн. (9% населения) 7 , в Германии – от 3 до 3,5 млн. (4%), в Великобритании – от 2,5 до 3,3 млн. (4%), в Нидерландах – до 1 млн. (5 %), в Италии – от 800 тыс. до 1 млн., в Испании – до 700 тыс., в Бельгии – более 400 тыс. (4%), в Австрии – 400 тыс., в Швейцарии – 300 тыс., в Дании – 180 тыс. (3,5%), в Швеции – 100 тыс. человек. Все европейские государства относятся к группе стран с низким уровнем плодовитости, в которых среднее значение коэффициента суммарной плодовитости на 20% меньше нормы, а с учетом понижающейся численности рождающих – на 30–40%11 . Германия, Франция, Италия, Швеция и ряд других государств живут сейчас в режиме депопуляции. Что же касается демографии мусульман, то за последние 25 лет число их возросло с 500 млн. (1973) до 1,5 млрд. человек (1999), приблизившись к численности христиан, которых насчитывается 1,7 млрд. чел. 12 Тенденции роста дают основания предполагать, что в ближайшие годы население одних только арабских стран удвоится. А ведь эта религия становится все менее арабской: главными мусульманскими странами сейчас являются Индонезия, Пакистан, Бангладеш и Индия. В Европе все эти тенденции проявляются самым непосредственным образом. Плодовитость вселяющихся сюда мигрантов превышает плодовитость европейцев в два–три раза, так что численность их в Европе через 20–30 лет удвоится, что крайне обострит этно-демографические проблемы. Кроме числа мигрантов-мусульман, растет и численность европейцев, принимающих ислам: их уже насчитываются сотни тысяч. Существуют даже такие крайние прогнозы западных аналитиков, в соответствии с которыми принятие ислама европейцами под влиянием процессов миграции через 50 лет может сделать Европу главным центром исламской религии. Очень характерной в этом отношении является ситуация в Великобритании. Если в 1981 г. численность мусульман (выходцев из Пакистана, Индии и Бангладеш) оценивалась здесь в 750 тыс., то сейчас их около 3 млн., причем численность родившихся в самой Великобритании составляет не менее 50% этого числа13 . По данным демографов, средняя семья из Индостана имеет 5 членов против 2,4 у британцев, и уже сейчас азиатское население здесь насчитывает больше людей моложе 16 лет, чем белое население14 . По прогнозам, к 2050 году в Британии не останется «этнического большинства», оно будет размыто межнациональными браками и импортом иностранной рабочей силы15 . «если миграция продолжается в больших масштабах в стране, где коренное население не воспроизводится, то это ведет к глубокой модификации этнической структуры и может поставить под сомнение национальную идентичность страны. Будущее того общества, которое обрекает себя на низкую рождаемость, неминуемо начинает определяться иммигрантами» 16 . Сейчас в Европе происходит глубокая этнокультурная перестройка, ведущая к крайнему обострению социальных противоречий и межнациональных проблем, поляризующих общественное мнение. Наряду с резким ростом численности вновь прибывающих мигрантов все большее значение приобретают те качественные изменения, которые происходят внутри осевшей в Европе мусульманской диаспоры. Ведь за 30 лет сформировались второе и третье поколения мусульман-мигрантов, которые ощущают себя в европейском мире совсем иначе, нежели их отцы. Прежнее поколение, занятое в основном решением социальных проблем и жившее надеждой вернуться на родину, очень скромно заявляло о своих религиозных претензиях и тем более не афишировало их. Религия воспринималась скорее как культурная преемственность, а религиозная практика заключалась главным образом в следовании устоявшимся традициям и семейным обычаям. Но с середины 70-х годов с превращением мусульман во все более значимый социальный фактор меняется и роль общины, которая в жестких условиях борьбы за выживание и отсутствия у мигрантов профсоюзной и партийной поддержки становится единственной формой их объединения. Иммигранты перестали скрывать свою этническую и религиозную принадлежность, появились всевозможные исламские ассоциации и культурные центры, доступные не только верующим, но и всем интересующимся исламской культурой. Встал, наконец, вопрос об образовании. Так в Европе возник внутренний, локальный ислам, так называемый «ислам меньшинств», заявивший о своих проблемах в полный голос и совершенно определенно поставивший перед собой задачу самоидентификации, то есть отстаивания своей специфики в новой среде проживания. «Пробуждение ислама» 70-х годов сыграло в этом важную роль. Именно с новым поколением связана эволюция поведения европейских мусульманских общин. Сознание молодых мусульман отличается двойственностью. С одной стороны, они в большей степени затронуты европейской культурой, прекрасно говорят на языке страны проживания. Но, с другой, – религиозность их проявляется в более строгой вере, понимаемой как возвращение к первоначальной чистоте ислама и принимающей иногда форму фанатичного верования. Складывается интересная ситуация: молодые ощущают себя в Европе как дома и стремятся открыто занять европейское интеллектуальное и социальное пространство, но именно для того, чтобы с ними считались, как с мусульманами, и чтобы иметь возможность сохранять верность глубинным исламским ценностям. Суть этого выражается формулой: «жить своей верой именно в Европе». По мере более активного участия во всех сферах европейского общества мусульмане все больше утверждаются как носители иных религиозных и культурных ценностей. Настроение их хорошо передал один из образованных французских мусульман-активистов: «Сегодня я утверждаю мое отличие, которое является моей идентичностью здесь, во Франции, и я хочу, чтобы меня уважали именно как мусульманина». Большинство улемов и имамов Европы согласились с признанием следующих основных принципов. Любой мусульманин в Европе (получивший гражданство или нет) должен рассматривать себя связанным моральным и социальным договором со страной пребывания и уважать ее законы; европейское законодательство позволяет мусульманам исполнять главное в их религии; мусульмане должны рассматривать себя в качестве полноценных граждан и активно участвовать в общественной, экономической и политической жизни страны пребывания, рассматривая ее ценности как свои собственные22 . Уважающих эти принципы называют «ангажированными мусульманами». Однако это общие положения, обозначившие чисто формальные рамки, внутри которых идет процесс утверждения ценностей ислама, несовместимых с европейскими реалиями. Для молодых мусульман речь идет не просто и даже не столько об отправлении религиозного культа, сколько о соответствующей системе религиозного образования и образа жизни. Они стремятся получить полноценные знания, но в силу того, что центров по религиозной подготовке недостаточно, знания эти им преподносятся в основном консервативными и фундаменталистскими течениями ислама, так как именно последние способны быстро обеспечить базовое образование. Это и приводит к той ситуации, при которой мусульманская молодежь, все более активно вовлекаясь в жизнь западного общества, вместе с тем привносит в него все больше своего собственного видения. Наряду с мирным проникновением ислама в европейскую культуру происходит его радикализация, настраивающая молодых уже против данной культуры. Именно культурная и религиозная толерантность должны позволить исламской и европейской цивилизации прекрасно сосуществовать на одной почве. Европейцам предлагают не просто «научиться по-новому жить с исламом» и добиться мирного с ним сосуществования, но интегрировать исламский элемент в европейские ценности, а затем и самим «приобщиться» к ценностям ислама. Но если речь идет о сосуществовании культур и уважении культуры меньшинства, то чтó же сегодня представляет собой культура большинства и не ущемляется ли она в условиях такого рьяного стремления властей не обидеть культуру меньшинств? Надо подчеркнуть, что при всем различии национальных особенностей европейцев и сохранении их национальной специфики главными и определяющими в их культуре являются те идеи, которые можно объединить в единую европейскую систему ценностей. В этом плане показательны результаты опросов общественного мнения по поводу главных ценностей европейцев, проведенных в 9 странах Западной Европы в последние годы. Выяснилось, что главной ценностью считается «собственная личность». То есть «счастье, безопасность, свобода, управление собственной судьбой, самореализация, социальное благополучие, свободное время». Затем идут «семья», «работа». Причем последняя рассматривается как часть самоопределения личности, поэтому большее значение придается не вознаграждению, а тому, чтобы она приносила удовлетворение. Что касается такой ценности, как «моральное сознание», то ее значение падает, поскольку лишь четверть европейцев заявила, что располагает надежными принципами для различения добра и зла. Традиционные этические ценности отступают, уступая место новым – чувству независимости, воображению. Средний европеец не интересуется политикой и ее обсуждением в средствах массовой информации и все больше погружается в частную жизнь. Характерно, что «патриотизм», «государство» уходят из официальной системы ценно-стей. Такие институты, как профсоюзы, пресса, парламент, система управления, потеряли доверие, но его сохраняют в какой-то мере церковь, полиция и армия28 . Что касается отношения к вере, то если в 1981 г. 85% европейцев заявили о своей принадлежности к религии, то в 1999 г. – 75%. Но надо учитывать, что эти заявления предполагают различную степень вовлеченности – от субъективной идентификации (чисто номинальной, не предполагающей никакой практики) до активной вовлеченности. И показатель это средний, он меняется в зависимости от страны и, главное, от возрастной категории. Так, в Ирландии он составляет 90%, а в Нидерландах – 46% (страна побила рекорд, став фактически единственной западноевропейской атеистической страной). Среди молодежи 18– 29 лет все больше растет число лиц, не относящих себя ни к одной религии. Например, в Нидерландах и во Франции последние составляют соответственно 71% и 58% молодых. Только 20,5% западноевропейцев посещают каждую неделю церковь, но и здесь показатели сильно разнятся: от 65% в Ирландии до 2% в Дании. При сохранении веры в Бога у 77,4% населения сами слова и символы христианства становятся все более недоступными для понимания. Сама идея Бога меняется, так как для большинства она означает некую космическую силу29 . Падает у европейцев и доверие к церкви как традиционному институту, что проявляется либо в дистанцировании, либо в отходе от церкви вообще. Так, с 1981 по 1991 г. доверие к церкви упало в Бельгии с 65,1 до 49,4%, во Франции – с 56,2 до 49,6%, в Западной Германии – с 47,4 до 39,7% соответственно. За 40 лет в Европе отмечено сокращение и численности духовенства с 250 тыс. до 206 тыс. человек, что обусловлено, в частности, и старением местного населения, и низким уровнем рождаемости. Особенно серьезно положение во Франции, где число это сократилось вдвое – до 23 тысяч, а в ближайшие годы ожидается сокращение до 8–5 тысяч30 . Если 50 лет назад в стране выпускалась 1 тыс. священников в год, то сегодня – сотня и средний возраст духовенства составляет 70 лет. Это положение вызывает серьезную озабоченность в религиозных кругах Франции, так как оно ведет не просто к нарушению преемственности в передаче религиозных знаний, но к исчезновению самой приходской культуры, которая обеспечивала на всей территории присутствие религиозного института. Пример Франции прекрасно демонстрирует, как в условиях исчезновения традиционной церкви постепенно складывается нерегулируемый «рынок религий», в котором каждый, предоставленный сам себе, выбирает то, что ему нравится, формируя собственную систему ценностей. Ведь те, кто заявляет о своей безрелигиозности, неоднородны. Если одни совершенно определенно являются атеистами, то другие, особенно молодежь от 18 до 24 лет, признают, что они «верят смутно во что-то после смерти». В итоге число верующих в Бога сокращается, но число тех, кто верит в нечто неопределенно сверхъестественное, растет, отражая процесс перехода от «непрактикующего верующего» к «религиозному неверующему». Процесс этот вполне закономерен. Долгий период благоденствия и процветания на западе сформировал глубоко потребительскую по своему характеру культуру. Сильно обмирщилось и западное христианство, в котором после признания концепции прав человека рациональное начало и либерально-модернистские идеи стали господствующими. В последние же годы активной глобализации, превратившей «общество всеобщего благоденствия» в «благоденствие для избранных», привычный образ жизни и устоявшиеся связи стали ломаться, а вместе с ними разрушались и сложившиеся ценности. Слабость и неспособность традиционной религии ответить на вызовы времени, сохранить чувство общности и солидарности заставили наиболее уязвимую часть общества, особенно молодежь, искать духовной опоры вне ее. Отсюда массовое увлечение оккультизмом, уход в новые религиозные секты и в восточные религии. Религиозный фактор не играет определяющей роли и в конституциях большинства европейских государств. Характерно, что в процессе подготовки проекта конституции ЕС европейские чиновники не включили в него «религиозного измерения», лишив Европу христианской составляющей ее цивилизационной основы. Светский и одновременно либерально-толерантный подход современной официальной европейской культуры проявился тут наиболее ярко. В Преамбуле документа вначале были ссылки на Древнюю Грецию, Рим, философские течения эпохи Просвещения, но упоминание о христианских корнях Европы исключили. Превращенная в догму европейская политкорректность привела к забвению идеологами европейского единства собственных гуманистических основ, выявив очередной раз их безразличие к христианству и одновременно глубоко прагматический интерес к мусульманскому фактору, связанный с электоральным значением диаспоры. Сильвио Берлускони, который во время своего визита в Берлин в сентябре 2000 г. квалифицировал западную цивилизацию как «превосходящую исламскую» и призывал к вестернизации мира (правда, потом он был вынужден принести извинения за эти слова). Как подчеркивают некоторые исследователи, ведущие европейские страны в силу своего многолетнего господства в Азии и Северной Африке до сих пор склонны к тому, чтобы применить к положению европейского ислама те схемы мышления, которые были унаследованы от колониального периода. А основой их было представление о том, что ислам, находясь под европейским господством, вполне поддается ассимиляции. Сегодня методы «приручения» ислама через превращение его в официальный те же, что и раньше38 . Европейская политическая элита убеждена, что ислам можно секуляризировать. Появилось в связи с этим и новое понятие «евроислам» или «европейский ислам». Ввел этот термин в середине 90-х годов профессор политологии Гёттингенского университета Бассам Тиби, специально для обозначения светского, умеренного или модернизированного ислама, религиозно-культурное наследие которого будет согласовано с современными либеральными ценностями Запада 39 . Основными характеристиками его должны стать отказ от законов шариата, верность конституции страны проживания, признание прав человека и демократических норм. Главная ставка при этом делается на «ангажированных» мусульман, призванных выступить в качестве «мотора перемен». Поэтому и осуществляется этот кажущийся странным призыв сделать ислам «фактором интеграции» для молодых, родившихся и выросших в Европе: речь идет о модернизированном исламе. За пример при этом берется современная Турция, в которой светскость является одним из главных принципов идеологии. Иначе говоря, с исламом хотят сделать то же, что с христианством, ограничив его частной сферой и приписав ему те же характеристики и статус, удалив от государства. от государства. Однако тут и встает на пути интегристов главная проблема. Ведь ислам отличается такими идейными и организационными особенностями, которые делают крайне проблематичным его обмирщение и приспособление к современной западной политической и нравственной системе ценностей. Как правило, говоря о возможности интеграции ислама, подчеркивают, что пять основных религиозных предписаний, являющихся «столпами веры» и обязательных для каждого мусульманина, вполне могут вписаться в рамки современного общества. Первое – это исповедание веры или свидетельство, объединяющее два важных положения, составляющих символ веры, – единобожие и признание пророческой миссии Мухаммеда. Второе – это ежедневный молитвенный цикл, включающий пять молитв, и общая пятничная молитва в мечети (число и порядок их детально регламентированы в Сунне). Третье – соблюдение поста в месяц рамадан по мусульманскому лунному календарю. Четвертое – обязательный коранический налог в пользу нуждающегося и добровольная милостыня в пользу неимущих. И пятое – паломничество в Мекку (хадж). Общей проблемой для большинства западноевропейских стран является отсутствие единого официального представительного органа мусульман, с которым государство могло бы вести диалог, поэтому отношения устанавливаются с каждой общиной в отдельности. Все это накладывает определенный отпечаток на национальную политику интеграции. В силу указанных положений многие мусульманские лидеры в Европе и отдельные европейские исследователи отвергают понятие «евроислам» как искусственное, предпочитая говорить о «мусульманах Европы», «исламе на европейской почве», «мусульманских обществах» или просто об «иммигрантском сообществе». Социология религии уточняет, что понятие «религиозность» применительно к разным людям может означать разное: религия как вера, т.е. знание основных доктринальных положений своей религии и соблюдение в повседневной жизни ее установлений; религия как идентичность, т.е. простое ощущение своей принадлежности к некой общности, придерживающейся определенных исторических, национальных и культурных ценностей; религия как образ жизни, т.е. соблюдение определенных норм бытовой культуры. Существует и такое явление, как иррелигиозность: «духовное мещанство, вялое безразличие или животное служение своим низшим инстинктам, вообще отказ от своей свободы и от своей духовности» [Булгаков, 2008: 57]. Новым явлением стало разделение между религией и духовностью, которое может находить свое проявление не только в привычных церковных формах. Современная жизнь еще больше усложняет определение понятий «религия» и «религиозность», происходит причудливое смешение конфессиональных групп. Само по себе возрождение интереса к религии стало показателем ущербности существующей нормативной модели развития современного общества, одной из черт которой является секуляризм, основывающийся на принципах рационализма и антропоцентризма. Религиозный фактор стал очевидностью для мирового сообщества в 1979 г., когда в Иране произошла не просто антимонархическая, а исламская революция. Массовое недовольство шахским режимом было канализировано не светской, а исламской оппозицией, которая не просто добилась свержения прозападного, проамериканского режима Мохаммеда Реза Пехлеви, но начала создавать новую государственность на исламских основах. Вплоть до 70-х годов французское общество не сомневалось в своей способности ассимилировать иные культуры. Иммигранты старались придерживаться требований светскости. Исламских ассоциаций было очень немного, и ориентировались они главным образом на интеллектуалов, будучи близки к «книжному» исламу57 . Когда же после кризиса 1974 г. французское правительство объявило о прекращении приема иммигрантов, за исключением случаев предоставления политического убежища и воссоединения семей, и процесс воссоединения семей стал основным источником притока новых мусульман, республиканская модель начала давать сбои. Процесс религиозного объединения иммигрантов привел к формированию крупной исламской общины, члены которой в настоящее время состоят в 900 исламских организаций. Многие из них объединены в Федерацию исламских организаций, созданную при поддержке Саудовской Аравии, и в Национальную федерацию мусульман, финансируемую из Марокко. Их активная позиция в вопросе о сохранении своей культуры, традиций и законов привела к столкновению с политикой ассимиляции. В последние десятилетия именно эти два подхода – стремление мусульман к самоидентификации и стремление французских властей к их ассимиляции – и определяли характер национальной дискуссии по мультикультурализму во Франции. Французское правительство, ставшее перед дилеммой – или политика плюрализма, или политика исключения, – в итоге выбрало «золотую середину». Если раньше французские власти вообще отказывались рассматривать ислам как часть религиозного и культурного французского пространства, то в настоящее время официальная позиция заключается в том, чтобы интегрировать ислам через налаживание диалога в общественную и культурную жизнь на условиях, не противоречащих устоям республиканского строя. Своеобразие ислама признано, но он должен пойти на такие же уступки, на какие в свое время пошел католицизм. От иммигрантов требуется не только уважать закон страны, но и принять господствующую светскую культуру, при которой определенные специфические черты мусульманской идентичности могут проявляться только в частном порядке или частной сфере, не выходя на уровень государственных институтов и политической жизни. Новое отношение проявилось в первую очередь в разрешении на строительство мечетей, в котором раньше власти отказывали. Но главный шаг в рамках нового подхода был сделан, когда власти согласились обсудить проблему статуса ислама среди прочих религий Франции. С этой целью по инициативе МВД в 1989 г. были предприняты попытки наладить диалог с представителями мусульманских общин. Эти попытки вначале не имели особого успеха ввиду отсутствия единой мусульманской организационной структуры. Ни одна из мусульманских организаций страны, включая Национальную федерацию мусульман Франции, не может говорить от имени всей диаспоры. Однако продолжавшиеся в течение всех 90-х годов постоянные консультации с общинами завершились в итоге тем, что в 1999 г. Ж-П.Шевенман призвал подписать их хартию об «интегрированном исламе», признающем принципы светскости. Именно с 1989 г. во Франции отмечается пробуждение ислама, который постепенно переходит под контроль исламистских организаций, заявляющих о своей приверженности ценностям фундаментализма. Такие организации, как Союз исламских организаций Франции, связанный с международной исламистской организацией Братьев-мусульман, Союз молодых мусульман, активно привлекают в свои ряды молодежь, все более настойчиво добивающуюся своего «права на отличие». Опубликованный во Франции в 2002 г. доклад «Ислам в Республике» признал, что мусульмане не становятся французами и в третьем поколении. Вопрос о культурно-религиозной идентичности мусульман принял в последние годы во Франции принципиальный характер. Вдохновляясь примером английского коммунитаризма, французские мусульманские организации выдвигают в настоящее время следующие требования: • право на создание частных мусульманских школ или, по крайней мере, религиозных курсов в государственных школах; • признание правил ислама в гражданской жизни (мусульманский брак, полигамия, мусульманские кладбища, наследство); • соответствующие квоты в системе управления; • исламская пища в столовых65 , раздельное физическое воспитание, право на ношение женского головного убора в школе; • признание ислама в качестве второй религии Франции; • создание политической исламской партии или такой, которая отражала бы специфические интересы мусульманского сообщества. Если раньше Европа рассматривалась мусульманами как нечто отдаленное, то теперь в исламистском комбинированном геополитическом проекте она превращается в один из важнейших центров ислама. Мусульмане настойчиво закрепляются в странах приема, но вместе с тем они связаны со странами происхождения множеством религиозных, лингвистических, культурных и семейных нитей. Местные общины находятся под особым влиянием иностранных ассоциаций, которые скрупулезно контролируют исполняемые ими культ и обряды. И даже если среди проживающих в Европе мигрантов лишь незначительная часть их реально относится к верующим, это не меняет дела. Отход от ислама происходит только в случае отречения от религии. А оно санкционирует не только потерю веры, но является политико-юридическим актом, означающим разрыв с Уммой и с иностранными государствами, влекущим за собой соответствующие последствия. Но если и нет отречения, то даже не практикующий мусульманин связан с исламом различными правилами и социальными привычками, которые, хотя и выглядят как культурные особенности, постоянно напоминают ему о его принадлежности к сообществу. Именно эти особенности восприятия исламской идентичности и недооцениваются современным европейским светским мышлением, не имеющим должного понимания смысла связей мусульман со страной их происхождения. Стратегия исламизации Европы осуществляется очень последовательно. Некоторые западные исследователи указывают на абсолютную схожесть данного процесса с тем, что происходило в Индии конца ХIХ века и завершилось созданием Пакистана. Эта «индопакистанская парадигма» дает возможность понять природу конфликта, который противопоставляет любое мусульманское меньшинство на земле «неверных» его окружению и является ключом к геополитическому анализу современного положения ислама на Западе69 . Заключается эта парадигма в следующем. Как только мусульманское меньшинство становится более или менее значительным и организованным в условиях предоставления ему немусульманскими властями, от которых оно теоретически зависит, широкой культурной и религиозной автономии, оно тут же превращается фактически в сепаратистскую единицу. Оно входит в состояние «латентного восстания», поскольку не считает своим долгом подчиняться неисламской «безбожной власти». События в Косово как раз и стали европейской версией «индо-пакистанской парадигмы», теперь такие сценарии разрабатываются уже для Западной Европы. Но смысл происходящего осознают далеко не многие европейские политики. Анализ утверждения мусульман в Европе приводит к выводу, что ее правящие круги недооценивают или игнорируют как цивилизационный исламский потенциал, так и возможности геополитического проекта исламского единства, осуществляемого Саудовской Аравией. Их традиционной укоренившейся культурой. Европейцы отказывались признать и существование объективного стратегического американо-исламистского союза, который в 90-е годы позволил США управлять исламизмом в собственных целях, поддерживая напряженность, раскол или провоцируя их в зонах, представляющих для них ключевой интерес. В отношении Европы, в целях ликвидации ее конкурентоспособности и недопущения ее самостоятельности, исламский фактор используется американцами очень целенаправленно и прагматично. И европейская толерантность, и зависимость от мусульманских общин служат тут главным рычагом. Сильнейшее давление внутреннего ислама на европейские институты приводит к тому, что исламский фактор оказывает все большее влияние на выработку политического курса европейцев. Отсутствие единства наблюдается и в интеллектуальной среде. Одна ее часть полностью поддерживает и солидаризируется с политикой правящих кругов, характеризуя предупреждения о наступлении ислама в лучшем случае как преувеличение, а в худшем – как провокацию. Другая прекрасно понимает суть происходящего, но оценивает его с прагматично-безысходных позиций, с которых будущность Европы представляется крайне неопределенной. Примером этого являются рассуждения А.Рара: «В последние 2000 лет Европа развивалась в центре мировой истории. Люди смотрели на землю и видели в центре Европу... Эта точка зрения сегодня не соответствует реальностям развития мировой цивилизации. В Азии и Америке процесс экономического, интеллектуального, технического и, может быть, даже политического развития опережает развитие на европейском континенте. Впервые за 2 000 лет Европа все больше и больше попадает на обочину глобальных процессов. А в середину этих процессов становятся динамично растущие страны ЮВА, исламского мира, Китай, Индия, государства Азии и Африки. В ближайшие 10–20 лет они будут определять то направление, куда движется мир, гораздо больше, чем европейцы». Европа понимает, что она не сможет ассимилировать ислам. Речь идет о культурно-религиозной самобытности европейцев. Ислам заполняет тот духовный вакуум, который сложился в Европе в силу принятия ею материалистического и гедонистического американского идеала. Поэтому только через возвращение европейцев к своим традиционным духовным ценностям возможно преодоление распада Европы как цивилизацонного целого. |