Хобсбаум Э. - Эпоха крайностей_ Короткий двадцатый век (1914—1991) - 2004. Хобсбаум Э. - Эпоха крайностей_ Короткий двадцатый век (1914—199. Независимая
 Скачать 19.71 Mb.
|
IIIВпрочем, французские студенты вплотную приблизились к свержению генерала де Голля в мае 1968 года и уж точно сократили срок его президентства (он ушел в отставку в следующем году), а антивоенные выступления американских студентов в том же году заставили уйти президента Линдона Джонсона. (Ближе всего к рычагам власти оказались студенты третьего мира; напротив, в социалистических странах студенчество не имело возможности влиять на политику своих госу- дарств.) Студенческие волнения являлись скорее культурней революцией, протестом против ценностей среднего класса. Мы подробно рассматривали культурные революции в главах ю и и. Культурная революция 1960 x привела в политику многих студентов. Часть из них обратилась к признанным авторитетам радикальных революций и тотальных социальных перемен — Марксу, героям Октябрьской революции, не запятнанным наследием сталинизма, и Мао. Впервые со времен победы над фашизмом марксизм, отныне представленный не только советским социализмом, заинтересовал большое число молодых западных интеллектуалов. (Правда, в третьем мире интерес к нему никогда не иссякал.) В результате возник особый университетский марксизм, нередко с легкостью сочетавшийся с другими модными академическими философиями и идеологиями, националистическими или религиозными, ибо он рождался в аудиториях, а не в реальной жизни. При этом, однако, последователи неомарксизма нередко были адептами вооруженной борьбы, а сторонникам вооруженной борьбы философская рефлексия совершенно не нужна. Когда революционные мечты развеялись, многие радикалы вернулись или, скорее, повернулись к традиционным партиям левого толка. По этой причине некоторые партии смогли частично восстановить свое влияние и реорганизоваться (например, Французская социалистическая партия или Итальянская коммунистическая Третий мир и революция 473 партия). Поскольку радикальное движение было по преимуществу интеллектуальным, многие его участники впоследствии избрали академическую карьеру. В результате в США, например, в научный мир пришло невиданное ранее число исследователей с радикальными политике- культурными взглядами. Другая часть интеллектуалов считала себя верными последователями октябрьской традиции и вступала в небольшие, по возможности тайные, группы «авангарда» ленинского типа. Такие группировки создавались либо с подрывными целями, либо для «внедрения» в более крупные организации. В этом сходство первого и третьего мира: в развивающихся странах тоже появилось множество нелегальных террористических групп, пытающихся компенсировать общее поражение повстанческих движений очаговыми актами насилия. В 197о-е годы самыми известными группами большевистского типа в Европе являлись так называемые «красные бригады». В результате возник своеобразный подпольный мир, объединивший группы «прямого действия» националистического и социал-революционного толка с международной сетью различных — по большому счету небольших — «красных армий», а также с палестинскими и баскскими повстанцами, ИРА и другими подобными образованиями. Вся эта система накладывалась на криминальное подполье, кишела агентами спецслужб и пользовалась защитой, а иногда и покровительством арабских стран или социалистических стран Восточной Европы. Словом, 197°- е годы стали поистине золотой эрой для авторов шпионских романов. Но на Западе этот шпионский рай оказался также эпохой пыток и контртерроризма. Возможно, то был самый мрачный период в новой истории, когда неуловимые «эскадроны смерти» в машинах без номерных знаков похищали людей на улицах. Ни для кого не секрет, что эти «эскадроны смерти» подчинялись армии, полиции, спецподразделениям или госбезопасности, теперь фактически независимым от государственного или общественного контроля. Шли так называемые «грязные войны» 1 '. Нечто подобное происходило даже в демократической Великобритании, стране с долгой и прочной правовой и демократической традицией. Здесь на первом этапе вооруженного конфликта в Северной Ирландии наблюдались серьезные нарушения прав человека. В 1975 году на это обратила внимание организация «Международная амнистия», включившая Великобританию в свой доклад о применении пыток. Хуже всего в этом отношении обстояли дела в Латинской Америке. Напротив, социалистические страны практически не были затронуты этими зловещими тенденциями. Для них годы террора уже миновали, террористических организаций здесь просто не * По самым скромным подсчетам, во время такой «грязной войны» в Аргентине с 1976 по 1982 год «исчезли» или погибли десять тысяч человек (Las Cifras, 1988, p. 33D- 474 Времена упадка ло, имелись разве что небольшие группы диссидентов, хорошо знавших, что перо порой сильнее меча, а пишущая машинка (помноженная на общественные протесты на Западе)—сильнее бомбы. Студенческие волнения 19бо-х стали последним отзвуком уходящей мировой революции. Революционными в них были как утопическое стремление к тотальной переоценке ценностей и построению нового, лучшего общества, так и попытка добиться результата при помощи прямых ударов и баррикад на улицах или засад в горах. Студенческие волнения стали глобальными, и не только потому, что революционная традиция с 1789 по 1917 в идеологическом отношении была универсальной и интернациональной (даже такое исключительно националистическое движение, как сепаратистская организация басков ЭТА, типичное порождение 19бо-х, считало себя в каком- то смысле марксистским). Студенческие волнения оказались глобальными потому, что впервые в истории человечества окружающий нас мир — во всяком случае, мир студенческих идеологий—в свою очередь стал глобальным. Одни и те же книги почти одновременно появлялись в книжных магазинах Буэнос-Айреса, Рима и Гамбурга. (В 1968 году в каждом из этих городов можно было купить труды Герберта Маркузе.) Одни и те же революционеры колесили по всей планете — от Парижа до Гаваны и от Сан-Паулу до Боливии. Студенты конца 19бо-х были первым поколением в истории человечества, считавшим быстрые и дешевые перелеты и телекоммуникацию чем-то само собой разумеющимся. Они без труда поняли, что события в Сорбонне, Беркли и Праге про- исходят в глобальной деревне, в которой ; по мнению канадского идеолога левых Маршалла Мак- Люэна (еще одно культовое имя конца тдбо-х), все мы теперь живем. И все-таки события конца 19бо-х имели мало общего с революционной традицией 1917 года. Скорее, это была попытка воплотить в жизнь дорогой в прошлом идеал. Казалось, что баррикады вырастут как по волшебству, если делать вид, что так оно и есть. Консервативный французский социолог Рей-мон Арон достаточно точно охарактеризовал «события мая 1968 года» как уличный театр или психодраму. На Западе в возможность социальной революции уже не верил практически никто. Многие радикалы теперь даже не считали класс промышленных рабочих, названный Марксом «могильщиком капитализма», революционным по определению, только из-за его верности былой идеологии. Идеологически подкованные ультралевые в Латинской Америке и независимые участ- ники демонстраций в Северной Америке отвернулись от «пролетариата», считая его врагом радикализма. Ведь пролетариат из патриотизма поддерживал войну во Вьетнаме и пользовался привилегиями, положенными рабочей аристократии. Казалось, что будущее революции теперь — на (быстро пустеющих) задворках крестьянских поселений третьего мира. Однако тот факт, Третий мир и революция 475 что крестьян приходилось выводить из апатии пришлым апостолам вооруженной революционной борьбы, вроде Кастро или Че Гевары, несколько поколебал прежнее убеждение в том, что историческая необходимость заставит «голодных и рабов», о которых поется в «Интернационале», разорвать свои цепи самостоятельно. Но даже в тех странах, где революция стала реальностью или хотя бы возможностью, она больше не воспринималась как всемирная. Движения, на которые возлагали свои надежды революционеры 1д6о-х годов, оказались полной противоположностью интернациональным движениям. Вьетнамские, палестинские и многие другие освободительные движения являлись по преимуществу узконациональными. С внешним миром они были связаны лишь в двух отношениях. Во-первых, во главе этих движений нередко стояли коммунисты с широкой революционной программой. Во-вторых, биполярность «холодной войны» автоматически делала врагов США друзьями СССР и наоборот. При этом былой интернационализм больше не принимался в расчет — вспомним хотя бы коммунистический Китай, который, несмотря на словесную приверженность мировой революции, проводил жесткую националистическую политику. Эта политика в 1970-6 и igSo-e годы привела Китай к союзу с США против коммунистического СССР, а также к международному вооруженному конфликту с тем же СССР и коммунистическим Вьетнамом. Представления о мировой революции изменились; ей на смену пришли широкие «региональные» движения — панафриканское, панарабское и особенно панамериканское. Такие движения имели реальные основы, особенно в сознании воинствующих интеллектуалов, которые говорили на одном языке (испанском или арабском) и свободно переезжали из страны в страну, чтобы возглавить революционные восстания или спастись от Фиделя Кастро — отчасти глобалистскими. Ведь сам Че Гевара воевал одно время в Конго, а Куба в 1970-е годы направл>ла свои войска на помощь революционным режимам в Анголе и Эфиопии. Впрочем, за исключением левых Латинской Америки, в возможность какого-то всеафриканского или всеараб-ского социалистического братства мало кто верил. Распад просуществовавшей всего три года Объединенной Арабской Республики Египта и Сирии с отчасти присоединившимся к ним Йеменом (1958—1961), а также постоянные разногласия между сирийскими и иракскими последователями Партии арабского социалистического возрождения наглядно демонстрировали хрупкость надежд на мировую революцию. Лучшим подтверждением угасания мировой революции явился распад преданного ей международного движения. После 1956 года СССР и возглавляемые им международные силы потеряли монополию на революционность и обладание универсальной теорией и идеологией. Появилось множество 47^ Времена упадка разновидностей марксизма, несколько — марксизма-ленинизма и даже две или три коммунистические партии, которые и после 1956 года не убрали портреты Сталина со своих знамен (китайская, албанская, а также отколовшаяся от ортодоксальной компартии Индии «марксистская» коммунистическая партия). Остатки возглавляемого Москвой международного коммунистического движения прекратили свое существование между 1956 и 1968 годом. Китай разорвал отношения с Советским Союзом в 1958—1969 годах и безуспешно призывал социалистические страны к выходу из Варшавского договора и созданию альтернативных коммунистических партий. В это же время многие западные коммунистические партии во главе с компартией Италии начали открыто дистанцироваться от Москвы. Даже образованный в 1947 Г °ДУ «социалистический лагерь» имел свою традицию лояльности СССР — от полного подчинения Болгарии * до столь же полной независимости Югославии. Ввод в 1968 году советских войск в Чехословакию, где предпринималась попытка сменить одну разновидность коммунизма на другую, стал последним гвоздем, забитым в гроб «пролетарского интернационализма». После этого даже дружественные Москве коммунистические движения начали открыто критиковать СССР и проводить отличную от Москвы политику (примером такой политики служит так называемый «еврокоммунизм»). Конец Коммунистического интернационала одновременно стал концом революционного социали- стического братства, поскольку диссидентские и антимосковские революционные силы не сумели создать никаких эффективных международных организаций, за исключением узкосектантских. Единственной организацией, отдаленно напоминающей былые мечты об интернациональном освободительном движении, являлся старый или, скорее, возрожденный Социалистический интернационал (1951), теперь включавший правящие и подобные им партии (в основном западные), которые в принципе отказались от революции в любой ее форме и в большинстве случаев уже не верили в идеи Маркса. IV Однако, если революционная традиция Октября себя исчерпала (а многие считали, что исчерпала себя и предшествующая ей якобинская традиция 1793 года), то породившая ее социальная и политическая нестабильность никуда не исчезла. Вулканическая активность продолжалась. По мере того как капиталистическая «золотая эпоха» подходила к концу, в мире поднималась * Болгария даже хотела войти в состав СССР на правах союзной республики, но ей отказали по дипломатическим соображениям. Третий мир и революция 477 новая волна революций. Последним актом этой драмы стал кризис западных коммунистических режимов в igSo-e годы, завершившийся их распадом в 1989 году. Хотя революции 1970-х годов происходили в основном в странах третьего мира, они не были чем- то единым ни с политической, ни с географической точки зрения. Как ни странно, первая революция 1970-х произошла в Европе. В апреле 1974 года в Португалии свергли самый старый на континенте диктаторский режим, а вслед за этим пала и не столь прочная ультраправая военная диктатура в Греции (см. выше). После долгожданной смерти генерала Франко в 1975 году Испания мирно перешла от авторитарного режима к парламентской демократии, завершив возврат Южной Европы к демократической форме правления. Все эти процессы можно считать преодолением остаточных проявлений европейского фашизма и наследия Второй мировой войны. Путч радикально настроенных военных в Португалии отчасти был вызван затяжными , число африканских повстанческих движений заметно возросло. Впрочем, особых успехов они не добились; кроме того, их постоянно ослабляли межплеменная рознь и советско-китайские разногласия. В начале 1970-х, опираясь на активную поддержку Советского Союза (Китай тогда сотрясали катаклизмы «великой культурной революции»), освободительные войны в Африке разгорелись с новой силой. Однако полную независимость последние колонии смогли получить только в 1975 году, после португальской революции. Вскоре лосле этого Мозамбик и Ангола, в результате американского и южноафриканского вмешательства, вновь были втянуты в кровопролитные войны — на этот раз гражданские. Одновременно с распадом португальской империи разразилась революция в самой старой независимой стране Африканского континента — в охваченной голодом Эфиопии. В 1974 году там был низложен император, и на смену ему пришла леворадикальная военная хунта, решительно заявившая о своей дружбе с СССР и приверженности идеалам Маркса и Ленина. (После этого Советы отказали в поддержке другому региональному союзнику, диктатору Сомали (1969 — i99i) Сиаду Барре, переключившись на эфиопов.) Однако в самой Эфиопии новый режим встретил значительное сопротивление и в I99 1 году был свергнут альянсом национально-освободительных движений марксистского толка. 4 *7 О Времена упадка Все эти трансформации создали своего рода моду на режимы, верные (по крайней мере, на словах) делу социализма. Так, военный режим провозгласил государство Дагомея Народной Республикой Бенин. В том же 1975 году остров Мадагаскар (Малагасийская Республика) после военного переворота объявил о своей социалистической ориентации. Народная Республика Конго (не путать с ее огромным соседом — бывшим Бельгийским Конго, переименованным в Заир во время правления необычайно хищного проамериканского диктатора Мобуту Сесе Секо) всячески подчеркивала свою привержен- ность социализму, и это опять-таки под властью военных. И наконец, в Южной Родезии (Зимбабве) одиннадцатилетние попытки привести страну к независимости под властью «белого меньшинства» в 1976 году окончились неудачей из-за мощного натиска двух повстанческих движений, разделенных племенной принадлежностью и политической направленностью (советской и китайской ориентации соответственно). В 1980 году Зимбабве становится независимым государством под началом одного из партизанских вождей. Хотя формально все эти движения и продолжали революционную традицию 1917 года, на самом деле в их основе лежали совсем другие тенденции — и прежде всего из-за огромной разницы между теми общественными системами, которые анализировали Маркс чли Ленин, и постколониальными аф- риканскими государствами. Единственной страной Африки, хотя бы отчасти подходящей для марксистского анализа, являлась индустриально развитая капиталистическая ЮАР. В этой стране возникло по-настоящему массовое; освободительное движение, преодолевшее племенные и расовые барьеры,— Африканский национальный конгресс (АНК), который поддерживали профсоюзы и хорошо организованная коммунистическая партия. После окончания «холодной войны» АНК удалось свергнуть режим апартеида. Но даже здесь идеи освобождения пользовались разной степенью поддержки у различных племен; например, среди зулусов они были не слишком популярны, что было на руку расистам. Практически повсюду, за исключением небольшой группы европейски образованных городских интеллектуалов, «национальные» или другие движения основывались главным образом на племенной лояльности. Это помогало империалистам восстановить против новых режимов те или иные племена — в частности, в Анголе. В подобных странах марксизм-ленинизм выступал прежде всего механизмом формирования дисциплинированных партий или авторитарных правительств. Вывод американских войск из Индокитая ускорил наступление коммунистов в Азии, и вскоре под их началом оказался весь Вьетнам. Режимы сходной ориентации установились в Лаосе и Камбодже, причем в последнем случае— под предводительством партии «красных кхмеров». Сочетание теоретического маоизма парижских кафе, проповедуемого их вождем Пол Потом (р. 1925)» и стремления отсталых, но вооруженных крестьян уничтожить загнивающую Третий мир и революция 479 городскую цивилизацию привело к чрезвычайно пагубным последствиям. Полпотовский режим уничтожал своих граждан в масштабах, поразительных даже для двадцатого века,— было убито не менее 2о % населения,— пока его не погубило в 1978 году вьетнамское вмешательство, восстановившее более гуманный характер правления. Но даже после этого —таков один из самых В конце 1970-х годов пламя революции обожгло даже США: Центральная Америка и страны Карибского бассейна, бесспорная зона доминирования американцев, тоже, как тогда показалось, качнулись влево. Впрочем, ни революция в Никарагуа, в 1979 Г °ДУ свергнувшая семейство Сомоса, оплот американского владычества в небольших республиках этого региона, ни нарастающее партизанское движение в Сальвадоре, ни даже генерал Торрихос, отобравший у американцев Панамский канал, не могли поколебать американское господство сильнее, чем кубинская революция. Еще меньше на это была способна революция на крошечном островке Гренада в 1983 году, для борьбы с которой президент Рейган мобилизовал всю американскую военную мощь. Но все же успех этих движений разительно отличался от неудач 19бо-х годов, и поэтому в правление президента Рейгана (1980—1988) Вашингтон охватила настоящая истерия. Действительно, все эти движения, без всякого сомнения, были революционными, хотя и принадлежали к уже известному нам латиноамериканскому типу. Главным их новшеством, озадачивающим и настораживающим представителей традиционного, т. е. светского и антиклерикального, марксизма, стал выход на сцену католических священников- марксистов, поддерживавших восстания, участвовавших в них и даже руководивших ими. Эта тенденция, узаконенная «теологией освобождения» и получившая поддержку латиноамериканской епископальной конференции в Колумбии (igi>S\ оформилась после кубинской революции*, не- ожиданно встретив горячее интеллектуальное содействие ордена иезуитов и, что было более ожидаемо, оппозицию со стороны Ватикана. Если для историка вполне очевидно серьезное отличие революций 1970-х, заявлявших о своем родстве с Октябрем 1917 года, от этого самого Октября, то США видели в них часть всемирного наступления коммунистической сверхдержавы. Свою роль здесь сыграли и правила игры «холодной войны»: потери одного игрока неизменно давали преимущество другому. А поскольку Америка в этот период поддерживала консервативные силы в большинстве Автор настоящих строк вспоминает, как Фидель Кастро в одной из своих знаменитых публичных речей в Гаване выразил удивление таким поворотом событий и призвал |