Ночь нежнаИздательство аст1934 удк 821. 11131(73)ббк 84(7Сое)44Фицджеральд Ф. С. Ночь нежна Ф. С. Фицджеральд Издательство аст
 Скачать 0.71 Mb.
|
|
XIII Обогнув траверс, Дик двинулся дальше по дощатому настилу траншеи. Он подошел к перископу, посмотрел в него, потом поднялся на стрелковую ступень и выглянул из-за бруст- вера. Под тусклым небом перед ним простирался Бомон-Амель, слева трагическим напомина- нием возвышалась гора Тьепваль. Дик разглядывал панораму через полевой бинокль, печаль стискивала горло. Пройдя по траншее еще дальше, он нагнал остальных, ожидавших его у следующего тра- верса. Дик был взволнован, ему хотелось поговорить о том, что здесь произошло, заставить их понять, хотя в отличие от Эйба Норта сам он не участвовал в военных действиях. – В то лето на каждом ярде этой земли полегло двадцать жизней, – сказал он Розмари. Она послушно обвела взглядом почти голую зеленую равнину с низкими дерев- цами-шестилетками. Если бы Дик сказал, что сейчас идет артобстрел, она бы ему поверила. Ее Ф. С. Фицджеральд. «Ночь нежна» 41 любовь достигла того накала, когда она наконец начала чувствовать себя до отчаяния несчаст- ной и не знала, что делать, ей хотелось поговорить с матерью. – Многие умерли уже после того, и мы скоро умрем, – утешил Эйб. Розмари напряженно ждала продолжения рассказа Дика. – Видите ту речушку – до нее две минуты ходу. Англичанам понадобился месяц, чтобы дойти до нее – целая империя медленно двигалась вперед, теряя солдат на передней линии и заменяя их теми, кто шел сзади. А другая империя так же медленно, на несколько дюймов за день, отступала, оставляя за собой погибших, – словно покрывала поле битвы окровавленным тряпьем. Никто из европейцев в нынешнем поколении не решится это повторить. – Да ну? А как насчет Турции? Там только что перестали воевать, – напомнил Эйб. – И в Марокко… – Это другое дело. А вот те события на западном фронте нельзя будет повторить еще очень долго. Молодежь думает, что она на это способна, но она ошибается. Первое Марнское сражение еще можно было бы выдержать снова, но то, что произошло здесь, – никогда. Для этого нужны были религия, годы процветания, непоколебимая вера и существовавшая тогда четкость классовых отношений. Русские и итальянцы на этом фронте были бесполезны. Здесь требовалось такое благородное душевное оснащение, которое уходит корнями в незапамят- ные времена. Нужно было хранить в памяти домашние рождественские праздники, открытки с изображением кронпринца и его невесты, маленькие кафе Валанса, пивные на Унтер-ден- Линден, бракосочетания в мэрии, поездки на дерби и дедушкины бакенбарды. – Такую военную тактику генерал Грант изобрел еще в шестьдесят пятом году, при Питерсберге. – Ничего подобного – Грант устроил просто массовую бойню. А битву такого рода при- думали Льюис Кэрролл, Жюль Верн, тот немец, как там его, который написал «Ундину», дере- венские священники – любители покатать шары, солдатские «крёстные» в Марселе и совра- щенные девушки из вюртембергских и вестфальских захолустий. В сущности, это ведь была любовная битва – последняя любовная битва; здесь покоится вековая любовь среднего класса. – Еще немного – и вы припишете ее заслугу Д.Г. Лоуренсу, – сказал Эйб. – Весь мой прекрасный, восхитительно безопасный мир взлетел здесь на воздух от вели- кого взрыва легковоспламеняющейся любви, – скорбно настаивал Дик. – Вы согласны со мной, Розмари? – Не знаю, – серьезно ответила она. – Это вы все знаете. Снова двинулись в путь. Дик и Розмари шли, немного отстав. Вдруг на них градом посы- пались комья земли со щебнем, и Эйб закричал от следующего траверса: – В меня опять вселился дух войны! За мной – столетие огайской любви, и я намерен разнести эту траншею в клочья. – Его голова показалась над бруствером. – Вы что, правил не знаете? Вы убиты. Это была граната. Розмари рассмеялась, а Дик поднял было с земли горсть камешков, чтобы нанести ответ- ный удар, но, помешкав, высыпал их обратно. – Не могу дурачиться в таком месте, – произнес он немного виновато. – Пусть серебряная цепочка порвалась, золотой сосуд разбит и как там дальше 11 , но старый романтик вроде меня ничего не может с собой поделать. – Я тоже романтик, – сказала Розмари. Они выбрались из досконально реконструированной траншеи и оказались перед мемори- алом солдатам королевского полка «Ньюфаундленд». Прочитав надпись, Розмари неожиданно разрыдалась. Как большинство женщин, она любила, чтобы ей говорили, что она должна чув- 11 «…доколе не порвалась серебряная цепочка, и не разорвалась золотая повязка, и не разбился кувшин у источника, и не обрушилось колесо над колодезем». Книга Екклесиаста, 12:6. Ф. С. Фицджеральд. «Ночь нежна» 42 ствовать, и ей нравилось, когда Дик подсказывал ей, что смешно, а что печально. Но сейчас, когда она шла по полю былого сражения словно в тревожном сне, потому что любовь перевер- нула для нее все вокруг, больше всего ей хотелось, чтобы он понял, как она его любит. Потом они сели в машину и поехали обратно в Амьен. Мелкий теплый дождь окроплял молодой низкорослый лес с подлеском и огромные «погребальные кострища», сложенные из пролежавших шесть лет в земле ошметков обмундирования, из ржавых бомб, гранат, артилле- рийских гильз и остатков амуниции – касок, штыков, оружейных прикладов и полусгнивших кожаных ремней. И вдруг за поворотом открылось безбрежное море могил, покрытое буру- нами белых надгробий. Дик попросил водителя остановиться. – Вон та самая девушка… Кажется, она так и не нашла, куда возложить венок. Выйдя из машины, он направился к девушке с венком, в нерешительности стоявшей у входа на кладбище. Ее ждало такси. Это была юная рыжеволосая американка из Теннесси, с которой они познакомились утром в поезде, она приехала из Ноксвилла, чтобы почтить память брата. По ее щекам текли слезы досады. – В военном министерстве мне, должно быть, неправильно указали номер участка, – всхлипывая, сказала она. – Там написано совсем другое имя. Я брожу тут с двух часов, но могил так много. – Знаете, я бы на вашем месте положил венок на любую могилу, не глядя на имя, – посоветовал Дик. – Вы думаете? – Я думаю, он хотел бы, чтобы вы поступили именно так. Темнело, дождь усиливался. Девушка оставила свой венок на ближней могиле у ворот и приняла приглашение Дика отпустить такси и вернуться в Амьен вместе с ними. Розмари снова всплакнула, узнав о злоключениях девушки – такой уж «слезный» полу- чился день, – однако она чувствовала, что чему-то он ее научил, хотя и не могла бы точно ска- зать, чему именно. Задним числом вся эта поездка представлялась ей беспечно приятной – как одно из тех вроде бы ничем не примечательных мгновений, которые кажутся только мостиком между прошлыми и будущими радостями, но которые по зрелом размышлении и оказываются само́й радостью. Амьен, город в лиловатых тонах, гулко отражавший звуки, так же как иные вокзалы – парижский Северный или лондонский Ватерлоо, – все еще нес на себе скорбную печать войны. Днем в таких городах с их маленькими, двадцатилетней давности трамвайчиками, пересекаю- щими серую мощеную площадь перед собором, чувствуешь себя опустошенным, и даже сама погода, вылинявшая, словно старая фотография, кажется немного старомодной. Но с наступле- нием темноты на улицы выплескивается типичная для французских городов жизнь с ее малень- кими водоворотиками – разбитными уличными девицами, мужчинами, в бесконечных спорах проводящими многие часы в кафе и пересыпающими речь бесконечными «voilа», парочками, которые, прижавшись друг к другу, бредут без цели, благо такие прогулки ничего не стоят, – и тогда картина начинает обретать краски. В ожидании поезда они сидели за столиком в большом зале со сводом, достаточно высо- ким, чтобы поглощать дым, людской гомон и музыку; оркестр любезно исполнил для них мод- ную польку «Простите, а вот бананов у нас сегодня нет», и они дружно похлопали музыкантам, их руководитель казался очень довольным собой. Девушка из Теннесси, забыв о своих горе- стях, от души веселилась и даже начала флиртовать с Диком и Эйбом, одаривая их знойными взглядами и кокетливыми прикосновениями, а они добродушно подначивали ее. Затем, предоставив уже неразличимо малым частицам останков вюртембергцев, прус- ских гвардейцев, альпийских стрелков, манчестерских ткачей и итонских выпускников уходить дальше в вечность, гния под теплым дождем, они сели в парижский поезд. В пути ели бутер- Ф. С. Фицджеральд. «Ночь нежна» 43 броды с сырокопченой колбасой и сыром бель паэзе, приготовленные для них в вокзальном ресторане, и запивали их божоле. Николь казалась отрешенной; беспокойно покусывая губу, она вчитывалась в прихваченные Диком путеводители по местам сражений – конечно, он успел изучить основные события этой битвы, но упростил их до той степени, когда они стали слегка напоминать приемы в его собственном доме. XIV По прибытии в Париж Николь сказалась слишком усталой, чтобы, как договаривались, идти смотреть иллюминацию на Выставке декоративного искусства. Они завезли ее в отель «Король Георг», и как только она исчезла между плоскостями света, лившегося из вестибюля и преломлявшегося в стеклянных дверных панелях, у Розмари словно гора с плеч свалилась. Николь обладала силой – причем не всегда направленной на благо и предсказуемой, как у матери, – зачастую ее поведение было невозможно предугадать. Розмари ее побаивалась. В одиннадцать часов Розмари, Дик и Норты сидели в только что открывшемся кафе- поплавке на Сене. Река мерцала огнями мостов и баюкала на своей поверхности множество холодных лун. Когда Розмари с матерью жили в Париже, они нередко по воскресеньям сади- лись на маленький прогулочный пароход, плыли на нем до Сюрена и обсуждали планы на буду- щее. Денег у них было немного, но миссис Спирс была так уверена в красоте дочери и внушила ей такое честолюбие, что без колебаний рискнула всем и «поставила на удачу»: встав на ноги, Розмари вернет затраты сторицей… С тех пор как они приехали в Париж, Эйб Норт постоянно пребывал в состоянии хмель- ного возбуждения; от солнца и вина глаза у него покраснели. В тот вечер Розмари впервые обратила внимание на то, что он не пропускает ни одного питейного заведения; интересно, как к этому относится Мэри Норт, подумала она. Обычно, если не считать частых взрывов смеха, Мэри была невозмутима, настолько невозмутима, что Розмари мало что могла о ней сказать. Ей нравились прямые темные волосы Мэри, зачесанные назад и естественным каскадом рас- сыпа́вшиеся к плечам; время от времени косая прядь падала на висок; когда она начинала лезть в глаза, Мэри откидывала голову назад и прядь ложилась на место. – Сегодня нам нужно вернуться домой пораньше, Эйб, это – последняя бутылка. – Голос Мэри звучал непринужденно, но в нем слышался легкий оттенок тревоги. – Ты же не хочешь, чтобы тебя доставили на корабль в жидком виде. – Да, уже поздно, – согласился Дик. – Пора идти. На исполненном благородного достоинства лице Эйба появилось упрямое выражение, он решительно заявил: – Ну уж нет! – И после веской паузы добавил: – Нет-нет, еще рано. Мы закажем еще бутылку шампанского. – Я – пас, – сказал Дик. – А я имел в виду не вас, а Розмари. Она-то – настоящий алкоголик, всегда держит бутылку джина в ванной комнате про запас, мне ее матушка рассказывала. Он вылил остатки шампанского из бутылки в бокал Розмари. В первый же день по при- езде в Париж ей стало нехорошо от огромного количества выпитого лимонада, после этого она почти ничего не пила, но сейчас подняла бокал и сделала глоток. – Что я вижу? – воскликнул Дик. – Вы же говорили, что не пьете. – Но не говорила, что не собираюсь начать. – А что скажет мама? – Только один бокал. – Она вдруг почувствовала острую необходимость взбодрить себя. Дик выпил в тот вечер не слишком много, но выпил, и, наверное, ей казалось – выпей она тоже, это сблизит их и облегчит ей задачу сделать то, на что она уже решилась. Она залпом Ф. С. Фицджеральд. «Ночь нежна» 44 осушила полбокала, поперхнулась и сказала: – Кроме того, вчера у меня был день рождения, мне исполнилось восемнадцать. – Почему же вы нам ничего не сказали?! – укоризненно запричитали все разом. – А я знала, что вы устроите суету по этому поводу, и хотела избавить вас от лишних хлопот. – Она допила шампанское и, подняв бокал, добавила: – Будем считать, что это и было празднование. – Ничего подобного мы считать не будем, – возразил Дик. – Завтра устроим праздничный ужин в вашу честь. И попробуйте только не прийти! Восемнадцать – это чрезвычайно важный возраст. – В свое время я думала: все, что происходит с тобой до восемнадцати, не имеет никакого значения, – сказала Мэри. – Это правильно, – согласился Эйб. – И все, что происходит после, – тоже. – Для Эйба ничто не имеет значения, пока он не сядет на корабль, – сказала Мэри. – На сей раз он связывает с Нью-Йорком большие планы. – Она произнесла это так, словно давно устала повторять слова, потерявшие для нее всякий смысл, при том, что в действительности жизненные планы, которыми они с мужем руководствовались – или не руководствовались, – были не более чем благими намерениями. – Он будет писать музыку в Америке, а я – зани- маться пением в Мюнхене, так что, когда мы воссоединимся, для нас не будет ничего невоз- можного. – Это прекрасно, – согласилась Розмари, чувствуя, что шампанское уже немного ударило в голову. – А пока – еще шампанского для Розмари! Это поможет ей осмыслить работу своих лим- фатических желез. В восемнадцать они только начинают функционировать. Дик снисходительно усмехнулся на реплику Эйба, которого любил, но в которого давно перестал верить, и заметил: – С медицинской точки зрения это абсолютно неверно. Мы уходим. Уловив покровительственную нотку в голосе Дика, Эйб весело сказал: – Что-то мне подсказывает, что премьера моего нового музыкального спектакля состо- ится на Бродвее раньше, чем вы завершите свой научный труд. – Очень надеюсь на это, – спокойно ответил Дик. – Очень надеюсь. Возможно, я даже и не буду завершать то, что вы называете моим «научным трудом». – О, Дик! – испуганно воскликнула Мэри, она явно была шокирована. Розмари ни разу не видела такого бесстрастно-непроницаемого выражения на лице Дика; она интуитивно догадалась, что в его заявлении было нечто существенно важное, и едва не воскликнула вслед за Мэри: «О, Дик!» Однако Дайвер вдруг снова рассмеялся и продолжил, вставая из-за стола: – …не буду завершать этот, а примусь за новый. – Нет, Дик, погодите. Я хочу знать… – Расскажу в другой раз. Спокойной ночи, Эйб. Спокойной ночи, Мэри. – Спокойной ночи, милый Дик. – Мэри улыбнулась так, словно была совершенно счаст- лива и дальше сидеть в этом почти опустевшем плавучем ресторане. Она была мужественной, не терявшей надежды женщиной, следовавшей за мужем невесть куда, подстраивавшейся под него так и эдак, поскольку не могла заставить его ни на шаг свернуть с дороги, по которой он шел, и лишь иногда с унынием сознавала, насколько глубоко внутри него запрятана тайна того, куда он ее ведет. И тем не менее некая аура удачи витала вокруг нее, словно она была своего рода живым талисманом… Ф. С. Фицджеральд. «Ночь нежна» 45 XV – А что это за труд, который вы решили не заканчивать? – спросила Розмари, серьезно глядя Дику в глаза, когда они ехали в такси. – Да так, ничего важного. – Вы ученый? – Я врач. – Ух ты! – Она радостно улыбнулась. – Мой отец тоже был врачом. Но тогда почему вы не… – Она запнулась. – Не беспокойтесь, здесь нет никакой тайны. Я ничем не запятнал свою профессиональ- ную репутацию и не прячусь здесь, на Ривьере, от закона. Просто сейчас я не практикую. Кто знает, может, когда-нибудь начну снова. Розмари молча приблизила к нему лицо для поцелуя. Секунду-другую он смотрел на нее в нарочитом недоумении. Затем, обняв одной рукой за плечи, потерся щекой о ее мягкую щеку и, отстранившись, еще раз посмотрел долгим взглядом. – Какое очаровательное дитя, – серьезно сказал он. Она улыбалась ему, машинально теребя лацканы его пиджака. – Я влюблена в вас и в Николь. Вообще-то это мой секрет, я даже ни с кем не могу говорить о вас, потому что не хочу, чтобы кто-то еще знал, какой вы замечательный. Честно, я люблю вас и Николь… Да, люблю. Сколько раз он слышал это, даже в тех же самых выражениях. Вдруг она придвинулась к нему вплотную, и, оказавшись в фокусе его зрения, ее лицо утратило свою юность, как будто вовсе лишилось возраста; он поцеловал ее захватывающим дух поцелуем. Потом она откинулась на его руку, вздохнула и сказала: – Я решила от вас отказаться. Дик насторожился: не дал ли он ей ненароком повода считать, будто она хоть в малейшей степени имеет на него право? – Это жестоко. – Он попытался все перевести в шутку. – Только во мне проснулся инте- рес, как… – Я так любила вас… – Словно любовь длилась уже многие годы. Ее глаза налились сле- зами. – Я та-а-ак вас любила. Ему бы следовало посмеяться, но, к собственному удивлению, он услышал, как произ- носит: – Вы не только красивы, вы еще и на редкость естественны. Все, что вы делаете, притво- ряетесь ли, что влюблены, или изображаете робость, все у вас выходит убедительно. В темной пещере автомобильного салона, где витал аромат духов, купленных Розмари по совету Николь, она снова прильнула к нему, и он поцеловал ее, ничего не испытывая. Он лишь ощущал смутное присутствие страсти, но не видел ни тени ее ни в глазах, ни на губах Розмари; ее дыхание чуть-чуть пахло шампанским. Она в отчаянии все теснее прижималась к нему, он еще раз поцеловал ее, расхоложенный невинностью ее губ и взглядом, в момент поцелуя устремленным в ночную темноту, во тьму Вселенной. Она еще не знала, что блаженство – это нечто, заключенное в сердце; вот когда она осознает это и растворится во вселенской страсти, он сможет взять ее без колебаний и сожалений. Ее номер в отеле располагался по диагонали от их номера, ближе к лифту. Когда они подошли к двери, она вдруг сказала: – Я знаю, что вы меня не любите… я этого и не жду. Но вы сказали, что мне следовало сообщить вам о моем дне рождения. Ну вот, теперь вы о нем знаете, и я хочу, чтобы в качестве подарка вы зашли ко мне на минуту – мне нужно вам кое-что сказать. Только на минуту. Ф. С. Фицджеральд. «Ночь нежна» 46 Они вошли, он закрыл дверь, и Розмари встала перед ним, очень близко, но не касаясь его. В ночном сумраке ее лицо выглядело бесцветным – она была бледна, как белая гвоздика, оброненная кем-то на танцевальном паркете. – Когда вы улыбаетесь… – он снова взял отечески-покровительственный тон, возможно, из-за незримого, но близкого присутствия Николь, – …мне всегда кажется, что я сейчас увижу дырочку на месте выпавшего молочного зуба. Но было уже поздно – она прижалась к нему и жалобно прошептала: – Возьмите меня. – Взять вас? Куда? От изумления он застыл в неподвижности. – Ну, пожалуйста, – шептала она. – Умоляю вас, сделайте что положено. Не важно, если мне это не понравится, я этого никогда не ждала, мне всегда была ненавистна сама мысль об этом, но сейчас все не так. Сейчас я хочу, чтобы вы это сделали. Розмари и сама была потрясена – она даже представить себе не могла, что способна про- изнести такое. В сущности, она повторяла вычитанные из книг слова, за которыми скрывалось то, о чем она грезила, что видела в снах все десять лет, проведенные в монастырской школе. Вдруг ей пришло в голову, что сейчас она исполняет одну из своих самых значительных ролей, и она с новой страстью окунулась в нее. – Это должно быть совершенно не так, – задумчиво произнес Дик. – Наверное, все дело в шампанском. Давайте по возможности забудем об этом. – О нет! Сейчас. Я хочу, чтобы вы сделали это прямо сейчас. Возьмите меня, научите, я вся ваша и хочу быть вашей. – А вы не подумали как минимум о том, какую боль это причинит Николь? – Она ничего не узнает, к ней это не имеет никакого отношения. – Во-вторых, – мягко продолжил он, – есть еще кое-что, о чем вы забыли: я люблю Николь. – Но ведь можно любить не только одного человека, разве не так? Я люблю маму и люблю вас… даже больше. Теперь – вас больше. – …И еще одно: сейчас вы вовсе не влюблены в меня, но что, если влюбитесь… после? Это могло бы сильно осложнить вашу жизнь в самом ее начале. – Нет, обещаю, мы больше никогда не увидимся. Я вызову маму, и мы тотчас уедем в Америку. Воспоминание о ее юной непосредственности и свежести ее губ было еще слишком живо, чтобы согласиться на подобную жертву. Дик сменил тон: – Просто сейчас вы находитесь под воздействием настроения. – О, прошу вас! Мне все равно, даже если случится ребенок. Съезжу в Мексику, как одна актриса с нашей студии. Это совершенно не похоже на то, что я себе представляла раньше, – мне всегда было противно, когда меня целовали всерьез. – Он понял, что она все еще наде- ется. – У некоторых были такие огромные зубы. Но вы – совсем другое дело, вы прекрасны. Я хочу, чтобы вы это сделали. – Полагаю, вы думаете, что существуют особого рода поцелуи, и хотите, чтобы я именно так вас поцеловал? – Ах, не надо меня дразнить, я не ребенок. Знаю, что вы в меня вовсе не влюблены. – Она вдруг сконфуженно запнулась. – На это я и не рассчитывала. Должно быть, я кажусь вам пустышкой. – Вздор. Но вы кажетесь мне слишком юной, – сказал Дик и мысленно добавил: «Вас слишком многому надо было бы еще учить». Розмари ждала, взволнованно дыша, и он закончил: – В любом случае мы устроены так, что это не происходит по чужому желанию. Ф. С. Фицджеральд. «Ночь нежна» 47 Разочарованная, она в замешательстве опустила голову, а Дик машинально произнес: – Давайте просто… – и тут же осекся. Подведя к кровати, он усадил ее и сел рядом. Роз- мари плакала. Дик неожиданно смутился, но причиной тому были отнюдь не этические сооб- ражения – невозможность поступить иначе была совершенно очевидна, – просто смутился, и на миг его обычное обаяние, его гибкое умение в любых обстоятельствах сохранять несокру- шимое душевное равновесие оставили его. – Я знала, что вы не согласитесь, – всхлипнула Розмари. – Это просто была жалкая попытка. Он встал. – Доброй ночи, дитя мое. Мне очень жаль. Давайте вычеркнем это из памяти. – Словно лечащий врач больному, он добавил несколько пустых слов утешения на сон грядущий: – Вас многие еще будут любить, и когда вы полюбите сами, порадуетесь тому, что свою первую любовь встретили нетронутой, в том числе и эмоционально. Звучит немного старомодно, наверное? Он сделал шаг к двери, а она подняла голову и посмотрела ему вслед, не имея ни малей- шего представления о том, что творится у него в голове; словно в замедленной съемке, она видела, как он делает еще один шаг, оборачивается, глядит на нее; на миг ей захотелось вско- чить, схватить, удержать его, прикоснуться к его губам, ушам, вороту пиджака, обвиться вокруг него, вобрать в себя, но его рука уже легла на дверную ручку. Розмари сдалась и откинулась на спину. Когда дверь закрылась, она встала, подошла к зеркалу и, все еще хлюпая носом, стала расчесывать волосы. Сто пятьдесят движений щеткой в одну сторону, потом еще сто пятьде- сят – в другую, как положено. Когда одна рука затекла, она переложила щетку в другую и про- должила водить ею по волосам… |