Ограбление банка. Захват заложников. Выстрел
 Скачать 64.31 Kb.
|
|
7 Глава 1 ОГРАБЛЕНИЕ БАНКА. Захват заложников. Выстрел. На лестничной клетке — толпа полицейских, которые собираются брать штурмом квартиру. На месте залож- ников мог оказаться кто угодно, это гораздо проще, чем можно подумать. Все, что для этого нужно, — од- на по-настоящему плохая идея. Это история обо всем на свете, но главным обра- зом — об идиотах. Идиотом, скажем прямо, можно назвать любого, вот только не стоит забывать: быть человеком — дело вообще трудное до безумия. Осо- бенно если рядом с тобой люди, перед которыми ты пытаешься выглядеть хорошим. В наше время человеку то и дело приходится от- вечать самым разным ожиданиям. Нужно иметь ра- боту, крышу над головой, платить налоги, следить за тем, чтобы на тебе всегда были чистые трусы, помнить пароль от своего чертова вайфая. Многим из нас так никогда и не удается упорядочить этот хаос, а жизнь идет своим чередом, земля вращается в космосе со 8 скоростью два миллиона километров в час, и мы тря- семся на ней от страха, словно потерявшиеся носки. Сердце становится как мокрое мыло — стоит на секун- ду расслабиться, и оно вылетает из рук, несется вперед, влюбляется и разбивается на куски. С этим ничего не поделаешь. Мы учимся притворяться, постоянно, на работе, в семье, с детьми и во всем остальном. Мы притворяемся образованными, нормальными, пони- мающими выражения «процентные ставки по креди- там» и «темпы инфляции». Делаем вид, что знаем толк в сексе. На самом деле с сексом у нас примерно такие же отношения, как с USB-разъемом, в который попа- даешь примерно с четвертой попытки. (Не входит; другим концом; опять не так; ну, НАКОНЕЦ-ТО!) Мы строим из себя хороших родителей, но в дейст- вительности способны лишь обеспечить детям еду, одежду и отчитать их за то, что они жуют найденную на полу жвачку. Когда-то мы попробовали держать в аквариуме экзотических рыбок — так они все сдох- ли. В сущности, мы знаем о детях не больше, чем об аквариумных рыбках, и ответственность за их жизни приводит нас в ужас каждое утро. У нас нет никакого плана, мы пытаемся хоть как-то пережить этот день, потому что завтра наступит новый. Иногда нам становится больно, невыносимо боль- но, потому что мы чувствуем себя чужими в собствен- ной коже. Мы впадаем в панику при мысли о неопла- ченных счетах, о том, что взрослые — это мы; а мы до сих пор не научились ими быть, поскольку попытку быть взрослым ничего не стоит провалить. Потому что все мы кого-то любим, а тот, кто лю- бит, пережил много бессонных ночей, раздумывая, где взять силы, чтобы остаться человеком. Иногда для 9 этого мы совершаем поступки, которые впоследствии кажутся нам странными и непонятными, но в тот мо- мент представляются единственным выходом. Одна-единственная плохая, по-настоящему плохая идея. Вот и все, что нужно. К примеру, однажды утром человек тридцати девя- ти лет выходит из дома с пистолетом в руке — каким же надо быть идиотом? Но это станет понятно только потом. Все обернулось той самой историей с захватом заложников, хотя человек ничего такого не планиро- вал. Вернее, планы-то были, вот только заложники в них не входили. Человек планировал ограбить банк. Но что-то пошло не так, и все покатилось к черто- вой матери — при ограблении банков такое случается. Тридцатидевятилетнему человеку пришлось бежать, хотя плана побега у него на тот момент не было, — не зря говорила мама: «Раз башка не варит, шевели ногами», — когда в детстве человек забывал принести из кухни лед и ломтики лимона и вынужден был бе- жать обратно. (Здесь стоит добавить, что мать наше- го грабителя была насквозь проспиртована джином с тоником, и по этой причине, когда она почила в бозе, кремировать ее не решились, испугавшись возможно- го взрыва в крематории.) Так вот, когда после ограб- ления банка (который так и не удалось ограбить) на место преступления прибыла полиция, грабитель со всех ног бросился на улицу, а затем юркнул в первую попавшуюся дверь. Пожалуй, это недостаточная при- чина, чтобы назвать его идиотом, но… сами понима- ете. Разумным решением это не назовешь. Дверь эта вела в подъезд, а других выходов из подъезда не было, 10 поэтому грабителю не оставалось ничего другого, как побежать по лестнице наверх. Не будем упускать тот факт, что физические воз- можности тридцатидевятилетнего грабителя полно- стью соответствовали этому возрасту. Не как у тех столичных жителей, которые, чтобы справиться с кри- зисом среднего возраста, покупают модные дорого- стоящие велосипедные трико и купальные шапочки, и заполняют черные дыры в душе своими красивыми картинками в Инстаграме. Нет, наш грабитель был не из таких. Он относился к той категории тридцати- девятилетних, которые ежедневно потребляют сыр и глютены в количествах, которые с медицинской точ- ки зрения были не столько диетой, сколько криком о помощи. Так что, добравшись до верхнего этажа, грабитель чувствовал, что все железы его организма работают на пределе, и пыхтел так, будто стоял у по- рога такого клуба, куда не зайдешь, не назвав в двер- ное окошко секретный пароль. Шансы спастись были, мягко говоря, ничтожными. Но, оглянувшись, грабитель обнаружил откры- той дверь одной из квартир. Эту квартиру выставили на продажу, и как раз проходил ее показ риелтором. И вот в нее врывается запыхавшийся грабитель с пи- столетом на взводе, и начинается пресловутая драма с захватом заложников. А дальше все как полагается: здание окружает по- лиция, приезжают журналисты с телеканалов и ведут репортажи с места событий. На все про все уходит несколько часов. Наконец грабитель сдается. А какой еще у него выбор? Восемь заложников — семь поку- пателей и один риелтор — выходят на свободу. Через 43 Глава 14 В ВОЗДУХЕ ПРОСВИСТЕЛА кофейная чашка. Она пролетела над обоими столами, но благодаря неиспо- ведимым законам физики в ней остался почти весь не- допитый кофе. Чашка со всей силы ударилась об сте- ну, окрасив ее в цвет капучино. Полицейские посмотрели друг на друга: один смущенно, другой в ужасе. Старого полицейского звали Джим. Молодого, его сына, звали Джек. По- лицейский участок слишком мал для того, чтобы им не встречаться, и в конце концов они, как обычно, оказались по разные стороны одного письменного стола, лишь наполовину прикрытые каждый своим монитором, ведь работа полицейского сегодня все- го на одну десятую состоит из собственно полицей- ской работы, а в остальном — из описания того, как он ее выполняет. Для поколения Джима компьютеры казались вол- шебством, а для поколения Джека стали обыденно- стью. Когда Джим был маленьким, не выпускать 44 ребенка из комнаты считалось наказанием, а сегодня родители не знают, как выманить ребенка из комна- ты. Раньше детей не могли угомонить, а сегодня — заставить двигаться. Когда Джим писал свой рапорт, он основательно нажимал каждую клавишу, сверялся с экраном, все ли в порядке, и только после этого на- жимал следующую. Джима не проведешь. Джек со- чинял свой с беззаботностью молодого человека, не представляющего мира без интернета; он мог печа- тать вслепую и касаться клавиш так, что никакой кри- минологической экспертизе не найти на них его от- печатков. Старый и молодой полицейские доводили друг друга до исступления по самым смехотворным пово- дам. Когда надо было поискать что-то в интернете, сын говорил, что «погуглит» это, а отец — что он «за- бьет в Гугл». Когда они не могли на чем-то сойтись, отец говорил: «Но я же прочитал это в Гугле!» — а сын орал: «В Гугле не ЧИТАЮТ, папа, а ИЩУТ!» Сына бесила не столько папина компьютерная без- грамотность, как его полуграмотность. Например, Джим до сих пор не научился делать скриншот. Что- бы получить изображение своего экрана, он брал те- лефон и фотографировал им монитор. А чтобы выве- сти изображение из телефона на бумагу, он клал его в ксерокс. Последняя крупная ссора Джека и Джима произошла из-за того, что начальник начальника на- шел недостаточным освещение работы участка в соц- сетях (еще бы, в Стокгольме-то все знают всё про каж- дый чих любого из полицейских) и попросил их фо- тографировать друг друга в течение дня за работой. Поэтому Джим сфотографировал Джека за рулем. На полном ходу. Со вспышкой. 45 И вот они сидят друг против друга и пишут, в постоянной противофазе. Джим — человек обстоя- тельный. Джек — эффективный. Джим рассказывает историю. Джек пишет рапорт. Джим стирает и пере- писывает, Джек стрекочет по клавиатуре так, будто во всем мире есть лишь один возможный вариант изло- жения дела. В молодости Джим мечтал стать писате- лем. Джек подрастал, но Джим не переставал мечтать. Потом он мечтал о том, чтобы писателем стал Джек. Сыновьям этого не понять, а отцы стыдятся это при- знать: мы не хотим, чтобы у наших детей были свои мечты, и не хотим, чтобы дети пошли по нашим сто- пам. Мы сами хотим идти по их стопам, когда они во- площают наши мечты в жизнь. На их письменных столах стоят фотографии одной и той же женщины — мамы одного и жены другого. На столе Джима также стоит фотография другой жен- щины, молодой, на семь лет старше Джека. О ней отец и сын говорят редко, а она дает о себе знать, только когда нужны деньги. Всякий раз в начале зимы Джим с надеждой говорит: «Может, твоя сестра приедет до- мой на Рождество», Джек отвечает: «Конечно, папа, поживем — увидим». Сын никогда не называл отца наивным. Потому что любил его. На плечах отца ле- жали невидимые камни, когда он поздно вечером на- кануне очередного Рождества говорил: «Она не вино- вата, понимаешь, она просто…» — а Джек заканчивал фразу: «Больна. Да, папа, я знаю. Моя сестра просто больна. Может, еще по пиву?» Многое разделяло молодого и старого полицей- ских, но они были близки. В конце концов Джек пе- рестал бегать за сестрой, в этом была разница между 46 отцом и братом. Когда дочь стала подростком, Джиму казалось, что дети как воздушные змеи — надо толь- ко не выпускать из рук бечевку, но все-таки ветер ее унес. Она вырвалась и взлетела к небесам. Никогда точно не скажешь, когда у человека появилась зави- симость, люди врут, говоря, что все под контролем. Наркотики — это сумерки, когда нам кажется, буд- то мы сами решаем, когда выключить лампу, но это не так: тьма поглощает нас, когда ей вздумается. Не- сколько лет назад Джим узнал, что Джек снял все свои сбережения, отложенные на покупку квартиры, и по- тратил их на оплату дорогостоящего лечения сестры в эксклюзивной больнице. Он сам отвез ее туда. Через две недели она выписалась — деньги обратно он не получил, было уже слишком поздно. Она не давала о себе знать полгода, а потом позвонила посреди ночи так, будто ничего не случилось, и попросила взаймы пару тысяч. На билет домой, как она сказала. Джек выслал деньги, но она так и не приехала. А отец так и бегал внизу, пытаясь не потерять из виду воздушно- го змея, в том-то и была разница между отцом и бра- том. На следующее Рождество Джим скажет: «Просто она…» — а Джек прошепчет: «Да, папа, я знаю» — и предложит еще по пиву. Из-за пива они тоже ругались. Джек был из тех мо- лодых людей, которые любят пробовать пиво со вку- сом грейпфрута, пряников, мармеладных гномиков «и тому подобной дряни». Джим любил пиво со вкусом пива. Иногда он называл все эти новомодные сорта пива «стокгольмскими выкрутасами», но лишь ино- гда, потому что от этого Джек зверел, и Джиму долгое время приходилось покупать себе пиво самому. Черт 47 разбери, почему в одной семье дети вырастают такими непохожими друг на друга. Джим покосился на мони- тор Джека: пальцы сына порхали по клавиатуре. Ма- ленький полицейский участок в не слишком большом городе был местом спокойным и тихим. Здесь особо ничего не происходило, и драма с заложниками была им в новинку, как и любая драма вообще. Джим знал: для Джека это блестящая возможность себя показать. Пока дело не прибрали к рукам стокгольмцы. Недовольство самим собой давило на веки, уста- лость делала свое дело, Джек был на грани нервного срыва с тех пор, как первым вошел в квартиру. Он долго держал себя в руках, но, допросив последнего свидетеля, вошел на кухню в участке и взорвался: «Кто-то из свидетелей ЗНАЕТ, что произошло! Кто- то из них знает и лжет мне в лицо! Неужели они не понимают, что этот человек лежит где-то, истекая кровью?! Как можно врать полиции, когда человек УМИРАЕТ?!» Когда Джек сел тем вечером за компьютер, Джим ничего не сказал. Он просто запустил чашкой в сте- ну. Да, Джек бесился, оттого что не смог спасти зло- умышленника, и был в ярости, оттого что вот-вот заявятся проклятые стокгольмцы и возьмут расследо- вание в свои руки; но знал бы он, что чувствует отец, который не может помочь своему сыну. Они молча посмотрели друг на друга, а потом сно- ва уткнулись в мониторы. Наконец Джим сказал: — Прости, я все уберу. Я просто… Я понимаю, что ты в отчаянии. Просто хотел сказать, что… я сам в отчаянии. Джим и Джек изучили каждый сантиметр плана квартиры. Там не было ни одной возможности где-то 48 спрятаться. Джек посмотрел на отца, потом на остатки чашки у себя за спиной и тихо сказал: — Ему помогли. Что-то мы с тобой упустили. Джим пробежал глазами протоколы допроса. — Мы делаем все, что от нас зависит, сынок. Гораздо проще говорить о работе, когда не нахо- дишь слов для всего остального, но в данном случае речь шла не только о работе, но и о жизни вообще. Джек думал про мост с того самого момента, как узнал о происшествии с заложниками, — даже в самые спо- койные ночи ему по-прежнему снилось, что человек не прыгнул с моста, что его удалось спасти. Джим то- же непрерывно думал про мост, а в худшие моменты ему снилось, что с моста прыгает Джек. — Одно из двух: либо лжет один из свидетелей, либо все. Один из них знает, где скрывается преступ- ник, — механически повторял Джек, обращаясь к са- мому себе. Джим покосился на столешницу, по которой бара- банили пальцы Джека, — мать Джека тоже так делала после бессонной ночи в больнице или тюрьме. Про- шло слишком много лет, и отец уже не мог спросить у сына, как тот себя чувствует, — слишком много, что- бы сын смог это объяснить. Слишком многое их раз- деляет, и, похоже, это навсегда. Но когда Джим поднялся — в сопровождении пол- ной симфонии вздохов и стонов, характерной для по- жилого мужчины, — чтобы вытереть стену и собрать осколки, Джек проворно вскочил и отправился на кух- ню. Он вернулся с двумя чистыми чашками. Не то чтобы Джек начал пить кофе — просто он понимал, что сейчас отцу не хочется пить кофе в одиночку. — Прости, что я вмешался, сынок, — тихо прого- ворил Джим. — Ничего страшного, папа, — ответил Джек. Оба говорили вовсе не то, что думали. Но мы лжем тому, кого любим. Отец и сын снова склонились над клавиатурами и продолжили переписывать рапорты и изучать их снова и снова, ища зацепку. Да, все верно. Свидетели не сказали правду. Во вся- ком случае, всю правду. По крайней мере, не все сви- детели. |