Онтология идеального мира
 Скачать 80.9 Kb.
|
|
а) в чем заключается по И. Г. Фихте, личная жизнь как истинная и разумная, б) как связаны разумная жизнь и наслаждение, в) какова роль жертв в развитии человечества, согласно И. Г. Фихте, г) какие чувства вызывает в людях созерцание жертв благородных и сильных людей, д) в чем главный пункт разногласий между Фихте и Штирнером, е) как М. Штирнер обосновывает свою позицию, ж) проанализируйте достоинства и недостатки позиций обоих мыслителей, з) изложите вашу точку зрения по затронутому вопросу. Фихте И.Г. Основные черты современной эпохи // Фихте И.Г. Сочинения в двух томах. – Т.2. – СПб.,1993. – С. 395 – 400. Итак, истинную и разумную жизнь мы усмотрели в том, чтобы личная жизнь посвящалась жизни рода, или в том, чтобы личность забывала себя в других, - разумеется, понимая этих других не в смысле личностей, так как в этом случае мы остались бы при личной индивидуальности, но в смысле рода. Итак, поймите меня: симпатия, побуждающая нас смягчать личную печаль других людей и делить и увеличивать их радость, благожелательство, приковывающее нас к друзьям и родным, любовь, привязывающая нас к супругу и детям, - все это, часто соединяющееся со значительными пожертвованиями собственным удовольствием и удобством, есть первый тихий и тайный шаг разумного инстинкта к тому, чтобы предварительно сломить только самый упорный и грубый эгоизм и начать развитие разрастающейся и всеобъемлющей любви. Но эта любовь всегда направлена на индивидуальных личностей и далека от того, чтобы обнимать человечество, как таковое, как род, без всякого различия между личностями; и, несмотря на то, что она несомненно представляет преддверие высшей жизни, в которую никто не может вступить, не восприняв освящения в этой области более нежных влечений, все же она не есть сама высшая жизнь. Последняя объемлет род именно как род… Разумная и, следовательно, справедливая, хорошая и истинная жизнь состоит в том, чтобы забывать себя в идеях и не искать и не знать иного наслаждения, кроме наслаждения идеями и принесения им в жертву всех остальных житейских наслаждений… Я утверждаю: поскольку вы сами, вынуждаемые какой-то внутренней силой, не могли бы удержаться от одобрения, удивления и уважения по отношению к такой жизни, которая, как описанная выше, приносит себя в жертву идеям, и тем сильнее уважали бы ее, чем заметнее и значительнее принесенные ее идеям жертвы, постольку из этого вашего одобрения можно было бы вывести, что в вашей душе содержится неискоренимый принцип такого содержания: личность должна быть приносима в жертву идее; та жизнь, которая осуществляет это, есть единственно истинная и справедливая жизнь, и, следовательно, с точки зрения истины и подлинной действительности, индивидуум вовсе не существует, ибо не должен иметь никакого значения и должен погибнуть, и, напротив, существует единственно род, ибо последний должен быть рассматриваем, как единственно существующий… Поскольку разумная жизнь воспроизводится в нас лишь в представлении и как чужое состояние, само это представление проникается к себе любовью и с наслаждением сосредоточивается на себе; ибо в этом случае мы, по крайней мере, настолько проникли в сферу жизни разума, что имеем представление о том, какой она должна быть. Это наслаждение и это одобрение, как одобрение по отношению к чужому, к тому, чего нет в нас самих, импонирует нам однако в силу того же самого основания и вселяет в нас уважение и почитание; у лучших из нас оно соединяется с тихим недовольством собой и с тайной жаждой стать похожим на такой идеальный образ, и из этой жажды постепенно развивается высшая жизнь. Поскольку же разумная жизнь ощущается нами, как наше собственное действительное бытие, она есть бьющий через край источник невыразимого наслаждения, зависть к которому смертельно отравила бы эгоиста, если бы последний мог его созерцать; в этой любви к себе такая жизнь есть блаженство. Ибо все ощущения неприятного и отталкивающего, как и ощущения жажды и пустоты - не что иное, как муки рождения высшей жизни, рвущейся навстречу своему завершенному развитию. Когда эта жизнь уже развилась, она есть жизнь самодовлеющая, не нуждающаяся ни в чьей другой, истекающая из себя самой и собственной силы высшая свобода и легкость. Переходя к нашей ближайшей цели, я выставляю следующее утверждение: все великое и хорошее, что составляет основу и источник теперешнего нашего существования и что является необходимым условием своеобразной жизни и деятельности нашей эпохи, стало действительным исключительно благодаря тому, что благородные и сильные люди приносили в жертву идеям всякое житейское наслаждение; и мы сами со всем, что в нас есть, представляем результат жертв, принесенных всеми прежними поколениями и особенно их достойнейшими членами… я хотел бы знать лишь вот что: не чувствуете ли вы себя вынужденными изумляться такому образу мышления и действия, как изображенный ранее, и глубоко уважать его совершенно независимо от того, считаете ли вы его благоразумным (о последнем я теперь не спрашиваю)? ---------- Штирнер М. Единственный и его собственность. – Харьков, 1995 – С.319 – 321. Вся история до сих пор была историей духовного человека. После господства чувств наступает настоящая история, то есть период духовности, бесчувственности, сверхчувственности. Человек начинает становиться чем-то и хочет им стать. Чем? Добрым, красивым, истинным, точнее — нравственным, благочестивым, добродушным и т. д. Он хочет сделать из себя «настоящего человека», «нечто дельное». Отвлеченный человек - вот его цель, его долг, его назначение, призвание, задача, его - идеал; он весь обращен в будущее, в потустороннее. А что делает из него «истинного человека»? Жизнь в истине, доброте, нравственности и т. д. На всякого, кто не признает этого «что», не имеет той же нравственности, той же веры, он смотрит подозрительно, он гонит прочь от себя, он преследует всех «отщепенцев, еретиков, сектантов» и т. п. Ни одна овца, ни одна собака не старается стать «настоящей овцой», «настоящей собакой»; ни для одного животного сущность его не является в виде задачи, то есть понятия, которое оно должно осуществить. Оно осуществляет себя тем, что живет, то есть пользуется собой и себя уничтожает. Оно не стремится стать чем-нибудь иным, чем оно есть на самом деле. Вы думаете, что я советую вам походить на животных? Нет, я не могу уговаривать вас стать животными. Прежде всего, это опять-таки было бы задачей, идеалом («пчела может научить тебя сделаться трудолюбивым»), а затем это все равно, что пожелать животным, чтобы они стали людьми. Ваша природа - раз и навсегда человеческая, вы - люди, с человеческой природой. Но именно вследствие того, что вы уже люди, вам не надо делаться ими… Издавна стремятся «создать» из всех людей нравственных, разумных, благочестивых, человечных и т. п. «существ», то есть дрессировать их. Но эти попытки разбиваются о непреклонную индивидуальность, обособленность, эгоизм человека. Те, которых удалось подчинить этой дисциплине, никогда не достигают идеала, они только на словах исповедуют возвышенные принципы. Вопреки тому, что они исповедуют, они «признают себя полными грешниками» в жизни и остаются всегда ниже своего идеала; они - «славные люди» и утешают себя сознанием «человеческой слабости». Иначе обстоит дело, если ты не гонишься за идеалом, как за своим «призванием», а потребляешь и разрушаешь себя, как время, которое все разрушает. Разрушение — не твое «призвание», ибо оно настоящее. Совершенно верно, что образованность, культура и религиозность освободили людей, но освободили их от господства одного властелина, чтобы подчинить их власти другого… хотя я свободен от безрассудных решений своих инстинктов, но я должен все-таки подчиняться другому господину - разуму. Я приобрел «духовную свободу», «свободу духа». Но как раз этим самым я сделался подвластным духу… Но если я не плоть, то, конечно, я и не дух. Свобода духа - мое рабство, ибо я - больше чем дух или плоть. №6. Напишите: а) чЧто общего в позициях Дон Жуана, русского радикала и перфекциониста, б) Как она связана с пониманием связи идеального и реального, в) Можно ли назвать вас перфекционистом в каком-либо отношении? Как-то раз он [отец] сказал дон Жуану: — Сын мой, тебе уже двадцать лет. Пора подумать о женитьбе… Дон Жуан ответил со вздохом: — Я сам думал, что сыновний долг велит мне искать невесту. И я приглядывался ко многим девушкам. Порою одна из них казалась мне прекрасной и достойной любви, но, когда я смотрел на нее пристально и долго, в красоте ее проступал изъян, незаметный вначале недостаток, и я уже не мог о нем забыть. О если бы можно было найти женщину совершенной красоты! Мне кажется, я не буду счастлив, пока не найду ее… Не прошло и месяца, как дон Жуан обручился с девушкой настолько милой и прелестной, что из тысячи красавиц нельзя было бы выбрать лучше. Дон Луис был рад от души и готовился ласково встретить невесту в своем доме. В доме с утра до вечера суетились мебельщики и обойщики. Слуги чистили серебряные подсвечники. Повара точили ножи и вертела, как солдат точит оружие накануне боя. Осталось только два дня до свадьбы, когда дон Жуан навестил свою нареченную, чтобы, по обычаю, вручить ей богатый подарок. Как раз перед самым его приходом девушку что-то огорчило, и она не сумела согнать с лица тень досады. Жених заметил, что лицо ее изменилось и словно подурнело. Губы стали тонкими и прямыми. Глаза потускнели и сузились. Пристально посмотрел дон Жуан на свою невесту и не нашел в ней прежней прелести. В тот же день он расторг помолвку под каким-то пустым предлогом. По городу поползли слухи, что неспроста дон Жуан отказался от невесты перед самой свадьбой. Девушка плакала, не осушая глаз. Погибло ее счастье, потеряно доброе имя. Дон Луис сурово спросил сына: — За что ты бросил свою невесту? — Отец, глядеть на нее было бы для меня мукой, - ответил дон Жуан.— Я бы страдал всю жизнь, словно каторжник, прикованый к веслу галеры. Нет, я не могу на ней жениться. Брат покинутой девушки вступился за ее честь и вызвал дон Жуана на поединок, но в искусстве фехтования дон Жуан знал соперников. Шпага его поражала быстро и страшно, как молния. Только скрестились шпаги, как брат невесты упал на землю проколотой грудью. Раненого принесли домой на носилках. Он еле дышал. Как только раненый немного оправился, он вместе со своей семьей навсегда покинул Севилью. Но, уезжая, он поклялся, что когда-нибудь отомстит обидчику, страшно отомстит. Так у дон Жуана появились первые враги. Прошло немного времени и дон Жуан посватался к девушке из небогатой семьи. Родители девушки были польщены и обрадованы. Какое счастье для бесприданницы! Новая невеста дон Жуана была так хороша собою, что, когда она молилась в церкви, люди смотрели больше на нее, чем на изображения святых. Дон Жуан часто навещал невесту и не сводил с нее придирчивых глаз, но лицо девушки всегда оставалось ясным и светлым. Она глядела на своего жениха, и улыбалась. На беду, приехала из деревни ее замужняя старшая сестра. Была она толстой, краснолицей простушкой. Увидев дон Жуана, сестра громко ахнула: — Ого, какой барин к нам посватался! Что за красавчик! «И моя нареченная, быть может, станет похожа на эту глупую бабу», - со страхом подумал дон Жуан... и отказался от невесты… Как-то раз в одном знатном доме дон Жуан увидел девушку удивительной красоты. Казалось, возле нее никогда не может быть темно, так светились ее глаза. То была дочь старого командора ордена Подвязки, дона Гонсалеса де Ульоа. Командор прославился во многих сражениях. Вражеские мечи оставили на его лице глубокие шрамы. «Вот она, моя подлинная избранница! - думал дон Жуан, глядя на дочь командора донну Анну.— Кончились мои поиски. Эта девушка - совершенство красоты». И он попросил руки донны Анны. Нашлись люди, которые пробовали остеречь командора. — Недобрые слухи ходят про дон Жуана, - говорили они. - Дон Жуан, как рассказывают, человек непостоянный. Нельзя ему верить. Но дон Жуан так понравился командору, что старик не стал никого слушать. А донна Анна отвечала: — Я люблю его, и он меня любит. Отец мой согласен, о чем же больше говорить? И она велела отказать от дома всем, кто осмеливался чернить ее жениха. Дон Жуан был счастлив. Ждали только приезда его отца из Севильи, чтобы отпраздновать свадьбу. Как-то раз жених с невестой сидели на скамье в большом саду, посреди которого стоял дворец командора. Донна Анна наклонилась, чтобы сорвать розу. День был солнечный и ветреный. Облака то и дело закрывали солнце, и по лицу донны Анны пробегали золотые и темные тени. Дон Жуану показалось, что оно изменчиво, как отражение в зыбкой воде фонтана. Невольно для себя он стал вглядываться. Вдруг дон Жуан с ужасом сказал себе: «Не может быть! Как я не замечал раньше? Правый глаз чуть светлее левого... И черты лица не безупречны, нет в них полной соразмерности. Одна бровь чуть выше другой. Нижняя губа как будто чуть-чуть припухла. Донна Анна красива, но она не та единственная, которую я искал. Я снова ошибся и поймал только призрак совершенной красоты. А может быть, и нет ее на свете и все поиски мои напрасны? Я опять обманут!» При этой мысли словно нож вонзился в сердце дон Жуана, он с холодной злобой сказал донне Анне: — Поглядите на эти розы! Они хороши, не правда ли? А знаете ли вы, что на Востоке из лепестков роз выжимают масло? Довольно пролить две-три капли, и зимою покажется, что вокруг цветет розовый сад. И это большая радость для одиноких. Я подарю вам флакон розового масла. Донна Анна с удивлением посмотрела на своего жениха. Его лицо показалось ей бледным и холодным, как сталь меча. Евгений Николаевич ТрубецкойМаксимализм Бранд [персонаж пьесы Г. Ибсена] был максималистом; и именно это привлекает к нему русскую интеллигенцию, которая находит в нем родственную себе черту. Он никогда не довольствовался относительным, а предъявлял к жизни максимальные требования: абсолютное совершенство или смерть: «Или все, или ничего». Бессодержательность этого максимализма не смущает русских почитателей ибсеновского героя. Бранд в своем отношении к жизни был радикален, непримирим; он презирал все относительные, условные ее ценности, и этого с нас довольно. Эти качества пленяют нас сами по себе, и лишь немногие из нас спрашивают, во имя чего следует быть радикальным и непримиримым. «Или все, или ничего» - вот лозунг, который мы слышим уже восемь с лишком лет, с начала освободительного движения, с той самой поры, когда студенчество выступило в роли его авангарда. И конец этого лозунга, его практический результат - всегда один и тот же - ничего: у Бранда - снежная лавина, погребающая вместе с ним все его надежды, а у нас - разбитое корыто, единственно верный спутник наших освободительных начинаний. И, странное дело, этот конец у нас мало кого смущает. В Бранде русская интеллигенция находит себе не осуждение, а оправдание: да, он терзал других и самого себя, ища добро, сеял зло, других губил и сам погиб. Но он до конца жизни остался верен своей формуле, ни в чем не поступился своим радикализмом. Итак, будем продолжать в том же духе. Что из этого выйдет на практике, не все ли равно: мы не примирились, мы сохранили чистоту нашей формулы; а для нас она безотносительно дорога, независимо от ее практического результата. Сколько надежд уже разбил у нас этот прямолинейный максимализм и сколько терзаний причинил он русскому народу! Еще при Александре II Россия рисковала получить первые зародыши представительных учреждений. Пусть это было малое зерно; из него могло вырасти дерево. Но Александр II был убит в самый день подписания им этой хартии; стараниями тогдашних максималистов у нас надолго воцарилось царство беспросветной реакции. Убийство царя-освободителя - одно из самых характерных для русской революции деяний. У нас самая реакция вызывает меньше раздражения, нежели половинчатые уступки со стороны правительства. Александр II вызвал против себя море озлобления и ненависти со стороны русского радикализма именно тем, что он вступил на путь уступок… «Ни все, ни ничего, а кое-что» - этого русский радикал перенести не может; на это он скорее всего ответит взрывом ненависти, а то и взрывом в ином, буквальном значении этого слова. Русский радикализм отрицает не только все исторически действительное, но и все исторически осуществимое. Поэтому его максимализм на практике проявляется как нигилизм, дикая, ничем не сдержанная и ни перед чем не останавливающаяся страсть к разрушению. Из формулы «или все, или ничего» ему в действительности удается добиться осуществления только второго термина – «ничего». Понятно, почему с этой формулой обыкновенно связывается другая, ей сродная и столь же нигилистическая – «чем хуже, тем лучше». Тал Бен-Шахар Парадокс перфекциониста В 1980 году психолог Дэвид Бёрнс описал перфекционистов как «людей, чьи стандарты выходят далеко за пределы досягаемого или разумного, людей, которые изо всех сил упорно и неустанно совершают усилия ради невозможных целей, определяют собственную ценность исключительно категориями продуктивности и успеха»2. С недавних пор психологи начали рассматривать перфекционизм как более сложное явление и изучать случаи, когда он не носит исключительно негативного характера. Было даже обнаружено, что в некоторых случаях перфекционизм полезен, поскольку побуждает людей упорно трудиться и устанавливать высокие личные стандарты. В свете вышесказанного на сегодняшний день психологи различают позитивный (адаптивный и благотворный) и негативный (дезадаптивный и невротический) перфекционизм3. Я считаю, что эти два вида перфекционизма существенно различаются как по своей внутренней природе, так и по своим последствиям. Говоря о негативном перфекционизме в этой книге, я называю его перфекционизмом, а говоря о позитивном перфекционизме, называю его оптимализмом4. В Оксфордском словаре английского языка оптимальное определяется как «лучшее, наиболее благоприятное, особенно при заданном наборе условий». Поиск оптимального — будь то лучшее использование ограниченного времени, которым мы располагаем на протяжении дня (или жизни), или лучший дом, который мы можем приобрести с учетом нашего бюджета, — для нас привычен. Мы признаем рамки реального — что день состоит лишь из двадцати четырех часов, что можно потратить лишь ограниченное количество денег, в соответствии с чем и организуем свою жизнь... Ключевое различие между перфекционистом и оптималистом состоит в том, что первый, по сути дела, отрицает реальность, в то время как последний ее принимает. Позже мы изучим это важное различие, но сейчас можно рассмотреть его с точки зрения человека, который стремится к успеху, но не боится неудач и негативных эмоций. Перфекционист ждет, что его путь к любой цели — и, более того, весь его жизненный путь — будет прямым и свободным от препятствий. Когда этого не происходит (что неизбежно) — например, он терпит неудачу при выполнении какой-либо задачи или ситуация складывается неожиданным образом, — его постигает глубокое разочарование и он с трудом доводит дело до конца. В то время как перфекционист отторгает неудачу, оптималист принимает ее как естественный эпизод в жизни и опыт, неразрывно связанный с успехом. Он понимает, что желаемая работа, на которую ему не удалось устроиться или ссора с женой (мужем), — это часть полноценной и приносящей удовлетворение жизни; благодаря этому опыту он осознает свои способности, становится более сильной личностью. В университете я был несчастлив главным образом по той причине, что не мог принять неудачу как неотъемлемую часть учебы — и жизни. Перфекционист считает, что счастливая жизнь состоит из непрерывного потока позитивных эмоций. В погоне за счастьем он отторгает негативные эмоции. Он не позволяет себе печалиться из-за упущенной возможности получить работу или ощущать глубокое чувство боли, которое следует за разрывом серьезных отношений. Оптималист допускает, что для живого человека негативные эмоции неизбежны. Он принимает грусть и боль, позволяя подобным чувствам углубить его общее восприятие жизни. Мэтт — студент, который шутя угрожал, что если увидит меня несчастливым, то расскажет об этом своему соседу по комнате, — думал, что человек, который преподает уроки счастья, должен сиять от радости 24 часа в сутки. Идея Мэтта была не просто фантастической — она, по сути, представляла собой рецепт несчастья. Перфекционист никогда не удовлетворен. Он постоянно ставит себе цели и стандарты, которым во всех отношениях невозможно соответствовать, тем самым на начальном этапе отвергает возможность успеха. Неважно, чего он добился — насколько хорошо успевал в школе или насколько высоко поднялся вверх по карьерной лестнице, — он никогда не довольствуется своими достижениями. В этом смысле восприятие реальности — это то, что отличает оптималиста от перфекциониста. Достигая своей цели, оптималист испытывает настоящее удовлетворение. Поскольку перфекционисты отрицают реальность, то их эмоции — это цена ее восприятия. Их не оставляет ощущение возможной неудачи, отторжение неудачи порождает беспокойство. Неприятие ими негативных эмоций часто ведет к обострению самой эмоции, которую они пытаются подавить, что в конечном счете приводит к еще более сильной боли. Неприятие реального мира заставляет их устанавливать чрезмерные стандарты успеха, и поскольку они рискуют никогда не соответствовать этим стандартам, то постоянно обуреваемы чувствами разочарования и неполноценности... На первый взгляд, вселенная перфекциониста проста: вещи правильные или неправильные, хорошие или плохие, удачные или провальные. Проблема состоит в том, что это единственные категории в его арсенале. Полутона, нюансы отсутствуют. Как замечает психолог Ашер Пахт: «Для перфекционистов существуют только концы отрезка - они не способны заметить промежуточных состояний». Перфекционист доводит существующие крайности до предела. Принцип «все или ничего» проявляет себя по-разному. |