Ответы к экзамену РП. Ответы к экзамену Римское частное право. Предмет и система римского частного права

• Название: Ответы к экзамену Римское частное право. Предмет и система римского частного права
• Дата: 19.06.2022
• Размер: 0.5 Mb.
• Имя файла: Ответы к экзамену РП.doc
• Тип: Ответы к экзамену; #602675
• страница: 5 из 9

33. Действительность договора.

В римском праве условия заключения договора были неодинаковыми и различались в зависимости от того, о каком договоре шла речь. Так, при заключении вербального контракта (стипуляции) необходимым условием являлось наличие инициативы от кредитора в форме вопроса к должнику, после ответа которого договор считался заключенным.

Для заключения консенсуального договора одна из сторон должна была сделать предложение заключить договор (оферту), а другая сторона — принять это предложение (акцепт). Для заключения литтерального договора требовалось соблюдение письменной формы договора, а для реального — передача вещи, составляющей предмет договора. Путем обмена письмами или извещениями можно было оформить договор и между отсутствующими сторонами (inter absentes).

Первоначально по римскому праву договоры заключались лично кредиторами и должниками, а договоры, заключенные через третьих лиц, не имели никаких правовых последствий для представляемого лица. С развитием римского права при заключении договоров появилась потребность в представительстве.

Условия действительности договоров:

1) обязательные, являвшиеся необходимыми для действительности любого договора:

а) согласие сторон, т. е. наличие добровольно изъявленной воли двух или более сторон об одном и том же, выраженной в форме слова, письма, жеста, молчания.

Стороны могли выражать свою волю любым способом и по своему усмотрению;

б) дееспособность, т. е. способность лиц, заключающих договор, вступать в договорные обязательства;

в) предмет договора, который может быть обозначен индивидуально (species) или родовыми признаками (genus), но в любом случае представлять интерес для кредитора;

г) основание договора — соображения, известные обеим сторонам и образующие содержание соглашения;

д) соблюдение установленной формы договора (манципация, стипуляция, устный, совершение простой передачи вещи);

е) законность содержания договора, т. е. договор не должен был иметь своим предметом действие, нарушающее нормы права, и соглашение, противоречащее морали или добрым нравам;

ж) наличие цели договора (causa) — материальное обоснование, которое приводило к заключению договора;

2) факультативные, которые могли присутствовать или нет в зависимости от положений закона или содержания договора:

а) срок (dies), указывающий на событие, которое должно непременно наступить, — момент возникновения (dies a quo) и прекращения (dies ad quern) договора);

б) условие (соndicio), т. е. оговорка в договоре, от которой зависят возникновение, существование и прекращение договора;

в) проценты (accessio);

г) способ заключения договора (modus).
34. Субъекты договора. Множество лиц в обязательстве.

 Лица, заключавшие договор, становились егосторонами(субъе­ктами).
Римское право, за редким исключением, требовало от сторон только личного заключения договора, то есть заинтересован­ные лица не могли заключить договор через представителя. Лишь в позднейшее время, и то только в виде исключения, было разрешено некоторые договоры заключать через представителя (например, договор займа). Договор мог быть самостоятельно за­ключен только дееспособным лицом. За недееспособных действова­ли их законные представители (родители, опекуны, попечители).
Недееспособные в возрасте старше 7 лет могли самостоятельно заключать только те договоры, которые приводили к увеличению принадлежащего им (семье) имущества. На остальные сделки необходимо было согласие законного представителя. Не ис­ключалась возможность участия в одном договоре нескольких кредиторов или нескольких должников. Соответственно, если в договоре было несколько кредиторов и только один должник, то такое обязательство именовалось корреальным, а если несколь­ко должников и только один кредитор — солидарным.
Корреальное обязательство прекращалось не только исполне­нием, но и иными способами, например, когда кредитор дово­дил иск к одному из кредиторов до конца производства "in iure", хотя бы в дальнейшем кредитор и не смог добиться удов­летворения по своему иску.
Солидарное обязательство возникало только по отношению ксо­должникам и означало, что кредитор вправе требовать исполнения вполном объеме от любого из должников. Прекращалось соли­дарное обязательство только при условии фактического испол­нения (удовлетворения) требования кредитора.
2.Заменалицавобязательстве означает, что права кредитора илидолжника по договору, а также в иных случаях, переходят к дру­гимлицам. Основания замены лица в обязательстве:
переход обязательства по наследству. Наследник отвечал по до­лгам наследодателя только в части того имущества, которое ему досталось;
цессия (уступка требования);
перевод долга.

Цессия — это уступка кредитором своего права требования дру­гомулицу, то есть замена кредитора в обязательстве. 
Первоначально цессия была абсолютно запрещена, обязательство считалось исключительно личной правовой связью. В дальней­шем цессия была признана допустимой.
На совершение цессии не надо было получать согласие должни­ка, так как для него личность кредитора, по общему правилу, не имеет существенного значения. Однако необходимо было уведо­мить должника о состоявшейся уступке требования, так как в противном случае исполнение обязательства первоначальному кредитору признавалось исполнением надлежащему кредитору.
Не допускался переход к другому лицу прав, неразрывно связан­
ных с личностью кредитора, например о возмещении вреда, и т. д. Запрещалось также передавать права, если по ним уже был предъявлен иск. Стороны могли в договоре исключить воз­можность цессии.
Переводдолга — это замена одного должника в обязательстве другим.Для перевода долга необходимо было получить согла­сие кредитора, так как в любом обязательстве личность долж­ника имеет существенное значение.
35. Последствия нарушения договора. Формы вины.

Законы XII таблиц свидетельствуют, что в древнейший период ответственность неоплатного должника имела личный характер. Переход к имущественной ответственности за нарушение условий договора происходил постепенно. Тенденция к такому пе­реходу была обозначена, в частности законом Петелия 326 г. до н. э., отменившим заточение должника в оковы (тем самым воспрещалась и продажа его в рабство кре­дитором).

   В классическую эпоху ответственность должника за неис­полнение или ненадлежащее исполнение договора состояла в обязанности возместить убытки (damnum praestare), причем это положение действовало нетолько в договорном праве, но и в обязательствах, возникших из деликтов (правонаруше­ний).

   В содержание убытков включается два элемента:

  ♦ реаль­ный ущерб (damnum emergens)

 ♦ упущенная выгода (lucrum cessans).   

   Реальный ущерб выражается в стоимости вещи, или, как говорится в Дигестах, — в действительной цене вещи (39.2.40).  

   Упущенная выгода означает вероятную прибыль, которая могла быть получена, если бы обязательство из до­говора было исполнено должником (или если бы деликт не был совершен). К примеру, предметом договора найма был раб, который погиб по вине нанимателя до истечения обуслов­ленного срока пользования.

   Не полученная наймодателем на­емная плата за оставшуюся часть срока и есть упущенная выгода. Действительная же цена раба составляет реальный ущерб. Совокупность того и другого римские юристы объеди­няли в понятии «интерес» (interesse), что означает «составлять разницу», т.е.интерес - это разница между имущественным положением кредитора на момент неисполнения договора и того его вероятного имущественного состояния, которое могло, быть, если бы договор был исполнен.

   Римляне различали, кроме того, убытки прямые и кос­венные. Эта классификация позволяла конкретизировать ответственность должника и ограничить ее известными переделами. В приведенном примере с договором найма раба упущенная выгода состояла не только в наемной плате, не полученной кредитором, но и в доходах, которые он мог бы иметь, будь раб жив, от использования его труда. В данном казусе первая часть — прямые убытки, вторая — косвенные. Практическое значение рассматри­ваемой классификации заключалось в том; что возмещению подлежал интерес в целом, но в пределах прямых, а не косвенных убытков. Косвенные убытки возмещались лишь при умысле или когда сторона, зная о недостатках вещи, умолчала о них.

   Для приведения в действие механизма ответственности должника недостаточно одного лишь факта нарушения ус­ловий договора. Необходимы, кроме того, вина, а также при­чинная связь между виной должника и убытками кредитора. «Является безнаказанным тот, кто причинил ущерб без ви­ны...» (Гай. Институции, III, 211).

   Не выработав общего понятия вины, римские юристы де­тально проанализировали отдельные ее виды. Тем не менее, из некоторых их положений, в частности, из слов Павла: «...если лицо соблюдало все, что нужно, ...то вина отсутствует» (D.9.2.30.3), можно сделать вывод, что подвиной (culpa) пони­малось несоблюдение обозначенного правом поведения в кон­кретной ситуации.

   Вина может найти реальное выражение либо в форме умысла (dolus), либо в форме неосторожности (culpa). Умысел отражает ситуацию, когда должник предвидел последствия своего действия и желал этих последствий,неосторожность — когда он не предвидел, но должен был предвидеть эти последствия. Ответственность за умысел имела императивный характер и не могла быть изменена соглашением сторон. В договорах строгого права, известных цивильному праву, основанием от­ветственности мог быть лишь умысел, неосторожность в таких договорах не порождала юридических последствий. В то же время обе формы вины — и умысел и неосторожность — имели значение в договорах «доброй веры» (bonae fidei), порожденных преторским правом.

   Неосторожность (небрежность) также имела две формы: грубую (culpa lata) и легкую (culpa levis). Грубая неосторож­ность налицо, когда не проявлена степень прилежания, которая присуща каждому. Как говорил Ульпиан, грубая небрежность — это непонимание того, что все понимают (D.50.1.6.213.2). В договорах «доброй веры» грубая небреж­ность приравнивалась к умыслу, т. е. должник возмещал убытки, причиненные им вследствие нарушения как возмезд­ных, так и безвозмездных соглашений.Легкая небрежность различалась по абстрактному и конкретному мерилу. Соответ­ствующим признаком в первом случае служило выработанное римскими юристами понятие заботливого хозяина, применяв­шееся для определения степени прилежания должника при исполнении им обязательства и связанной с нею меры ответственности. Так, в безвозмездных договорах от долж­ника требуется такая рассудочность поведения, которую проявляет самый заботливый хозяин. Если же должник не соблюдал степень прилежания, которую он проявлял в соб­ственных делах, то он нес ответственность по конкретному мерилу.

   Как правило, ответственность на основе легкой небрежнос­ти определялась по абстрактному мерилу. Отправным пунк­том при этом была заинтересованность в договоре той или другой стороны. Так, в договоре ссуды заинтересованная сторона — ссудополучатель несет ответственность также и за легкую небрежность, а в договоре поклажи такой стороной является поклажедатель, поэтому на поклажепринимателе подобная ответственность не лежит. Ответствен­ность по конкретному мерилу применялась с учетом особен­ностей данного случая. Примером может быть поведение сособственника вещи, не проявившего в отношении нее той предусмотрительности, какую он проявляет к собственным вещам.

   Стороны могли договориться ограничить пределы своей ответственности, исключив категорию неосторожности как ос­нование вины. Они могли также расширить ее пределы, ус­тановив в договоре возможную ответственность, независимо от вины. Ответственность без вины могла наступить также в силу правовой нормы, независимо от соглашения сторон. Так, по свидетельству Гая, портной, принимающий платье в починку или утюжку, отвечал за сохранность вещи (Ин­ституции, HI, 305). Такую же ответственность несли судовла­дельцы и хозяева гостиниц за сохранность вещей пассажиров и постояльцев. Указанные договорные или обычные ситуации обозначаются понятием custodia — охрана вещи, служащим основанием ответственности должника не за его собственные действия, а за действия (или бездействие) третьих лиц, так или иначе подчиненных ему.

   Социальная ценность понятия custodia состоит также и в том, что оно является формирующим элементом положения об ответственности должника, независимо от его вины; т. е. об ответственности за случай(casus). По общему правилу, за случайную гибель или повреждение вещи никто не отвечал (бремя убытков, следовательно, нес управомоченный). Кроме простого случая, или невиновности (casus), римскому праву известно также понятие непреодолимой силы (casus maior), определявшееся как случай, которому невоз­можно противостоять: кораблекрушение, землетрясение, обвал, наводнение и подобные им стихийные явления.

   Установление ответственности за casus maior, в отличие от ситуации простого случая, соглашением сторон не допус­калось. Гибель вещи при обстоятельствах casus maior освобождало должника от ответственности, если действию непреодолимой силы не предшествовала вина должника: «Но и при неодолимой силе должник несет ответственность, если к делу примешивается его вина» (D.44.7.1.4). В Дигестах же — соответствующий пример (39.2.24.4): «С моей крыши ветром снесло черепицы, и они нанесли ущерб соседу. Сила ветра есть сила божественная». В данном казусе — налицо непреодолимая сила, за нее никто не отвечает. Но если кровельная работа выполнена неквалифицированно, то констатируется вина, сопутствовавшая разрушительным последствиям ветрам и являющаяся основанием ответствен­ности должника.

Наличие вины (culpa), т.е. не­которого субъективного отношения предполагаемого преступника к на­казуемому действию, признавалось в римском праве обязательной при­надлежностью формирования уголовной ответственности. Без вины наказание не должно было следовать и, по-видимому, в целом отсутство­вала общая квалификация события как преступления — Sine culpa non est aliquis puniendas. Содержание вины, т.е. что рассматривалось в ее качестве, какие формы принимались уголовным правом, характеризовалось в римской юриспруденции существенными особенностями. 
Различение того или другого отношения виновного субъекта пре­ступления к своему проступку сформировалось еще в рамках понтификальной юрисдикции и тех критериев, которыми руководствовались жрецы в наказании тех, кто рассматривался нарушителем общественно-ре­лигиозных порядков. (Во внерелигиозном уголовном правоприменении изначально было абсолютноневажным отношение виновного субъекта к содеянному: главное заключалось в том, что было совершено, кем и при каких обстоятельствах.) Нарушения религиозных церемоний, про­цессий т.п. подразделялись на важные и на менее важные, извинительные. Подразумевалось, что важные проступки совершены с заведомой сознательностью, а маловажные представляют эксцесс непредусмотрительности (piaculum). Соответственно первые накладывали на совершившего их бесчестие, а вторые связывались только с научающим порицанием; и только первый вид проступков мог служить основанием для применения наказания в уголовно-правовом смысле.
Исторически сложилось так, что и древнейшее, и развитое римс­кое право исходило из того, что для наказуемости действия обязательно наличие в нем умышленности. Действия неумышленные, т.е. совершен­ные по неосторожности, непредусмотрительности, случайные и т.п. ква­лификации как уголовные преступления не подлежали (что, однако, не означало, что эти действия не будут рассматриваться как частноправовые деликты, поскольку понимание вины в уголовном и частноправовом смысле значительно разнилось). Вследствие этой общей предпосылки в римском праве сформировалась единственная форма уголовной вины — толь­ко в виде преступного умысла, злостного умышления (dolus). Хотя при отдельных ситуациях допускалось, что само по себе действие по природе своей, sui generis, будет караемо, но в этих случаях презюмировалось на­личие dolus, выражавшегося в изначальной преступной наклонности ин­дивида к пренебрежению общественными требованиями. Однако и со­держание, и конструируемые подвиды этого «злостного умысла» также были другими, нежели те, что рассматривались в качестве основания для ответственности в частном, деликтном праве (см. VII.2).