Р.Малиновский - Солдаты России. Первая Глава первая

• Название: Первая Глава первая
• Дата: 22.09.2018
• Размер: 0.7 Mb.
• Имя файла: Р.Малиновский - Солдаты России.docx
• Тип: Документы; #51252
• страница: 26 из 30

«Слава вам! Зуавы... алжирские стрелки, сенегальцы и мальгаши, вы прекрасно атаковали! — писал в своем итоговом приказе командир дивизии. — Наши боевые знамена неразрывно связаны с этой замечательной победой...»

Действительно, победа была славная, решающая, и день 18 июля останется в истории Франции знаменательной датой. Противник форсировал Марну и рвался вперед, но выдохся и упорными боями был остановлен перед Парижем. Армия Манжэна собралась в знаменитом лесу Виллер-Коттере и внезапно нанесла сильнейший фланговый контрудар. Ударный фронт немцев пошатнулся и задрожал. Завтра он откатится из опасного выступа Шато-Тьерри, и победа окончательно перейдет на сторону Франции...

Но война еще далеко не закончилась. После короткого марша на автомобилях 1-я Марокканская дивизия, оставив в распоряжении 10-й армии 27-й и 43-й сенегальские батальоны, поступила в распоряжение 1-й французской армии в районе Бретей, Франкостеле, Солшо-Гале, Урсель-Мезон. Это был район старого лагеря Кревекёр. Затем к 7 августа дивизия перешла в Тё, Ансовете, Монтрей сюр Бреш, где приступила к некоторому переформированию и пополнению своих рядов. 7-й полк алжирских стрелков свернулся в два батальона и получил третий батальон, сформированный из новобранцев. 1-й иностранный полк получил пополнение (а ряды его поредели основательно!) из русских волонтеров, завербованных в Северной Африке. В большинстве своем это были куртинцы и курновцы, попадались и солдаты из балканских бригад. Все они были доведены в Африке до состояния крайней безнадежности, поэтому стремились вырваться оттуда любыми путями. И вот добровольные невольники, очередная партия пушечного мяса, они пошли в иностранный легион...

За это время 1-я армия совместно с англичанами энергично атакует Мондидье и Бове, освобождает от угрозы Амьен и захватывает Мондидье. В связи с тем что угроза Амьену ликвидируется, 1-я Марокканская дивизия возвращается обратно в распоряжение 10-й армии Манжэна в район Суассона и, высадившись из автомобилей в районе Кюиз-Ламот, Клуази, Куртье, движется походным порядком от Эн до Вик, куда прибыла к рассвету 28 августа.

Вечером дивизия приблизилась к фронту между Тартье и Нуврон-Виньере. Стало ясно, что предстоит вступить в новые бои. Дивизия получает задачу от 30-го армейского корпуса, которому она придана: двигаться вторым эшелоном за 32-й американской дивизией, наступающей на Жювиньи-Воксейон, в общем направлении на Лаон.

На рассвете 29 августа начинается наступление. Но немцы упорно сопротивляются по всему фронту, и наступление затухает.

— Черт возьми! — поговаривают солдаты Марокканской дивизии. — Как бы нас не сунули вместо американцев!

Между тем американцы вечером 30 августа атакуют вновь и добиваются успеха. Они захватывают Жювиньи, а 31 августа достигают дороги Бетюн-Рапери. Но на этом все кончилось: американцы исчерпали свои силы. И предположение солдат оправдывается: в ночь на 2 сентября Марокканская дивизия сменяет американцев, чтобы продолжать наступление.

1-я бригада развертывается справа, имея батальон мальгашей на правом фланге. Слева развертывается вторая бригада, имея в первом эшелоне алжирских стрелков, а за ними зуавов.

И вот началось...

В полдень после пятнадцатиминутного артиллерийского налета при поддержке танков Рено пехота поднялась в атаку. Алжирские стрелки энергичным броском переходят обсаженную деревьями дорогу, идущую от Суассона на Куси, и овладевают господствующей над Суассонской равниной позицией, где попадают под интенсивный огонь немецкой артиллерии. Танки загораются один за другим. Люди несут потери, но стрелки вырываются вперед и, попадая в мертвое пространство, продолжают свой бешеный бег. Они пересекают траншеи противника в Каннах и Кастилии и останавливаются лишь перед окопами Канада, которые им указаны в качестве первой задачи.

Легионеры под фланговым огнем из леса Бомонт упорно продвигаются вперед, минуют Терни-Сорни и наступают дальше на северо-восток. Мальгашский батальон должен овладеть селением Терни-Сорни, но встречает упорное сопротивление и несет большие потери от пулеметного огня немцев из леса Бомонт и с высоты 172, которую сосед справа не сумел очистить от противника. Мальгаши все же упорно атакуют, буквально по трупам убитых товарищей врываются в Терни-Сорни, совместно с русским легионом штурмуют дом за домом и овладевают всем селением. Конечно, следуют сильные контратаки противника, но они отбиваются.

Тем временем 2-я бригада, 7-й полк алжирских стрелков настойчиво атакуют позиции в Канада, но безрезультатно. Зуавы бросаются в атаку на Сорни, но встречают сильные проволочные заграждения и залегают перед ними, вступают в огневой бой, забрасывая противника ручными и ружейными гранатами.

Наконец вводятся последние резервы. Противник пускает в ход химические снаряды: люди мечутся, ищут выхода из зараженного пространства. Налетают самолеты противника и беспрерывно обстреливают легионеров, стрелков и зуавов. Бой принимает крайнюю степень жестокости.

Пулемет Ванюши, как и большинство пулеметов роты капитана Мачека, задрав ствол, ведет огонь по самолетам противника. Ванюша видит, как после удачной очереди пулемета врезается в землю самолет противника и, взорвавшись, загорается. А вот и второй самолет врезается в землю. Это придает такой азарт наступающим, что они, не помня себя, бросаются вперед и опрокидывают немцев. Стремление арабов, русских, французов и мальгашей сбить противника достигает цели. Враг просто не в силах устоять и начинает отступать, преследуемый по пятам Марокканской дивизией.

Немцы еще не успели оставить деревню Сорни, как легионеры уже ворвались в нее. А зуавы окружили противника в Невиль сюр Марживаль и после короткого боя опрокинули его у южного входа в туннель Воксейон. Алжирские стрелки успешно выбивали немцев из траншей Канада, Камбре и Ольн.

6 сентября сопротивление противника сильно возросло, и легионерам только после жестоких боев удалось овладеть Тру, а зуавам — захватить дома Бабалона и ферму Бесси. На следующий день враг оборонялся с еще большим ожесточением. Когда Марокканская дивизия подошла к рубежу линии Гинденбурга, немцы, чтобы ее удержать (а удержать ее они стремились любой ценой), ввели в действие свои лучшие части: 1-ю прусскую пехотную дивизию Фридриха Великого и 5-ю гвардейскую дивизию. Развернулись страшные, кровавые бои. Каждая сторона соперничала с другой в стойкости в обороне и ярости в наступлении. Бои сопровождались штыковыми схватками и гранатными боями. По нескольку раз зуавы врывались в траншеи противника и снова откатывались назад. Такие же бои разыгрались у мальгашей в траншеях в Элеваль.

Весь участок находился под убийственным огнем артиллерии обеих сторон, командные пункты, позиции пулеметов, артиллерийские батареи — все было скрыто дымом, ядовитым газом и взвихренной разрывами землей. Люди многие часы, даже целые сутки находились в масках противогазов, а те, кто не выдерживал и срывал маски, либо погибали медленной смертью, либо мучились в тяжелых страданиях.

Так росли и росли потери.

Батальон легионеров, а с ним и первая пулеметная рота капитана Мачека находятся в резерве полка, и это их спасает от такой же горькой участи. Перед своими убежищами солдаты все время жгут ящики с пропитанными нефтью опилками, чтобы газ не мог пройти заслон из раскаленного воздуха...

...Сильно укрепленная линия обороны, так называемая линия Гинденбурга, была законченным образцом военно-инженерной мысли Германии. Железобетонные сооружения в виде казематов с подъемными приспособлениями, соединенные между собой глубокими ходами сообщения, а частью подземными туннелями, густая сеть проволочных заграждений, отсечные позиции с глубоко развитой системой опорных пунктов, обнесенных вокруг препятствиями, — все это составляло неприступную полевую крепость. В течение шести месяцев в 1917 году ее беспрерывно атаковали, стремясь захватить, но она осталась неприступной.

И вот теперь, когда 1-я Марокканская дивизия была истощена двухнедельными боями, ей приказано прорвать знаменитую линию Гинденбурга. Французское командование считает эту дивизию несравненной ударной силой, которая вводится в бой в самые ответственные моменты, для решающего дела. Оно полагает, что только с такой меркой и можно подходить к оценке дивизии, состоящей из конгломерата национальностей — чернокожих, желтых, белых... У всех здесь свои убеждения, но все они — обездоленные и угнетенные, всех загнало в эту дивизию горе — у каждого свое, их объединяет только безвыходность, тупая, свирепая дисциплина и, надо отдать справедливость, высокие качества офицерского состава. Офицеры сами умирают в бою со славой и заставляют умирать своих подчиненных. Трусить нельзя — расстреляют...

Вокруг 1-й Марокканской дивизии родилась легенда о ее непобедимости, которая свято оберегается. Многие арабы, марокканцы и алжирцы, сенегальцы и мальгаши очень религиозны и фанатически убеждены, что все убитые на войне прямым путем направляются в рай небесный. Их, дескать, никто не вправе спрашивать о грехах земных — им все прощается. И эти люди стремятся к смерти в бою, сломить их почти невозможно... А все это в совокупности и создало высокобоеспособную дивизию, которую командование очень высоко ценит.

4

Первый батальон иностранного полка с первой пулеметной ротой отведен в резерв дивизии и расположился в обширной заброшенной каменоломне. Это были глубокие подземелья с простенками в виде столбов, державших на себе толстый слой земли с большой прослойкой гипсового камня. Земля выдерживала разрывы тяжелых снарядов, только гул шел по подземелью. Тоннели были просторны, они далеко тянулись в сторону глубокого оврага, к которому подходила дорога. Когда-то укрывали здесь конницу, поэтому на полу лежал слой навоза. Но это было еще в начале войны, и навоз стал настолько сухим, что трудно было понять, что это — опилки, мякина или вконец истоптанная солдатскими ногами и примятая солдатскими боками солома. Как бы там ни было, а никто не собирался наводить здесь порядок...

Вот в этих подземельях и расположились пулеметчики. Залезли поглубже, но так, чтобы все-таки виден был широкий вход в туннель.

Получили пополнение. Во второй взвод пришло шесть человек: трое русских — куртинец Степаненко, курновец Воркунов и Вишняков с Салоникского фронта. Все, конечно, из Северной Африки. Трое остальных были: Карл Шмютке, немец из уголовников, много лет прослуживший в иностранном легионе и возвратившийся из госпиталя после ранения, Хуан Маноло, испанец, старый контрабандист, и бельгиец Андрэ Фламье. Теперь второй пулеметный взвод насчитывал шестнадцать человек, по пять человек на пулемет.

К Ванюше попал Воркунов. Он не понравился с первого взгляда: весь какой-то растрепанный, глазки воровато бегают. И действительно, Воркунов оказался нечист на руку. Не успел еще освоиться, а уже раздобыл бидон с киршем. Ванюша спросил, где взял. Оказалось, стащил у какого-то солдата.

— Немедленно отнеси и извинись, — приказал Гринько.

Воркунов окрысился:

— Еще не родился тот, кто заставит меня это сделать!

Подошли Дмитриевский и Ахмед-Бела, сверкавший своими черными глазами. Подоспел француз Гренье, могучего, прямо-таки квадратного телосложения:

— Мэ але, але, ном де дье!{32}

Воркунов схватился было за свой карабин, но к нему, как кошка, подскочил Ахмед-Бела, молниеносно вырвал у него из рук оружие. Ванюша спокойно повторил:

— Неси и извинись, а я пойду посмотрю, как ты это сделаешь.

Воркунов зло втиснул пробку в горловину бидона и пошел в глубь туннеля. За ним последовал Ванюша.

— Ну, попомнишь ты меня... Отправлю на тот свет при первой возможности, — проговорил сквозь зубы Воркунов.

Гринько на секунду смутился: он никогда не встречался с такими ухарями. Но быстро взял себя в руки.

— Не стращай, все там будем!

Воркунов все глубже уходил в подземелье, очевидно нарочно заводя Ванюшу в темное место. Неожиданно Воркунов остановился и резко повернулся к нему:

— Ты, шкура, долго будешь идти за мной? Уходи, а то назад не выйдешь!

Злость огнем обожгла Ванюшу. Он отскочил, выхватил револьвер:

— Исполняй! Или всажу в тебя пулю.

Воркунов немного постоял, подумал.

— Ну, ладно, — произнес он каким-то безразличным тоном и пошел в сторону, где располагались стрелки второй роты. — Все же запомни: пули в бою находят нужную спину.

— Без разговоров, у тебя тоже есть спина.

Воркунов отыскал солдата, у которого стянул кирш, и протянул ему бидон:

— Возьми и больше не теряй!

— Мерси, — ответил старый француз-легионер и поболтал фляжку в руках, чтобы убедиться, что она не пуста. — Мерси боку, камарад!

Воркунов смущенно отвернулся:

— Не за что...

И они с Ванюшей пошли назад.

— Ну, вот и хорошо все обошлось, — сказал Гринько.

— Цыплят по осени считают.

— А осень уже наступила! — И Ванюша весело добавил: — Осень, браток, самое хорошее время в году, люди собирают урожай и всего у них вдоволь. Так что нет причин пускать пулю соседу в спину.

Вечером был подан сигнал тревоги, и все выстроились перед выходом из каменоломни.

— Пойдем на передовую, а завтра в атаку, — заявил капитан Мачек.

Все тронулись за ним по глубокому оврагу, соблюдая полную тишину. Ванюша отошел несколько в сторону, чтобы спрямить немного путь, на что-то наткнулся и упал. Его руки пропороли высоко вздувшийся живот убитого немца.

— Тьфу! — сплюнул Ванюша, поднимаясь и отряхивая руки от трупной вонючей слизи.

— А руки не поцарапал? — спросил его Виктор. — Это очень опасно, нет ничего страшнее, чем трупный яд: вмиг заражение крови, и поминай как звали.

— Ну и пусть! — в сердцах ответил Ванюша. — Воркунов все равно обещал пулю всадить в спину...

А у самого закралось опасение, и он стал ощупывать руки, нет ли где крови. Снял флягу с киршем, попросил Виктора полить ему из носочка и стал мыть руки, пока не вылил все вино. Виктор полоз в свой нагрудный карман и достал пузырек с чистым спиртом, смочил обильно вату и дал Ванюше:

— На, протри хорошенько.

Пока продолжалась эта процедура, пулемет Ванюши отстал от взвода. В это время прямо над третьим пулеметом разорвался снаряд и три пулеметчика упали, убитые наповал, а пулемет и наводчик с помощником вообще исчезли.

Через минуту подошел к этому месту и пулеметный расчет Ванюши.

— Не было бы счастья, да несчастье помогло! — сказал Виктор. — Не опоздай мы немного, как раз попали бы под снаряд вместе с третьим пулеметом.

Вторая половина ночи была удивительно тихая. Лишь изредка поднимались ракеты, заливая местность мерцающим светом и обозначая передние линии. Часам к двум ночи батальон и пулеметчики добрались до передовых траншей. Часто останавливались в ходах сообщения: то встречные санитары выносили раненых в «пост де секур»{33}, то обгоняли носильщики с боеприпасами или большие группы мальгашей с проводниками. Люди на этих остановках засыпали от усталости, прислоняясь к стенкам траншей и ходов сообщения.

Но вот вторая рота расположилась в исходной траншее. Сержанты начали проверять своих людей. Ванюша тоже. И тут он обнаружил: нет Воркунова.

— Поищите его, — передал он Гранье, и тот, ворча и ругаясь, отправился выполнять приказание.

Траншеи правее пулеметчиков сплошь забиты мальгашами: справа будет наступать их батальон. Все соблюдают полнейшую тишину, слышится лишь глухой кашель в кулаки. Да, мальгаши что-то раскашлялись, не подходит, видимо, им сырая ночь Шампани.

Появился Гранье, таща за собой Воркунова:

— Мон капораль, эта сволочь уже забралась в нишу и хотела отсидеться от атаки, берите его под свой контроль.

Ванюша поставил Воркунова рядом с собой и сказал:

— Тут ты будешь на глазах, да и пулю пускать тебе в мою спину будет сподручней. Хотя я тебя, стервеца, заставлю идти впереди.

Воркунов явно скис и перетрусил: голос у него стал какой-то тихий, просящий...

5

Уже пробивается рассвет, и глубокая балка, по которой солдаты выходили на передний край, заполнилась густым туманом. Где-то далеко позади мелькнула вспышка залпа и немного погодя раскатился клокочущий гром, сопровождаемый шелестом летящих тяжелых снарядов. Это сигнал к началу артиллерийской подготовки.

Тысячи орудий сразу открыли ураганный огонь по немецким позициям. Резко застрекотали 75-миллиметровые французские пушки, им вторили 105-миллиметровые гаубицы, за ними бухали тяжелые. Вздрагивала земля от залпов тяжелых железнодорожных установок. Все это изрыгало огонь на линию Гинденбурга. Что ж, пробить ее было не легко.

Немцы первые пять-шесть минут молчали — наверное, готовились, — а затем обрушили массу артиллерийского огня на исходные позиции французов. Особенно густо легли очереди снарядов по траншеям второй роты стрелков — она сразу понесла большие потери.

Ванюша, недолго раздумывая, бросился из траншей вперед. За ним побежал расчет его пулемета и почти все пулеметчики второго взвода. Пробежав метров двести, Ванюша вскочил в какие-то окопы, в которых были трупы немцев. Очевидно, это было охранение, которое попало под первые залпы французских пушек. Пулеметчики выбросили трупы из окопов и укрылись в этих узких тесных канавах. С ничейной земли Ванюше хорошо видно, как смерч огня и земли плотно накрывает немецкие позиции. Особенно черные клубы дыма и земли поднимаются после разрывов тяжелых четырехсотмиллиметровых снарядов. Закрыты разрывами и траншеи французов, хотя немецкий барражный огонь значительно слабее. А пулеметчики — целы и невредимы.

Гринько внимательно следит за немецкими позициями, прикладывая иногда к глазам бинокль. На плечи Ванюши накинут подобранный на поле боя американский плащ, очень удобный и, главное, непромокаемый. Из раскрытой кобуры на поясе поблескивает вороненый пистолет, от которого тянется на шею ремень. Рядом с Ванюшей справа — Виктор с пулеметом, а слева, забившись глубоко в окоп, лежит Воркунов. Он весь дрожит от страха. Куда девалась его храбрость! Ванюша понял его, понял, что это трус и, может быть, именно трусость свою пытался скрыть под личиной ухарства.

— Вставай, братец! — поднял он Воркунова за шиворот. — Наблюдай за своими траншеями, из которых будет атаковать вторая рота...

В 5 часов 40 минут утра по условленному сигналу легионеры и мальгаши бросаются в атаку. Из окопов второй роты поднялась группа человек в сорок, а справа дружно атакуют мальгаши. Вот они соединились и бегут на немецкие окопы. Французская артиллерия переносит свой огонь в глубину. Но почему немцы не ведут огня? Их позиции молчат. Легионеры и мальгаши вскакивают во вражеские окопы. А пруссаки только поднимаются по ступенькам из своих глубоких убежищ: они ждали сигнала от наблюдателей, а наблюдатели, увы, убиты и завалены землей.

Мальгаши забрасывают убежища ручными гранатами — слышен вопль немцев, застигнутых врасплох в своих убежищах. Многие поднимаются из траншей с поднятыми вверх руками. Слева заговорил из каземата пулемет. Вторая рота легионеров-стрелков и первый взвод пулеметчиков во главе с капитаном Мачеком атакуют этот каземат, забрасывают его ручными гранатами и выжигают немцев огнеметами, направляя струю за струей в открытую бойницу.

Пользуясь удобным случаем, Ванюша перепрыгивает через немецкие траншеи и во весь дух несется к пулеметчикам во вторую линию обороны. С ним вместе бегут мальгаши. Они лепечут что-то жуткое. Видимо, это заменяет им крики «ура».

Захвачена и вторая линия. Много пруссаков поднимается из окопов и сдается в плен. Видно по всему, что у них психический надлом: ясна стала безнадежность борьбы. А тут еще эти страшные чернокожие, о которых ходят легенды, будто они всех убивают и в плен не берут.

А мальгашей сравнительно мало, и у них не видно офицеров.

Гринько направляет их на правый фланг. Те отвечают:

— Да, мой капитан! — и старательно выполняют его указания.

Ванюша видит, как большая группа немцев подбирает брошенное оружие, пытаясь отойти на третью линию обороны, и открывает по ней огонь. Группа рассеяна. А кругом новые и новые пленные.

Ванюша говорит Дмитриевскому:

— Передай им, пусть бегут к нам в тыл.

Виктор кричит пленным по-французски, они не понимают; кричит по-русски — тоже не понимают.

— Да что ты орешь! По-французски я и сам могу. Скажи по-немецки, ты же знаешь их язык.

Бледный, трясущийся Виктор передает наконец команду. Немцы группируются и действительно бегут в наш тыл. Справа, у мальгашей, группу за группой направляет пленных земляков Карл Шмютке.

Еще один порыв — и будет захвачена третья линия обороны. Слева атакует группа солдат человек в двести во главе с Мачеком. А тут Ванюша со своими пулеметчиками и группой мальгашей человек в триста, а может быть, и больше, бежит на третью линию. Мальгаши его называют капитаном-рус, под плащом не видно, что он капрал.

Ворвались в третью линию. В ней немцев оказалось мало, а появившиеся группы офицеров были смяты мальгашами.

Откуда ни возьмись, на правом фланге появилась девятая рота легионеров, почти сплошь состоящая из русских — бывших куртинцев, побывавших в Африке. Ротой командует тоже русский офицер, отпетая душа, капитан Ряхов, побывавший в Африке за то, что поддерживал солдат на Салоникском фронте.

Девятая рота, как вихрь, врывается в траншеи прусских гвардейцев — опорный пункт Шато де ля Мот. Завязывается рукопашная схватка. На подмогу девятой роте спешат остатки русского легиона. Схватка ожесточенная, и заканчивается она полной победой легионеров. Шато де ля Мот захвачен, взяты в плен семьдесят пруссаков. Девятая рота стремительно атакует последующие траншеи, где опять идет в штыковую атаку и берет шестьдесят пленных. Капитан Ряхов смело ведет свою роту вперед, а Шато де ля Мот занимают и укрепляют остатки русского легиона, которые едва насчитывают больше сотни человек.

Пулеметчики из трех пулеметов открывают огонь по убегающим немцам. Ванюша перемещает пулеметы и открывает огонь по стреляющей из оврага батарее немцев. Она умолкает, и ее захватывают мальгаши. Пруссаки спасаются в овраге, но их преследуют легионеры вместе с, мальгашами, а слева охватывает группа капитана Мачека. Атака с фронта на деревню Алеман, лежащую в развалинах, решает дело: в плен попадают батальон 43-го прусского имени Кронпринца полка, штаб полка и три командира батальонов. Воодушевление легионеров и мальгашей достигает апогея.

По ту сторону оврага вытягивается резервная колонна немцев, стройно идущая по перелеску. Ванюша вцепился взглядом в вышагивающую колонну. «Ну, я вам сейчас покажу, как надо ходить под русскими пулями», — зло подумал он и открыл огонь. А немцы двигаются, не обращая внимания на свистящие пули. Ванюша подает команду прибавить прицел, сам садится за свой пулемет и, наблюдая за поведением немцев, подкручивает маховичок, все время плавно прибавляя прицел. Гремит очередь. Видно, как немцы дрогнули, зашевелились, кое-кто упал.

— Прицел четырнадцать! — подает команду Ванюша, и все три пулемета застрочили по немецкой колонне.

Пруссаки не выдержали, побежали, рассыпаясь по перелеску. В это время по колонне врага ударили еще три батареи 75-миллиметровых пушек. Тут же зуавы и алжирские стрелки бросились вперед и довершили разгром колонны.

Наступают сумерки. А немцы все не успокаиваются, опять контратакуют, пытаясь вернуть селение Алеман. Хоть и с трудом, но атака отбивается. Наступает темнота, а с ней стихает бой. Артиллерия Марокканской дивизии быстро меняет позиции за передовыми линиями легионеров, мальгашей, зуавов и изготовляется к открытию огня. Ее наблюдатели в передовых линиях, чуть что — они сразу вызывают и корректируют огонь. Кстати, только благодаря поддержке артиллерии и массированному огню пулеметов удалось отбить сильные контратаки пруссаков на позиции в развалинах селения Алеман и удержать их в своих руках.

Подошли роты, которые очищали от немцев убежища главных линий обороны. Подносчики доставили боеприпасы. Солдаты Марокканской дивизии принялись приводить в порядок позиции, укрепляться.

А с рассветом снова бой. Французская артиллерия, подтянувшаяся за ночь ближе, точно сорвалась с цепи. В неописуемой ярости сеет она смерть. Земля дрожит и сотрясается от разрывов тяжелых снарядов. Откуда-то из глубины отвечает немецкая артиллерия.

Кто-то вертится волчком под ногами Ванюши и истошно кричит. Ванюша с трудом узнает в раненом Воркунова. У него оторвана нога, из культи фонтанирует кровь. Ванюша с Ахмед-Белой перетягивают культю жгутом.

— Да ты не кричи, — советует Ванюша Воркунову, накладывая повязку. — Криком горю не поможешь, только себя изведешь.

Перевязав культю, оттащили Воркунова к стенке подвала и накрыли палаткой, а сами поспешили на подмогу к Виктору, который уже открыл огонь по контратакующим из-за оврага немцам.

О том, что Шато де ля Мот — замок, говорят остатки подвалов, засыпанных пылью от истертой в порошок гипсовой лепки и гипсовых фигур. Да и весь замок был сложен из больших гипсовых блоков. А теперь ничего не осталось — лишь большое белое пятно гипсовой пыли напоминает о том, что на этом месте возвышался красивый, богатый замок.

Война все стерла в порошок. От роскошного парка остались лишь голые остовы деревьев, да и те были до крайней степени изранены осколками снарядов. Эти черные стволы с обломанными, искалеченными сучьями навевали беспредельную тоску.

И поля вокруг искромсаны и истерзаны, всюду разбитые и обгоревшие громады танков, обломки сбитых аэропланов, стальные зубья изуродованных взрывами железобетонных казематов и блокхаузов. Вот все что осталось от неприступной когда-то линии Гинденбурга! А грохот артиллерийской стрельбы, трескотня пулеметов, ядовитый газ, заставляющий долгие часы оставаться в масках, беспощадно напоминают о том, что война еще идет, обезумевшие люди убивают друг друга.

Долго и яростно сопротивлялись первая прусская пехотная дивизия, носившая имя короля Фридриха Второго, и 5-я гвардейская немецкая дивизия. Весь день 15 сентября прошел в атаках и контратаках, которые приносили обеим сторонам тяжелые потери. Кровь лилась и лилась. Много немецких гвардейцев попали в плен, причем было как-то жутко брать в плен этих великанов, подобранных один к одному. Приходилось снизу вверх заглядывать в лица пруссаков, растолковывая им, в каком направлении надо бежать в тыл. Конвоировать их было некому.

К концу дня удалось эвакуировать Воркунова в тыл на «пост де секур». Он был еще живой и благодарными глазами смотрел на Ванюшу, хлопотавшего, чтобы старики пуалю укладывали его на носилки потише и поосторожнее.

— Ну, вот и хорошо, счастливо тебе лечиться, Воркунов, — напутствовал его Ванюша, совсем забыв о том, что тот перед боем обещал ему при первой же возможности пустить пулю в спину.

Стемнело. Ночь на войне всегда желанная пора. Бой утихает, наступает передышка. Подносчики принесут пищу, вино, можно будет утолить проснувшийся голод и погасить жажду вином, разведенным водой. Может быть, удастся сомкнуть на несколько часов глаза в мертвом сне, не думая о том, как тяжело будет просыпаться с началом боя. Что и говорить, ночь на войне всегда лучше дня.

6

В ночь на 16 сентября Марокканскую дивизию сменила 36-я пехотная дивизия. За пятнадцать дней непрерывных и тяжелых боев Марокканская дивизия захватила в плен тысячу пятьсот семьдесят человек из состава тринадцати полков, принадлежавших шести различным дивизиям. Она продвинулась на восемь километров и освободила четыре сравнительно больших населенных пункта, не считая маленьких ферм и замков. Главное же, она осуществила глубокий и достаточно широкий прорыв линии Гинденбурга. Словом, дивизия сделала все, что было в ее силах, и теперь с чувством исполненного долга могла отойти на отдых. Да и сама она нуждалась в пополнении. Победив в сентябрьских боях, дивизия недосчиталась восьмидесяти трех офицеров, свыше четырех тысяч солдат... * * *

Перед отводом дивизии в тыл капитан Мачек собрал первую пулеметную роту, чтобы подвести итоги минувших боев, дать оценку каждому взводу. Больше всего похвал досталось второму взводу, и капитан подчеркнул, что главная заслуга в этом капораля Ивана Гринько. Он сумел вывести взвод из-под артогня перед атакой, а потом возглавил взвод, заменив раненого взводного унтер-офицера Тимофея Вяткина. С этой задачей он справился очень хорошо, проявил, как и следовало ожидать от георгиевского кавалера, храбрость и мужество.

Капитан был скуп на похвалы и долго подбирал слова, которые бы выражали суть Ванюшиного мужества, и все же сказал медленно и веско:

— Капораль Иван Гринько проявил героизм. Да, самый настоящий героизм.

Ванюша не знал, куда глаза спрятать от смущения. А капитан продолжал:

— Иван Гринько теперь сержант, с чем и разрешите его поздравить.

Капитан Мачек подошел к Ванюше и крепко пожал ему руку:

— Поздравляю вас от души, приятель!

Но это было еще не все. Капитан сообщил, что командование дивизии предлагает роте представить одного человека к ордену Почетного Легиона, четырех — к военным медалям и не ограничивает в представлении к военному кресту.

— Я предлагаю, — сказал капитан Мачек, — выделить по одной медали на каждый взвод, а право выдвинуть воина к награде орденом Почетного Легиона, то есть наивысшей награде, предоставить второму взводу.

Все были очень довольны тем, что действительно по заслугам выделен второй взвод. Вот он собрался, чтобы решить вопрос о кандидате на получение ордена Почетного Легиона. Все сразу высказались, что единственным кандидатом является Гринько.

— Он самый достойный!

— Не только нас в бой водил, но и мальгашей.

Последним слово взял Ванюша. Ему очень хотелось получить почетный орден, но скромность, присущая ему, не позволяла даже думать об этом, поэтому он сказал:

— Вы, друзья, очень переоценили меня, я ничего выдающегося не сделал. Воевал, как все вы. Наш успех принадлежит всему взводу. Я прошу вас... — Ванюша задумался, сдерживая большое внутреннее волнение. — Среди нас есть человек, который боролся за интересы солдат, и боролся так, что вызвал к себе немилость начальства и в итоге был разжалован в рядовые, лишился офицерского звания. Это Виктор Дмитриевский. Одним этим он заслуживает от нас, солдат, высокой награды. К тому же Виктор в минувших боях показал большую смелость и отвагу, а при прорыве линии обороны Гинденбурга вел себя героически.

Ванюша, подражая капитану Мачеку, остановился и внимательно посмотрел в глаза Виктору. Тот смутился и возразил:

— Это неправда, я героизма не проявлял, это уже слишком...

— Я повторяю, — тверже сказал Ванюша, — Виктор Дмитриевский безусловно заслуживает быть награжденным орденом Почетного Легиона. И прошу вас, дорогие товарищи, учесть все мною сказанное. За мной нет и половины заслуг, которые имеет Виктор.

Последние слова Ванюша произнес с такой неподдельной искренностью и убедительностью, что пулеметчики взвода им поверили. Лишь Ахмед-Бела долго не соглашался, считая, что будет вполне справедливо представить к ордену Почетного Легиона Ивана Гринько, а к военной медали — Виктора Дмитриевского. Взвод решил все же представить к награждению орденом Почетного Легиона Виктора Дмитриевского, а к военной медали — сержанта Ивана Гринько; всех остальных — кого повторно, а кого впервые — к военному кресту.

Капитан Мачек удивился такому решению, так как был уверен, что орден Почетного Легиона получит именно Ванюша. Но он умел уважать мнение коллектива и оформил представление так, как решили солдаты.

Подводились итоги и в дивизии... Перед отправлением ее в Лотарингию командир дивизии генерал Доган закрепил успехи дивизии специальным документом. Он гласил:

«Какие дивизии, к которым судьба была более благосклонна, познали большее удовлетворение, чем мы!

Некоторые познали счастье окончательного изгнания вражеской нечисти со своей священной земли, объятия освобожденных братьев и сестер, родителей и детей. Другие испытали высшую радость, в которой нам было отказано, преследовать противника на всем его пути отступления и слышать его вопли, как затравленного зверя.

Но ни одна из этих дивизий не может похвалиться, что она выполнила задачу более возвышенную и героическую, чем та, которая была доверена Марокканской дивизии.

Когда весной немецкие орды набросились на французские поля, дивизия своими непобедимыми полками трижды прикрывала сердце страны. Она сказала немцам:

«Наступайте, бросайте свои лучшие батальоны! Разрывайте вашими снарядами нашу землю! Здесь стоит Марокканская дивизия, и вам не пройти!»

И враг не прошел ни 26 апреля, ни 30 мая, ни 12 июня. Ни один немец не может сказать, что когда-нибудь видел, как отступала Марокканская дивизия!

И когда немцы стремились смять Марокканскую дивизию, они получали в ответ жестокие удары и терпели неудачу.

18 июля наступил долгожданный перелом. Дивизия нанесла немцам сильный фланговый контрудар и сорвала его последний порыв на Париж. Так свершилось второе чудо на Марне.

Наконец 2 и 4 сентября, а затем 14 сентября дивизия прорвала мощную оборону новых частей противника. Марокканская дивизия после полученных тяжелых ран нашла в себе силы и, опрокинув 1-ю прусскую пехотную дивизию и 5-ю гвардейскую немецкую дивизию, прорвала линию Гинденбурга и, уступая свое место другим, могла сказать своим друзьям по оружию:

«Идите, теперь перед вами путь открыт!»

Когда мы оглядываемся назад, на славный пройденный нами путь, наше сердце переполняется гордостью, но мы склоняем наши знамена перед памятью павших. Дивизия отдала на выполнение этих славных задач свои лучшие силы.

В период с 26 апреля по 16 сентября 1918 года дивизия потеряла на поле брани 300 офицеров и 14000 солдат.

Это дорогая цена, но она принесена Франции ради ее спасения. Кровь этих героев пролита не напрасно, она оросила землю исстрадавшейся матери-Франции и принесла ей освобождение, принесла ей долгожданную победу!

Вперед! На новые подвиги!»

После короткого пребывания в районе Mo дивизия погрузилась в железнодорожные эшелоны на станциях Лизи-сюр-Урн и Трильпор, а 27 сентября уже выгрузилась в Лотарингии, причем почти в том районе, из которого она тронулась в марте 1918 года, — в районе Напси, на юго-восток от этого города.

В течение пятнадцати дней дивизия наслаждалась отдыхом в районе Разиер-о-Салин, Домбаль, Жербевилье, Фровиль. Конечно, это так мало! А 15 октября, выдвинувшись на северо-восток от Нанси, она сменила в секторе Ленонкур 40-ю пехотную дивизию.

В то время когда на севере Франции и в Шампани развертывались сражения, которым суждено было иметь мировое значение, на самом спокойном участке фронта — в районе Ленонкур — ничто не нарушало тишины и спокойствия. Никаких особых событий здесь не происходило и теперь, кроме нескольких удачных разведывательных поисков со стороны французов и таких же ответных действий противника. Сильный обстрел химическими снарядами позиций, которые занимал полк зуавов, был единственным эпизодом, который отметил пребывание Марокканской дивизии на этом пассивном участке войны. Только блестящие военные церемонии нарушали монотонную службу солдат.

28 октября представители дивизии наблюдали, как в роскошном парке замка Ленонкур командующий 8-й французской армией генерал Жерар у развернутого знамени торжественно вручил командиру дивизии генералу Догану, под командованием которого Марокканская дивизия провела так блестяще все бои в 1918 году, Крест командора Почетного Легиона. 30 октября генерал Кастельно вручил 7-му полку алжирских стрелков и 8-му полку зуавов фуражер (аксельбант для ношения всем составом на левом плече) цвета ленты Почетного Легиона, а батальону мальгашей — фуражер цвета ленты военной медали. Теперь в Марокканской дивизии солдаты и офицеры всех трех полков будут носить красный аксельбант на левом плече, как боевые знаки отличия.

2 ноября генерал Доган приколол на знамя русского легиона военный крест с пальмой на ленте, дававшей право носить на плече аксельбант цвета ленты военного креста как отличие.

Простояли в траншеях неделю. Немцев близко перед траншеями не было — в этом районе фронт не изменялся с 1914 года. Между противниками простиралось ничейное пространство в два километра, сплошь запутанное проволочными заграждениями и превратившееся в мусорную свалку. Сюда солдаты обеих сторон выбрасывали пустые банки из-под мясных консервов и остатки пищи. Для крыс здесь было настоящее раздолье. Съедая все, что только можно съесть, они доводили до блеска консервные банки, и если попадались трупы убитых, то налетали на них тучами и оставляли лишь скелеты, обточенные до абсолютной чистоты...

Ночи были темные, часто моросили нудные осенние дожди. А нужно было не спать в траншее до утра и чутко вслушиваться: кто шевелит провисшую, проржавленную колючую проволоку впереди? Немецкие разведчики или крысы? Хорошо, если крысы. А если немцы? Значит, надо все время всматриваться в темноту и держать пальцы на спусковом крючке пулемета.

Так проходили ночи, да, впрочем, и дни, — нудно, тоскливо.

У солдат всех армий и всех наций большой, жадный интерес ко всякого рода слухам, которые распространяются на фронте «Солдатским вестником». Эти «вестники», кстати, тоже есть во всех армиях... «Вестник» работал исправно и здесь, в секторе Ленонкур. Пошел слух, что до прибытия Марокканской дивизии заносчивое американское начальство пыталось сломать спокойствие этого участка фронта и взять штурмом крепость Мец. Но затея эта окончилась печально: американцы повесили на колючей проволоке до семидесяти тысяч своих солдат — и успокоились. Французы, конечно, злорадствовали: так им и надо, этим янки, они же неучи в военном деле!

Правда, слухи эти шли только по «Солдатскому вестнику», но они никем не опровергались. Поэтому, мол, и перебросили сюда лучшую дивизию французской армии, Марокканскую, чтобы показать американцам, как надо воевать, преподать им, зазнайкам, наглядный урок. Так что, дескать, поставили нас на этом фронте, чтоб малость освоиться с местными условиями, так сказать, сжиться с крысами, взаимно принюхаться — все равно им поедать наши трупы, а потом опять-таки нам, а не кому-нибудь другому придется атаковать позиции под крепостью Мец, от этого никуда не уйдешь.

Эти слухи находили свое подтверждение в том, что в район Нанси все прибывали и прибывали войска. Шло сосредоточение, и фронтовики знали, что это делалось, конечно, не для парада. Особенно усилилось движение по ночам после 3 ноября: орудия стали прибывать сотнями, ими были забиты все леса и перелески, а они каждую ночь все ближе подтягивались к фронту. Ясное дело, твердил «Солдатский вестник», идет подготовка к большому наступлению.

Правда, изредка пробивались и другие слухи, но им никто не хотел верить. Уж очень они были радужны, эти слухи, а на фронте всегда обычно сбывается худшее. Как поверить в то, что идут где-то какие-то переговоры между представителями Германского Союза и Антанты, то есть французской стороной о заключении перемирия. Брехня! Не стоит себя и ублажать сладостью этих слухов.

Первый батальон с первой пулеметной ротой вывели в резерв. Его заменили мальгаши. Ну, пусть и они осваиваются с местностью!

Пулеметчики разместились в маленькой деревушке Вуаринкур с прилегающим к ней лесочком. Тут были американские сборные бараки. Пулеметчики их подлатали и, хорошо натопив, разомлели от благодатного тепла. Распрямляли свои согнутые от ненастья спины, набирались тепла про запас: под Мецем еще придется померзнуть, вдоволь поваляться в сырой земле.

Поступило распоряжение: изготовиться к выступлению, вещевые мешки с собой не брать. Всем ясно, что это значит: предстоит вступить в бой, ибо в бой брали с собой только личное оружие, противогазы и пулеметы.

Утром было все проверено. Ванюша сам лично осмотрел пулеметы, правильность их сборки, проверил коробки с патронами, убедился, правильно ли набиты ленты, и доложил по команде, что второй взвод к выходу готов.

Пулеметная рота была построена. По фронту прошел капитан Мачек и внимательно осмотрел ряды.

— Можно разойтись по баракам, — распорядился капитан, — и ждать особых указаний.

Солдаты повеселели, вернулись в бараки и собрались к обеду. Раздатчики разливали мерками вино...

Об этих мерках нужно сказать особо. Чтобы застраховать раздатчика вина от недостачи и вообще как-нибудь заинтересовать его в выполнении этой обязанности, в дне мерки, представлявшей собой черпачек на длинной ручке емкостью в четверть литра (наподобие того, каким в русских сельских лавках отмеряют керосин), пробивается гвоздем отверстие. Пока раздатчик наливает вино, часть его стекает обратно в ведро — это уже в пользу раздатчика.

Вопрос о том, каким гвоздем пробивать отверстие, решался всем взводом. Старым раздатчикам, у которых уже нос покраснел от профессиональной привычки, отверстие в мерке пробивалось более толстым гвоздем, а молодым — гвоздем потоньше. Пусть еще постарается.

Вот и на этот раз вино тонкой струйкой стекало в ведро. В бараке стоял винный дух. И вдруг влетел Виктор Дмитриевский. Весь сияя радостью, он крикнул:

— Перемирие, братцы! Перемирие заключено!

И тут же пояснил, что радио передает это от имени верховного главнокомандующего союзными войсками маршала Фоша. Германия приняла все предъявленные ей союзным командованием условия. Верховный главнокомандующий приказывает прекратить с 11 часов 11 ноября все боевые действия.

Всех ошеломило это радостное известие. «Перемирие заключено!» — повторялось на разных языках. Солдаты выбегали из барака, чтобы убедиться, радуются ли в других ротах, и — ликовали, ликовали!

Ванюша был буквально переполнен чувством великой радости. Его грудь высоко поднималась, а в виски стучало: вот и все, конец войне, уцелел, жив!

Наступил великий час солдатского счастья.

— Пе-ре-ми-рие!

В этот день все радовались: солдаты обнимали друг друга, старики и дети, женщины и девушки целовали солдат и радостно улыбались, утирая мокрые от счастливых слез лица.

— Война кончилась!

По всей округе, по всем деревням идет стрельба светящимися трассирующими пулями, к небу взлетают ракеты всех цветов. Кто-то уже смастерил фейерверки и ими озаряется город Нанси. Артиллеристы даже из пушек салютуют, высоко подняв жерла своих орудий.

Да можно ли не радоваться такому счастью!

У господ офицеров радость еще больше, они почти все направились в город Нанси: там кафе, кабаре-шантаны, концерты, музыка. Там сегодня вино и шампанское будет литься рекой.

Радость не имеет границ.

Несутся возгласы:

— Франция победила!

Измученная, исстрадавшаяся Франция, землю которой топтал бош, победила! Французы, ликуйте!

— Вив ля Франс!

— Да здравствуют солдаты!

— Вечная слава погибшим в боях сынам Франции! * * *

Франция ликует.