Главная страница

Белый Клык. Первая. Погоня за добычей темный еловый лес стоял, нахмурившись, по обоим берегам скованной льдом реки


Скачать 0.85 Mb.
НазваниеПервая. Погоня за добычей темный еловый лес стоял, нахмурившись, по обоим берегам скованной льдом реки
Дата26.04.2022
Размер0.85 Mb.
Формат файлаdoc
Имя файлаБелый Клык.doc
ТипГлава
#498430
страница6 из 25
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   25

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. СЕРЫЙ ВОЛЧОНОК


Он сильно отличался от своих братьев и сестер.

Их шерсть уже принимала рыжеватый оттенок, унаследованный от матери-волчицы, а он пошел весь в Одноглазого.

Он был единственным серым волчонком во всем помете.

Он родился настоящим волком и очень напоминал отца, с той лишь разницей, что у него было два глаза, а у отца -- один.

Глаза у серого волчонка только недавно открылись, а он уже хорошо видел.

И даже когда глаза у него были еще закрыты, чувства обоняния, осязания и вкуса уже служили ему.

Он прекрасно знал своих двух братьев и двух сестер.

Он поднимал с ними неуклюжую возню, подчас уже переходившую в драку, и его горлышко начинало дрожать от хриплых звуков, предвестников рычания.

Задолго до того, как у него открылись глаза, он научился по запаху, осязанию и вкусу узнавать волчицу -- источник тепла, пищи и нежности.

И когда она своим мягким, ласкающим языком касалась его нежного тельца, он успокаивался, прижимался к ней и мирно засыпал.

Первый месяц его жизни почти весь прошел во сне; но теперь он уже хорошо видел, спал меньше и мало-помалу начинал знакомиться с миром.

Мир его был темен, хотя он не подозревал этого, так как не знал никакого другого мира.

Волчонка окружала полутьма, но глазам его не приходилось приспосабливаться к иному освещению.

Мир его был очень мал, он ограничивался стенами логовища; волчонок не имел никакого понятия о необъятности внешнего мира, и поэтому жизнь в таких тесных пределах не казалась ему тягостной.

Впрочем, он очень скоро обнаружил, что одна из стен его мира отличается от других, -- там был выход из пещеры, и оттуда шел свет.

Он обнаружил, что эта стена не похожа на другие, еще задолго до того, как у него появились мысли и осознанные желания.

Она непреодолимо влекла к себе волчонка еще в ту пору, когда он не мог видеть ее.

Свет, идущий оттуда, бил ему в сомкнутые веки, и его зрительные нервы отвечали на эти теплые искорки, вызывавшие такое приятное и вместе с тем странное ощущение.

Жизнь его тела, каждой клеточки его тела, жизнь, составляющая самую его сущность и действующая помимо его воли, рвалась к этому свету, влекла его к нему, так же как сложный химический состав растения заставляет его поворачиваться к солнцу.

Еще задолго до того, как в волчонке забрезжило сознание, он то и дело подползал к выходу из пещеры.

Сестры и братья не отставали от него.

И в эту пору их жизни никто из них не забирался в темные углы у задней стены.

Свет привлекал их к себе, как будто они были растениями; химический процесс, называющийся жизнью, требовал света; свет был необходимым условием их существования, и крохотные щенячьи тельца тянулись к нему, точно усики виноградной лозы, не размышляя, повинуясь только инстинкту.

Позднее, когда в каждом из них начала проявляться индивидуальность, когда у каждого появились желания и сознательные побуждения, тяга к свету только усилилась.

Они непрестанно ползли и тянулись к нему, и матери приходилось то и дело загонять их обратно.

Вот тут-то волчонок узнал и другие особенности своей матери, помимо ее мягкого, ласкающего языка.

Настойчиво порываясь к свету, он убедился, что у матери есть нос, которым она в наказание может отбросить его назад; затем он узнал и лапу, умевшую примять его к земле и быстрым, точно рассчитанным движением перекатить в угол.

Так он впервые испытал боль и стал избегать ее, сначала просто не подвергая себя такому риску, а потом научившись увертываться и удирать от наказания.

Это уже были сознательные поступки -- результат появившейся способности обобщать явления мира.

До сих пор он увертывался от боли бессознательно, так же бессознательно, как и лез к свету Но теперь он увертывался от нее потому, что знал, что такое боль.

Он был очень свирепым волчонком.

И такими же были его братья и сестры.

Этого и следовало ожидать.

Ведь он был хищником и происходил из рода хищников, питавшихся мясом.

Молоко, которое он сосал с первого же дня своей едва теплившейся жизни, вырабатывалось из мяса; и теперь, когда ему исполнился месяц и глаза его уже целую неделю были открыты, он тоже начал есть мясо, наполовину пережеванное волчицей для ее пяти подросших детенышей, которым теперь не хватало молока.

С каждым днем серый волчонок становился все злее и злее.

Рычание получалось у него более хриплым и громким, чем у братьев и сестер, припадки щенячьей ярости были страшнее.

Он первый научился ловким ударом лапы опрокидывать их навзничь.

И он же первый схватил другого волчонка за ухо и принялся теребить и таскать его из стороны в сторону, яростно рыча сквозь стиснутые челюсти.

И уж конечно, он больше всех других волчат причинял беспокойство матери, старавшейся отогнать свой выводок от выхода из пещеры.

Свет с каждым днем все сильнее и сильнее манил к себе серого волчонка.

Он поминутно пускался в странствования по пещере, стремясь к выходу из нее, и так же поминутно его оттаскивали назад.

Правда, он не знал, что это был выход.

Он не подозревал о существовании разных входов и выходов, которые ведут из одного места в другое.

Он вообще не имел понятия о существовании других мест, а о способах добраться туда и подавно.

Поэтому выход из пещеры казался ему стеной -- стеной света.

Чем солнце было для живущих на воле, тем для него была эта стена -- солнцем его мира.

Она притягивала его к себе, как огонь притягивает бабочку.

Он беспрестанно стремился добраться туда.

Жизнь, быстро растущая в нем, толкала его к стене света.

Жизнь, таившаяся в нем, знала, что это единственный путь в мир -- путь, на который ему суждено ступить.

Но сам он ничего не знал об этом.

Он не знал, что внешний мир существует.

У этой стены света было одно странное свойство.

Его отец (а волчонок уже признал в нем одного из обитателей своего мира -- похожее на мать существо, которое спит ближе к свету и приносит пищу) -- его отец имел обыкновение проходить прямо сквозь далекую светлую стену и исчезать за ней.

Серый волчонок не мог понять этого.

Мать не позволяла ему приближаться к светлой стене, но он подходил к другим стенам пещеры, и всякий раз его нежный нос натыкался на что-то твердое.

Это причиняло боль.

И после нескольких таких путешествий обследование стен прекратилось.

Не задумываясь, он принял исчезновение отца за его отличительное свойство, так же как молоко и мясная жвачка были отличительными свойствами матери.

В сущности говоря, серый волчонок не умел мыслить, во всяком случае так, как мыслят люди.

Мозг его работал в потемках.

И все-таки его выводы были не менее четки и определенны, чем выводы людей.

Он принимал вещи такими, как они есть, не утруждая себя вопросом, почему случилось то-то или то-то.

Достаточно было знать, что это случилось. Таков был его метод познания окружающего мира.

И поэтому, ткнувшись несколько раз подряд носом в стены пещеры, он примирился с тем, что не может проходить сквозь них, не может делать то, что делает отец.

Но желания разобраться в разнице между отцом и собой никогда не возникало у него.

Логика и физика не принимали участия в формировании его мозга.

Как и большинству обитателей Северной глуши, ему рано пришлось испытать чувство голода.

Наступили дни, когда отец перестал приносить мясо, когда даже материнские соски не давали молока.

Волчата повизгивали и скулили и большую часть времени проводили во сне; потом на них напало голодное оцепенение.

Не было уже возни и драк, никто из них не приходил в ярость, не пробовал рычать; и путешествия к далекой белой стене прекратились.

Они спали, и жизнь, чуть теплившаяся в них, мало-помалу гасла.

Одноглазый совсем потерял покой.

Он рыскал повсюду и мало спал в логовище, которое стало теперь унылым и безрадостным.

Волчица тоже оставила свой выводок и вышла на поиски корма.

В первые дни после рождения волчат Одноглазый не раз наведывался к индейскому поселку и обкрадывал заячьи силки, но как только снег растаял и реки вскрылись, индейцы ушли дальше, и этот источник пищи иссяк.

Когда серый волчонок немного окреп и снова стал интересоваться далекой белой стеной, он обнаружил, что население его мира сильно уменьшилось.

У него осталась всего лишь одна сестра.

Остальные исчезли.

Как только силы вернулись к нему, он стал играть, но играть в одиночестве, потому что сестра не могла ни поднять головы, ни шевельнуться.

Его маленькое тело округлилось от мяса, которое он ел теперь, а для нее пища пришла слишком поздно.

Она все время спала, и искра жизни в ее маленьком тельце, похожем на обтянутый кожей скелет, мерцала все слабее и слабее и наконец угасла.

Потом наступило время, когда Одноглазый перестал появляться сквозь стену и исчезать за ней; место, где он спал у входа в пещеру, опустело.

Это случилось в конце второй, менее свирепой голодовки.

Волчица знала, почему Одноглазый не вернулся в логовище, но не могла рассказать серому волчонку о том, что ей пришлось увидеть.

Отправившись за добычей вверх по левому рукаву ручья, туда, где жила рысь, она напала на вчерашний след Одноглазого.

И там, где следы кончились, она нашла его самого -- вернее, то, что от него осталось.

Все кругом говорило о недавней схватке и о том, что, выиграв эту схватку, рысь ушла к себе в нору.

Волчица отыскала эту нору, но, судя по многим признакам, рысь была там, и волчица не решилась войти к ней.

После этого волчица перестала охотиться на левом рукаве ручья.

Она знала, что у рыси в норе есть детеныши и что сама рысь славится своей злобой и неустрашимостью в драках.

Трем-четырем волкам ничего не стоит загнать на дерево фыркающую, ощетинившуюся рысь; однако совсем иное дело встретиться с ней с глазу на глаз, особенно когда знаешь, что за спиной у нее голодный выводок.

Но Северная глушь есть Северная глушь, и материнство есть материнство, -- оно не останавливается ни перед чем как в Северной глуши, так и вне ее; и неминуемо должен был настать день, когда ради своего серого детеныша волчица отважится пойти по левому рукаву к норе в скалах, навстречу разъяренной рыси.
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   25


написать администратору сайта