Белый Клык. Первая. Погоня за добычей темный еловый лес стоял, нахмурившись, по обоим берегам скованной льдом реки

• Название: Первая. Погоня за добычей темный еловый лес стоял, нахмурившись, по обоим берегам скованной льдом реки
• Дата: 26.04.2022
• Размер: 0.85 Mb.
• Имя файла: Белый Клык.doc
• Тип: Глава; #498430
• страница: 3 из 25

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ПЕСНЬ ГОЛОДА

Поначалу день сулил удачу.

За ночь не пропало ни одной собаки, и Генри с Биллом бодро двинулись в путь среди окружающего их безмолвия, мрака и холода.

Билл как будто не вспоминал о мрачных предчувствиях, тревоживших его прошлой ночью, и даже изволил подшутить над собаками, когда на одном из поворотов они опрокинули сани.

Все смешалось в кучу.

Перевернувшись, сани застряли между деревом и громадным валуном, и, чтобы разобраться во всей этой путанице, пришлось распрягать собак.

Путники нагнулись над санями, стараясь поднять их, как вдруг Генри увидел, что Одноухий убегает в сторону.

-- Назад, Одноухий! -- крикнул он, вставая с колен и глядя собаке вслед.

Но Одноухий припустил еще быстрее, волоча по снегу постромки.

А там, на только что пройденном ими пути, его поджидала волчица.

Подбегая к ней. Одноухий навострил уши, перешел на легкий мелкий шаг, потом остановился.

Он глядел на нее внимательно, недоверчиво, но с жадностью.

А она скалила зубы, как будто улыбаясь ему вкрадчивой улыбкой, потом сделала несколько игривых прыжков и остановилась.

Одноухий пошел к ней все еще с опаской, задрав хвост, навострив уши и высоко подняв голову.

Он хотел было обнюхать ее, но волчица подалась назад, лукаво заигрывая с ним.

Каждый раз, как он делал шаг вперед, она отступала назад.

И так, шаг за шагом, волчица увлекала Одноухого за собой, все дальше от его надежных защитников -- людей.

Вдруг как будто неясное опасение остановило Одноухого. Он повернул голову и посмотрел на опрокинутые сани, на своих товарищей по упряжке и на подзывающих его хозяев.

Но если что-нибудь подобное и мелькнуло в голове у пса, волчица вмиг рассеяла всю его нерешительность: она подошла к нему, на мгновение коснулась его носом, а потом снова начала, играя, отходить все дальше и дальше.

Тем временем Билл вспомнил о ружье.

Но оно лежало под перевернутыми санями, и, пока Генри помог ему разобрать поклажу. Одноухий и волчица так близко подошли друг к другу, что стрелять на таком расстоянии было рискованно.

Слишком поздно понял Одноухий свою ошибку.

Еще не догадываясь, в чем дело, Билл и Генри увидели, как он повернулся и бросился бежать назад, к ним.

А потом они увидели штук двенадцать тощих серых волков, которые мчались под прямым углом к дороге, наперерез Одноухому.

В одно мгновение волчица оставила всю свою игривость и лукавство -- с рычанием кинулась она на Одноухого.

Тот отбросил ее плечом, убедился, что обратный путь отрезан, и, все еще надеясь добежать до саней, бросился к ним по кругу.

С каждой минутой волков становилось все больше и больше.

Волчица неслась за собакой, держась на расстоянии одного прыжка от нее.

-- Куда ты? -- вдруг крикнул Генри, схватив товарища за плечо.

Билл стряхнул его руку.

-- Довольно! -- сказал он. -- Больше они ни одной собаки не получат!

С ружьем наперевес он бросился в кустарник, окаймлявший речное русло.

Его намерения были совершенно ясны: приняв сани за центр круга, по которому бежала собака, Билл рассчитывал перерезать этот круг в той точке, куда погоня еще не достигла.

Среди бела дня, имея в руках ружье, отогнать волков и спасти собаку было вполне возможно.

-- Осторожнее, Билл! -- крикнул ему вдогонку Генри. -- Не рискуй зря!

Генри сел на сани и стал ждать, что будет дальше.

Ничего другого ему не оставалось.

Билл уже скрылся из виду, но в кустах и среди растущих кучками елей то появлялся, то снова исчезал Одноухий.

Генри понял, что положение собаки безнадежно.

Она прекрасно сознавала опасность, но ей приходилось бежать по внешнему кругу, тогда как стая волков мчалась по внутреннему, более узкому.

Нечего было и думать, что Одноухий сможет настолько опередить своих преследователей, чтобы пересечь их путь и добраться до саней.

Обе линии каждую минуту могли сомкнуться.

Генри знал, что где-то там, в снегах, заслоненные от него деревьями и кустарником, в одной точке должны сойтись стая волков, Одноухий и Билл.

Все произошло быстро, гораздо быстрее, чем он ожидал.

Раздался выстрел, потом еще два -- один за другим, и Генри понял, что заряды у Билла вышли.

Вслед за тем послышались визги и громкое рычание.

Генри различил голос Одноухого, взвывшего от боли и ужаса, и вой раненого, очевидно, волка.

И все.

Рычание смолкло.

Визг прекратился.

Над безлюдным краем снова нависла тишина.

Генри долго сидел на санях.

Ему незачем было идти туда: все было ясно, как будто встреча Билла со стаей произошла у него на глазах.

Только один раз он вскочил с места и быстро вытащил из саней топор, но потом снова опустился на сани и хмуро уставился прямо перед собой, а две уцелевшие собаки жались к его ногам и дрожали от страха.

Наконец он поднялся -- так устало, как будто мускулы его потеряли всякую упругость, -- и стал запрягать.

Одну постромку он надел себе на плечи и вместе с собаками потащил сани.

Но шел он недолго и, как только стало темнеть, сделал остановку и заготовил как можно больше хвороста; потом накормил собак, поужинал и постелил себе около самого костра.

Но ему не суждено было насладиться сном.

Не успел он закрыть глаза, как волки подошли чуть ли не вплотную к огню.

Чтобы разглядеть их, уже не нужно было напрягать зрение.

Тесным кольцом окружили они костер, и Генри совершенно ясно видел, как одни из них лежали, другие сидели, третьи подползали на брюхе поближе к огню или бродили вокруг него.

Некоторые даже спали.

Они свертывались на снегу клубочком, по-собачьи, и спали крепким сном, а он сам не мог теперь сомкнуть глаз.

Генри развел большой костер, так как он знал, что только огонь служит преградой между его телом и клыками голодных волков.

Обе собаки сидели у ног своего хозяина -- одна справа, другая слева -- в надежде, что он защитит их; они выли, взвизгивали и принимались исступленно лаять, если какой-нибудь волк подбирался к костру ближе остальных.

Заслышав лай, весь круг приходил в движение, волки вскакивали со своих мест и порывались вперед, нетерпеливо воя и рыча, потом снова укладывались на снегу и один за другим погружались в сон.

Круг сжимался все теснее и теснее.

Мало-помалу, дюйм за дюймом, то один, то другой волк ползком подвигался вперед, пока все они не оказывались на расстоянии почти одного прыжка от Генри.

Тогда он выхватывал из костра головни и швырял ими в стаю.

Это вызывало поспешное отступление, сопровождаемое разъяренным воем и испуганным рычанием, если пущенная меткой рукой головня попадала в какого-нибудь слишком смелого волка.

К утру Генри осунулся, глаза у него запали от бессонницы.

В темноте он сварил себе завтрак, а в девять часов, когда дневной свет разогнал волков, принялся за дело, которое обдумал в долгие ночные часы.

Он срубил несколько молодых елей и, привязав их высоко к деревьям, устроил помост, затем, перекинув через него веревки от саней, с помощью собак поднял гроб и установил его там, наверху.

-- До Билла добрались и до меня, может, доберутся, но вас-то, молодой человек, им не достать, -- сказал он, обращаясь к мертвецу, погребенному высоко на деревьях.

Покончив с этим, Генри пустился в путь. Порожние сани легко подпрыгивали за собаками, которые прибавили ходу, зная, как и человек, что опасность минует их только тогда, когда они доберутся до форта Мак-Гэрри.

Теперь волки совсем осмелели: спокойной рысцой бежали они позади саней и рядом, высунув языки, поводя тощими боками.

Волки были до того худы -- кожа да кости, только мускулы проступали, точно веревки, -- что Генри удивлялся, как они держатся на ногах и не валятся в снег.

Он боялся, что темнота застанет его в пути.

В полдень солнце не только согрело южную часть неба, но даже бледным золотистым краешком показалось над горизонтом.

Генри увидел в этом доброе предзнаменование.

Дни становились длиннее.

Солнце возвращалось в эти края.

Но как только приветливые лучи его померкли, Генри сделал привал.

До полной темноты оставалось еще несколько часов серого дневного света и мрачных сумерек, и он употребил их на то, чтобы запасти как можно больше хвороста.

Вместе с темнотой к нему пришел ужас.

Волки осмелели, да и проведенная без сна ночь давала себя знать.

Закутавшись в одеяло, положив топор между ног, он сидел около костра и никак не мог преодолеть дремоту. Обе собаки жались вплотную к нему.

Среди ночи он проснулся и в каких-нибудь двенадцати футах от себя увидел большого серого волка, одного из самых крупных во всей стае.

Зверь медленно потянулся, точно разленившийся пес, и всей пастью зевнул Генри прямо в лицо, поглядывая на него, как на свою собственность, как на добычу, которая рано или поздно достанется ему.

Такая уверенность чувствовалась в поведении всей стаи.

Генри насчитал штук двадцать волков, смотревших на него голодными глазами или спокойно спавших на снегу.

Они напоминали ему детей, которые собрались вокруг накрытого стола и ждут только разрешения, чтобы наброситься на лакомство.

И этим лакомством суждено стать ему!

"Когда же волки начнут свой пир?" -- думал он.

Подкладывая хворост в костер. Генри заметил, что теперь он совершенно по-новому относится к собственному телу.

Он наблюдал за работой своих мускулов и с интересом разглядывал хитрый механизм пальцев.

При свете костра он несколько раз подряд сгибал их, то поодиночке, то все сразу, то растопыривал, то быстро сжимал в кулак.

Он приглядывался к строению ногтей, пощипывал кончики пальцев, то сильнее, то мягче, испытывая чувствительность своей нервной системы.

Все это восхищало Генри, и он внезапно проникся нежностью к своему телу, которое работало так легко, так точно и совершенно.

Потом он бросал боязливый взгляд на волков, смыкавшихся вокруг костра все теснее, и его, словно громом, поражала вдруг мысль, что это чудесное тело, эта живая плоть есть не что иное, как мясо -- предмет вожделения прожорливых зверей, которые разорвут, раздерут его своими клыками, утолят им свой голод так же, как он сам не раз утолял голод мясом лося и зайца.

Он очнулся от дремоты, граничившей с кошмаром, и увидел перед собой рыжую волчицу.

Она сидела в каких-нибудь шести футах от костра и тоскливо поглядывала на человека.

Обе собаки скулили и рычали у его ног, но волчица словно и не замечала их.

Она смотрела на человека, и в течение нескольких минут он отвечал ей тем же.

Вид у нее был совсем не свирепый.

В глазах ее светилась страшная тоска, но Генри знал, что тоска эта порождена таким же страшным голодом.

Он был пищей, и вид этой пищи возбуждал в волчице вкусовые ощущения.

Пасть ее была разинута, слюна капала на снег, и она облизывалась, предвкушая поживу.

Безумный страх охватил Генри.

Он быстро протянул руку за головней, но не успел дотронуться до нее, как волчица отпрянула назад: видимо, она привыкла к тому, чтобы в нее швыряли чем попало.

Волчица огрызнулась, оскалив белые клыки до самых десен, тоска в ее глазах сменилась такой кровожадной злобой, что Генри вздрогнул.

Он взглянул на свою руку, заметил, с какой ловкостью пальцы держали головню, как они прилаживались ко всем ее неровностям, охватывая со всех сторон шероховатую поверхность, как мизинец, помимо его воли, сам собой отодвинулся подальше от горячего места -- взглянул и в ту же минуту ясно представил себе, как белые зубы волчицы вонзятся в эти тонкие, нежные пальцы и разорвут их.

Никогда еще Генри не любил своего тела так, как теперь, когда существование его было столь непрочно.

Всю ночь Генри отбивался от голодной стаи горящими головнями, засыпал, когда бороться с дремотой не хватало сил, и просыпался от визга и рычания собак.

Наступило утро, но на этот раз дневной свет не прогнал волков.

Человек напрасно ждал, что его преследователи разбегутся.

Они по-прежнему кольцом оцепляли костер и смотрели на Генри с такой наглой уверенностью, что он снова лишился мужества, которое вернулось было к нему вместе с рассветом.

Генри тронулся в путь, но едва он вышел из-под защиты огня, как на него бросился самый смелый волк из стаи; однако прыжок был плохо рассчитан, и волк промахнулся.

Генри спасся тем, что отпрыгнул назад, и зубы волка щелкнули в нескольких дюймах от его бедра.

Вся стая кинулась к человеку, заметалась вокруг него, и только горящие головни отогнали ее на почтительное расстояние.

Даже при дневном свете Генри не осмеливался отойти от огня и нарубить хвороста.

Шагах в двадцати от саней стояла громадная засохшая ель.

Он потратил половину дня, чтобы растянуть до нее цепь костров, все время держа наготове для своих преследователей несколько горящих веток.

Добравшись до цели, он огляделся вокруг, высматривая, где больше хвороста, чтобы свалить ель в ту сторону.

Эта ночь была точным повторением предыдущей, с той только разницей, что Генри почти не мог бороться со сном.

Он уже не просыпался от рычания собак.

К тому же они рычали не переставая, а его усталый, погруженный в дремоту мозг уже не улавливал оттенков в их голосах.

И вдруг он проснулся, будто от толчка.

Волчица стояла совсем близко.

Машинально он ткнул головней в ее оскаленную пасть.

Волчица отпрянула назад, воя от боли, а Генри с наслаждением вдыхал запах паленой шерсти и горелого мяса, глядя, как зверь трясет головой и злобно рычит уже в нескольких шагах от него.

Но на этот раз, прежде чем заснуть, Генри привязал к правой руке тлеющий сосновый сук.

Едва он закрывал глаза, как боль от ожога будила его.

Так продолжалось несколько часов.

Просыпаясь, он отгонял волков горящими головнями, подбрасывал в огонь хвороста и снова привязывал сук к руке.

Все шло хорошо; но в одно из таких пробуждений Генри плохо затянул ремень, и, как только глаза его закрылись, сук выпал у него из руки.

Ему снился сон.

Форт Мак-Гэрри.

Тепло, уютно. Он играет в криббедж с начальником фактории.

И ему снится, что волки осаждают форт.

Волки воют у самых ворот, и они с начальником по временам отрываются от игры, чтобы прислушаться к вою и посмеяться над тщетными усилиями волков проникнуть внутрь форта.

Потом -- какой странный сон ему снился! -- раздался треск.

Дверь распахнулась настежь.

Волки ворвались в комнату.

Они кинулись на него и на начальника.

Как только дверь распахнулась, вой стал оглушительным, он уже не давал ему покоя.

Сон принимал какие-то другие очертания.

Генри не мог еще понять, какие, и понять это ему мешал вой, не прекращающийся ни на минуту.

А потом он проснулся и услышал вой и рычание уже наяву.

Волки всей стаей бросились на него.

Чьи-то клыки впились ему в руку.

Он прыгнул в костер и, прыгая, почувствовал, как острые зубы полоснули его по ноге.

И вот началась битва.

Толстые рукавицы защищали его руки от огня, он полными горстями расшвыривал во все стороны горящие угли, и костер стал под конец чем-то вроде вулкана.

Но это не могло продолжаться долго.

Лицо у Генри покрылось волдырями, брови и ресницы были опалены, ноги уже не терпели жара.

Схватив в руки по головне, он прыгнул ближе к краю костра.

Волки отступили.

Справа и слева -- всюду, куда только падали угли, шипел снег: и по отчаянным прыжкам, фырканью и рычанию можно было догадаться, что волки наступали на них.

Расшвыряв головни, человек сбросил с рук тлеющие рукавицы и принялся топать по снегу ногами, чтобы остудить их.

Обе собаки исчезли, и он прекрасно знал, что они послужили очередным блюдом на том затянувшемся пиру, который начался с Фэтти и в один из ближайших дней, может быть, закончится им самим.

-- А все-таки до меня вы еще не добрались! -- крикнул он, бешено погрозив кулаком голодным зверям. Услышав его голос, стая заметалась, дружно зарычала, а волчица подступила к нему почти вплотную и уставилась на него тоскливыми, голодными глазами.

Генри принялся обдумывать новый план обороны.

Разложив костер широким кольцом, он бросил на тающий снег свою постель и сел на ней внутри этого кольца.

Как только человек скрылся за огненной оградой, вся стая окружила ее, любопытствуя, куда он девался.

До сих пор им не было доступа к огню, а теперь они расселись около него тесным кругом и, как собаки, жмурились, зевали и потягивались в непривычном для них тепле.

Потом волчица уселась на задние лапы, подняла голову и завыла.

Волки один за другим подтягивали ей, и наконец вся стая, уставившись мордами в звездное небо, затянула песнь голода.

Стало светать, потом наступил день.

Костер догорал.

Хворост подходил к концу, надо было пополнить запас.

Человек попытался выйти за пределы огненного кольца, но волки кинулись ему навстречу.

Горящие головни заставляли их отскакивать в стороны, но назад они уже не убегали.

Тщетно старался человек прогнать их.

Убедившись наконец в безнадежности своих попыток, он отступил внутрь горящего кольца, и в это время один из волков прыгнул на него, но промахнулся и всеми четырьмя лапами угодил в огонь.

Зверь взвыл от страха, огрызнулся и отполз от костра, стараясь остудить на снегу обожженные лапы.

Человек, сгорбившись, сидел на одеяле.

По безвольно опущенным плечам и поникшей голове можно было понять, что у него больше нет сил продолжать борьбу.

Время от времени он поднимал голову и смотрел на догорающий костер.

Кольцо огня и тлеющих углей кое-где уже разомкнулось, распалось на отдельные костры.

Свободный проход между ними все увеличивался, а сами костры уменьшались.

-- Ну, теперь вы до меня доберетесь, -- пробормотал Генри. -- Но мне все равно, я хочу спать...

Проснувшись, он увидел между двумя кострами прямо перед собой волчицу, смотревшую на него пристальным взглядом.

Спустя несколько минут, которые показались ему часами, он снова поднял голову.

Произошла какая-то непонятная перемена, настолько непонятная для него, что он сразу очнулся.

Что-то случилось.

Сначала он не мог понять, что именно.

Потом догадался: волки исчезли.

Только по вытоптанному кругом снегу можно было судить, как близко они подбирались к нему.

Волна дремоты снова охватила Генри, голова его упала на колени, но вдруг он вздрогнул и проснулся.

Откуда-то доносились людские голоса, скрип полозьев, нетерпеливое повизгивание собак.

От реки к стоянке между деревьями подъезжало четверо нарт.

Несколько человек окружили Генри, скорчившегося в кольце угасающего огня.

Они расталкивали и трясли его, стараясь привести в чувство.

Он смотрел на них, как пьяный, и бормотал вялым, сонным голосом:

-- Рыжая волчица... приходила к кормежке собак...

Сначала сожрала собачий корм... потом собак...

А потом Билла...

-- Где лорд Альфред? -- крикнул ему в ухо один из приехавших, с силой тряхнув его за плечо.

Он медленно покачал головой.

-- Его она не тронула...

Он там, на деревьях... у последней стоянки.


-- Умер?

-- Да. В гробу, -- ответил Генри.

Он сердито дернул плечом, высвобождаясь от наклонившегося над ним человека.

-- Оставьте меня в покое, я не могу...

Спокойной ночи...

Веки Генри дрогнули и закрылись, голова упала на грудь.

И как только его опустили на одеяло, в морозной тишине раздался громкий храп.

Но к этому храпу примешивались и другие звуки Издали, еле уловимый на таком расстоянии, доносился вой голодной стаи, погнавшейся за другой добычей, взамен только что оставленного ею человека.