Алхимик. Питер ДжеймсАлхимик Peter James
 Скачать 2.97 Mb.
|
|
14 Лондон. Среда, 2 ноября 1994 года «Ну до чего ты уродливое отродье!» – подумал Коннор Моллой, глядя на тусклую черно-белую фотографию, затесавшуюся в документацию по исследовательским работам. «Лягушка желудочно-родящая», – гласила надпись внизу. «Rheobatrachus silus – редкая пресноводная лягушка, обитающая в Восточной Австралии. После оплодотворения самка проглатывает икру и вынашивает ее в желудке, пока зародыши полностью не сформируются. Вызревание зародышей имеет место в нижней и срединной частях желудка, которые расширяются, чтобы дать место подрастающему поколению», – прочитал он, удивляясь, как этот текст оказался среди научной документации Баннермана, хотя ему казалось, что труды нобелевского лауреата ничем больше не могут поразить его. В течение последних девяти дней он чувствовал, что все лучше и глубже познает личность доктора Баннермана, хотя на самом деле он пока так и не встретился с этим великим человеком; но, едва только просыпаясь, он начинал дышать и жить им, пропуская через себя документ за документом о трудах и делах его жизни. «Бендикс Шер» хотел получить патенты на максимально возможное количество работ Баннермана в Британии, Европе и США, и Коннор должен был резюмировать, какими патентами возможно обзавестись в США. Доктор Винсент Кроу, исполнительный директор компании, хотел увидеть перед собой этот документ через десять дней. Коннор понимал, что он проходит испытательный срок и что его бросили на глубокое место. Заявка на получение патента стоила недешево, и рассмотрение ее требует времени. Если поданная по его рекомендации заявка получит отказ, это плохо отразится на нем. В равной мере он не имел права упустить возможность, которая обошлась бы компании в миллионы, а то и миллиарды потерянных доходов… хотя, конечно, хуже спать из-за этого он не станет. Чтобы получить патент, вы должны убедить эксперта Патентного бюро, что никто еще не публиковал достаточно подробностей данного изобретения или научного открытия и никто другой не в силах воспроизвести его. Но доктор Баннерман обильно публиковал документы, которые во всех деталях описывали буквально каждый аспект его работ, и во всем мире их могли воспроизводить. И если «Бендикс Шер» надеялся заработать на трудах Баннермана, то отчеты Коннора должны были оставить у компании самое мрачное впечатление. Коннор улыбнулся. «Я еще не встречал вас, доктор Баннерман, – подумал он, – но вы мне нравитесь. Вы мне очень нравитесь». Внезапно в проеме его двери показалась голова Чарли Роули. – Как дела? – Думаю, что о’кей. – Хотел узнать, свободен ли ты в пятницу вечером? Устраиваю небольшой дружеский обед… и подумал, что ты мог бы встретить нормальных людей. Коннор увидел выражение его глаз и все понял. Несколько раз во время ланча он бывал в пабе в компании Роули и отметил бросающееся в глаза отсутствие всяких социальных контактов между членами группы патентов и соглашений. Роули объяснил ему, что так принято не только в этом отделе – такие же отношения существуют и во всей компании. Политика эта сознательная: сотрудники избегают неформальных отношений между собой в рабочие часы и не испытывают желания общаться с коллегами в свободное время. «Это полный отказ от понятия корпоративной солидарности, которое существует во многих крупных компаниях. Все включает в себя тайны, секретность», – сказал Роули. «И паранойю», – едва не подхватил Коннор. – Конечно, я свободен в пятницу. Идея хорошая. Коннор был свободен каждый вечер. Он еще не был знаком практически ни с кем в компании, хотя знал многих в лицо и по именам и обменивался с ними вежливыми приветствиями. Бо́льшую часть своего свободного времени он проводил над бумагами Баннермана, перемежая их изучение редкими и неудачными поисками квартиры. – Значит, примерно в восемь? – уточнил Роули. – Я пришлю тебе письмо по Интернету с адресом и направлением – по ту сторону реки в Вэндсуорте. Коннор как раз пытался припомнить по той карте, которую ему оставила агент по размещению, что это за район – тот ли, в котором у него не будет никаких хлопот? – Найти легче легкого. Часть этого района даже одобрена «БШ», – насмешливо сказал Роули. – К счастью, к моей улице это не относится, так что ты окажешься в трущобе с отщепенцами. – Если там разрешено курить, то, не сомневаюсь, она меня устроит, – ухмыльнулся Коннор. Идея встречи его вдохновила; он уже мечтал, как бы пробить брешь в стене его одиночества, а Роули, похоже, был из тех ребят, у которых всегда есть на примете достойные и свободные женщины. Роули быстро просмотрел пачку журналов на столе Коннора. Они пришли с утренней почтой, и хозяин их еще не открывал. «Монитор уикли», «Доктор», «Рецепт», «Новости генной инженерии», «Новости генома человека». – Ну, этим ребятам не потребовалось много времени, чтобы завалить тебя почтой. Бо́льшую часть вчерашней почты Коннор уже запихал в пластиковый мешок и спустил в мусоропровод. – Представить себе не могу, что у кого-то есть время читать все это. Роули внезапно посерьезнел: – Ты собираешься согласиться с конечным сроком доктора Кроу? – Не волнуйся. У меня еще остался небольшой задел от работы над псориазом. Чтобы разобраться с доктором Баннерманом, мне придется посидеть несколько часов – без этого не обойтись. – Этот хитрец может отколоть тебе еще тот номер, – предупредил Роули. – Не пытайся оправдать практику патентования – если ты застанешь его в плохом настроении, он взорвется, как атомная бомба. И вообще с ним не так легко договариваться – лучше всего иметь дело с его дочерью. В голове Коннора словно кто-то звякнул в колокольчик: в прошлый вторник, во второй день его пребывания здесь, блондинка, которую он встретил в лифте и которая сказала: «…мой отец и я». Он еще собрался спросить у Роули, кто она такая, а теперь ему пришло в голову: дочь Баннермана – не та ли молодая женщина? – Работает его личным помощником, – продолжил Роули. – И чертовски эффективно. Знает, где все и вся. – Он двусмысленно ухмыльнулся. – И к тому же потрясающе симпатичная. После встречи с сэром Нейлом Рорке Монти не только испытала прилив счастья, но и была поражена скоростью, с которой он действовал. В течение двадцати четырех часов Уолтер Хоггин был не только восстановлен на работе в департаменте контроля качества на одном из предприятий «Бендикс Шер», расположенном всего в нескольких милях отсюда, но и получил извещение, что в виде компенсации получит бонус – шестимесячную зарплату. У Монти осталось отчетливое ощущение, что за эту историю у кого-то полетит голова, и она подумала: будет очень неплохо, если это окажется голова доктора Винсента Кроу… но она понимала, что это нереально. От своего стола она через окно в перегородке смотрела прямо в коридор, двери которого вели в четырнадцать лабораторий, которыми руководил ее отец. Некоторые представляли собой тесные каморки, предназначенные только для одной специфической функции, но восемь из них были обширными исследовательскими лабораториями, самая большая из которых располагалась как раз напротив нее. Оборудование, заказанное ее отцом, приходило ежедневно; в то же время надо было постоянно следить за ходом экспериментов в их лаборатории Беркширского университета. Пусть даже она наблюдала за разгрузкой, четверо рабочих неловко обошлись с массивной упаковочной клетью с предостерегающими надписями «Хрупкое». Затем она увидела долговязую фигуру Джейка Силса, старшего техника лабораторий «Бендикс Шер», который отвечал за доставку грузов. Он проскочил мимо, постучал в ее дверь и, как обычно не дожидаясь ответа хозяйки, открыл ее своей электронной карточкой-пропуском. Под белым халатом на нем была рубашка навыпуск и джинсы, что противоречило дресс-коду «Бендикс Шер», но его разболтанная внешность и некоторые проблемы в отношении внутренних законов компании не мешали остроте мышления, глубокому знанию своего поля деятельности и готовности, не жалуясь и не покладая рук, много и тяжело работать. Монти уважала его способности. – Доброе утро, мистер Силс, – вежливо сказала она. – Как дела сегодня? Он откинул назад свои длинные, до плеч, волосы, закрыл за собой дверь и сел на стул у ее стола. – Есть минутка? – Да… но не больше минуты… кто-то уже спускается повидаться со мной. Он поднес к лицу большой палец и, разговаривая с ней, внимательно изучал его ноготь. – Ведь вам не нравится это место, не так ли? Вопрос неподдельно удивил ее. – Почему у вас сложилось такое впечатление? – Оно засасывает. Верно? – Для меня еще рановато формировать какое-то мнение, – осторожно сказала она, не зная, куда он клонит. Опустив большой палец, он поднял взгляд к потолку, словно выслеживал жучки: – Вы понимаете, что я имею в виду… кроме того, что вы и половины не знаете. – Половины чего? Он встал, снова откинул волосы и сунул руки в карманы халата. – Когда-нибудь у нас с вами состоится длинный разговор. Подальше отсюда. – Он вышел и исчез в коридоре. 15 Рядом с каждым из тридцати четырех имен, которые начальник службы безопасности вывел на один из экранов перед своим рабочим столом, стояли маленькие черные рождественские елочки. Человеку непосвященному они могли показаться совершенно невинными символами, но только непосвященному: список включал людей, чья преданность «Бендикс Шер» вызывала сомнения, и Билл Ганн не спускал с них глаз. Как всегда, в среду утром он просматривал обобщенные компьютерные данные об их деятельности и сегодня особенно пристальное внимание уделил Джейку Силсу. За последние три месяца характер деятельности старшего техника претерпел значительные изменения. Во-первых, резко вырос уровень эксплуатации его машины, и отслеживание маршрутов выявило, что он нанес три визита одному из основных конкурентов «БШ» – компании «Кобболд тессеринг». Два посещения ее лондонской штаб-квартиры и одно – исследовательского центра в Букингемшире. «Охота за головами» со стороны соперников была главной проблемой – хотя «Бендикс Шер» также был виновен в этом, – и особое беспокойство вызывал «Кобболд тессеринг». По данным операций своего собственного промышленного шпионажа, к которым Ганн имел самое непосредственное отношение, «БШ» беспокоило, что «Кобболд тессеринг» почти безоговорочно можно было считать вторым после них крупнейшим игроком на поле генетических исследований. Положение Джейка Силса давало ему доступ к большому объему исследовательской информации своего работодателя. И если он уйдет от них к «Кобболд тессеринг», это будет серьезной катастрофой. Весь совет директоров понимал это. Во-вторых, перемещения Силса по зданию Бендикс недавно тоже претерпели изменения. Откинувшись на спинку кресла и переплетя пальцы, Ганн приковал взгляд к ряду мониторов перед собой. Время от времени он расплетал пальцы и, ткнув в клавишу клавиатуры, вызывал на экран другие графики, с помощью которых изучал передвижения объекта по зданию за последние три месяца, сравнивал их с предыдущими тремя месяцами, а затем с предыдущим годом. – Так чем ты занимаешься, дерьма кусок? – тихо сказал он, сжимая пальцы так, что заболели кости. Помедлив, он потянулся за полистироловой чашкой на столе, сделал несколько глотков кофе и отдал команду вывести на экран программу, которая даст ему более подробный анализ, какие помещения в здании посещал Силс. Программа показала, что основное отличие заключалось в следующем – вместо того, чтобы проводить бо́льшую часть времени на шестом этаже, где была его штаб-квартира, Джейк Силс сейчас в основном торчит на восьмом. Ганн почувствовал разочарование. Поскольку Силс руководил переездом хозяйства Баннермана, вряд ли стоило удивляться, что он находится там. Зазвонил внутренний телефон. Он был подключен к сети, которая обслуживала только два этажа службы безопасности, и никто со стороны не мог его подслушать. Ганн прижал к уху динамик: – Да? – Засекли кое-что интересное, мистер Ганн. Это был Норберт Рик. Парнишка был сущим роботом; иногда Ганну казалось, что мозги Рика напрямую подключены к его аппаратуре. Ему было двадцать шесть лет, и вид у него был довольно непрезентабельный, но с любой проблемой в своем деле, то есть в системах анализа голосов, он справлялся просто блистательно. Ни с кем, кроме Ганна, к которому Рик относился с собачьей преданностью, он в компании не общался. Во время своего пребывания в должности Ганн тщательно и поштучно подбирал команду, но при общении с ее членами Рик испытывал мучительные личностные страдания. В его случае это называлось синдромом Эйтшкена – Йелтца – невозможность взаимодействовать с коллегами. Весь штат в службе безопасности под командой Ганна работал в изоляции. Разделять и властвовать, как гласила политика Адольфа Гитлера. Билл Ганн прочел каждое слово, когда-либо написанное об Адольфе Гитлере и Третьем рейхе. Организация, манипуляция, контроль. Это были ключевые слова. Ты тщательно подбираешь команду: предпочитаешь работников блестящих, но с каким-то сломом, в чем-то неадекватных; ты изолируешь их, возбуждаешь мечтами о доходах и удачах, а затем распространяешь среди них страх – так что общаться они могут исключительно с одним человеком и только ему доверять. Биллу Ганну. Это был не просто способ, при помощи которого Ганн подбирал свою команду. Это был его личный страховой полис: никто в «Бендикс Шер» не мог и помыслить избавиться от него – в противном случае им пришлось бы быть свидетелями, как распадается вся система внутренней безопасности. – Да, мистер Рик, так что там такое? – Вам стоит это послушать. Только что вывел на вашу систему распознавания голосов. Это был мониторинг системы опознавания голосов. Через микрофоны, установленные в каждом кабинете и местах общего пользования здания Бендикс, система распознавала голоса тех тридцати четырех человек, которые находились под особым наблюдением, и автоматически записывала каждое их слово. Другие голоса систему не активировали, так что это был относительно простой процесс для Рика, умевшего быстро прослушивать набор звуков: из разговора подозрительного объекта он вылавливал все, что могло представлять интерес. – Прогони-ка весь текст, – сказал Ганн. – Вывожу на ваш третий канал. Ганн ткнул в кнопку на контрольной панели. Почти сразу же он без труда узнал знакомые интонации Джейка Силса и голос женщины, который был ему незнаком. «– …Вам не нравится это место, не так ли? – Почему у вас сложилось такое впечатление? – Оно засасывает. Верно? – Для меня еще рановато формировать какое-то мнение. – Вы понимаете, что я имею в виду… кроме того, что вы и половины не знаете. – Половины чего? – Когда-нибудь у нас с вами состоится длинный разговор. Подальше отсюда». Затем раздался щелчок, и наступило молчание. Ганн продолжал держать трубку в руках. – Кто эта женщина? – Мисс Баннерман. Разговор состоялся сегодня утром, в десять тридцать четыре. Ганн посмотрел на свои часы. На них было уже двенадцать часов. – Молодец, – сказал он и повесил трубку. Он ощутил во рту легкую горечь, от которой попытался избавиться, сделав глоток теплого кофе. Нажав кнопку воспроизведения, прослушал разговор еще пару раз. Женщина ни о чем не подозревала, но дело было не в этом. Приобретение Баннермана имело жизненно важное значение для долгосрочных планов «Бендикс Шер» – гораздо большее, чем компания сообщила ученому во время переговоров, которые имели место. Положение Ганна давало ему возможность быть полностью в курсе дела, и он знал, насколько трудно было заполучить Баннермана. И он понимал – никому не нужно, чтобы Баннерман, его дочь, любой человек из его команды узнали нечто такое, что заставило бы их насторожиться. Но Силс явно собирался в ближайшее время что-то выдать, и довольно скоро. И планировал он это сделать в безопасном отдалении от конторы. По крайней мере, так он прикидывал. Он вывел на экран компьютера список сотрудников «Бендикс Шер» и добавил символ рождественской елочки справа от имени мисс Баннерман. Отныне ее разговоры тоже будут отслеживаться. Затем он поднял трубку внутреннего телефона, отдал приказание – поставить на прослушивание домашний телефон Джейка Силса и организовать за ним круглосуточную слежку. 16 Едва минуло половина одиннадцатого, Коннор, держа под мышкой несколько папок, нажал кнопку восьмого этажа и почувствовал, что лифт откликнулся. Он проверил свое отражение в бронзовом зеркале, поправил галстук и пригладил торчащий вихор. Когда створки разошлись, он вышел в фойе с зеленым ковровым покрытием этажа генетических исследований. – Будьте любезны, как найти мисс Баннерман… – обратился он к дежурному охраннику, который не отрываясь смотрел на камеру прямо над дубовой консолью. – Кабинет восемьсот четырнадцать, пятая дверь направо по коридору, – сказал охранник. У него был такой остекленелый взгляд, словно он уже тысячу раз за утро показал это направление. Проходя мимо, Коннор оглянулся посмотреть, что же охранник видит на своих экранах. Один показывал пустой пролет лестницы позади двери, которая, скорее всего, была пожарной. Другой – безлюдный коридор. На третьем была большая лаборатория, в которой работало несколько человек. Перед ним два человека в коридоре пропихивали через порог тележку с ящиком. На двери, которая располагалась как раз напротив, стоял номер 814. Через окошко в двери Коннор увидел копну длинных светлых волос и оживился, поняв, что именно здесь сидит та самая молодая женщина, с которой он уже встречался; ее стол был окружен грудами нераспакованных ящиков и картонных коробок. Он постучал в полуоткрытую дверь. – Войдите. Едва только переступив порог, он почувствовал, что попал под обаяние этой женщины: волосы цвета озимой пшеницы обрамляли приветливое лицо с живыми и насмешливыми чистыми голубыми глазами. Мисс Баннерман прекрасно выглядела в своем элегантном деловом зеленоватом костюме и белой блузке с открытым воротом. – Привет, – сказал он. – Я Коннор Моллой… Мы вроде уже встречались? – Доброе утро, мистер Моллой. – Она подчеркнула слово «мистер», словно бы напоминая ему о правилах, но в то же время давая понять, чтобы он не воспринимал их слишком серьезно. Хозяйка кабинета показала ему на один из стульев перед ее столом, и он уселся, положив папки на колени. Он прекрасно себя чувствовал в ее обществе, и ему нравилось насмешливое выражение ее глаз. Он заметил у нее ямочки на щеках и почти безукоризненную белизну зубов. «Мисс Баннерман, – подумал он, – а вы действительно великолепны». – Хотите кофе? – Не откажусь, спасибо. Она встала: – Черного или с молоком? – Без молока и без сахара. Коннор с удовольствием смотрел на нее, когда она вышла из кабинета. Она была невысокой, не более чем пять футов и три дюйма, у нее была стройная фигура, и она держалась с такой раскованностью, которая убедительно говорила о чувственности. Когда она вышла, ему потребовалось время, чтобы вернуться мыслями к документам, которые он держал на коленях, и к вопросам, которые было необходимо задать. Затем он осмотрелся в поисках каких-то сведений о ней. Это был весьма элегантный кабинет, залитый якобы естественным светом и оборудованный техникой высшего класса, которая, впрочем, стояла по всему зданию. Здесь же имелись и кое-какие личные вещи, но их было немного: пара горшков с растениями на полу, фотография в рамке, на которой был изображен пожилой мужчина – он узнал в нем доктора Баннермана – с женщиной, выглядевшей как Монтана Баннерман в годах, и элегантный плащ «Берберри» [11] , висевший на крючке на двери. Он посмотрел на потолок со встроенными источниками света, панелями контроля температуры и уродливыми форсунками противопожарной системы и мрачно подумал, что же еще тут может быть скрыто. «Да, она явно мятежница, эта молодая женщина, – подумал он. – Тут и вопросов быть не может. Просто ее нужно мягко уговорить; мол, осторожно, осторожно ловите обезьянку». Он не мог отделаться от чувства, что если правильно разыграет партию, то получит могущественного союзника. У нее великолепное положение; в данный момент ее отец эффективно руководит всей программой генетических исследований «Бендикс Шер», и практически нет информации, к которой она не имела бы доступа. Она вернулась обратно с двумя термочашками: – Боюсь, что на этом этаже кофе отнюдь не безупречен. – Она мне это рассказывает, – улыбнулся Коннор, принимая чашку. Монти уселась на свое место: – Вы в группе патентов? Патентовед? – Угу. Только я юрист по патентам… что-то вроде американского эквивалента. – Откуда вы? – Из Вашингтона. Бывали там? – Да, – сказала она. – Несколько раз. Моему отцу довелось прочитать курс лекций в Джорджтаунском университете. – Его я и окончил. Хорошее заведение. – Мы уезжаем туда через несколько недель – ему предстоит рекламный тур в связи с его книгой. Она только что вышла в Штатах. – О чем она? – Ее название – «Генетическая бомба – холокост двадцать первого века». Он посмотрел на нее и осторожно попробовал горячий кофе. – Не очень ли противоречиво? – Очень. Но мой отец не может не быть противоречивым. Что далеко не всегда идет ему на пользу. – Я заметил, читая его публикации, что он не очень старается поддерживать нормы и правила, принятые в его профессии. – Нет, он не старается. – А вы? – Я прилагаю все силы, чтобы он оставался таким же прямым и принципиальным. – Вы не поддерживаете его точку зрения, что патентование ошибочно? Она покачала головой, и Коннор заметил тень печали на ее лице. – Мистер Моллой, мой отец – гений, но, как и многие гении, он не всегда осознает, что живет в реальном мире. Я понимаю его взгляды относительно распространения знаний, особенно по генетике, но искренне верю в систему патентования. Я верю в эту компанию – и чувствую, какие нам оказывают тут привилегии. Коннор слегка упал духом, уловив искренность, с которой она говорила. Она отнюдь не старалась произвести впечатление. «Дай мне время, – подумал он. – Дай мне время, и я заставлю тебя изменить мнение об этой компании. Обещаю». |