техника сцены. Приемы театральнодекорационного оформления. Понятие сценографии в современном спектакле
 Скачать 40.26 Kb.
|
|
ГПОУ ТО «Тульский областной колледж культуры и искусства» КОНТРОЛЬНАЯ РАБОТА по дисциплине: Техника сцены Тема: Приемы театрально-декорационного оформления. Понятие сценографии в современном спектакле. Выполнила: студентка __6__ курса заочного отделения специальности «СКД и ТП» Клавденкова Л.И. Место жительства: Щекинский р-н с. Селиваново Место работы: ГПОУ ТО «Крапивенский лесхоз-техникум» Тула, 2019 г. Содержание1.Приемы декорационного оформления сцены 2 2.Понятие сценографии в современном спектакле 8 Список литературы 17 Приемы декорационного оформления сценыПриемы декоративного оформления сцены чаще всего дополняют тот или иной тип декораций, расширяют его возможности, делают дополнительные декоративные акценты, которых требует время и художественные задачи спектакля. Некоторые из них настолько существенно меняют облик классического типа декораций и так долго используются на театральной сцене, что постепенно становятся самостоятельным типом декораций. Так, например, случилось с оформлением в сукнах. Сначала это был прием, продиктованный стилистикой модерна, который дополнял мягкие, разъемные декорации. Но более чем вековое существование на сцене определило его уже как особый самостоятельный тип декораций. Некоторые приемы, в силу своей специфики так и остаются дополнением. Симультанный прием – самый популярный и самый древний из существующих приемов декоративного оформления сцены. Он предполагает одновременное использование нескольких игровых площадок в пространстве сцены, часто на разных уровнях. Это прием иногда использовался еще в античном театре, но наибольшую популярность приобрел в 20-е годы XX века. Моделируя планшет сцены разноуровневыми площадками, режиссеры старались обогатить пластику актеров и сделать более впечатляющим сам сценографический образ. Его широко использовали такие замечательные режиссеры как Таиров и Мейерхольд. Расширение просцениума –это увеличение авансцены, т. е. пространства перед красной линией. Увеличение достигается «зашиванием» оркестровой ямы или дополнительное достраивание подиума от авансцены, например для театра моды. Расширение просцениума часто используется при наличии фронтальной мизансцены, когда актер обращается к зрителю, а не к партнеру, старается встать как можно ближе к зрителю. Этот прием помогает объединить актера и зрителя. Пространственный прием так же имеет древние корни. Этот прием используется в тех случаях, когда действие идет не только на сцене, но и в зале, среди зрителей. Игровые площадки располагаются в шекспировских окнах, проходах, на балконах. Залы со сценой ареной так же используют пространственный прием. Не приспособленные для театральных представлений помещения (спортзалы, бывшие производственные цеха и фермы), вынуждают режиссеров часто использовать пространственный прием. Этот прием еще более увеличивает активность взаимосвязи со зрителем, не редко подключая даже его к действию. Постоянный портал – используется в оформлении пьес с большим количеством картин. В течении всего спектакля на авансцене, или сразу за линией основного занавеса, устанавливается декоративный портал, украшенный архитектурными, орнаментальными или иными мотивами. Часто портал имеет специальный занавес, оформление которого стилистически объединено с порталом. Сменяющиеся картины в сценической коробке объединяются дополнительно декоративным порталом. Этот прием позволяет сравнительно небольшими средствами, отдельными деталями разнообразить зрелище, сохраняя стилистическое единство. Портал выполняет не только ограничительные и декоративные функции, но и игровые. В нем могут находиться выходы, около него могут располагаться станки, мебель, он может быть многоярусным, снабженным лестницами, дверными и оконными проемами, балконными нишами, тентами и пр. Блестящим примером такого решения является портал в декорациях А.Я. Головина к драме Лермонтова «Маскарад». Он представлял собой объемное вогнутое декоративное сооружение, состоящее из архитектурных элементов, с пышной, лепной орнаментикой, дверьми, зеркалами и балюстрадами, увенчанными вазами. С одной стороны примыкая к зрительному залу, портал, по своей стилистике, продолжает зрительный зал Александрийского театра. Другой конец портала органично объединяется со сменяющимися занавесами различных картин спектакля. Оформление с круглым горизонтом – позволяет постановщикам обходиться без кулис и падуг в том случае, когда их функция заключается только для укрывания машинерии и оснастки сцены. Главной выразительной возможностью круглого горизонта является изображение неограниченного пространства, воздуха, космоса, неба, наполненного облаками. Белый горизонт позволяет любое художественное освещение, любую проекцию – движущиеся облака, дым, волны океана, пейзажи и пр. Блестящим примером использования круглого горизонта является постановки Н.П.Акимова «Бронепоезд 14 – 69» в Ленинградском академическом театре драмы и Н.А. Шифрина «Поднятая целина» в Центральном театре Советской Армии. Диффузный прием – сравнительно молодое театральное изобретение, ему только около 50-ти лет. Этот прием предполагает психологическое «растворение» зрителя в пространстве спектакля. Такой эффект происходит при использовании в качестве декораций реальной исторической архитектуры того времени, в котором происходит действие пьесы. Например, знаменитая постановка по роману Виктора Гюго «Собор парижской Богоматери» осуществленная в здании Нотр Дам, когда зритель входил в собор, актер-монах брал его билет, зритель гулял по собору, персонажи действовали рядом с ним, увлекая за собой. Конечно, сама атмосфера собора, исторически точно выполненные костюмы создавали эффект особой достоверности, зрители ощущали эффект присутствия во время, описываемое Виктором Гюго. Сейчас этот прием широко используется в театре и в массовых театрализованных представлениях. Например, стало почти традицией делать концерты хоров духовной музыки на исторических площадях старинных городов, на фоне древних соборов и монастырских стен. Ритмы, пропорции этой древней архитектуры заставляют по-особому воспринимать музыку наших предков. Прием обнажения машинерии сцены впервые стал использовать Вс. Мейерхольд, когда возникла необходимость показывать деятельность пролетариата на производстве. До этого в театре никогда не демонстрировались цеха заводов и фабрик. Все предыдущие способы оформления здесь не годились. Мейерхольд долго не находил решения, наконец ему пришло в голову, что оформления никакого и не нужно. Достаточно просто раздеть сценическую коробку. В обнаженном виде она сама представляет собой производственное помещение с соответствующим внешним видом и наличием машинерии. Производственная тематика в советском театре была обязательной, и этот прием стал широко использоваться. После ареста Мейерхольда до начала «оттепели» был перерыв в использовании этого приемам в театре, т. к. исключалось все, что связано с именем Мейерхольда. С 60-х годов до сегодняшнего дня обнажение машинерии сцены стало использоваться часто и в театральных постановках и в театрализованных представлениях. Например, стало традицией проводить концерты «тяжелого» рока на обнаженной сцене. Вещизм.Честь изобретения этого приема тоже принадлежит Мейерхольду. До этого изобретения в театре свято выполняли «завет» А. Чехова, выраженный в словах о том, что ружье, висящее на стене, должно обязательно выстрелить во время спектакля. Другими словами, на сцене не должно быть случайных, ненужных, неоправданных действием вещей. Мейерхольд пошел дальше. Вещь на сцене в его спектаклях «Ревизор» и «Горе от ума» не только поражала своей достоверностью и оправданностью существования в спектакле, но и была символом, помогающим раскрывать идею спектакля. Этот прием с 60-х годов ХХ века так же широко используется в отечественном и зарубежном театре. Прием эксперименты с фактурами развивает традицию символической работы предмета на сцене дальше. Не только предметы, но и фактура их может выражать тот или иной смысл. У каждой ткани на сцене свои выразительные возможности. То, что может «выразить» бархат, не может «выразить» шелк или тюль. Дерево вызывает свой спектр понятий: тепло, домашний уют, традицию; металл может обозначать рациональность, ритм производства, эмоциональный холод. Любая фактура имеет только ей присущий символический язык. Поэтому с 70-х годов ХХ века появились спектакли, где этот прием брал на себя самую большую символическую нагрузку. Одним из наиболее показательных примеров является спектакль «История лошади» Г. Товстоногова, где минималистическое оформление заключалось только в укрепленном на втором и третьем плане горизонте, выполненном из рогожи (плетеная пенька, мочало). Грубая фактура этого горизонта во многом выражает депрессивное состояние психики человека, вызванное трагическими переживаниями, связанными с нереализованностью личностного потенциала. Полиэкранный приемпредставляет собой много проекций в одном представлении, работающих одновременно или в разное время. Впервые его использовал Б. Кноблок в концертах и спектаклях и особенно эту практику развил и усовершенствовал Й. Свобода. Сегодня этот прием необычайно популярен в оформлении шоу-программ, концертов и в постановке театральных спектаклей. Этот прием хорошо передает динамику нашей жизни, ее многоликость и противоречивость. Трансформирующееся пространство сцены и зала –сравнительно молодой прием, заключающийся в том, что для художественных задач трансформируется (переносится, разворачивается, опускается, поднимается) зал со зрителями, часть зала, или сама сцена. Одними из первых, еще в 30-е годы XX века, этот прием использовали Охлопков и Кноблок, которые, не имея нормального театрального здания, для каждого спектакля выстраивали свою сценическую площадку и по-новому располагали зрителя. Например, сцена представляет собой условный корабль, расположенный в центре зала, а зрители, располагаются вокруг него и собой «изображают» море (таким образом расставляются кресла в зале). В современном театре есть тенденция выстраивать архитектуру зрительного зала и сцены с использованием современных технических возможностей, когда платформы с рядами кресел поднимаются и опускаются, кресла разворачиваются, сценическая площадка переносится в другую часть зала и т. п. В связи с тем, что такие театральные механизмы очень дороги, их пока очень немного. Однако, тенденция существует и расширяется. Понятие сценографии в современном спектаклеВ театроведческих исследованиях, рецензиях и в практике театра широкое распространение получил термин "сценография", которым пытаются обозначить один из ключевых моментов театрального произведения -- пространственное решение спектакля. Известно, что термин перерастает в понятие во всем богатстве содержания только в теории, где в процессе становления каждая грань этого содержания входит в систему, образуя ряд вспомогательных понятий. Но верно и то, что теория начинается с анализа узловых терминов понятийного значения, стихийно выдвинутых практикой, так как именно в них интуитивно предугадывается все строение будущей теории. Понимая важность и значимость этого начального этапа в создании теории пространственного решения спектакля, попытаемся проанализировать основные грани содержания термина "сценография", сложившегося в контексте современного театра и состояния науки о нем. Сценографию можно трактовать, прежде всего, как синоним декорационного искусства. Термин "декорационное искусство", буквально обозначающий: "декорировать, украшать что-то", исторически обусловлен. Поэтому, как считают некоторые исследователи, он, не отвечая сути современного искусства, лишь характеризует определенный период развития сценического "оформления", базирующийся на "чисто живописных" приемах станковой живописи. Возникший в двадцатые годы, термин "вещественное оформление спектакля" отражал эстетическую позицию определенного театрального направления и не мог претендовать на некую универсальность применения. Вот почему в настоящее время синонимом "декорационного искусства" стал термин "сценография". На первый взгляд, сама структура слова сцено-графия подсказывает, что оно наиболее полно отражает специфику деятельности художника в театре. Но вместе с тем, если понимать "сценографию" как сценическую графику (что, на наш взгляд, вполне закономерно по аналогии с употреблением слова "графика" в искусстве), то возникает вопрос -- сводится ли она только к декорации и костюмам? Значение сценической графики в структуре спектакля шире, так как изображаемое на сцене -- это, прежде всего развитие мизансценического рисунка актерской пластики в определенной пространственной среде. К тому же, если история декорационного искусства создается в основном на изучении эскизного материала художников, то история сценической графики должна ориентироваться на всю пространственную трактовку спектакля, на все то, что формирует визуальную значимость театрального образа. Если мы пытаемся представить картину современной мировой сценографии в ее полном объеме, то обнаружим, что она складывается из неохватного множества самых разнородных индивидуальных художественных решений. Каждый мастер работает по-своему и создает самое различное оформление сценического действия - в зависимости от характера драматического или музыкального произведения и от его режиссерского прочтения, что и является методологической основой системы действенной сценографии. Многие спектакли вошли в историю искусства именно благодаря интереснейшим решениям сценографа. Зачастую театральные эскизы спустя десятилетия остаются уникальным документальным свидетельством о той или иной постановке: ведь сами декорации и костюмы сохраняются редко. В ряде случаев рисунки художника-сценографа - единственный след замысла режиссера, чей проект так и не был реализован. Стилистика Михаила Ларионова и Натальи Гончаровой связана с интересом к народным формам искусства. Нарочитая деформация - важный пластический прием неопримитивизма - доведена у Гончаровой до предела выразительности. "Задача костюма не одеть, а материализовать воображаемый персонаж, его тип, характер", - утверждала художница. Ее эскизы к балету "Богатыри", основанному на русском фольклоре, - не просто эффектные декоративные костюмы, но выразительные образы Ханши, Ильи Муромца и других былинных персонажей. Об оформлении Аристархом Лентуловым оперы "Сказки Гофмана" Игорь Ильинский написал: "Спектакль этот входит в число тех немногих явлений, за которые можно беззаветно любить театр. Тот театр, в котором впечатления и эстетическое наслаждение получаешь в целом, как от симфонической музыки". Для мастеров авангарда характерно использование не только пластических приемов, перенесенных в театр из живописи, но и новаторского подхода к сценографии в целом. В эксперименте Георгия Якулова - спектакле "Жирофле-Жирофля" - основой сценографии стала подвижная конструкция - система "кинетических машин". Главным принципом театрального действа Якулов полагал "принцип постоянного движения, калейдоскоп форм и красок". В костюмах он закладывал идею трактовки роли, считая, что точно найденный костюм освобождает актера от необходимости "болтаться и бегать по сцене". Александра Экстер в оформлении спектакля "Ромео и Джульетта" добивалась пластического синтеза стилизации и новаторства. По выражению Абрама Эфроса, "она хотела, чтобы это был кубистичнейший кубизм в барочнейшем барокко". Эталон авангардного театрального эксперимента в России - легендарный спектакль "Победа над солнцем". В постановке художника Казимира Малевича, поэта Алексея Крученых и музыканта Михаила Матюшина он соединил новейшие достижения живописи, музыки и поэзии. Повторно оперу "Победа над солнцем" поставила в 1920 году в Витебске ученица Малевича Вера Ермолаева, чье пластическое решение апеллировало к кубизму и развивало приемы из первой версии спектакля. В 1920-1921 годах Лазарь Лисицкий разработал проект постановки оперы "Победа над солнцем" как электромеханического представления: актеров заменяли огромные марионетки, которые должны были перемещаться по сцене при помощи электромеханической установки. Частью сценографии оказывался сам процесс управления марионетками, а также звуковыми и световыми эффектами. Единственным свидетельством грандиозного, но не осуществленного новаторского замысла Лисицкого остались альбомы эскизов. Пример плодотворного сотрудничества художника и режиссера, одинаково ориентированных на эксперимент, - совместная работа Любови Поповой и Всеволода Мейерхольда над спектаклем "Великодушный рогоносец". Это симбиоз конструктивистской эстетики оформления и новаторских приемов режиссуры. Утопическое понимание роли театра как "образцово-показательной организации жизни и людей" Попова воплотила в установке - универсальной декорации для "Великодушного рогоносца". Многие из русских авангардистов видели актуальную задачу не в оформлении конкретных спектаклей, а в универсальном декорировании театрального пространства на основе пластических приемов того художественного направления, к которому принадлежали. Так, ученик Малевича Иван Кудряшев в эскизах оформления Оренбургского театра использовал принципы супрематизма. Стремление к тотальному реформированию театра обусловило и интерес мастеров авангарда к архитектурному решению самого здания театра. В проектах Алексея Бабичева и Георгия Миллера воплощены новаторские принципы организации театрального пространства. Параллельно с авангардными поисками в театральном искусстве 1920-1930-х годов существовал и традиционный подход к сценографии. Эта линия представлена мастерами, не склонными к крайнему новаторству, и художниками, которые начинали творческую деятельность еще на рубеже XIX и XX столетий и оставались верны своим убеждениям. Например, Борис Кустодиев и Иван Билибин сотрудничали с театрами, сохранявшими традиционные постановочные методы. Если рассматривать конкретное воплощение стенографического искусства на сцене, то в качестве примера можно привести спектакль "Гроза" по пьесе А.Н. Островского на сцене МХАТа. В программке пояснительный текст озаглавлен "В неразгаданном пространстве". "Да так ли все просто?" - задается вопросом безымянный автор. И отвечает сам себе вопросом же: "Ну а как же быть с "не убивай, не воруй, не желай жены ближнего своего, почитай отца и матерь свою?" Нет, дело не в том, что сегодня мы хотим дать, в свою очередь, ясные и простые ответы, но с противоположным знаком, а дело в интересе к страстям, помыслам человеческим на этой таинственной территории самого неразгаданного пространства бытия человека - России". Последние слова во всей своей красивости и бессмысленности материализованы на сцене в декорациях Левенталя: уходящие в никуда мостки калиновской улицы, лестницы по углам сцены и два забора, за которыми с обеих сторон плывут облака или мрачнеют тучи. Заборы эти, правда, по ходу спектакля съезжаются и разъезжаются, становясь то двором, то снова улицей, а то и банькой (непременно с самогоном), где происходит разборка Тихона с Борисом, которого от верной гибели спасают Дикой, Кулигин и, кажется, всенепременный Шапкин. Также можно привести в качестве примера премьерный показ спектакля "Касатка" по пьесе А. Толстова на сцене Малого театра. Эту комедию Алексея Толстого на сцене Малого театра представил режиссер Виталий Иванов. Говоря о сценографии спектакля, можно отметить следующее: если это не антреприза с ее вечными кроватями и парой стульев, а любой мало-мальски серьезный театр, то он готов предложить публике не просто изящное визуальное сопровождение действия, но и некий образ конкретного спектакля. Художник Александр Глазунов - мастер опытный и талантливый. А в Малом вообще любая декорация способна снискать отдельные аплодисменты. Так и в "Касатке". Лишь только во втором акте распахивается занавес, как зал взрывается овацией от несказанной красоты усадебного пленэра. Но проблема в том, что подобный антураж уместен практически в любом спектакле, в нем нет нерасторжимой связи именно с сегодняшней интерпретацией "Касатки", нет какой-либо ярко выраженной идеи конкретного спектакля. Как, впрочем, и саму эту режиссерскую идею тут вряд ли обнаружишь. Для Малого, правда, где главная персона - актер, а не постановщик, это простительно, хотя вновь не вписывается в современный театральный контекст. Также можно отметить сценографию театрального художника Готтфрида Пильца к опере Йорка Хёллера "Мастер и Маргарита" (по роману М. Булгакова). Премьера оперы состоялась в Кельне в 1991 году. Сценография Пильца носит символический характер: он не выстраивает на сцене декорации, подражающие окружающей действительности, будь то пейзаж или интерьер, и не одевает героев в соответствующие времени и национальности костюмы, но создает пространство, которое моделируется преимущественно светом и тенью. На сцене, лишенной "качеств", действуют не персонажи без свойств, но предельно современные люди. Можно также рассмотреть сценографию балета С. Прокофьева "Золушка" (Петербургский Мариинский театр, художественный руководитель В. Гергиев, авторы декораций И. Уткин, Е. Монахов) Логично ожидать от декораций к балету Прокофьева "Золушка" прямого иллюстрирования сюжета - милая сказка Шарля Перро рождает в воображении сказочные дворцовые интерьеры с отчасти детским, пышно-волшебным оттенком. Но это относится только к сюжету, что же касается музыки Сергея Прокофьева, то она совсем не такая уж безмятежная и волшебная. В постановке "Золушки" характер декораций может показаться неожиданным -- резким, структурным, а иногда даже вызывающим. Такой характер сценографии вызван прежде всего тем, что она осуществлена архитекторами, а не театральными художниками. Архитекторы хотели создать именно пространство "Золушки", а не просто декорацию для сказки. И потому, до начала работы, подвергли музыку и сюжет тщательному анализу. В результате поиска, который включал в себя даже попытку написать либретто заново, авторы решили, что действие балета происходит вовсе не в Средневековье и даже не в эпоху Возрождения, а в абстрактном XX веке "вообще". Это решение, найденное или "услышанное" в музыке Прокофьева и поддержанное постановщиком балета Алексеем Ратманским и художником по свету Глебом Фельштинским, определило непривычный стиль сооружений и тканей на сцене Мариинского театра. Этот же ход позволил автору костюмов, архитектору Елене Марковской одеть героев "Золушки" в некие одежды, несколько неопределенно указывающие на весь период между двумя мировыми войнами: то ли это "передовые" двадцатые годы, чуть-чуть сдобренные придворным лоском, толи "шикарные" тридцатые, но с усиленной богемностью. Декораторов Илью Уткина и Евгения Монахова традиционно относят к "бумажникам", участникам и даже лидерам движения конца 1970-х - начала 1980-х годов, в котором русская проектная, "бумажная" архитектура оказалась способной говорить своим языком, фантастическим, свободным и одновременно - умным и ироническим. Приглашая архитекторов-"бумажников" в театр, дирекция явно рассчитывала на получение "офортов во всю сцену" в виде задников, то есть на ту же ожидаемую сказочность, но с ощутимым современным акцентом. Архитекторы пошли дальше, пытаясь создать свой мир с помощью немногих, но сильных приемов. Так как эти приемы развиваются на протяжении спектакля, мы попытаемся рассмотреть их в той последовательности, в которой они появляются. Сначала занавес. По своему характеру он является, может быть, самым "бумажным" из всего, что сделано в "Золушке". На занавесе изображен темный ночной город с сотнями светящихся окон. Город явно большой, высокий, здания его уходят за верхний обрез ткани. Архитектура смутная, но можно заметить арочную форму окон и обобщенные фронтоны. То ли Нью-Йорк, то ли Лондон эпохи ар деко. В одном из верхних углов светится окно Золушки, которая, оказывается, живет, как и мы, в мегаполисе. Или жила относительно недавно - ведь если действие происходит в межвоенный период, то героиня принадлежит к поколению наших бабушек. Мрачноватое такое начало. Занавес открывается и появляется основная сцена, по бокам которой поставлены две крупные конструкции с ярусами и лесенками. Задник нейтральный, а над средним пространством висит какая-то решетка. По конструкциям все время кто-то взбирается, в середине сцены танцуют, задник меняет цвет. Никаких офортов, все жестко, структурно, иронично. Постмодернизм получается, но не на тему классики, а на тему Мейерхольда и конструктивизма. Спустя какое-то время на сцене появляется еще одна конструкция: между двух столбов подвешен большой металлический круг со спицами. Это часы, возвышающиеся над сценой и символически ведущие отсчет времени для героини. Этот простой круг на опорах принадлежит к той же стилистике, что и ярусные конструкции по сторонам сцены - сильная, "конструктивистская" (читай - модернистская) форма, определяющая пространство сцены и почти перетягивающая внимание зрителя с деталей действия на себя. Следует отметить, что сначала Уткин и Монахов проектировали часы в гораздо более затейливых, сказочных и барочных формах - с завиточками, волютами. Но в окончательном варианте ясность и жесткость одержали верх. Но примерно в середине спектакля появляется нечто совершенно новое: задник с перспективно уходящей гигантской сводчатой галереей. Эта галерея вдруг укрупняет пространство, усложняет действо и создает мрачный и величественный фон для сцены бала. Классика здесь антиутопическая, привкус у нее горький и совсем не сказочный. Загалерея то фланкирован конструктивистскими лесенками-площадками, то освобождается от них. Часы меняют положение и превращаются в люстру, а люстра то тревожно мигает, то угрожающе крутится опять уже в виде часов, ускоряя время. Потом исчезает зал, сменяясь туманными деревьями парка, над которыми то плывут облака, то светит луна. Ближе к концу исчезают и часы, время почти останавливается, близится хэппи-энд, который предваряется промежуточным полупрозрачным занавесом. Сценографических ходов в спектакле довольно много, причем обеспечены они различными сочетаниями немногих приемов: люстрой-часами, залом-галереей, конструкциями по сторонам и задниками. Но этого набора хватает для постоянных вариаций, сопровождающих все действие, для смены планов и пространств, не столько прикладных и иллюстративных, сколько сюжетных и почти самостоятельных. И все же самой запоминающейся в сценографии "Золушки" оказывается именно бесконечная галерея с суровыми и даже хищными классическими формами. Этот зал - своеобразный ключ к декорациям спектакля. Архитекторы изо всех сил создают осовремененную сказку с решетчатыми конструкциями, грозными часами, которые, как оборотень, превращаются во что-то еще, с мигающим светом задников, меняющих окраску. Однако "собирает" действие одно архитектурно, ордерно, классически упорядоченное пространство, куда-то уводящее взгляд со сцены. Этот путь, этот коридор с просветом в конце мог бы сиять и прельщать взгляд продуманными барочными или неоренессансными формами. Вместо этого он подавляет сцену своими объемами, вознесенными на необычную, сказочную высоту. Тяжкая поступь пилонов как-то отменяет и неминуемый счастливый конец, и горестные хлопоты вначале. Также можно отметить постановку оперы "Руслан и Людмила" Мариинским театром в сценографии бельгийского художника Тьерри Боске. Этот сценограф, воссоздавший декорации и костюмы по эскизам Коровина и Головина к знаменитому мариинскому спектаклю 1904 года, проделал адову работу. Он не только провел полгода в мастерских театра над прорисовкой деталей, но и лично объехал магазины Европы и Нью-Йорка, выбирая ткани для всех костюмов к "Руслану". Буйство красок, представленное Тьерри Боске, срывало громы аплодисментов на премьере в 1994 г. Бельгиец выступил в этой своей работе превосходным стилистом: сцена дышит первозданным колоритом русского модерна, напоминая и о византийской роскоши палат, и о сумраке былинных дубрав. Список литературыЛитвинов, Г. В. Сценография: учеб. пособие для студентов; Челяб. гос. акад. культуры и искусств. – Челябинск, 2013. – 184 с. Березкин В.И Искусство сценографии мирового театра.. Издательство: Либроком : 2012г.Ст: 232 Материалы сайта: https://vuzlit.ru Материалы сайта: http://izoandmhknkz Материалы сайта: https://studopedia.ru/11_50808_bilet-.html |