А.П. Цыганков - Современные политические режимы. Структура, типология, динамика. (учебное пособие). А.П. Цыганков - Современные политические режимы. Структура, типо. Программа обновление гуманитарного образования в россии а. П. Цыганков Современные политические режимы структура, типология, динамика

• Название: Программа обновление гуманитарного образования в россии а. П. Цыганков Современные политические режимы структура, типология, динамика
• Анкор: А.П. Цыганков - Современные политические режимы. Структура, типология, динамика. (учебное пособие).doc
• Дата: 17.11.2017
• Размер: 1.79 Mb.
• Имя файла: А.П. Цыганков - Современные политические режимы. Структура, типо.doc
• Тип: Программа; #10261
• Категория: Социология. Политология
• страница: 25 из 32

4. ПРОЦЕСС ПЕРЕХОДА К ДЕМОКРАТИИ

Этапы демократического перехода

Процесс перехода к демократии отнюдь не является линейным, или однонаправленным. Тем не менее, имеет смысл выделять промежуточные этапы, помогающие конкретизировать содержание процесса. В зависимости от исследовательских задач этапы процесса перехода могут подразделяться по различным основаниям. Одна из попыток подразделить процесс демократического перехода на различные стадии принадлежала Д. Ростоу и была рассмотрена нами выше. Несколько таких попыток было предложено наблюдателями посткоммунистических переходов. Рассмотрим их подробнее, прежде чем отважиться на проведение каких-то обобщений.

З.Бжезинский выделил три основные стадии посткоммунистичес-кого перехода. На первой стадии, охватывающей от одного года до пяти лет, происходит трансформация политической системы и стабилизация экономической. Это этап установления основных демократических институтов — освобождения прессы от партийного контроля, прекращения действия системы полицейского государства, возникновения коалиции, выступающей за демократические перемены. На втором этапе (3—10 лет) трансформацию претерпевает экономическая система, в то время как политически выдвигается задача стабилизации, принятия новой конституции и закона о выборах, проведения демократических выборов, осуществления децентрализации системы государственного управления и передачи большей власти регионам, укрепления стабильности сформированной ранее демократической коалиции. Наконец, на третьем этапе (5—15 лет) политическая система преследует цели консолидации, а экономика наконец начинает развиваться на устойчивой основе самоподдерживающегося роста, без какого-либо вмешательства со стороны государства. Это время проведения "большой" приватизации, формирования мощного прокапиталистического лобби и предпринимательской культуры (27).

Не менее интересное и значительно более дробное разделение стадий процесса демократического перехода предложил американский исследователь К. Менгес. Анализируя Восточно-Европейские переходы, происшедшие в период 1977—1990 гг., он выделил десять стадий, классифицировав их развитие на примере шести основных стран — Польши, Венгрии, Восточной Германии, Чехословакии, Болгарии, Румынии (28). В каждой стране эти стадии протекали в различное время, занимая по своей продолжительности приблизительно от нескольких месяцев до года и развиваясь в следующей последовательности: 1) возникновение и подъем продемократических групп; 2) снижение репрессивности режима; 3) возрастание влияния реформистских сил внутри правящей компартии; 4) признание режимом продемократических групп через их легализацию или проведение переговоров; 5) обещание режимом провести свободные выборы; 6) проведение первых национальных свободных выборов; 7) время, когда вновь избранные демократические органы власти приступают к исполнению своих обязанностей; 8) продолжение напряженности в отношениях продемократических и антидемократических групп, включающих в себя коммунистов, приверженных жесткому реставраторскому курсу и ультранационалистов; 9) проведение второго раунда национальных выборов; 10) начало консолидации демократических институтов в том случае, если выборы были действительно свободны и справедливы.

Наконец, еще одна классификация этапов, циклическая по своему характеру, была предложена В. Шейнисом в его анализе политического развитии России и всего посткоммунистического пространства начиная со второй половины 1980-х годов. Шейнис выделил три основные фазы политического цикла. Первая — кризис и морально-политическая изоляция прежнего режима; создание широкой антибюрократической коалиции, идущей к власти с расплывчатой демократической и рыночной программой. Вторая — победа или полупобеда этих коалиций; выход на авансцену "новой", нередко еще более хищнической бюрократии; дискредитация победителей в глазах массовых слоев, размывание их социальной базы, потеря улицы и распад коалиций. Наконец, третья фаза — возвращение к власти лидеров и организаций, генетически связанных с прежним режимом и сумевшими аккумулировать массовое разочарование и ностальгию по старому порядку (29).

Как видим, практически во всех трех случаях авторы обращают внимание на стадии либерализации, или ослабления прежнего режима и начавшейся демократизации, способной вести к различным политическим результатам. Вовсе не обязательно, как показывает Шейнис, таким результатом становится консолидация демократии. В зависимости от сочетания объективных обстоятельств и избираемых режимом и оппозицией стратегий поведения результаты могут быть существенно различными. Отнюдь не во всех случаях демократизация режима проводится последовательно и результативно. Однако логически выделение трех основных стадий демократического процесса (либерализации, демократизации и консолидации) представляется достаточно обоснованным. Из этого разделения мы и будем исходить в дальнейшем.

Либерализация

Либерализация режима является неотъемлемой характеристикой демократического перехода и охватывает собой период, продолжающийся от истощения ресурсов жизнеспособности ancient regime и следующих за этим режимных дисфункций и кризисов, до того времени, когда режим перестает сопротивляться натиску сил оппозиции. Либерализация завершается либо падением авторитарной власти, либо, если режиму удается изыскать дополнительные ресурсы стабилизации, новыми репрессиями и восстановлением авторитаризма. Демократизация выступает лишь как один из возможных сценариев развития либерализации.

Либерализация протекает по-разному, в зависимости от того, на чем основывалось прежнее авторитарное равновесие — на лжи, страхе или экономическом процветании (30). В первых двух случаях, по-видимому, более характерных для посткоммунистических переходов, равновесие нарушается моментально, как только слово правды о деятельности режима произнесено публично. Казавшийся неколебимым репрессивный режим Чаушеску, напоминает Пшеворский, пал буквально в течение считанных дней, после того, как несколько демонстрантов по возвращении диктатора из поездки в Иран стали выкрикивать обвинения в его адрес. Даже в том случае, если режим идет на изменения добровольно, становясь их инициатором, как происходило в Советском Союзе, это отнюдь не является гарантией против быстрого и неконтролируемого коллапса.

Любопытно, что в случае с Советским Союзом режим во главе с Горбачевым приложил немало целенаправленных усилий, чтобы активизировать массовые социальные слои и получить поддержку для проведения задуманных реформ. Эти усилия далеко не сразу увенчались успехом — народ, привыкший к проведению "компаний" по искоренению, уничтожению, выявлению и т.п., в массе своей полагал, что ни к чему серьезному "разговоры" Горбачева не приведут. Горбачев оказался в нелегком положении. Стремясь получить перевес в оказании влияния на консерваторов внутри руководства КПСС, он нуждался в народной поддержке. Однако народ, на словах "одобряя" перемены, вел себя вплоть до 1988 года весьма индифферентно. Этот парадокс удачно передается шуткой о кризисе современного общества, перефразирующей известную формулу Ленина о революционной ситуации. Согласно этой шутке, кризис состоит в том, что "верхи" больше не хотят жить по-старому, а "низы" — по-новому. Ситуация однако может измениться быстро и неожиданно, и режим, еще недавно стремившийся "раскачать" народные массы, сталкивается с прямо противоположной проблемой — как удержать разбуженную стихию в пределах разумного. Народные массы, ведомые радикальной оппозицией, предъявляют режиму такой счет, который он не в состоянии оплатить. Возникает угроза революции, насильственного ниспровержения прежнего режима — ситуация, замечательно описанная еще Токвилем в его "Старом порядке и революции". Опираясь на опыт Франции, Токвиль утверждал, что революция возникает не столько в результате ухудшения положения народа, сколько как реакция на изменения, направленные на улучшение этого положения. Вызревает своего рода революция массовых ожиданий, которые не состоянии удовлетворить никакие, даже самые прогрессивные действия режима.

Описанный парадокс либерализации менее характерен для обществ, осуществляющих переход в условиях относительного экономического благополучия. В таких условиях либерализация протекает более плавно и сбалансированию. Один из примеров — процесс перехода в Венгрии, где в результате "компромисса Кадара" экономические реформы и эксперименты начали проводиться задолго до возникновения кризиса коммунизма и начала переходных процессов.

Демократизация и конституирование демократических институтов

Демократизация может быть разделена на высвобождение из-под авторитарного правления и собственно конституирование демократических институтов. В реальности эти стадии часто совпадают (31), но аналитически их следует разграничивать. Высвобождение от авторитаризма связано с демонтажем авторитарных политических институтов и процессом замены прежней элиты новой, поднявшейся на волне критики старого режима. Собственно же конституирование демократии, ее институтов представляет собой процесс легальной канализации массовой политической энергии. Принципиальное отличие демократизации от либерализации как раз и состоит в том, до какой степени массовым социальным слоям открывается доступ для легального участия в политической деятельности. Поэтому институциализацию демократических институтов — формирование конкурентной партийной системы, принятие нового избирательного закона, разработку и принятие конституции, решение вопроса о национально-территориальном устройстве, проведение подлинного разделения исполнительной, законодательной и судебной властей (32) — следует рассматривать в контексте того, в какой степени она содействует массовому политическому участию.

Демократизация и дилемма стабильности. Одна из главных дилемм, встающих перед новой правящей группировкой, связана с тем, будет ли большая открытость системы и ее демократизация способствовать политической стабилизации. На этот счет позиции политологов расходятся. Распространено, в частности, мнение, согласно которому демократизация представляет меньшую угрозу стабильности и протекает с большим успехом там, где уже укоренился институт конкуренции среди политических элит. С. Хантингтон полагает в данной связи, что у южноафриканского перехода относительно неплохие перспективы, ибо несмотря на исключение из политики более 70% населения в эпоху расовой олигархии (апартеида), в рамках правящей группировки сохранялась интенсивная политическая конкуренция (33). Существует и позиция, согласно которой демократизация не должна быть постепенной: чем скорее установлены правила "демократической игры", тем больше вероятность их принятия основными политическими акторами (34).

Демократизация и экономические реформы. Еще более остры расхождения в том, правилен ли выбор в пользу демократизации режима в условиях отсутствия основ рыночного экономического устройства и нерешенности материальных проблем общества. Опыт демократических переходов весьма неоднозначен — известно немало успешных с точки зрения поддержания относительной стабильности системы случаев последовательного перехода к демократии. Отличительная характеристика такого перехода — постепенное взращивание основ рыночной экономики и национальной буржуазии под сенью сильной авторитарной власти, видящей свою задачу в сдерживании политической активности и, одновременно, всяческом поощрении развития предпринимательской инициативы. В этих условиях конституирование демократических институтов стало логическим завершением достаточно длительного этапа авторитарного правления. Так, в частности, осуществлялся переход в Турции и ряде стран Юго-Восточной Азии. В то же время, в условиях посткоммунистических переходов демократизация, как правило, опережает проведение экономических реформ (35), что существенно сужает возможности переноса опыта южноевропейских переходов на почву восточноевропейских реальностей. На аргументы сторонников авторитарного варианта развития событий в России и в ряде стран бывшего Советского Союза и Восточной Европы (в целях "поддержания большей стабильности") можно возразить, что опасность стабильности исходит подчас не столько от промедления с экономическими реформами, сколько от недостатка терпимости посткоммунистического режима по отношению к ускоренно формирующимся независимым политическим интересам и организациям.

Демократизация и избирательный закон. Активно обсуждается и вопрос о том, какая избирательная система является предпочтительной для развития многопартийного представительства политических интересов. Этот вопрос вновь оказался в центре внимания политических наблюдателей после сокрушительного поражения, нанесенного демократическим силам в России в ходе состоявшихся в декабре 1994 года парламентских выборов право-экстремистской партией В.Жириновского. Специалисты доказывали, что если бы не система смешанного выдвижения кандидатов (половина — по партийным спискам, половина — по территориальным округам) в нижнюю палату, Жириновский не сумел бы не только победить, но и вообще составить сколько-нибудь представительную фракцию Государственной Думы (36). Угроза свертывания демократии, связанная с приходом крайне националистических сил к власти, была бы таким образом отодвинута. Оппоненты такой точки зрения возражали, что игнорирование системы пропорционального представительства наносит демократизации непоправимый ущерб, сдерживая развитие политических партий, важнейшего соединительного звена между государством и гражданским обществом и гаранта против восстановления авторитаризма (37).

Демократизация и тип режима. Еще один вопрос, который предстоит решать сторонникам продолжения демократизации — каким должен быть дизайн демократических институтов для обеспечения их успешного функционирования. В частности, активно обсуждается вопрос о том, какой тип демократического режима — парламентский, президентский или смешанный — является в данном отношении более предпочтительным. Дискуссия на эту тему начата недавно и подводить какие-либо итоги было бы преждевременно. X. Линц, в частности, высказывал убеждение, что президентские системы, утвердившиеся в США и Латинской Америке, способны выступать фактором политической дестабилизации. Дело в том, писал Линц, что президентство гораздо в большей степени, чем парламентаризм, склонно создавать ситуацию "выигрыша с нулевой суммой", предоставляя отдельному лидеру значительный объем властных полномочий на определенный период времени. Вместо взращивания сотрудничества между режимом и оппозицией, президентство способно усиливать процессы поляризации в нередко и без того разобщенном переходном обществе. Напротив, парламентаризм способен свести эту опасность к минимуму, ограничивая власть первого лидера государства и укрепляя с помощью системы пропорционального представительства институт политических партий (38). Однако опыт посткоммунистических переходов демонстрирует до сих пор противоположную тенденцию — развитие либо президентских, либо смешанных демократических режимов.

Консолидация демократии

Процесс демократического перехода достигает стадии консолидации, когда установлены основные демократические институты, когда состоялись свободные выборы и дееспособность правительства определяется масштабами общественного доверия.

Вопрос демократической консолидации чрезвычайно важен, ибо только его решение позволяет определить временные границы перехода к демократии. Вопрос о том, когда завершается переход — с достижением консолидации новых институтов или сразу же после их конституирования, — не является праздным или даже сугубо теоретическим. От ответа на него зависит, будет ли политическая система продолжать реформироваться или задачей дня станет стабилизация, совершенствование достигнутого. Для одних исследователей, достижение процессом демократического перехода этапа консолидации подразумевает его завершение, что, строго говоря, выводит консолидацию за рамки политического перехода, ибо основные задачи перехода по достижении отмеченных результатов могут считаться решенными. Другие убеждены в том, что переход не может считаться полностью состоявшимся без консолидации установленных демократических институтов.

Ведется полемика и относительно самого содержания термина "консолидация". Позиции исследователей варьируются от минималистского определения до такого понимания, согласно которому в консолидацию включается развитие всех институтов новой демократии: все виды промежуточного представительства интересов, консолидация партийной системы, успешная передача власти в руки оппозиции и пр. (39). Согласно минималистскому же определению, консолидированным можно считать тот демократический режим, в котором не существует ни одной влиятельной политической силы, партии или организации интересов, всерьез обсуждающей иные, кроме демократического, пути приобретения власти или намеренной бойкотировать действия демократически избранных органов власти (40). Это не означает, что в политическом процессе не принимают участия силы, ставящие под сомнение легитимность режима и готовые на использование недемократических средств. Но это означает, что такие силы вытеснены на обочину политической жизни, представляют маргинальные социальные слои и не являются серьезной угрозой стабильности демократии. Это означает, что если демократия и не избавлена раз и навсегда от переворотов и кризисов, то, по крайней мере, свела их возникновение к минимуму.

Стратегия реформ и проблема ее выбора

В зависимости от изменения социальной и политической ситуации выборы стратегического порядка возникают перед режимом и оппозицией на протяжении всего переходного периода. То, каким образом режим и оппозиция планируют свое поведение, чего добиваются в процессе перехода и какую коалиционную стратегию избирают в качестве основополагающей, способно оказать огромное, нередко решающее влияние на ход протекания переходных процессов и их результаты.

Решаясь на либерализацию, режим, как правило, не планирует ее перехода в демократизацию, означавшего бы, как минимум, его отстранение от власти а, как максимум, передачу его представителей в руки судебных органов. Поэтому чаще всего наибольшее, к чему психологически готовы либерально настроенные представители режима, это весьма умеренные реформы, обновление, осуществляющееся в рамках прежней авторитарной системы и связанное с предоставлением обществу больших прав и свобод. Однако по мере активизации гражданского общества и самоорганизации политической оппозиции, либерализаторы режима встают перед качественно новой для них дилеммой — последовать за сторонниками жесткой линии и вернуться к той самой системе, за обновление которой они выступали, или же продолжать либерализацию, вступая в полосу риска и непредсказуемости. Выбор, который делают либерализаторы, всегда конкретен и связан с комплексом обстоятельств, требующих детального и конкретного рассмотрения.

Этот выбор, прежде всего, продиктован имеющейся расстановкой социальных и политических сил на национальной и международной сцене. Во-первых, немаловажно разобраться в том, интересы каких социальных групп защищает режим и различные группировки внутри правящей коалиции, какова структура интересов в самом обществе и каким образом интересы масс и элит могут быть объединены и взаимоусилены. Здесь особое значение могут иметь интересы военных, национальной и международной буржуазии, государственного аппарата, рабочих или иных социальных, этнических или конфессиональных групп. Во-вторых, в политическом анализе распространен игровой метод, связанный с рассмотрением возможных коалиции между представителями режима и оппозиции в зависимости от того, насколько сильны умеренные и радикалы как в рамках режима, так и за его пределами. Продолжение либерализации, пишет Пшеворский, оказывается возможным, если складывается необходимая для этого политическая коалиция, в которую входят оказавшиеся более влиятельными сторонники реформ. В этом случае продолжается активизация гражданского общества, укрепление оппозиционных политических движений, и либерализаторы имеют все шансы превратиться в реформаторов (41). Если же формирование такой коалиции оказывается по каким-то причинам невозможным, то верх берут сторонники жесткой линии, твердой рукой подавляющие "беспорядки" и прерывающие процесс начавшейся либерализации. По этому сценарию развивались события в Китае и Южной Корее, когда лидеры режима предпочли вернуться к репрессиям, руководствуясь стремлением сохранить монополию на политическую власть.

В том случае, если в рамках режима возобладали позиции реформаторов, возникает новая стратегическая проблема — как проводить перемены таким образом, чтобы переход к демократии произошел прежде, чем тебя "убили те, у кого в руках оружие, или уморили голодом те, кто контролирует производственные ресурсы" (42). Каждый раз выбор режимом стратегии продиктован, во-первых, количеством и сложностью накопившихся задач, а во-вторых, политическим поведением оппозиции, степенью имеющейся у нее готовности к сотрудничеству с режимом (43).

В связи с переменами в посткоммунистическом мире активно обсуждается вопрос о стратегии избираемых к бывшем СССР и Восточной Европе политико-экономических преобразований. "Шоковая терапия" и ее разноречивые результаты поставили перед исследователями вопрос, является ли стратегия "шоковой терапии" оптимальной в условиях посткоммунистической трансформации? На сегодняшний день существует, по меньшей мере, три позиции относительно возможной стратегии проведения политико-экономических реформ в странах, освобождающихся от коммунистического наследия. Стратегия "шоковой терапии" — лишь одна из них. Меньше распространена, но высказывалась и идея формирования нового "плана Маршалла", выделения специальных, масштабных и целенаправленных ассигнований, направленных на восстановление и развитие производства, интеграцию национальных экономик в мировую через ослабление торговых барьеров и достижение макроэкономической стабилизации (44). Наконец, существует и так называемая "альтернативная", или социалдемократическая стратегия, ориентирующая, как и план Маршалла, на снижение социальных издержек рыночно-экономических преобразований. В отличие от плана Маршалла, предлагающего стабилизировать национальные политические системы извне (как в послевоенной Европе и Японии), альтернативная стратегия ориентирует на преобразование политической системы изнутри. В отличие же от шоковой терапии, эта стратегия предлагает, во-первых, позаботиться о социальной политике прежде, чем будут развернуты программы финансовой стабилизации и ценовой либерализации; во-вторых, сосредоточиться на возобновлении производственной активности; в-третьих, проводить реформистскую программу в согласии с имеющейся структурой политических интересов и в рамках наличных представительных институтов (45). Такой подход, по мнению авторов, поможет избежать резкого увеличения социальной напряженности, неизбежно возникающей в результате применения "шоковой терапии", ибо ее сторонники нередко (как показывает, в частности, российский опыт) пренебрегают использованием демократических процедур для нахождения общественного консенсуса. Сторонники альтернативной стратегии доказывают, что достижение режимом компромисса с существующей или потенциальной оппозицией, является единственной гарантией против вызревания военных переворотов или социальных революций.

Таким образом, стратегия демократизации, избираемая режимом сообразно сложившейся ситуации, может оказаться для успеха перехода не менее важной, чем имеющиеся социально-экономические и социально-культурные предпосылки.