РНТ Хрестоматия, Аникин. Русское устное народное поэтическое творчество
 Скачать 2.02 Mb.
|
2.2. ПРИЧИТАНИЯ
Вопит старостиха: Спаси, господи, спорядныих суседушек! Благодарствую крестьянам православным, Не жалели, что рабочей поры – времени, Хоронить пришли надежную головошку – Уж вы старосту-судью за поставленую! Он не плут был до вас, не лиходейничек, Соболезновал об обчестве собраном, Он стоял по вам стеной да городовой От этых мировых да злых посредников. Теперь все прошло у вас, миновалося! Нет заступушки у вас, нет заборонушки! Как наидет мировой когда посредничек, Как заглянет во избу да он во земскую,- Не творит да тут Исусовой молитовки, Не кладет да он креста-то по-писаному; Не до того это начальство добирается, До судов этот посредник доступает; Вопотай у недоростков он выведывает, Уж нет ли где корыстного делишечка. Да он также над крестьянством надрыгается, Быдто вроде человек как некрещеной. Он затопае ногама во дубовой пол, Он захлопае рукама о кленовой стул, Он в походню по покоям запохаживае, Точно вехорь во чистом поле полетывае, Быдто зверь да во темном лесу порикивае; Тут на старосту сквозь зубы он срыгается, Он без разуму рукой ему приграживае, Сговорит ему посредник таково слово: «Что на ям да вы теперь не собираетесь? Непосудны мировому, знать, посреднику? Непокорны вы властям да поставленым? Чтобы все были сейчас же на ям согнаны!» Как у этых мировых да у посредников Нету душеньки у их да во белых грудях, Нету совести у их да во ясных очах, Нет креста-то ведь у их да на белой груди! Уж не бросить же участков деревенскиих, Не покинуть же крестьянской этой жирушки Все для этыих властей да страховитыих! Назад староста бежит да не оглядывает, Под окошечко скоренько постучается Он у этых суседей спорядовых, Чтобы справились на ям да суровёшенько: «Как наехала судья неправосудная, Мировой да на яму стоит посредничек, Горячится он теперь да такову беду! Сами сходите, крестьяна, приузнаете, Со каким да он приехал со известьицем, Он для податей приехал ли казенных, Аль казна его бессчетна при держалася, Аль цветно его платье притаскалося, Аль козловы сапоги да притопталися?» Тут на скоп да все крестьяна собираются, При кручинушке идут да при великой: Тут посреднику в глаза да покланяются, Позаочь его бранят да проклинают. Возгорчится как судья ведь страховитая, В темном лесе быдто бор да разгоряется, Во все стороны быв пламень как кидается, Быдто Свирь-река посредничек свирепой, Быдто Ладожско великое, сердитое! Тут он скочит из-за этого стола из-за дубового, Да он зглянет тут на старосту немилым зглядом, Тут спроговорит ему да такого слова: «Вы даете все повольку мужикам-глупцам, Как бездельникам ведь вы да потакаете! Хоть своей казной теперь да долагайте-тко, Да вы подати казенные сполняйте-тко». Мужичоночки дробят да все поглядают- Ужель морюшко синё да приутихнет, Мировой скоро ль посредничек уходится, За дубовыим столом да приусядется? Буде взыщется один мужик смелугище, О делах сказать ведь он да все о праведных, Так уж на мужика стане срыгатися, Быдто зверь да во темном лесе кидается; Да он резвыма ногами призатопае, Как на стойлы конь копытом призастукае, Стане староста судью тут уговаривать: “Не давай спеси во младую головушку, Суровьства ты во ретливое сердечушко, Да ты чином-то своим не возвышайся-тко: Едины да все у бога люди созданы; На крестьян ты с кулакама не наскакивай, Знай сиди да ты за столиком дубовым, Удержи да свои белы эты рученьки, Не ломай-ко ты перстни свои злаченые; Не честь-хвала тебе да молодецкая Наступать да на крестьян ведь православных! Не на то да ведь вы, судьи, выбираетесь! Хотя ж рьян да ты, посредничек, – уходишься, Хоть спесив да ты, начальник, – приусядешься! Около ночи мужики да поисправятся, Наживут да золоту казну бессчетную!” Сговорит да тут посредник таково слово: «Да вы счастливы, крестьяна деревенские, Что ведь староста у вас да приразумной!” Как уедет тут судья да страховитая, Сговорят да тут крестьяна таково слово: «Мироеды мировы эты посредники, Разорители крестьяна православным, В темном лесе быдто звери-то съедучие, В чистом поле быдто змеи-то клевучие; Как наедут ведь холодные-голодные, Оны рады мужичонка во котле варить, Оны рады ведь живого во землю вкопать, Оны так-то ведь над има изъёжаются, До подошвы оны всех да разоряют! Слава богу-то теперь да слава Господу! Буря-подара теперь да уходилася, Сине морюшко теперь да приутихло – Нонь уехала судья неправосудная, Укатилася съедуба мироедная! Мы пойдемте, мужики, да разгуляемтесь, Ноньку с радости теперь да со весельица, Настоялися ведь мы да надрожалися, Без креста-то мы ему да все наклянялись, Без Исусовой молитвы намолилися!..» Как сберутся в Божью церковь посвященную О владычном оны да на этом праздничке, И прослужат там обеденку воскресную, И как выйдут на крылечико церковное, И как заглянут во подлетную сторонушку, Тут защемит их ретливое сердечушко, Сговорят оны ведь есть да таково слово: «Где ведь жалобно-то солнце пропекае, Там ведь прежняя родима наша сторона, Наша славна сторона Новогородская! Когда Новгород ведь был не разореной И ко суду были крестьяна не приведены, Были людушки тогды да не штукавые, Не штукавы они были – запростейшие; Как судья да в ту пору не молодые, Пожиты да мужики были почетные, Настойсливы оны да правосудливы, Были добры у их кони инокоходные, Были славны корабли да мореходные. Буде што да в прежни времена случалося, Соберется три крестьянина хоть стоющих – Промеж ду-другом оны да рассоветуют, Как спасти да человека-то помиловать, По суду ли-то теперечко по божьему, По этым ли законам праведливыим. Тыи времечко прошли да не видаюча, Тыи годы скоротались не слыхаюча! Наступили бусурманы превеликие, Разорили оны славный Новгород! Вси тут предались в подсиверну стороношку На званы острова да эты Кижские, Во славное во обчество во Толвую… Послыхайте словеса наши старинные, Заприметьте того, малы недоросточки! Уж как это сине морюшко сбушуется, На синём море волна да порасходится, Будут земские вси избы испражнятися, Скрозекозные судьи да присылатися; Вси изменятся пустыни богомольные, Разорятся вси часовенки спасеные!» Кругом-около ребята обстолпилися, Как на этых стариков да огладилися, Ихних речей недоростки приослухались; Кои умны недоросточки, приметные, Оны этыи слова тут принимали Об досюльныих законах постоятельных. Об досюльноем житье новогородскоем. Сволновалось сине славное Онегушко, Как вода с песком помутилася! Тут вспомнят-то ведь малы недоросточки: “Теперь-нонь да времена-то те сбываются, Как у старых стариков было рассказано!” Тут мы думали с надежноей головушкой: «Как пропитывать сердечных малых детушек? Накопилася станичушка детиная!» Говорила я надежной головушке: «Да ты съезди-ка на малой этой лодочке Хоть во город да та съезди Повенецкой, Наживи да ты надежда золотой казны, Да мы купим-то довольных этых хлебушков, Мы прокормим-то сердечных малых детушек!» Как во ту пору теперь да в тое времечко, Как по той почтовой ямской дороженьке Застучала вдруг копыто лошадиное, Зазвонили тут подковы золоченые, Зазвенчала тут сбруя да коня доброго, Засияла тут седёлышко черкасское, С копыт пыль стоит во чистом поле, Точно черный быдто ворон приналетват,- Мировой этот посредник так наёзживал! Деревенские ребята испугалися, По своим домам оны да разбежалися! Он напал да на любимую сдержавушку, Быдто зверь точно на упадь во темном лесу! Я с работушки, победно, убиралася, Из окошечка в окошечко кидалася,- Да куда ж мою надежу подевают? Я спросила у спорядовых суседушек, Как суседушки ведь мне не объяснили, Чтобы я, бедна горюша, не спугалася. На спокой да легли добры эты людушки, Ужо я, бедна, в путь-дорожку отправлялася, Чтоб проведать про надежную головушку. Уж как этот мировой да злой посредничек, Как во страдную, в рабочу пору-времечко Он схватил его с луговой этой поженки, Посадил да он во крепость во великую, Он на три садил Господних Божьи денечка. На четыре он на летных эты ноченьки, Отлучился что без спросу на неделюшку. Тошно плакали сердечны мои детушки, Не могла стерпеть, победная головушка, Я глядеть да на детины горючи слезы – Я склонилася в тяжелую постелюшку С-за этого злодея супостатого, Что обидел нас, победныих головушек, Присрамил да он при обчестве собранном; Со бесчестья в лице кровь да разыгралася, Со стыда буйна головка зашаталася. Ворочался как надеженька со крепости, В чистом поле не моженье сустигало, На пути злодий смеретушка стретала! Вы падите-тко, горючи мои слезушки, Вы не на воду подитет-тко, не на землю, Не на Божью вы церковь, на строеньице,- Вы падите-тко, горючи мои слезушки, Вы на этого злодия супостатого, Да вы прямо ко ретливому сердечушку! Да ты дай же, боже-господи, Чтобы тлен пришел на цветно его платьице, Как безумьице во буйну бы головушку! Ещё дай, да боже-господи, Ему в дом жену неумную, Плодить детей неразумныих! Слыши, Господи, молитвы мои грешные! Прими, Господи, ты слезы детей малыих! Причитание известной русской вопленицы Ирины Андреевны Федосовой, талантливой народной поэтессы, слава о которой шла по всей русской земле. Северные причитания отличаются большим объемом и эпичностью. В этом причитании раскрывается образ умершего – народного заступника. 2.ИЗ ПЛАЧА О ПИСАРЕ Вопит кума: Отлишилися заступы-заборонушки! Как не стало нонь стены да городовой, Приукрылся писаречек хотромудрой Он во матушку сыру землю! Вкупе все домы, крестьяна, сухотуем: Буди проклято велико это горюшко, Буде проклята злодийная незгодушка! Как по нынешним годам да по бедовым Лучше на свет человеку не родитися; Много страсти-то теперь да много ужасти, Как больше того великиих пригрозушек! Наезжают-то судьи да страховитые, Разоряют-то крестьянски оны жирушки, До последней-то оны да лопотиночки! Не дай, господи, на сем да на белом свете Со досадой этым горюшком возитися! Впереди злое горе уродилося, Впереди оно на свете расселилося. Вы послушайте, народ-люди добрые, Как , отколь в мире горе объявилося: Во досюльны времена было годышки – Жили люди во всем мире постатейные, Оны ду-друга люди не терзали. Горе людушек во ты поры боялося, Во темны леса от них горе кидалося, Но тут было горюшку не местечко – Во осине горькой листье расшумелося, Того злое это горе устрашилося! На высоки эты щельи горе бросилось, Но и тут было горюшку не местечко – С того щелье кременисто порастрескалось, Огонь-пламя из-за гор да объявилося! Уже тут злое горюшко кидалося В окиян сине славно оно морюшко. Под колодинку оно там запихалося – Окиян-море с того не сволновалось, Вода с песком на дне не помутилась. Как в досюльны времена да в прежни годышки В окиян-море ловцы да не бывали. Чего на слыхе-то век было не слыхано, Чего на виду-то век было не видано – Прошло времечка с того да не со много, - В окиян-море ловцы вдруг пригодилися: Пошили оны маленьки кораблики, Повязали оны неводы шелковые, Проволоки оны клали-то пеньковые, Оны плутивца тут клали все дубовые, Изловили тут свежу оны рубоньку, Подняли во малой во корабличек! Точно хвост да как у рыбы лебединой, Голова у ей вроде как козлиная. Сдивовалися ловцы рыбы незнамой, Пораздумались ловцы да добры молодцы: По приметам эта рыба да как щучина. Поскорешеньку ко бережку кидалися. На дубовоей доске рыбу пластали, Распароли как уловну свежу рыбоньку – Много множество песку у ей приглотано. Были сглонуты ключи да золоченые! Тут пошли эты ловцы да добры молодцы Во деревенку свою да во селение, Всем суседям рассказалися, Показали им ключи да золоченые. Тут ключи стали ловцы да применять: Прилагали ключи ко Божиим церквам - По церковным замкам ключи не ладятся: По уличкам пошли оны рядовым, По купцам пошли оны торговым – И по лавочкам ключи не пригодилися. Тут пошли эты ловцы да добры молодцы По тюрьмам пошли заключевныим – В подземельные норы ключ поладился, Где сидела это горюшко великое. Потихошеньку замок хоть отмыкали, Без молитовки, знать, двери отворяли; Не поспели тут ловцы – добры молодцы Отпереть двери дубовые, С подземелья злое горе разом бросилось. Черным вороном в чисто поле слетело; На чистом поле горюшко садилося И само тут, злодийно, восхвалялося, Что тоска буде крестьянам неудольная! Подъедать стала удалых добрых молодцев, Много прибрала семейныих головушек, Овдовило честных мужних молодыих жен, Обсиротило сиротных малых детушек! Уже так да это горе расплодилося – По чисту полю горюшко катилося, Стуже-инеем оно да там садилося, Над зеленыим лугом становилося, Частым дождиком оно да рассыпалося. С того мор пошел на милую скатинушку, С того зябель на сдовольны эты хлебушки, Неприятности во добрых пошли людушках. К писарю: Ты послушай же, крестовой милой кумушко! Буде Бог судит на втором быть пришествии, По делам-суда душа да будет праведна, Може, станешь у престола у Господнего, Ты поросскажи Владыке – свету истинному Ты про обчество крестьян да православных! Много множество е в мире согрешенья, Как больше того е в мире огорченья: Хоть повыстанем по утрышку ранешенько, Не о добрых делах мы думу думаем, Мы на сонмище бесовско собираемся, Мы во тяжкиих грехах да не прощаемся! Знать, за наши за велико беззконье Допустил господь ловцов да на киян-море; Изловили они рыбоньку не знамую, Повыняли ключи да подземельные, Повыпустили горюшко великое! Зло несносное велико это горюшко По Россиюшке летает ясным соколом, Над крестьянамы, злодийно, черным вороном, Возлетат оно, злодийно, само радуется: «На белом свете я распоселилося, До этыих крестьян я доступило, Не начаются обиды, накачаются, Не надиются досады, принавидятся!» Как со этого горя со великого Бедны людущки как море колыбаются, Быдто деревья стоят да подсущёные, Вся досюльшина куды да подевалася, Вся отцовщина у их нонь придержалася, Не стоят теперь стоги перегодные, Не насыпанны амбары хлеба Божьего, Нет на стойлы-то у их да коней добрыих, Нету зимных у их санок самокатныих, Нет довольных-беззаботных у их хлебушков! Ты поросскажи, крестовой милой кумушко, Ты поросскажи Владыке многомилостливу, Что неправедные судьи расселяются, С высока глядят оны да выше лесушку, Злокоманно их ретливое сердечушко, Точно лед как во синём море; Никуды от их, злодиев, не укроешься, Во темных лесах найдут оны дремучих, Всё доищутся в горах оны высоких, Доберутся ведь во матушке сырой земле! Во конец оны крестьян всех разоряют! Кабы ведали цари да со царицами, Кабы знали все купцы да ведь московские Про бессчастную бы жизнь нашу крестьянскую! В этом причитании И.А. Федосова рисует картину горя на Русской земле и дает точку зрения народа на причину появления горя. Причитание отражает жизнь русского крестьянства в пореформенный период. 3. ВДОВА ПРИЧИТАЕТ НА МОГИЛЕ МУЖА Я путем иду, широкоей дороженькой. Не ручей да бежит, быстра эта реченька, Это я, бедна, слезами обливаюся. И не горькая осина расстонулася, Это зла моя кручина расходилася. Тут зайду да я, горюшица победная, По дорожке на искать гору высокую, Край пути да на могилушку умершую.• Припаду да я ко матушке сырой земле, Я ко этой, победна, к муравой траве.• Восклицать стану, горюша, умильнёшенько: - Погляди-то, моя ладушка, на меня да на победную! Не березонька шатается, не кудрявая свивается, Как шатается- свивается твоя да молода жена. Я пришла, горюша-горькая, на любовную могилушку Рассказать свою кручинушку. Ой, не дай же, Боже-Господи, жить обидной во сирочестве, В горе-горькоем вдовичестве! Как синя моря моря без камышка, как чиста поля без кустышка. Как же жить бедной горюшице без тебя, да мила ладушка! Все разбросаны-раскиданы да мои бесчастны детушки, Хоть стоснётся им, сгорюнится на чужой дальней сторонушке, Не с кем горя поубавити, нет ни роду, нет ни племени, Ни тебя, родитель-батюшка, ни меня, желанной матушки. Охти мне, да мне тошнёшенько! Не в могилу пришло горюшко – надломило мою силушку. В этом причитании вдова как бы беседует с умершим мужем, рассказывает ему о своем горе, о разрушении некогда большой семьи. В причитании используются риторические вопросы и восклицания, уменьшительно-ласкательные суффиксы, тавтологические сочетания типа: горе горькое, разбросаны-раскиданы, а также традиционные эпитеты и символические образы. Все это придает плачу эмоциональный накал. 4. РЕКРУТСКОЕ ПРИЧИТАНИЕ Соколочек да милой брателко, ты куды да наряжаешься, Ты куды да сподобляешься, во какую да путь-дороженьку? Не в любую да подороженьку как к сердцам да нежалостливым. Как заведут, да сокол брателко, во присусьё да великоё, Как поставят, да сокол брателко, тебя под мерушку казенную, Станут брить, да сокол-брателко, всё твои да всё русы кудри,- Повалятся да русы кудри со буйные головушки. Как на каждой волосиночке по горячей по слезиночке! Как прилетала да птичка-пташечка ко косявчету окошечку, Как будила да птичка-пташечка соколочка да мила брателка: Полно спать да высыпатися, пора ставать да пробуждатися Все во путь да во дороженьку ко сердцам да нежалостливым. Причитание сестры по брату-рекруту. Вначале рекрутов собирали в военное присутствие – казенное учреждение, где им объявляли о предстоящей «службе государевой». Интересы семьи и желание рекрута во внимание не принимались. Затем рекрутам сбривали волосы. В рекрутских причитаниях сбритые русые кудри становятся символом предстоящей многолетней разлуки с родным домом, поэтому «на каждой волосиночке по горячей по слезиночке». 2.3. ЗАГОВОРЫ 1. Встану я, раб Божий (имя), благословясь, пойду, помолясь, из избы в двери, из дверей в вороты, в чистое поле, прямо на Восток, и скажу: «Гой еси, солнце жаркое, не пали и не пожигай ты овощ и хлеб мой, а жги и пали куколь и полынь-траву». Будьте мои слова крепки и лепки. Земледельческий заговор, с помощью которого крестьянин пытался уберечь свое поле от засухи. В тексте нет введения и зааминивания. Композиция заговора двухчастная: просьба (не палить, не жечь) и заклятие (будьте слова мои), им предшествует зачин (встану я…) 2. Собирайся, мое милое стадо, ко всякой ночке к своему дому, как собирается мир православный ко звону колокольному и пению церковному. Как Муравьевы дети царю своему муравью служат и слушают, и как медовые пчелы слетаются к гнездам своим и не забывают детей своих и не покидают, и как стекаются быстрые речки, и малые, и большие, в славный океан-море, и так бы мое стадо. Стекайтесь на голос со всех четырех сторон, друг от дружки не отставайте. Из-за озер, от мхов зыбучих, от черных болот, из-за рек, из-за ручьев, из-за лесов и полей ко своему дому спешите ночевать, век по веку. Аминь. Пастушья молитва на сохранение стада. 3. Я иду в лес. Клещ, лезь на лес, а змея на угоду лезь под колоду. Когда шли в лес по грибы и ягоды, произносили это заклятье, чтобы не встретить змею и не насобирать клещей. 4. На море, на Лукоморье, там стоит яблонька на двенадцать кокотов и на двенадцать кореньев. На той яблоньке стоят три кровати тесовые, на тех кроватях лежат три подкшки пуховые. На тех подушках лежат три змеи старших: первая Шкурапея, вторая Люха, третья Полюха. Прошу тебя, Люха, великими упросами, низкими уклонами: унимай ты своих слуг гноевых, моховых, подтынных, полколодных, болотных и всех забытых, и того червяка-рыбака. Не будешь унимать – нашлет на тебя Господь архангела Михаила и Кузьму-Демьяна. Будет тебя архангел Михаил огнем палить, Кузьма-Демьян по полю ветер развеет. Мать Пречистая приходила, эту рану крестом окрещала и помощь давала. Заговор от укуса змей, в нем перечисляются разные породы змей, начиная от старших, очевидно, самых опасных. Покровительство христианских святых служит защитой. 5. Аминь. На море на окияне, на острове Буяне лежит камень. На том камне сидела Пресвятая Богородица, держала в руке иглу золотую, вдевала нитку шелковую, зашивала рану кровавую. Тебе, рана, не болеть и тебе, кровь, не бежать. Аминь. Заговор на остановку крови и быстрого заживления раны. Эпическое место «на море-окияне, на острове Буяне» характерно для художественного пространства заговоров. Образ Богородицы в заговорах со временем вытесняет мифологический образ девицы. 6. Заря-зарница, стоят гробницы. На тех гробницах написано, нарисовано три ангела, три архангела. Первый ангел – Михаил архангел, другой ангел – Кузьма-Демьян, третий ангел – Пимен святой. Пошел Пимен святой из дверей в двери, из ворот в ворота, в чистое поле, на синее море. Попадают ему навстречу двенадцать девиц-трясовиц – долговолосы, пустоволосы, беспоясы, пологруды. - Куда вы, девицы-трясовицы пошли? - Мы пошли по всему свету людей знобить, костьми дробить. А ты куда пошел, Пимен святой? - Я пошел в кузню двенадцать прутов ковать, двенадцать ножов – вас бить и резать. - Не бей нас и не пытай, близко к смерти не предавай. Кто тебя почтет и помянет, к тому веки-повеки в дом не заглянем. Аминь. Заговор от лихорадки. Рядом с мифологическими персонажами, чаще всего выступающими как вредители (девицы-трясовицы) появляются христианские святые, помогающие человеку. Текст ритмически организован, имеется рифма. 7. Знахарка, надев верхнее платье задом наперед, берет больного младенца на руки и идет в поле, где, обратясь к заре, произносит следующие слова трижды, при каждом разе отступая шаг назад и плюя через левое плечо на зарю: - Во имя Отца и Сына, и Святого Духа. Заря-зарница, заря красная девица, возьми крыксы и плаксы, денны и полуденны, нощны и полунощны, часовы, получасовы, минутны и полуминутны от раба Божия (имя ребенка). Затем при троекратном поясном поклоне заре знахарка говорит: - Заря-заряница, заря красная девица! Твое дитя плачет – пить-есть хочет, а мое дитя плачет – спать хочет. Возьми свое бессонье, отдай нам свой сон – по сей день, по сей час, по мой наговор. Во веки веков аминь. Могла я свое чадо сносить и спородить, могу я крыксы и плаксы отговорить. Заговор против надрывного детского плача. В нем видны отголоски древнего обожествления природы. Вечерняя заря здесь олицетворяется и изображается в образе молодой матери, у которой тоже плачет дитя. С ее помощью мать успокаивает своего ребенка. 8. Река ты матушка, течешь ты от моря и моешь ты берега и наплывы. Смой и сполощи у раба Божьего (сказать имя) тоску и напусту, чтоб я не тосковал и не горевал, и не плакал ни о ком-то и ни о чем-то. Ты, вода святая, источная, очищаешь ты весь свет и весь мир, и все горы, и реки, и дунаи, и все леса и моря, и все луга и берега, и церкви, и монастыри, и престолы святые Христовы. Очисти меня, раба Божьего, от врагов, от рабов, злых нечистых духов: посланных, присланных, вихревых, ветровых и ночных, и полночных, и дневных – от нечистоты, от всякого колдовства. И очисти меня, Господи, святою источною водою – и початой, и непочатой. Аминь. Этот заговор читался для очищения человеа от порчи рано утром над чистой проточной водой. Чаще заговорами на воду пользовались женщины, ибо вода, по языческим воззрениям, представляла женское начало. Ее обожествляли, к ней обращались с различными просьбами, просили ее смыть, сполоскать зло и болезни, которые символически изображаются в заговоре в виде наносной грязи, как телесной, так и духовной. 9. Добрый вечер, дым ты дымочек. Ступай ты, дымочек, во чистое поле, в широкое раздолье. В чистом поле, в широком раздолье стоит дом волшебный. В том доме стоит волшебная доска, под той доской лежит тоска. Не тоскуй, тоска, не грусти, тоска, не кидайся, тоска, из окна в окно, из дверей в двери, в подоконные щели. Кинься, тоска, на раба (имя), на ретивое сердце, на горячую кровь и на легкие, и на печенки, и на очи ясные. Чтоб раб (имя) и горевал, и тосковал о рабе (имя). В еде не заедался, в питье не запивался, с друзьями говорил – не заговаривался, а все бы обо мне, рабе Божьей (имя), думал денную зорю, ночную и полуночную. И как эти дрова горят в печи жарко, чтоб рабу (имя) было меня жалко. И как горят эти дрова в печи душно, чтоб рабу (имя) без рабы (имя) было тошно. Чтоб он и тошнился, и нудился, и по веки вечные в жизхни по рабу (имя) не забылся. Любовный заговор-присушка, чтение которого сопровождалось разжиганием огня в печи поздно вечером. Дым должен был идти по ветру в ту сторону, где находился дом любимого. Используется прием олицетворения. Тоска изображается как живое существо, которое должно помочь влюбленной девушке приворожить, «присушить» любимого. 10. Не во имя Отца, не Сына и не Духа святого. Не аминь. Встану я, раба Божья, не благословясь, пойду, не перекрестясь, из дверей не в двери, из ворот не в ворота – сквозь дыру огородную. Выйду я не в чистое поле, не в подвосточную сторону, посмотрю в подзакатную сторону. Под той ли подзакатной стороной течет смрадная река, по той ли смрадной реке плывет смердячий челн. В смердячем челне сидит Немал-человек – чертова рожа, змеиная кожа, сычьи глаза, волчья пасть, медвежий взгляд, образ звериный, а вздох змеиный. И как тот Немал-человек страшен и ужасен, горек и приторен, так же бы казался и страшен, и ужасен, горек и приторен раб Божий (имя) рабе Божией (имя) днем и ночью, утром и вечером, в полдень и заполдень, в полночь и заполночь, на ветхом месяце и на молодике, и на перекрое, и на всякое время и безвременье. Как бы зверь рыскучий в темном лесе, как змей ползучий в чистом поле, не могбы раб Божий (имя) с рабой Божией (имя) ни думы подумать, ни мысли помыслить, ни взгляд взглянуть, ни беседы побеседовать. Дрались бы и царапались, и на встречу бы не встречались, и на уме друг друга не держали всегда. Ныне и присно, и во века веков. Аминь, аминь, аминь. Прочитав этот заговор, надо взять сучок-двойняшку, разломить надвое, одну часть сжечь, а другую закопать в землю с приговором: «Как двум этим часточкам не срастись и не сойтись, так бы рабе Божией (имя) с рабом Божиим (имя) не сходиться и не встречаться навечно. Заговор-отсушка. Характерное для «черных» заговоров использование отрицательных образов. Мир как бы выворачивается наизнанку. Вместо эстетического образа создается антиэстетический образ человека, от которого хотят отвратить девушку. Как отвратителен Немал-человек, таким же отвратительным казался бы ей тот парень, от которого ее хотят «отсушить». |