Национальные интересы РК. 2Национальные интересы России в мире-книга. С. В. Кортунов национальные интересы россии в мире научный рецензент профессор кафедры мировой политики факультета мировой экономики и мировой политики гувшэ м. З. Шкундин Монография

• Название: С. В. Кортунов национальные интересы россии в мире научный рецензент профессор кафедры мировой политики факультета мировой экономики и мировой политики гувшэ м. З. Шкундин Монография
• Анкор: Национальные интересы РК
• Дата: 09.05.2022
• Размер: 2.04 Mb.
• Имя файла: 2Национальные интересы России в мире-книга.doc
• Тип: Монография; #519200
• страница: 28 из 31

К вопросу о «русской нации»

Русские являются основным государствообразующим этносом России, и на нем лежит историческая миссия обеспечить сохранение российской цивилизации. Сохранение русского народа, его духовных, нравственных устоев и генетического фонда является основой и залогом существования России. Если он исчезнет, Россия расчленится на большое количество разномасштабных национально-государственных образований на огромном евразийском пространстве. Это может привести не только к тяжелым межэтническим региональным конфликтам в борьбе за ресурсы и землю, но и к кровавому пересмотру всеобщих границ и началу нового передела мира. Без русского народа не может быть ни империи, ни государства, ни демократии, ни вообще каких-либо организованных форм бытия во всей Евразии.

Именно в отношении русского народа более всего подходит следующее рассуждение Н.Бердяева: «Поистине нация не поддается никаким рациональным определениям… Бытие нации не определяется и не исчерпывается ни расой, ни языком, ни религией, ни территорией, ни государственным суверенитетом, хотя все эти признаки более или менее существенны для национального бытия. Наиболее правы те, которые определяют нацию как единство исторической судьбы… Но единство исторической судьбы и есть иррациональная тайна…».¹⁶⁷ Подчас, даже соглашаясь на использование термина «русская нация», эту нацию считают какой-то рыхлой, аморфной по сравнению с другими. С другой стороны, ясно, что нет «российской нации». Если утверждается, что она все-таки есть, то следовало бы сказать, каким образом она возникла, из каких этнических общностей и в какой период сложилась. Этого не делается, поскольку «россиянин» – еще раз это подчеркнем – продукт безосновательного мифа. Русские в западноевропейском смысле – не нация (или необычная нация), потому что ее надэтничность не противопоставляется этничности вообще.

Но русские являются нацией в другом смысле.

Особенность России состоит в том, что ее государственность не только все время подмывалась, разрушалась войнами и революциями, но и трансформировалась в процессе создания и расширения Империи. Видимо это как раз и мешало застыванию национального процесса в nation state по западноевропейскому образцу.

Кроме того, этнические корни русской нации достаточно хорошо прослеживаются, чего не скажешь, например, об американской нации. В США этническое смешение было достигнуто на политической основе, прерывающей прежний цивилизационный путь коренных американских государств и образующей именно политическую, а не этническую общность. В России же имела место скорее имперская этнонация, сохранившая архетипы Древней Руси и русский нациообразующий стержень, скрепляющий содружество этносов в этнонацию – носительницу большой цивилизационной традиции, отличной от малых этнических (этнографических, бытовых и проч.) традиций.

Говоря о «российской нации», политики ставят по главу государственной проблематики межэтнические отношения (которые они называют «межнациональными»), провоцируя претензии малочисленных нерусских этносов на самостоятельную историческую роль и решение вопроса о сосуществовании с русскими. Проблема заключается как раз в противоположном – захотят ли русские жить совместно с этими этносами. Так, опросы показывают, что отношение к беженцам в русской среде дифференцировано. Отношение к принятию в свое социальное окружение представителей кавказских и закавказских этносов после трагедий в Баку, Карабахе, Абхазии, Осетии, Чечне становится преимущественно отрицательным.

Совсем другой вопрос – славянское культурно-историческое единство России, Белоруссии и Украины. В этническом отношении народы этих стран представляют собой части русского суперэтноса, а в культурном – части русской культуры. Российская империя, как и Советский Союз, таким образом, была шире границ великорусского суперэтноса. Однако нынешняя территория России много меньше зоны влияния и жизнедеятельности русского суперэтноса. Это порождает проблему так называемого Русского мира, далеко выходящего за пределы Российской Федерации. Сейчас он оказался раздроблен на группу аморфных (русско-нерусских) государств, лидеры которых изо всех сил пытаются удержаться у власти, пустив в ход националистическую идеологию. Но вырваться из-под державной этнической доминанты,не так уж просто. Восстановление России в границах суперэтноса – это и цель, и естественный культурно-исторический процесс. Здесь можно сослаться на мнение отца С. Булгакова: «Даже те государства, которые в своем окончательном виде состоят из многих племен и народностей, возникли в результате государственной деятельности одного народа, который являлся в этом смысле, "господствующим" или державным. Можно идти как угодно далеко в признании политического равенства разных наций, но их исторической равноценности в государстве это все равно не установит. В этом смысле Россия, конечно, останется русским государством при всей многоплеменности даже при проведении самого широкого национального равноправия»¹⁶⁸.

Русскому народу нет надобности каким-то особенным способом восстанавливать свою национальную идентичность. Она всегда присутствует на архитипическом уровне. Вопрос о национальном самоопределении, об отождествлении себя с русскими стоит у образованных слоев, у российской номенклатуры и российской интеллигенции, которые пока не отвечают культурной программе, заложенной в русском народе. Лозунг строительства национального государства русских как «политической нации россиян», который многими из них часто провозглашается, не предусматривает «русскости» России и противостоит русскому национальному самосознанию, которое пока остается «имперским».

Расчет некоторой их части на русский национализм, на Русскую республику опасен. Последствия такого рода национального самоопределения обернутся трагедией для всех, в том числе и для русских. К моменту возможного взрыва русского национализма сопредельные страны, да и некоторые «суверенные республики» в России, будут включены в систему международных отношений. Движение русских за воссоединение их, конечно, не устроит. При этом отнюдь не боязнь русского империализма страшит лидеров сопредельных стран, но именно ирредента как реальность, которая, конечно же, даже вопреки воле нынешних лидеров России, найдет поддержку у населения. Потому что все прекрасно понимают искусственность положения, в котором оказались русские в республиках СНГ, и противоречивость внутреннего национально-государственного устройства России. Шансов на их скорую ассимиляцию практически нет.

Очевидно, что такой ход событий может принять самые различные формы, вплоть до вооруженной борьбы, как это было в Югославии. Для новой России это будет означать в лучшем случае длительный период международной изоляции, в худшем – войну. И каковы бы ни были ее итоги, последствия и для сопредельныхстран, и для бывших автономий, и для самой Российской Федерации - будут чудовищными.

Конечно, этот путь русского самоопределения пока существует лишь как возможность. Не исчерпаны еще средства консолидации нации-государства на политической основе: переход к территориальному федерализму, даже при сохранении существующих республик со всей их символикой, обеспечение единства законов на всей территории страны, фактическое, а не декларируемое равенство граждан России. Однако и такой вариант будет неизбежно «имперским» в том смысле, что при большой автономии регионов он может быть основан только на консолидированном сильном государстве с жесткой горизонтальной федеральной властью и полномочиями.

Имперская идея сегодня – это идея политического союза многонационального населения России, но в новых исторических формах. Российское государство было и остается наднациональным. Попытки вписать проблему безопасности России в схемы сугубо национальной государственности не адекватны ее историческим традициям и сложившимся реальностям. История российского государства – это история политического союза многонационального населения при государствообразующей роли русского народа. В такой конфигурации в России возможно формирование российской нации как сообщества всех проживающих на территории России этносов. Но не типа «советского народа», а такой общности и такого национального самосознания народов, при которых чувство принадлежности к единому государству играет важнейшую роль в его сохранении и развитии. Путь к действительно равноправному союзу всех народов в России лежит не через наделение их всех своей отдельной государственностью, а через признание основным законом Российской Федерации факта многонациональности всех входящих в него субъектов, через реальное обеспечение равноправия различных национальных групп во всех областях жизни, на всех уровнях, повсеместно. Утверждение на деле принципа равноправия национальных групп делает бессмысленными споры о принадлежности территории той или иной национальности. И более того: открывает путь восстановления пространства исторической России¹⁶⁹.

Почему Америка – не империя



С некоторых пор в мировой политологический дискурс был вброшен тезис о том, что США являются «новой империей». И хотя Вашингтон официально об этом никогда не объявлял, эта идеологема прочно вошла в сознание как политического класса США, так и рядовых американцев. Такому пониманию, конечно, во многом способствовало завершение холодной войны, которую, как многие полагают, Америка «выиграла».

Само по себе это явление весьма примечательно. Оно еще раз убедительно говорит о ложности упомянутого в начале этой главы расхожего утверждение о том, что империи – это абсолютное зло, раз уж «новой империей» - в положительном смысле слова – хотят быть США. И тем, кто приписывает России «имперские амбиции» не худо бы вспомнить старую библейскую истину: «Видишь соринку в глазе брата своего, а бревна о своем глазе не чувствуешь». Не проявляются ли такие амбиции в политике той страны, которая делает заявку на «мировое лидерство» в ХХI веке, объявляя зоной своих «жизненно важных интересов» все новые и новые регионы Земного шара, включая части бывшего СССР? Которая без всякой военной необходимости расширяет границы в восточном направлении самого мощного в истории человечества военного блока? Наконец, которая проецирует военную мощь почти на все страны мира и весь Мировой океан? И не означает ли это, что после окончания холодной войны на смену обанкротившемуся советскому мессианству, принесшему массу неприятностей и России, и другим странам, пришел американский?

Раскроем опубликованный еще при Б. Клинтоне доклад с амбициозным названием «Стратегия национальной безопасности США в следующем столетии». В нем на 50 страницах около двадцати раз навязчиво говорилось об «американском глобальном лидерстве», около десяти раз – об американском военном превосходстве и необходимости его сохранения, неоднократно – о намерении США распространять свои ценности повсюду в мире. Вот некоторые выдержки из документа: «Наша военная мощь не имеет себе равной в мире»; «Мы можем и мы должны использовать лидирующую роль США для придания нужного направления интеграционным тенденциям в мире, внесения корректив в существующие политические и экономические институты и структуры безопасности, а также для формирования новых организаций, которые помогут создать условия, необходимые для продвижения наших интересов и ценностей»; «США намерены продолжать вести за собой мир»; «администрация США намерена... реализовывать наше лидерство в мире таким образом, чтобы оно отражало наши лучшие национальные ценности»¹⁷⁰. Все эти заклинания повторялись и в последующих изданиях Стратегии национальной безопасности США, а также в ежегодно выпускаемых в США президентских посланиях конгрессу.

Подобное идеологическое мессианство представляет собой разновидность провиденциализма и до карикатурности похоже и на прежнее идеологическое мессианство КПСС. А ведь холодная война началась не в последнюю очередь из-за желания большевиков распространить советскую коммунистическую систему на весь мир. Сегодня же мы являемся свидетелями того, как напористое стремление «ускорить победу американских демократических ценностей во всем мире», т. е. по существу навязать «миру миров», вмещающему различные цивилизации, своего рода «Четвертый Демократический Интернационал с американским лицом», начинает провоцировать новые конфликты, в том числе замешанные на международном терроризме, новое отчуждение между народами и новую идеологизацию международных отношений. Из исторического опыта ХХ-го века известно, что рано или поздно идеологическое противостояние перерастает в политическое, а политическое нередко приводит к военному.

Вместе с тем, как убедительно показали события начала ХХI века, вывод о рождении «новой империи» - оказался не более, чем безосновательным мифом. И в пользу этого мифа сегодня уже нет решительно никаких серьезных аргументов, хотя в плену у него по-прежнему находится немало не только американских и европейских историков и политологов, но российских ученых, в числе которых оказался известный российский американист А.Уткин¹⁷¹.

Исходя из исторического опыта возникновения, существования и заката полноценных империй, можно сформулировать следующие их признаки или, если угодно, «родовые отличия».

Первое. Сверхнациональное идеократическое государство, объединенное идеей общего блага.

Второе. Наличие универсального, единого исторического проекта, базирующегося на религиозных ценностях, включающих в себя, помимо всего прочего, универсальный тип спасения и благодати для всех – «и эллинов, и иудеев». При этом общепланетарный, даже вселенский, космический идеал империи неизбежно порождал идею служения империи в качестве абсолютного морально-нравственного императива не только в политической, но и в личной жизни. (По этой причине не может быть, например, «либеральной империи», ибо либерализм – это антиимперский вектор развития в указанном смысле.)

Третье. Терпимость (если угодно, «толерантность») к другим культурам и цивилизациям, жизненным укладам, этносам, в особенности входящим в ареал империи. Такую «имперскую» терпимость блестяще демонстрировала, в частности, Римская империя, а еще нагляднее – Российская империя, которой была полностью чужда идея превращения всех подданных в русских. И даже кочевников, как показала история, она умудрилась включить в свой ареал (это, впрочем, делал и Китай).

Четвертое. Ответственность имперского государства за всех, живущих в империи, из которой вытекали такие чисто имперские проекты, как строительство дорог, почты, водопровода, мостов и т.д. При этом у такого государства не могло быть ни малейшего оттенка самодовольства (а тем более «самонадеянности силы»). Это государство всегда сознавало всю огромную тяжесть «имперского бремени». В Российской империи такое осознание воплотилось в идее «Москва – Третий Рим», которая означала всего лишь понимание московскими государями того обстоятельства, что после падения Константинополя другого, кроме Москвы, защитника восточнохристианской цивилизации и культуры в мире отныне нет.

Пятое. Опора на стержневой, т.е. имперский, этнос. И здесь важно понять, что есть имперские и неимперские народы. Например, славяноруссы Киевской Руси не были имперским народом, а великороссы стали таковым.

Как же с точки зрения этих имперских критериев смотрятся США?

Вряд ли общим благом можно считать провозглашаемые Вашингтоном идеалы демократии, права человека, свободу и проч. Во-первых, эти ценности относятся к разряду универсальных и американским изобретением уж никак не являются. Во-вторых, они являются либеральными: во главу угла здесь положен индивидуализм, что никак не резонирует с имперскими идеалами общего блага. Индивидуальные ценности – это, вне всякого сомнения, хорошо, но империя – это все-таки «немного» больше. Ценности же потребительского общества для любой империи – смерти подобны. Именно они, как ржавчина, разъедали имперские конструкции, созданные, казалось бы, на века.

Имеют ли США универсальный исторический проект? Некоторые американцы (и не только они) говорят, что имеют. Да только почти никто в мире так не считает. Напротив попытки Вашингтона силой навязать американские представления о добре и зле повсеместно вызывают все большее отторжение не только у представителей других цивилизаций, но теперь уже и у союзников США, находящихся с ними внутри одной (назовем ее евроатлатической) цивилизации.

Про американскую «толерантность» сегодня долго говорить не приходится. Примеры такой толерантности мы ежедневно наблюдаем в Ираке, реже – в репортажах об американских тюрьмах (например, в Гуантанамо и Абу-Грэйб), организованных ЦРУ повсюду в мире, в том числе и в странах Центральной и Восточной Европы, весьма часто – в воинственной риторике высшего руководства США, включая президента.

Об американской «самонадеянности силы» сказано очень много, прежде всего самими американцами.

И, наконец, можно ли говорить о существовании американского имперского этноса? При всем уважении к американцам, конечно же, нет! Их бесспорным достижением является другое – создание уникальной в истории человечества политической нации. В реализации этого проекта, кстати говоря, принимали участие чуть ли не все народы мира, но прежде всего англичане, ирландцы, французы, немцы, евреи и, не в последнюю очередь, русские. Но политическая нация – это далеко не имперский стержень. И признаки размывания американской политической нации – налицо, о чем уже давно с сожалением пишут такие рьяные адепты американской цивилизации, как, например, С.Хантингтон¹⁷².

Таким образом, ни по одному из вышеперечисленных критериев до высокой планки империи США явно не дотягивают. Америка – это в лучшем случае некий имперский фантом, а точнее – «симулякр» империи (наподобие орденской ленте Портоса, роскошной в видимой ее части и скроенной из лохмотьев с тыльной стороны, закрытой мушкетерским мундиром). Вне всякого сомнения, это мощная держава (как любят говорить американцы, «единственная оставшаяся в мире сверхдержава»), но держава, склонная к самодовольству, «самонадеянности силы» и односторонним действиям, продиктованным не сознанием своей планетарной ответственности, а своими чисто эгоистическими, корыстными интересами.

Суть стратегии США состоит не в том, чтобы взять на себя ответственность за глобальное управление, а в том, чтобы обеспечить себе свободу рук, т.е. по существу свободу от такой ответственности, избавиться от необходимости отвечать за те процессы и события в мире, которые не представляют интерес для собственной безопасности и развития. Соответственно, и военные интервенции США осуществляют не там, где, действительно, имеются проблемы у мирового сообщества – будь то проблемы безопасности или развития, - а там, где у США есть корыстные военные, политические и экономические интересы. Об этом, в частности, говорит последняя Стратегия национальной безопасности, в которой США обосновывают свое право наносить превентивные удары по любым странам, заподозренным ими в поддержке терроризма. Это значит, что все разговоры Вашингтона о «глобальном лидерстве» - не более чем риторика. На деле же никакого «глобального лидерства» нет, поскольку США, конечно же, в действительности далеко не отождествляют свои интересы с интересами мирового сообщества.

В 1630 году губернатор американского штата Массачусетс Дж.Уинтроп призвал граждан США построить «город на холме», который представлял бы некий идеал развития для всего мира, маяк для всего человечества. Если же этого сделать не удастся, говорил Уинтроп, то «пусть проклятье упадет на наши головы». Это был имперский идеал. Нельзя, однако, сказать, что США последовательно шли к этой цели в ходе своей истории. И бремя «сверхдержавы» свалилось на них весьма неожиданно. Уже сегодня заметно, что это бремя Америка не выдерживает. Беглый же анализ даже средненесрочных тенденций мирового развития весьма убедительно говорит о том, что ни в одной сфере – будь то экономика, военное дело, политика, культура, мораль – превосходство США не вечно. Оно ограничено жесткими временными рамками.

В мировой экономике роль США на протяжении последних 50 лет последовательно падает. Если в 1945 году их доля в мировом ВВП составляла почти 30%, то сегодня уже – не более 20. По темпам экономического роста США намного опережают другие крупные страны, особенно Индия и Китай. Последний через 10-15 лет выйдет в мировые экономические лидеры. Если в 1950 г. доля КНР в мировой экономике составляла 3,3%, а в 1992 г. – 10%, то в 2025 г. она прогнозируется на уровне не менее 20%.

Вообще ХХI век – век Азии. К 2020 г. она будет производить более 40% мирового ВВП, а к 2050 г. – около 60%. Из шести величайших экономик мира пять будут азиатскими. На этом фоне значение американской экономики резко упадет. Если в 1995 г. ВВП США был равен совокупному ВВП Японии, КНР, Индонезии, Южной Кореи и Таиланда, то в 2020 г. он составит уже значительно меньше половины совокупного ВВП этих стран.¹⁷³

Объединенная Европа уже сегодня по совокупному экономическому потенциалу опережает США. Очень многие страны Западной Европы существенно впереди США и по уровню жизни.

В финансовом отношении США уже сегодня по существу страна-банкрот, что показал мировой финансовый укризис 2008-2009 гг. По разным оценкам, все долги США (внутренние и внешние) составляют от 37 до 43 трлн. долл., т.е. 145 тыс. долл. На каждого американца.¹⁷⁴

Военная машина США, спору нет, не имеет сегодня себе равных. Но американская армия (как и многие другие, возможно, все армии мира) создана для сражений ХХ века, а не для миротворческих операций века ХХI. Основательно и надолго застрявшая в Ираке и в Афганистане, эта армия вряд ли способна на новые интервенции. Многие серьезные американские эксперты полагают, что на расширение зоны боевых действий в Сирию и Иран у Пентагона попросту нет ни людей, ни средств. По их оценкам, чтобы, например, напасть на Иран, требуется группировка, численностью не менее 800 тыс. чел., которую должны поддерживать более 900 самолетов. При этом потери вооруженных сил только в первые два дня интервенции составят не менее 20 тыс. чел.,¹⁷⁵ что абсолютно неприемлемо для американского общества (все потери вооруженных сил США за четыре года войны в Ираке составляют, по самым худшим оценкам, около 6 тыс.чел.). Какая же это имперская армия?

«Наши вооруженные силы, - бьет тревогу Д.Саймс, - уже на пределе, наш бюджетный дефицит огромен, а отношения с мусульманским миром – слишком сложны.»¹⁷⁶

В политической области США уже сегодня не являются безусловным и общепризнанным лидером. Это лидерство оспаривают не только в Пекине, Тегеране, Дели и Москве, но и в Берлине, Париже, иногда – даже в Лондоне. Иными словами, в столицах самых близких американских союзников. Приходится констатировать, что политическое лидерство США признавалось Западной Европой добровольно лишь в период существования биполярного мира, т.е. во времена конфронтации с СССР. С окончанием этих времен кануло в Лету и «американское лидерство». Попытки же США играть военными мускулами для подтверждения прежнего статуса ничего не дают. Более того – они в этом смысле контрпродуктивны, поскольку усугубляют неприязнь к Америке как «мировому полицейскому» (полицейских ведь нигде не любят). Вот и получается, что «сверхдержавность» - это категория биполярного мира. С окончанием этого мира уходит в небытие и эта категория.

В американском «обществе, отмечает патриарх американской политологии З.Бжезинский, - начал развиваться психоз, превращая самоуверенную Америку в исполненную страхом страну». Он констатирует «исторически беспрецедентную враждебность к США в международном масштабе», «снижение политического веса США». «Внешняя политика США после 11 сентября 2001 г., - пишет он, - отличается крайней близорукостью и недальновидностью, сеет чрезмерную панику и слишком дорогостояща… В целом она сделала Америку более уязвимой и поколебала легитимность ее мирового превосходства». З.Бжезинский справедливо указывает на пределы американского могущества: «США не в состоянии в одиночку помешать разработке ядерного оружия Северной Кореей, воспрепятствовать стремлению Ирана приобрести обогащенный уран, найти способ справедливого урегулирования палестинского кризиса, предотвратить бойню в Дарфуре, решить долгосрочную проблему растущей мощи Китая…Самостоятельно Америка не может даже нейтрализовать разрушительные региональные последствия своего доминирования в Ираке».¹⁷⁷

Что касается культуры, то и в годы холодной войны США никто не признавал за лидера. Если, конечно, иметь в виду Культуру с большой буквы, а не массовую культуру. Даже в информационной области доминирование США с каждым годом все более слабеет.

Вряд ли в наши дни кто-нибудь будет спорить с тем, что США не являются образцом морально-нравственного поведения, а следовательно, моральным лидером человечества. На эту позицию не может претендовать страна, которая вышла из Киотского протокола, не признает юрисдикцию Международного суда, фактически разрушает международный режим контроля над вооружениями, по существу пускает под откос всю систему международного права и не состоит в Совете Европы (будучи в политическом и цивилизационном смысле европейской страной).

Тот же З.Бжезинский с тревогой отмечает, что Америка «стала выглядеть пособником распространения ядерного оружия для избранных».¹⁷⁸ И он тут прав. А американская политика упреждающих ударов приучила многие государства к мысли, что единственным средством защититься от «глобальной демократической революции» является обзаведение собственным ядерным оружием.

Наказывая без санкций ООН «тоталитарные режимы», Америка одновременно выполняет функции судьи, присяжных и палача, что напрочь уничтожает представление о ней как о правовом государстве. Своими действиями США сами разрушают свой моральный и политический авторитет. В этом контексте весьма странными звучат вопросы представителей политической элиты США, типа: «Почему нас ненавидят в мире?». Особенно странно, что этому удивляются такие деятели, как Д.Чейни, Д.Рамсфельд, К.Райс, которые ежедневно выступают с воинственными заявлениями, кичатся американским военным превосходством, пытаются «учить мир демократии», насаждать американские ценности в странах других цивилизаций и т.д.

З.Бжезинский констатирует «падение нравственного авторитета США в мире». «Выяснилось, - пишет он,- что страна, десятилетиями громогласно выступавшая против политических репрессий, пыток и иных нарушений прав человека, сама использует методы, явно не совместимые с уважением к человеческому достоинству». Не удивительно, что «американская гегемония идет на убыль».¹⁷⁹

Еще Т.Рузвельт давал инструкцию американским дипломатам: «Говори тише, когда у тебя в руках большая дубинка». Нынешнее американское руководство делает все наоборот: оно размахивает этой дубинкой, что начинает беспокоить политический класс самих США. Американский политолог Дж.Най сетует на то, что «правительство США тратит в 400 раз больше на жесткую, чем на гибкую власть».¹⁸⁰ Надо ли удивляться, что Америку нигде не любят? Великий Рим тоже, конечно, не был объектом особой любви подданных провинций.

Везде и всюду США следуют худшей традиции: покорить «варваров», чтобы затем дать им процветание. Причиной крушения любой империи, - полагал историк А.Тойнби, - «в конечном итоге становятся самоубийственные действия ее лидеров». «Именно такое определение наиболее уместно для политического курса США», - считает З.Бжезинский.¹⁸¹

Вот и получается, что за политику империи политический класс США принимает политику превосходства и доминирования. При этом он совершенно откровенно (возможно, сам этого не осознавая) внедряет в американское внешнеполитическое мышление хорошо известную «доктрину Брежнева» - «доктрину ограниченного суверенитета». Только если Брежнев имел в виду лишь Восточную Европу, то руководство США желает распространить статус «ограниченного суверенитета» на весь мир.

Не удивительно, что в последнее время США терпят поражение за поражением. Они не решили до конца проблему Афганистана. В Ираке – застряли глубоко и надолго. Вашингтон ничего не может сделать с Ираном. Полностью провалились их планы «демократизации»Большого Ближнего Востока и болшой Центральной Азии. США бессильно наблюдают за возвышением Китая. Они ничего не могут сделать с Северной Кореей, Кубой, Малайзией, Сомали, Венесуэллой. И это империя ХХI века!?

К этому следует добавить, что политической воли американской политической нации к строительству всемирной империи нет. Как нет в США и настроений «мирового крестового похода».

Размышляя о том, почему имперская политика США проваливается всюду и везде, американский философ Ф.Фукуяма указывает на две причины. Во-первых, эта политика основана на идее о том, что США позволено применять силу тогда, когда другим этого делать нельзя. Во-вторых, последствия вторжения в Ирак не прибавили аппетита в американском обществе к дальнейшим дорогостоящим интервенциям. «Ведь по сути, - постулирует он, - американцы – народ не имперский».¹⁸²

Так империя ли США?
Грядет ли Пятая Империя?
Весьма интересен был спор между «имперцами» и «русскими националистами», который разгорелся в 2006 году вокруг статьи П.Святенкова «Империя и ее имперцы»¹⁸³ и откликах на нее, появившихся в АПН и других электронных СМИ.

Статья Святенкова проникнута антиимперским пафосом с позиций русского национализма. При этом автор полагает, что СССР – это тоже империя. Он отмечает, что после краха Советского Союза возник целый класс людей, ориентированных на имперскую идентичность. Многочисленные имперские проекты, сначала продиктованные просто ностальгией по СССР и стремлением воссоздать его на новой идеологической основе, постепенно выродились в банальную русофобию.

«За что бы не боролись имперцы, пишет Святенков, — за построение в России Европы, отличной от натуральной, могучей Евразийской империи в союзе с Китаем (либо без союза с Китаем, но в союзе с Ираном или Казахстаном — варианты многообразны), за «Третий Рим», нововизантийскую империю и завоевание Константинополя (и тут вариантов масса), они едины в одном. - Во взгляде на русский народ как на скот, который по неизвестной причине «обязан» построить им Третий Рим, Межгалактическую коммунистическую империю, Неоевропу, Светлое Царство коммунизма им. Льва Давыдовича Троцкого и тому подобные фантастические государственные образования. Обосновывается это по всякому — ссылками на православие, будто бы обязывающее русских костьми лечь во имя Третьего Рима, ссылками на «комплементарность» русских тюркам (вариант — китайцам), обязывающую их строить совместную с ними империю, ссылками на исторический европейский выбор русского народа, делающего для необходимым строить Европу, ссылками на всечеловечность русских, которых хлебом не корми, дай устроить судьбу всяких европейских голодранцев. Вариантов великое множество. Чтобы не говорили имперцы, смысл их идеологических построений всегда один — русский народ обязан совершить коллективное самоубийство во имя высокой миссии. Насчет того, для какой миссии нужен убой русских, меж имперцами идет продолжительная дискуссия».

Этот тезис, полагает Святенков, — «русские должны сдохнуть, но построить нам нашу великую империю» — является единственным, объединяющим всю «имперскую» пропаганду, связывающим её риторику. «Будет справедливым отделить третьеримских мух от жирных русофобских котлет, и признать, что данный тезис составляет единственное содержание имперства. Имперцы грезят эмиграцией в фантастическую страну. Так маленький мальчик мечтает поступить в Хогвартс. Из России — в Третий Рим, из России — в Евразийскую империю, из России — в Европу. Эмиграция не обязательно носит географический характер, но везде речь идет о создании над Россией имперской надстройки, часто вынесенной за пределы нынешней территории страны, реализующей имперскую программу, противоречащую национальной. Русский народ в рамках имперской концепции мыслится транспортным средством: ослом или лошадью, призванным доставить имперца в вожделенную империю. А что ишак сдохнет по дороге — так то пустячки, дело житейское, такова его евразийская «православная» всечеловечная имперская судьбинушка».

Святеков убежден, что «неверен сам имперский дискурс, требующий какого-то «вселенского проекта» и неисчислимых жертв во имя него. На самом деле проектом является государство. Государство — проект русского народа. Именно строительство государственности на данном этапе является объединяющим началом. В появлении нормального государства заинтересованы все, как русские, так и остальные народы России. Смею предположить, и сами имперцы».

Политолог Борис Межуев в отклике «Антиимперская мобилизация — 2006»¹⁸⁴ на статью Святенкова напоминает, что дискуссия об империях имеет и внешнеполитическое измерение: «Если под "империей" понимать военно-силовую гегемонию одного общества над другими, то мир в целом никогда не переставал быть "имперским". От "империи", говоря серьезно, не то, что не должно, просто невозможно отказаться. Даже если мы скажем, что не хотим "империи", а хотим нормальной жизни, это не будет означать ничего другого, как включения на правах полусуверенного, если не прямо колониального образования в какую-то иную империю, которая с полным основанием в этом случае станет диктовать нам нормы поведения как внутри страны, так и за ее пределами».

Отказавшись от жертв во имя своей империи, мы почти наверняка будем вынуждены горбатиться ради чужой. Лишенные "имперской крыши" русские почти наверняка окажутся "мясом для пушек" другой империи, на чужой войне, в составе очередной не ими созданной "антитеррористической коалиции", или же на какой-нибудь ударной "стройке империализма" в качестве полудармовой рабочей силы. Впрочем, вариантов постимперской судьбы для русских много, но среди этих вариантов нет такого, который сулил бы им спокойное существование. Задача националистов должна бы заключаться вовсе не в борьбе с собственной империей, точнее, с остатками собственного имперского могущества, а, скорее, в жестком ограничении имперских целей, в отделении "имперства" от "империализма"».

Империя, настаивает Межуев, нужна русским исключительно для себя, а не для мира и континента, который в настоящий по крайней мере момент никакой потребности в нашем имперском существовании не испытывает. Антиимперская мобилизация, заключает Б.Межуев, если ее вновь с увлечением подхватит широкое общественное мнение, серьезно угрожает основам государственного бытия России, самому историческому существованию нашей цивилизации.

Весьма любопытно откликнулся на статью Святенкова и Дмитрий Володихин в своей заметке «Почвенная империя».¹⁸⁵ Он полагает, подход Святенкова «системной ошибкой», поскольку «санкции истерической жертвенности для русских имперство не содержит…В российском политическом консерватизме сегодня речь идет не об Империи вообще, а об адекватной форме Империи, притом адекватной не для кого-то, а для русских – основной части населения России, основного налогоплательщика и работника».

Россия-Империя, в сущности, имеет смысл только как государство, собравшее под своей крышей множество народов, но в принятии всех стратегических решений руководствующееся интересами православия и русской нации. Иными словами, подчеркивает Володихин, «нужна почвенная империя, как бы странно это ни звучало. Не только «силами русских» строится Империя, но и ради русских. Так зачем же гробить самих себя?» Таким образом, лозунг Империи, заключает Володихин, и сейчас еще не исчерпал ресурс полностью и может отлично поработать.

Неожиданно порадовал своей статьей по рассматриваемой теме Г.Павловский.

Полемизируя со Святенковым, он прежде всего утверждает, что «Советский Союз — не империя, себя таковой отнюдь не считал, а все империи, говоря грубо, видал на х**. Одной из опор советского триумфаторства было — мы круче всяких ваших империй! То было осознанное превосходство. Победами советских над имперскими мы все гордились. Кто не знал, что свободой Союз обязан двумя победами над двумя империями — над Российской в 17–20, и над Рейхом в 41–45. Их ничуть не уравнивали, но побед было две, 7 ноября в значении дня Победы было равноценно 9-му мая. Империя из СССР после впрямь вышла — по ходу дела, отмечает Павловский. «Но странная империя — антиимпериалистическая».¹⁸⁶ Русский проект, полагает Павловский, его максимальная, предельная амбиция — стать и остаться Россией. Как у Евросоюза — стать и остаться Европой. «Утопия дорогущая, о да. И опасная. Ввязались в нее с кондачка, ничуть не обдумав. Но решить отказаться быть Россией, став вместо этого небывалой Нормальной Страной, — проект еще более рискованный и невнятный, практически непосильный для русских».

***

Российское государство было и пока остается принципиально наднациональным. Жизнь дает все больше свидетельств того, что Россию подстерегают серьезные опасности при ее трансформации в национальное государство. На этом пути неизбежно встает «русский вопрос» с нерешенной проблемой границ в случае идентификации России по национально-этническому признаку. Россия исторически всегда находила свою национальную идентичность в поле наднациональной и метаисторической парадигмы. Наднациональной и метаисторической она должна быть и сейчас.

Вычленить же из этого пространства мононациональные регионы оказывается невозможным. Это ведет, как показали попытки строительства собственной государственности в Грузии, Азербайджане, Узбекистане, Туркменистане, отчасти в Казахстане и в других бывших частях Большой России, к формированию своего рода «мини-империй», которые в ряде случаев приобрели прямо-таки полуапартеидный характер. Причем парадокс состоит в том, что чем резче выламываются «дочерние империи» из «империи материнской», и чем мельче и озлобленней они оказываются, тем более присущи им все отрицательные имперские характеристики. Это и понятно: к спокойному, самостоятельному и самодостаточному существованию «дочерняя мини-империя» не способна. В России же альтернативой имперскому сознанию является этнический ультранационализм, борющийся за жизненное пространство. Между тем именно такой оборот событий провоцируют разбуженные распадом Большой России «демоны постсоветского национализма», которые всеми силами стремятся закрепиться на «своей» территории путем вытеснения русских, с помощью политики дерусификации, дискредитации прошлого, вытравливания памяти о существовании народов в едином государстве.

Наиболее угрожающим вариантом развития в этих условиях представляется агрессивное возрождение тоталитарной государственной модели большевистского типа как реакция на распад страны. Исторический прецедент такого рода налицо – 1918–1922 годы, эпоха «военного коммунизма». Возможность такого варианта, к счастью, ослабляется тем, что впервые в своей истории Россия не ощущает себя во враждебном окружении. Однако при продолжении Западом курса на «геополитический плюрализм» – теперь уже не на постсоветском пространстве, а на территории самой России, – при продолжении антирусской политики ряда стран ближнего зарубежья – исключить его полностью нельзя.

Если рискнуть говорить об оптимальном пути в будущее на сравнительно недалекую историческую перспективу для России, то тот вариант развития событий, который удовлетворил бы весь мир, состоит в постепенной трансформации всего пространства исторической России в экономически и политически интегрированное объединение демократических государств (по принципу «Соединенных Штатов Евразии»), способного гарантировать в этом гигантском регионе-материке политическую и экономическую стабильность и являющегося одновременно своего рода межцивилизационным «плавильным котлом». Это было бы естественным историческим местом Большой России на новой геополитической карте мира. Если процесс самоидентификации новых независимых государств пойдет именно в этом направлении, можно ожидать увенчания исторической борьбы народов России за достойное место в мире. Это однако может произойти только при условии возрождения в ней национального самосознания, восстановления его целостности. Всемерно способствовать, а не мешать его формированию, наклеивая на его пока слабые ростки ярлык «имперскости» (в агрессивном смысле слова) – в этом состоит объективный и долгосрочный интерес и российской элиты, и ближних соседей России, и всех ответственных держав и политических деятелей мира. В этом случае Россия и стала бы Пятой Империей.