Сан Тери Отпусти это всего лишь слово
 Скачать 6.72 Mb.
|
|
. Я что, улыбаюсь? Сам себе не верю. Капитан 213, - Аллочка повернулась обозревая рослых парней, на момент изучения и отбора лучшего из лучших и... В этот момент, я готов поклясться, что лицо Аллочки тронуло отчётливое ехидство, - Александр Малин. На фоне своих пришибал Санька не производил особого впечатления. В спортивном костюме даже воспринимался слегка худощавым, сотканным из изящества и неспешной плавности движений, отчего могло сложиться ошибочное впечатление, что он замедленный и неуклюжий. - Возражения не принимаются, - торопливо объявила Аллочка, ставя жирную точку победы на предстоящем унижении Саньки, и так и не поняла, с чего бы Малину светлеть лицом. На фоне спортивного террориста, которого в понимании Аллочки, да и всей нашей группы, представлял собой я, у 213 не было ни шанса. А затем началось. - Ну, по подтягиваниям, я думаю, явный перевес 114. Стоя с тетрадочкой в одной руке и карандашом в другой, злорадно заметила Аллочка, обозревая уверенным взглядом собравшийся вокруг неё кружок. Учительница была невысокой, "метр шестьдесят в прыжке", и в процессе диалогического монолога Аллочке приходилось задирать голову. Асклерация современных подростков была на лицо. Даже половина девчонок возвышалась над Аллочкой на полторы головы, что, впрочем, училку нисколько не смущало. При всей своей лилипутскости Аллочка отличалась тем, что называют характером и в сочетании с явным наличием юмора, честно скажу, я не мог понять, почему она оставалась одна. Тётке тридцать лет, ещё не старая, уж если у меня на неё вставало в горячих эротических мечтах, то как могли на неё реагировать остальные, представить было нетрудно. Но вот факт выше моего понимания. Послав нахер гандона муженька, Алка не рвалась замуж. Как-то в очередной день, нянькая её дитятю, я поинтересовался по этому поводу, на что Аллочка, грустно усмехнувшись, ответила: - Хер для ебли, Никит, найти себе нетрудно. А мне мужика хочется. Настоящего. По словам Аллочки, мужики были жадные, стремились жить за её счёт, и не хотели работать, предпочитая сидеть исключительно на смуглой училкиной шее. Судя по градусу горечи в этих словах, хрупкая Алкина шея выдержала на себе многое. Если честно, для меня до сих пор остаётся загадкой, почему Аллочка перевела наши отношения в нечто между дружбой и доверием. Скорее всего, просто не воспринимала меня как парня, даже несмотря на то, что мои 165 были явно значительнее против Алкиных 155 см. Я бы назвал её Куколкой, но спортивным погонялом Аллочки являлось банальное "Хоббит", а вторая кликуха, которую прилепили обиженные на суровость оценок студенты, и вовсе звучала из ряда вон, хотя и по-своему остроумно: "Гробыня". Уж не знаю, каким образом, но, очевидно, сфразировали с отчеством. - Так что, - Алка явно наслаждалась нашим преимуществом, - побыстрее сдаём норматив, потом переходим к отжиманиям. Наслаждаться-то наслаждалась, но и отделаться хотела побыстрее, загоняя на планки сразу тройками. Кажется, сегодня одна из преподов проставлялась по поводу днюхи, и Аллочка мылилась на сабантуй. - Чтобы было интереснее, отжиматься будете парами. Девочки соревнуются между собой... Она осеклась, потому что в этот момент к ней со спины подошёл Саня, наклонился так изящно, почти складываясь пополам, и с интересом заглянул в тетрадь через плечо. - И какой результат в 114 лучший? - Саня поинтересовался тихо, почти вкрадчиво, и Аллочка бурно покраснела, торопливо подавшись в сторону. Не знаю упоминял или нет, но от Сана постоянно пёрла обволакивающая сексуальная энергетика. Причём не мощный зовущий звериный инстинкт, а именно изящество интеллигента, интеллект. И это изящество позволяло сделать ему самую бестактную вещь и восприниматься при этом с абсолютно обаятельной естественностью. Люди могли ощутить себя неловко рядом с Саней, Саня никогда. - По нормативу тридцать, - стушевавшись, проговорила Аллочка, но тут же взяла матч-реванш: - Рекорд Никитина 100 раз. Она с улыбкой посмотрела на меня, ища поддержки, а я бурно покраснел под танцующим взглядом Сани. - Даже не сомневался, - Сан хмыкнул с таким довольным видом, что вызвал удивление, не только Алкино, но и моё. - А что, есть желание перебить? Прошу, не стесняйся, - Аллочка приглашающее взмахнула ладонью, созерцая Саню с победным превосходством ума над хилым интеллектом Малина. Народ хохмил, переговаривался. Зидан пялился с откровенной уважухой: - Умеешь ты, партизан, дать стране угля, - пробормотал он, почесав в затылке. Меня от гордости, разумеется, приплющило по самое не балуй. - А то, - раздуваясь от самодовольства, как шарик, скромненько так пизданул я и даже застенчиво похлопал ресничками для понту. И пока парни примеривались и прикалывались, подталкивая друг друга на баррикады, Саня молча подошёл к перекладине. Мы приглохли, чуток прихуевая, а Сан подпрыгнул и птицей взлетел наверх, без усилий отрывая гибкое тело от земли, чуть поджимая ноги, потому что был высоковат. Кажется, изо рта Аллочки вывалился свисток, когда Александр Малин, первый прогульщик и раздолбай в её понимании, начал взлетать и опускаться вниз с фантастической, парящей лёгкостью. - Сто двадцать пять. Сто двадцать шесть, сто двадцать семь... Саня ты монстр, однако, бля... Сто двадцать восемь... Группа Саньки, да что там говорить, даже наша, откровенно выла. На ста пятидесяти, очевидно сочтя, что шокировать публику хватит, Саня изящно спикировал вниз, небрежно поправив сбившуюся кофту, и грациозно шлёпнул по штанам, сбивая несуществующую пыль. Кажется, он даже не вспотел. Он просто спрыгнул вниз, не высказывая никакой усталости, единственное, что наводило на мысль, что он всё-таки человек, а не робот, это лёгкая замедленность движений в конце, когда Саня продолжал подтягиваться, но слегка снизил темп. Аллочка ошарашено стояла и хлопала глазами, а 213 издала дружный победный рёв, подпитывая непререкаемый авторитет Марина флюидами очевидного обожания. - Мммаааалин? Это точно ты? Аллочке удалось взять себя в руки. Стереотипы и предубеждения преодолеть иногда бывает очень сложно, и сейчас Аллочке явно предстояло это сделать. В её карих глазах медленно начало просыпаться понимание, что этот скромный парнишка способен удивить. Ещё как способен. Мои жалкие медальки пятёрок и пьедесталы стремительно летели ко всем чертям. Золотой кубок славы плавно переходил в крепкие Сашкины руки, и, судя по его глазам, он не мог дождаться момента, когда ему достанется главный приз в виде сдавшегося без боя меня. Должны же победителям выдаваться бонусы? А вот хрен там. От жгучей обиды я только что не присел на попу, особенно в тот момент, когда Алочка объявила победу 213, а Саня, плавно проходя мимо меня, замедлился на секунду, наклонился и дружески накрыл ладонью макушку, пронзая насмешкой-молнией. - Учитесь, хобитята, пока жив! - фыркнув, заявил он, заставляя меня тонуть и барахтаться в любви серых глаз и выпрямившись, безразлично прошёл мимо, вызывая закономерное желание отплёвываться и дать ему пинка. Вот же своллллоооотаааа!!! - Одной левой уделаю, обезьяна волосатаааяяяаа! - взвыл я. Сашка, не поворачиваясь, показал мне "фак", и, когда я выдал рекомендации, куда ему палец засунуть, Алочка засвистела в свисток, уговаривая Никитина не заниматься самоубийством. Не лишать нацию её юных членов во цвете лет. Кажется, она сама не поняла, что сморозила, но лавина хохота стояла такая, что тряслись стены. Нужно ли говорить, не прошло и пяти минут, как народ плавно выбыл из борьбы, ибо всё внимание окружающих сосредоточилось исключительно на моей с Санькой оппозиции. Урок, срываясь целями и планами по подведению итоговых зачётов, перешёл в соревнование двух капитанов. Всё остальное стало попросту неинтересно в свете назревшего вопроса: "Кто кого?" Нам тупо предоставили сразиться за победу, выступая от лица команд. И, когда в глазах Саньки я прочёл ласковую снисходительную усмешечку, "мол, иди, отдыхай, малыш", я остервенел и понял: не уступлю. Я уже говорил, не зная способностей Сана, сложно было подумать, что он на что-то способен без своих заправил. А между тем, в их команде он числился сильнейшим по праву. Не просто лидер и вожак, но человек, способный подать пример. И, стремительно вылетая наперегонки со мной, чтобы взобраться по канату, Сан доказал, что умеет творить чудеса. Мы не уступали друг другу, ставя рекорды, сверхрекорды, стиснув зубы, вытирая стекающий пот, раскрасневшиеся, с азартно горящими глазами. Очи Аллочки давно сделались круглыми и полезли из орбит. Народ вокруг веселился, орал, хлопал, свистел, неистовал. Не приходилось просить кого-то из ребят подвинуть снаряд, расстелить маты или убрать скамейки. Парни подрывались сами в короткие пару минут передышек, что давались мне и Сану для того, чтобы восстановить силы. Я обогнал Саню в прессе, сделав за минуту больше раз, чем он, Саня обскакал меня в прыжках, используя преимущество в росте. На отжиманиях мы рухнули одновременно догнав до 200 раз, и, лёжа в паре метров друг от друга, демонстративно стебались, изощряясь обидным остроумием... А глаза наши пели песню. Мы лазали по канату, бегали наперегонки, прыгали в высоту, пикетировались на брусьях, демонстрируя фантастические пируэты. Я знал, что завтра утром буду чувствовать тело, что каждая мышца, связка и сустав выломает болью, но в состоянии эйфории практически не ощущал усталости и переутомления. Народ визжал и орал так, словно спортивный зал посетила Мадонна и как минимум собиралась тут петь. Воздух потрескивал от наполнившего его азарта. Мы поджимая ноги изображая зайчиков, прыгали через скамейки, ползали на брюхе, скакали задницами, на двух надутых мячах... Не хочется этого говорить, но я был стопудово уверен, все эти откровенно ёбнутые эстафеты, коварная Алка изобретала не только ради поржать, но и откровенно подсуживая в мою пользу, ибо Сане рост не просто мешал, он реально ему мешал. Да, это был цирк. Комедийное спорт - шоу в стиле "Весёлые старты". Народ рыдал от смеха, сползал по стенам, корчился в конвульсиях гомерического гогота. Алке следовало подрабатывать тамадой, такие таланты просто не имели права пропадать впустую. Очевидно, сообразив, что подставляется и начинает палиться предвзятостью, один из конкурсов Алка сдала в Санину пользу, отправив нас выполнить ряд заданий с напарником на спине. И тут Сан меня удивил. Скорее всего, не только меня. Я, помыслив над дилеммой, выбрал Наташку Васильеву, как самую мелкую и худую в нашей группе, Сан, помыслив над дилеммой, посадил на спину здоровенного Зидана. И выиграл. А растроганная справедливостью и честной борьбой Алка, немедленно накинула Малину ещё одно очко сверху. Потом мы гоняли мяч, и, демонстрируя навыки баскетбола, швыряли его в корзину. Под конец, когда осталась вольная акробатика, я проигрывал Саньке буквально пару баллов, сдав на баскетболе и прыжках в высоту. В этих видах спорта преимущество Сана было просто неоспоримо. На акробатике требовалось немного. Для сдачи норматива достаточно было совершить пяток кувырков через голову, стойку на руках и колесо. Извращения в виде мостиков и шпагатов с нас никто не требовал, разумеется. Но в тоже время, раззадоренные предыдущей демонстрацией зрители ожидали гораздо большего, чем скучное обыденное злободневство. И я их не подвёл. Исключительно потому, что понимал, что обычные перекаты, пусть даже идеально выполненные, против Малина не помогут. Возможно Сан и высок ростом, но шпагат этот парень способен сделать из любого положения. Я не видел, как Саня тренируется, но картина, подсмотренная тогда в спортзале, когда нога Саньки плавно взлетела выше головы и красиво так сцуко, в лучших традициях Ван Дамма отвесила Зидану несколько шлепков по ушам, врезалась в память надолго. Поэтому для того, чтобы выиграть, нужно было сделать нечто запоминающееся. Чтобы, если не войти в историю спортивных достижений этого лицея, но основательно запомниться, на ближайшие лет пять. Я упоминал, что с детства перезанимался множеством видов спорта. Так вот, гимнастики и лёгкая атлетика относились к их числу. Последние два года я потратил на брейкданс, упражняясь в верхней и нижней акробатике, особенно тренируясь в прыжках. Успехи явно были. И, может быть, именно с танцами я бы связал свою дальнейшую судьбу, так как этот вид творческого искусства манил меня с невероятной силой, но, к сожалению, старый тренер уволился, а новый просто не смог понять, с какого это хрена я занимаюсь бесплатно при тарифной ренте "Пятихатка за два часа". Так что Саня мог смело "паковать весчички". Меня просто плющило в понимании того, что я ему сейчас покажу. И исчезла Аллочка, исчезли ребята, скандирующие моё имя, исчез даже спортивный зал. Остались только я и насмешливо улыбающийся Санька, уверенный, что мне никогда не совершить чуда. Я вышел вперёд, привычно прокручивая плечи, остановился, перекатываясь с пятки на носок и слегка трассируя мышцы для предстоящей нагрузки. Не удержался и показал Саньке язык, позволив себе детское ребячество подразнить его ощущением своего явно выпирающего превосходства. Вскинул руки, приветствуя многочисленных поклонников, покрутился вокруг своей оси, как звезда, требующая внимания, раскланялся. В общем, дурачился вовсю. И видел, что Сан улыбается. Не так. Ощущал, что он гордится мной, гордится по-настоящему, с искренним восторгом, сопереживая и поддерживая всей душой, без всякой зависти, без всякого соперничества. Он был бы рад, если бы я победил, и поздравлял бы меня по-настоящему, от души. И это было потрясающее чувство, моментально заставившее меня ощутить лёгкое раскаяние и стать серьёзным и сосредоточенным. Может быть, я и планировал победить, но глумиться явно не хотел. - Не томи, Никитос, - подначил Зидан, когда я, вскинув руки и примериваясь, слегка выставил ногу вперёд, словно окуная в воду, пробуя носком длинную, уходящую вперёд цепочку матов. - Впервые! Только сегодня! Блистательный Никитиииин! - подхватив кеглю наподобие микрофона, Гринь начал смешить девчонок. - Никита Никитин. Не знаю, за что родители умудрились бедного парня так обозвать, но вот сейчас он явно нас порадует. Да-да. Посмотрите на это волевое, мужественное лицо обезьяны... Обезьяны ему завидуют, я хотел сказать, потому что они... Я уже не слушал Гриню, потому что слушать Тохин трёп - это никуда не прыгать, а дебильно ржать. Причём Гринь заражал не юмором. Шутки у него были плоские, но не смеяться было нереально. Поэтому, отключившись от всего и выстроив в голове модельный ряд движения, я разбежался слегка и, толкнувшись с ноги, подпрыгнул и полетел, делая множественное колесо, переходящее в сальто-мортале. Проскакал, что заправский ниндзя, вдоль всего мата под откровенный визг и экстаз своих поклонников. Застыл в стойке на руках, медленно прогнул поясницу, демонстрируя откровенный гибкий полумостик, поднял ноги разводя в шпагат, замер, позволяя стекающим со скамеек на пол поклонникам обозревать себя красивого, застывшего в величественном моменте сложнейшей позы. Рёв превратился в неистовство. - Никитос, мы тебя хотиииим! - в экстазе выл Гринь, прокатившись на коленях, как заправская рок-звезда. А я чувствовал, как от прилившей к голове крови начинает пульсировать в ушах, постоял секунду, сложил ноги, дурачась, поболтал ими в воздухе, и, сделав несколько шагов на руках, крутанулся, переходя в брейк данс, совершил несколько перекатов под неистовый визг, продемонстрировал вертушку и, слитно перейдя в верхнюю стойку, снова прыганул и встал на ноги, слегка покачнувшись от навалившегося головокружения. В глазах потемнело, но я устоял, не сразу разобрав, что орёт Тоха. - Все судьииии пяаааать баллов, - отчаянно ревел Гринёв. - Люди, это победа!!! Откровенная победа 114-ой. Никитос рулит! Ты мегакрут, чувак! Ты просто нереально мегакрут. Меня хлопали, поздравляли, парни свистели. Серёга и Димас подхватили на плечи, пронося вдоль скамеек и готовясь качать победителя. А Саня... Саня стоял, смотрел снисходительными глазами, как мать на любимое расшалившееся дитя... и улыбался. Аллочка засвистела в свисток, призывая к тишине. Но какое там. Всем уже было понятно, что игра закончена, и геймовер просто не состоится за неимением у игрока необходимого уровня, чтобы побить босса. - Тишина. У нас ещё одно выступление. Так, заткнулись все!!! Щас удалять начну. Малин, прошу. На доску почёта или позора, тут уже по желанию. - Итааааак, дадим 213 последний жалкий шанс отыграться, - взвыл Гринь, привлекая внимание и не слушая предложений Аллочки завалить пасть по-хорошему. - Что предпримет команда соперников в ответ на этот дерзкий ход Никитоса? А ни хрена она не предпримет! - радостно завопил Тоха, так же, как и остальные, понимая: преимущество на моей стороне. Саня выше, крупнее, тяжелее. Вряд ли он сможет с такой лёгкостью повторить мой танцевальный номер, да хотя бы потому, что танцами он не занимался, а в подобном деле требуется определённый уровень знаний и сноровки. Здесь же, чтобы победить, от Сани требовалось не просто повторить. Затмить меня. И, понимая, что это невозможно, я мелочно радовался, как дебил, подпрыгивал и светился, как новенький полтинник. В осознании, что хотя бы в чём-то я лучше его. Не просто лучше - превосхожу на голову. Может быть, я и обожал Саню. И пофиг было, что Аллочка во всеуслышание заявила: "Никитин, хватит пялиться на Малина, этот зрительный прессинг наводит нас на нехорошие подозрения". Я обожал Саню, но это не значило, что не хотел победить. Чёрт, я реально был счастлив в этот миг. А Саня... Сан обозрел зрителей, чуть склонил голову, а затем застенчиво улыбнулся, вздохнул... И решительно потянул молнию олимпийки вниз. - АААААА! Соперник начинает раздеваться. Нас ждёт стриптиз. Кажется, Малин решил пойти другим путём!!! Браво, Саша! Браво, но бесперспективно, потому что... Тут Зидан беззлобно, но так чувствительно врезал Тохе по шее, что Тоха заткнулся. А затем все девочки и, кажется, не только девочки одновременно ахнули, выпадая в осадок. Аллочка только что в астрал не ушла. Саня - черноволосый бог, мускулистый, стройный, подтянутый, казалось, состоящий из одних аккуратных мышц. На шее подвеска с иероглифами, светлая кожа поблёскивает капельками пота, грудь вздымается колесом, маня тёмными камешками сосков, рельефный торс, крепкий живот, штаны слегка съехали на бёдра, держась на тазовых косточках, позволяя желающим рассмотреть лёгкий намёк на блядскую дорожку, начинающуюся в районе пупка, треугольник поясницы над копчиком. Когда я представил, что это всё моё, я чуть не кончил прямо на скамейке и очень надеялся, что никто не увидит стояка. Какие две недели воздержания? Я и дня не выдержу. Я хотел Саню. Именно в тот момент я понял, как же, блядь, его хочу, хочу в себе, на себе, хочу, чтобы он был моим. Эти стройные бёдра, длинные ноги, крепкие руки, шею, на которой виднелись следы МОИХ засосов, эти сумасшедшие серые глаза. Сан снял кофту, чтобы не мешала прыгать, отошёл на несколько шагов. Даже не примериваясь, разбежался и взлетел в воздух, рассыпаясь серией красивых, сложных движений-вертушек, вперёд-назад. Какое там сальто-мортале? За десять секунд Саня не просто прыгнул, демонстрируя акробатику, он протанцевал в воздухе гибкой стремительной молнией, бескостной змеёй, и когда он встал, не забыв повторить и дополнить мой шпагат вертушкой на руках, вокруг стоял не рёв, а оглушительная тишина. - Охуеть, - только и выдал Зидан. - Просто, бля, охуеть. - Саша, ты что, гимнаст? - благоговейно спросила Аллочка. - Победа 213, - произнесла она, опомнившись. И потом все начали орать. Саньку знали в школе, знали, уважали как негласного лидера, но никогда ещё его не любили и не обожали столь откровенно. В одну секунду он сделался богом, религией, кумиром, фетишом. Не было в зале ни одной девчонки, которая не влюбилась в него после сегодняшнего выступления. Даже Аллочка полыхала подозрительно нездоровым румянцем и смотрела на Саню со странным блеском в глазах. Зидан, Лён, Родригес, Мурзик - они просто гордились им. И, поймав выражения, откровенно написанные на этих мордах, я понял, что эта четвёрка - не случайное совпадение. Что каждый из них обожает Саню по-своему, завидует ему, преклоняется перед ним, уважает. - Невероятно!!! - кажется, не сдержав эмоций, Алочка полезла обниматься. - Малин, Сашенька, такие таланты, и ты скрывал. Да ты представляешь... - она буквально захлёбывалась словами, торопливо выбрасывая их на Саньку и в пространство. - Победила дружба!!! - объявила Алка наконец и, окончательно расщедрившись, поставила обоим пятёрки за полугодие, сообщив, что, при условии регулярного посещения необходимых мероприятий, так и быть, Малин может прохлаждаться дальше, но от областных ему не отвертеться, а там глядишь - и на межобластные поедем, в качестве представителей города. Мы даже не услышали звонка. Поняли, что закончился и начался новый урок, когда в спортзал повалила очередная группа, явно не понимающая, с чего здесь творятся такие страсти. Меня подхватили наши ребята, унося в человеческой лавине выкатывающегося народа. Гринь и Серёга с воплями "Ур-ра, Алиса!" подхватили на плечи, и, пока я сообразил отбиться, вынесли в раздевалку. Эту физру мы обсуждали долго. У нас была ещё одна пара экологии, но, разумеется, мы опоздали всем классом, и Алла Борисовна лично полетела улаживать косяк к директору, разрываясь от желания рассказывать про невероятное, но очевидное. На радостях нам даже отменили пару. Ради этого мастачка не постеснялась закатиться в мужскую раздевалку, попутно сообщив, что Никитин и Малин не было печали поедут на областные по баскетболу, и теперь у нас собственная личная программа тренировок, и Сергей Андреевич - второй физрук, занимающийся исключительно со старшими ребятами, - лично посодействует, чтобы, так сказать, "найти талантам достойное применение". Потом она укатилась, а все разговоры плавно закрутились вокруг Сашки, наполненные по большей части слухами и домыслами, и всех интересовало, с каких пор я стал другом Малина. А когда я упомянул, что мы учились вместе, меня буквально порвали вопросами. И это парни. Про девчонок я даже боялся думать. Выстроились в очередь под дверью. Странно было. Я ревновал Нику, когда её обнял Зидан, а представив, что какая-нибудь девчонка закадрит Саню, не ревновал. Это было как-то естественно, правильно, что ли. Мне нравился Саня, я втрескался в него по уши в самом прямом смысле слова, но не ревновал. Почему-то не ревновал, готовый поделиться, отдать. Мне было достаточно и малости, вроде того, чтобы видеться, и, может быть, иногда позволять себе обоюдное сумасшествие. Возможно, причина была в том, что я просто не воспринимал этих отношений. Удивительное дело, я трахался с Саном, но по-прежнему не воспринимал этот секс как нечто большее, чем секс. Не могло уложиться в моём сознании то, что мы встречаемся, что считается, что мы теперь как бы вместе, а это значит, у нас есть определённые обязательства друг перед другом. Например, я хотя бы должен его ревновать. А я не ревновал. Не ассоциировалось у меня с Санькой такое плебейское чувство как ревность. Бога нельзя спрятать в коробку себя, боги принадлежат всем. Я размышлял об этом, переодеваясь в кабинете Аллочки. Улыбался, всё ещё не в силах отойти от радостного возбуждения закончившегося соревнования. Аллочка убежала в учительскую, сообщив, что они празднуют день рождения, и чтобы я не забыл повесить ключ на вахту. Пищу для застольных разговоров мы с Саней обеспечили основательную. Я начал стягивать мокрую футболку, раздумывая, лениво или не лениво навестить спортивный туалет, чтобы смыть пот полотенцем. Душевых в лицее пока не было. Декан, правда, обещал на собрании, что их построят к следующему сентябрю, но обещанного, как известно, три года ждут, а пока нам, ученикам, приходилось мириться с привычным социалистическим маразмом отсутствия элементарной гигиены, которая требуется любому человеку после того, как он отзанимался спортом и пропотел, как лось. В дверь постучали. Я замер, застряв головой в узкой горловине, приподнял футболку, чтобы посмотреть, кто, стоя эдаким придурком с задранным наверх локтем и тюрбаном ткани на голове. - Алла Борисовна, я хотел... Поговорить, - открывая дверь, сообщил Саня, замер с расширившимися зрачками. - Привет, - радостно ляпнул я первое, что пришло в голову. А затем успел только охнуть, оказываясь погребённым в лавине чужих ладоней. Санька, не плавный и спокойный, а моментально опьяневший и сумасшедший, рывком дёрнулся ко мне, умудряясь сгрести на себя, к себе. Притянуть, шарахая о предметы, закрывать дверь на ключ, толкнуть, ведя вперёд, жадно лапая, сжимая, не отпуская ни на секунду. - Сан, сдурел? Губы смяло жарким ураганом. Футболку содрали одним нетерпеливым движением, выбросили прочь. - Псссс...их. Я мог только расставить руки, хватаясь за его плечи, как утопающий за соломину, понимая, что иначе - унесет, сметет, раздавит, разобьёт о скалу твёрдой груди, размажет чужой человеческой самостью. Сан со стоном впился в ямку на ключице. Не впился, пожрал, выпивая губами и языком, втягивая, вытанцовывая сумасшедший, бешеный танец жадными засосами, скользя пальцами. Змея, сползающая вниз по груди, гибкая, хищная, не отрывающая серых гипнотизирующих глаз, в которых голод и потоки страсти. Острый укус в сосок, щекочущее жало языка, любовно зализывающее ядовитую ранку, дорожка влажных поцелуев вниз, дразнящий самсейн в районе пупка. Я всхлипнул, слепо подаваясь навстречу, взлетая, чтобы подчинить в ответ, такой же спятивший, полубезумный, поглощающий взбесившимися ладонями, дёрнул рывком, заставляя запрокинуть голову, впился в твёрдый рот, скользнул вниз, непроизвольно разводя ноги. Вот он, момент истины. Мементо море осознания. Я раздвинул ноги для Сана, не вбился бёдрами, а именно раздвинул ноги, умоляя взять себя, сползая на него на подогнувшихся разом коленях, целуя, зарываясь пальцами в затылок. Всхлипывая от прикосновений пальцев, дразнящих напряжённую головку через ставшую влажной ткань. - Сан... - очередной рваный всхлип. Отчётливый запах спермы. Всё закружилось перед глазами. Шкафы с документацией, открытые полки со стоящими на них призами, кубками и медалями. Задёрнутые жалюзи, старенький продавленный диван, заваленный мячами, вешалка с дублёнкой Аллочки и сумками. Ладони Сана, любовно скользящие по рёбрам, бережно рисующие скульптуру чужого тела. Бесконечная, безумная мешанина жадной срывающейся страсти и отчётливой нежности, когда я умираю от желания выпрыгнуть из штанов, а он даже не думает торопиться, словно мы одни во всём мире, на краю собственной маленькой вселенной и никуда не спешим. Насмешливый взгляд дикого лесного бога. Желание имеет цвет серого, приправленного янтарём асфальта. Мучительный поцелуй через ткань, завязка в чужих зубах, медленно ползущая вниз. И я падаю, просто падаю, не в состоянии стоять в свихнувшемся разом пространстве. Спасительная свежая ниточка Санькиного одеколона в пропахшем потом и кожей ПВХ, душном, спёртом воздухе. Особая атмосфера спортзала. И я, протекая через него, бездумно впиваюсь губами в спасительную жилку на шее, зарываюсь носом, пытаясь дышать. Губы Саньки, нежно целующие пальцы, сильная рука, обхватившая за торс, и я уже не касаюсь пола ногами. Кто мы в эту секунду? Застывшие в ритме начинающегося движения. Партнёр откровенно ведёт, потому что партнёрша, чья сперма, кажется, сейчас потечёт из ушей, откровенно лажает. А затем шутливый поцелуй в нос, разворот, шлепок по заднице. Новая игра? Я не успеваю подстроиться под Сана. Саньки слишком много для меня, он меняется, перетекает, он как разноцветный бог, сумеречный многоликий Будда, с кучей идей в голове, которые ему хочется перепробовать, реализовать, и вот я, единственная любимая прима гениального извращенца-режиссёра. И не будет другой. У меня будет, у Саньки нет. Не знаю, откуда я это понимал, просто знал, очень чётко. Не будет. Я не верю в однолюбов. Не верю в то, что бывает такая любовь, бессмертная, которую воспевают в стихах и творениях. Всё рано или поздно исчезает, приедается, проходит со временем. Санька толкнувший меня на стол, шёл наперекор этому правилу, выгрызая нас золотой нитью первобытного желания. Породивший Альфу станет Омегой. Это был его личный собственнический закон. И ему было плевать на установленные правила. Даже когда эти правила пишет и рисует жизнь, ему было плевать. Что он скажет через десять лет? Ради тебя Ник, я пересеку горы, переплыву океаны, преодолею войну десяти тысяч времён воплощения, раз за разом повторяясь и возникая вновь, что бы сказать Люблю тебя... - Встретимся в четверг? - Встретимся, если только дождик не пойдёт. Время сожрёт нас, превращая кипящие страсти в песок, заставляя недоуменно морщиться, и может быть улыбаться вспоминая...Было так здорово, да. Когда то это было. Но есть понимание, которое проходит спустя годы, особый сорт человеческого клея, который не растворяется, а только крепнет со временем, вмазывая двоих, друг в друга. "И жена прилепиться к мужу и станут они единым целым" Интересно распространяется ли библейская правда на гомиков? Грех мужеложства, уничтоживший Содом и Гоморру. За что же дьявол вселяет в наши сердца любовь? Как может быть грязной нежность? Воздух не желал проникать в лёгкие, пытаясь сдержать родившийся крик, я открывал и закрывал судорожно распахнутый рот, не в силах дышать, не в силах кричать. Саня выжигал меня своей нежностью, по оголенным проводам, испепелял каждый взрывающийся нейрон, беззвучным признанием в своей любви. Раз за разом проводя рукой по корчащемуся в мольбе позвоночнику, нежа ладонями, заставляя выгибаться, поддразнивая соски, широко расставленными пальцами, как будто хотел забрать сразу всё. Именно это ощущение чужих широких ладоней, горячих, жадных, нетерпеливых, и бесконечно трепетных, плывущих по телу в бесконтрольном желании забрать, заласкать, до всхлипов под самое горло. - Саня, что ты..Саня...не могу...пожалуйста...аааа твою мать Только и мог повторять я, судорожно впившись пальцами в край стола, шипя сквозь стиснутые зубы, умирая, позволяя брать себя всего. Везде. Отдаваясь не просто телом, мозгом, сердцем, всем что у меня было, всем что я мог ему отдать. Но что я мог ему отдать? Только боль. Живущую внутри меня, скрученную пружину, горечь обид на жизнь, бесконечное непонимание, слёзы ярости. Что я мог ему отдать? В моём росчерке жизни не было ничего из того, что можно было ценить. Я ценил бесчисленное множество вещей, любил людей, улыбался миру поверхностью разноцветного мыльного пузыря. А внутри всё кипело и корчилось от черноты, которую я боялся показать, боялся признать и выпустить на свободу. Но должен был выпустить однажды. Понимал, если катарсис не случиться, эта чернота рано или поздно пожрёт меня изнутри. Космическая дыра, в отношении которой, я ничего не мог сделать и не хотел в неё никого запускать с лопатой помочь выгрести страх, отчаяние, тонны скопившегося человеческого дерьма. По ночам, кусая кулак я выл от боли, позволяя себе умирать раз за разом, и плакать, и снова просыпаться и жить. События проносящиеся мимо калейдоскопом. Я закрылся от них, запер свою душу на тысячи триллионов замков. Научился не видеть, не думать, не чувствовать. Создал совершеннейшую защиту от боли. Научился перематывать события вперёд настолько, что в какой - то момент, моей единственно - настоящей эмоцией стали, безразличие и эгоизм. А когда было больно, причинял боль себе, наказывая себя за собственное существование. Я не должен был родиться. Не должен. Мне было нечего делать в этом мире. Меня не ждали сюда, а я пришёл и испортил всё. А люди не видели этого. Проходя мимо, останавливаясь рядом с домой моей души, каждый из них заходя внутрь, мог найти и взять для себя нужную ему вещь, приглянувшиеся шарики, детальки. Я радостно раздаривал себя, тщательно следя за тем, что бы не задеть случайно то, что нельзя задевать. Давным - давно отключил звук, и остались только картинки. Множество картинок всплывающих перед глазами. Большинство из них я безжалостно стёр. Кроме одной, которую, не мог стереть, как бы не пытался. ...Я один в темноте, закрывающий уши ладонями, а глаза локтями. Не хочу слышать, не хочу знать. Не хочу ничего чувствовать. Мерзкий ребёнок, урод, тварь которая не должна была родиться. Я так устал плакать в темноте. Я просто устал в ней быть. Так что же я смогу дать Саньке? Если даже не в состоянии дать самому себе. Признать право на собственное существование. Веря в Свободу асфальта, потому что это был единственный девиз для ребёнка, стоявшего на крыше дома в осознании, что сейчас если сброситься вниз: Всё закончиться. Я стану свободным. Навсегда. Дети же не понимают, что они умрут. Что смерть - это остановка игры. Один раз и уже бесповоротно. Что ничего не будет. Ты сдохнешь, а мир будет продолжать жить. И это замечательно, что будет, потому что тебе нечего в нём делать. Ты ничего не можешь ему дать, привнести в него. Бессмысленное существование, должно быть оборвано. Я хотел жить. Я не хотел умирать . Пусть я песчинка, камушек, но моё существование что - то значит в этом мире: посуда вымытая на кухне - бессмысленный жест, но я маленький человечек которому было по силам это сделать, кусок хлеба отданный голодному собрату - он ничего не значит, но значит жизнь. Мои предки - которым я был не нужен, и в то же время нужен так остро, потому что кроме меня некому научить их жить. И если не я, то кто? Каждое движение, каждый жест - всё под этим небом имеет смысл, даже когда кажется, что никакого смысла нет. Жизнь стоит того, что бы жить. А потом я живой, на своих двоих негнущихся спускался вниз, я смотрел на ночное небо, вдыхая запах, клейкий запах сока и слушал треск взрывающихся весной почек. И родилась новая свобода асфальта. Свобода острого одиночества и понимания, что я буду один, всегда. Что я счастлив от того, что я один, потому что ничто и никогда на свете, не сможет причинить мне боль. Потому что я принадлежу только себе. И этот мир прекрасен, удивителен. И в моей жизни будет множество мгновений, потрясающих моментов. И я буду счастлив. И возможно в моей маленькой трусливой душонке, хватит тепла для того, что бы затопить весь мир. Найти в себе этот источник отдать кому - то другому, улыбаться, раскинув руки навстречу солнцу. Но я свободен. Я отныне останусь свободным навсегда, от всего. Я сам выбираю свой путь. Даже если это будет сложно, я буду идти вперёд, не задумываясь о смысле жизни. Позволяя ей течь мимо себя, протекая вместе с ней. Я стал счастливым и безмятежным и радостным. Я понял, что ЛЮБЛЮ ЖИЗНЬ. В ту ночь, моё сердце умерло, навсегда оставшись лежать там, на сером асфальте грязной мостовой, среди холодных подтаивающих лужиц. Моё сердце нуждалось в жалости, как брошенный пёс, чьи внутренности разрываются от острого голода - нуждается в куске пищи, тёплой будке. И некому было дать её. Никто не пришёл в мою темноту. Я стал взрослым за одну ночь, постигнув разом тысячи смыслов. Но рационально понимая умом, единственный существующий под небом жизненный смысл. "Никто никому ничего не должен. Никто никому ничем не обязан" Сердцем я испытывал детскую обиду. Так не должно быть. Так не должно быть, так неправильно. А потом. Потом стало уже абсолютно всё равно. Я не должен был существовать. Я существую, потому что это кому - то нужно. И пока это кому - то нужно, пока я что - то способен сделать, буду продолжать жить. Потому что я ЛЮБЛЮ ЖИЗНЬ. Я ЛЮБЛЮЖИЗНЬЛЮБЛЮЯЖИЗНЬЛЮБЛЮЖИЗНЬЛЮБЛЮЯЖИЗНЬЛЮЮЛЮЖИЗНЬ Яркое плакатное написанное на стене слово. Тысячи маленьких комнат домиков, сотни картонных стен, для каждого человека здесь всегда есть удобное окошко. Приходи бери. Тепло и уютно в замке Синей бороды. Лишь в одну маленькую комнату он никого не хотел пускать. Символичная сказка, не правда ли, особенно если вспомнить о содержимом запретной части? Каждый человек несёт в себе свой собственный личный замок Синей бороды. У каждого человека есть своя собственная запретная комната, в которую он никого не хочет пускать. Не надо в неё соваться. А может быть надо? Мы ходим к психологу на приём, но что делает психолог. Подбирает ключ. Нет, не насильно взламывает сознание, а даёт человеку ключ, что бы он открыл себя сам, заглянул в свою комнату, своим страхам в глаза, осознал, увидел их, заговорил, смог переосмыслить. Отпустить. Мои чудовища живущие в чёрной комнате, для меня самого были настолько страшными, что я их стёр. Если буку не замечать, то возможно поверить, что никакого буки не существует. Бука прячется под кроватью в темноте, но ни один здравомыслящий ребёнок не станет туда заглядывать. Одно из этих чудовищ носило имя: Любовь. Второе чудовище называлось: Преданное доверие. Третье чудовище: Страх быть брошенным. Четвёртым чудовищем был: Эгоизм. Пятым: Барахтанье в собственной жалости. Шестым: Обида. Седьмым: Равнодушие Восьмым: Самообман. Девятым: Чужие ожидания. Чудовищ было великое множество. Мне не хотелось смотреть им в глаза. Отказаться от жизни, гораздо проще, чем жить. Самое страшное насилие которое способен совершить над собой человек это отказаться от жизни. И высшее духовное развитие кроется именно в отказе, когда человек понимая, что он не животное, стремительно восходит вверх по шкале божественного начала. Парадокс не правда ли? Кто - то способен понять этот парадокс от рождения, кому - то для его осознания понадобиться вся жизнь, а может быть бесчисленное множество последующих жизней. Что я мог дать Саньке? Я не знал. Я не хотел позволять себе узнать, сломать существующий внутри меня барьер. Я не умею любить. Я не знаю, как это. И очень остро, я боялся узнать. Потому что это страшно привязаться к кому - то настолько сильно, что нет никакой возможности оказаться брошенным. Хочется бросить самому, первым. Уйти, пока не поздно, потому что когда будет поздно останется только выгрызать вены зубами. Кажется так сказал Сан. Выгрызать вены зубами, давясь собственным криком. Я не хотел этого узнавать. Зачем мне это знать? Пусть моё сердце навсегда останется там, среди ледяных весенних луж асфальта. Оно умоляло о том, что бы его подняли. Согрели дыханием. Но мне было проще наступить на него ботинком, и раздавить, до того, как кому то придёт в голову подобная глупость. Дышать в чужое сердце сквозь собственные пальцы.... - Дыши, дыши малыш. Смутный сон. Парень ещё молодой, доктор. Мир воспринимается перевёрнутым. Грубо. Холодно. Противно. Растянутые звуки. Сложившиеся в слова годы спустя. Хочется оттолкнуть чужие назойливые пальцы. - Дыши, твою мать. Ну дыши же. Радостный голос: - Поздравляем мамаша, у вас мальчик. И безразличное: - Не хочу. Я его не хочу. Уберите - Ну что вы мамочка, ну как можно. - Вы не понимаете? Вы совсем ничего не понимаете. Куда он мне? Слёзы, рыдания. Усталое: - Где можно подписать отказ? Злобные раздражённые голоса акушерок. - Вот сучка. Давила бы таких, бля матерей. Понарожают как котят. Почему воспоминания приходят в самый неподходящий момент? Зачем они иногда приходят? Умею ли я любить? Какая нахуй разница. Он ведь ебёт, а не дразниться. Сан ведь ни о чём не просил. Ему ничего не было нужно от меня. В моём картонном замке сказочного принца, которого он для себя придумал, он любил лишь образ. И мне было абсолютно плевать на всё остальное, точно так же как и ему. Сан затоплял меня собой, целительным бальзамом сумасшедшей нежности, любовью проливающуюся на израненную душу, выцеловывал невидимые шрамы и кровоточащие царапины, не понимая, что же он творит, сладкий и безжалостный ребёнок. Бог дающий испить Амброзию. Дивный нектар, попробовав который начинаешь жаждать снова и снова. Я не хотел этого нектара. Люди имеют свойство уходить и не возвращаться. Нельзя поднимать человеческое сердце, если ты не сможешь нести за него ответственность. Мы ведь в ответе за тех, кого приручили. А руки Сашки стремительно скользили по рёбрам. Пушистой кукольной принцессе было наплевать, на метания и терзания маленького принца, она пришла к нему, размахивая сияющим мечом, и сложила головы чудовищ к его ногам. - Ты боялся принц. Держи. С меня должок. - Эй, принцесса, я умер ещё в прошлой серии сказки - А это моя сказка. И в моей сказке ты жив. Всегда жив. - Это неправильная сказка. - Плевать. Ты же отказался от своей сказки. Значит, теперь мы будем в моей. Пальцы касались мимолётно груди, купались по животу, ласкали, растворяли, любили. Не осталось миллиметра не излюбленной кожи. Я ощущал себя ребёнком, во власти безжалостного взрослого, который просто не понимает, что сводит с ума, и что нет уже никаких сил, терпеть эту муку, выносить промедление ожиданием. Он перехватывал меня за руки не давая дрочить, дать телу, хоть какое - то облегчение. Всего пять минут бесконечной прелюдии, а мне начало казаться, что прошло несколько часов, лет. Я с ума сходил от желания. Бывает такое восприятие времени, когда оно то растягивается, то летит вперёд. Моё время растянулось километрами, проводами бесконечного мучительного удовольствия. Вряд ли я когда нибудь смогу испытать нечто подобное вновь, а может быть наоборот, буду испытывать бурно и часто. Как после похмелья алкоголик даёт себе зарок не пить, я готов был поклясться, что лучше уже не может быть, и понимал, что нет такого слова. Рядом с Санькой не будет сравнений. Этот парень кажется, попросту не умел повторяться. Я откровенно начал скулить, и материться, слыша в спину шелестящий смех. Санькины пальцы не спеша, развязали шнурок штанов, Наконец то, блядь забираясь внутрь, не трогая истекающий член, Бляяяя сука ты Сан. Что б тебя. Оглаживая. Хозяйски гуляя по изученной территории, сдёргивая штаны вниз, оголяя задницу. Я уже просто вскрикнул, готовясь отыметь стол, если Сан сейчас не отымеет меня. Развернулся головой, что бы сообщить ему эту новость. Двигать спиной было нереально, Сан просто прижал меня к столу, и сука удерживал, распластав животом по раскрытому журналу. Интересно, что с ним будет после того как мы закончим? Я попытался его вытащить, Санька снова надавил возвращая на место. Извращенец бля, вуайерист . А Сан смотрел секунду, а затем встал на колени и приник губами. - Божеж Сааааан. Боже ...Саааааа - Что можно сделать с человеком, что бы ему хотелось зарыдать? Не знаю, от крышесносных ласк этого черноволосого ублюдка, мне хотелось рыдать. Именно это слово. Рыдать кончая ему в ладонь, рот, который жадно поглощал меня без остатка. Штаны валялись на полу, запутавшиеся в кроссовке одной ноги. Вторая была художественно согнута в колене и пристроена на столе. Блядь, ведь в любую секунду сюда может прийти Алочка. Бляяяяяяяяяяяяя Вот так вот. Я это понимал. Он это понимал. А остановиться не могли. Он наверное бы смог, я не мог. На краешке ушедшего в отпуск сознания Всегда знал, что при самокопании полезен хороший секс, и похоже сейчас Сашка возвращал мне мою же собственную терапию. Бля, трахни меня. Не могу жеж больше бля. Я понимал, что нахуй в гавно сминаю Алкины документы и журналы. Что бля надо остановиться, ну или хоть как - то обезопасить. Что в кабинете останется запах секса и следы преступления. Ну нереально это скрыть. Просто нереально. Как и звуки нашей страсти. Я пытался вести себя тихо, но какое там. Этот гандон выпивал из меня душу. - Сааа - Я пытался выпрямиться, ухватившись за край стола, хоть как - то взять процесс в свои руки. Но Сан молча подхватил за ноги, лишая опоры, заставляя упасть обратно, на стопку тетрадей. Выглаживая руками кричащую от наслаждения кожу, мучительно вбивая языком начинающиеся, что бы погаснуть протесты. От его движений я скользил по столу животом, распластанный как обессиленная рыба, позволяя задирать себя, двигать как ему удобно, развернуть, толкнуть. Ноги на плечи, голой задницей на журнальчик. Журнальчик улетел небрежно за спину. Блядь ну нельзя же так. Какие - то рамки должны оставаться. Мало того, что мы ебёмся в Алкином кабинете, так Сан позволяет себе, разбрасываться документами. Я бы себя точно убил. А Саньке? Саньке было похеру. Он просто занимался тем, что истязал меня языком на столе, и прекращать сука не собирался. - Саня, выеби меня - Единственное на что хватило жалких сил, скроговоркой прохрипеть эту фразу. Обычно я всегда принимаю активное участие, даже в пассивном положении Собственный неприятный смех. Как будто я был в другом? А тут выдохся ещё до начала, старта, просто реально ничего не мог. Мог только рыдать, кончая ему.... в рот БЛЯЯЯЯЯЯЯ Ослепительная вспышка перед глазами. Сан выпил меня удерживая за бёдра, пока я не перестал содрогаться, не откинулся назад тяжело дыша, понимая, что всё бля пиздец. Пусть нахуй стучат в дверь. Пусть меня сейчас узрит всё наше училище. Не двинусь, бля. Не встану. Сил просто нет. Хоть атомная война случись, не встану. Санька наклонился, целуя, и бля, этот парень полный изврат, давая мне ощутить собственную сперму. Он что ждёт, что я тут от радости описаюсь, пардон снова обкончаюсь. - Саня фуууу - Я скривился убегая - Гадость бееее Санька сглотнул Фуууууу наклонился и поцеловал меня в живот. - А мне нравиться - тихо шепнул он. - Я тебя люблю, Ник. Наверное в этот момент мне следовало сказать: Я люблю тебя тоже, но я просто слабо улыбнулся и провёл рукой, по его мокрым волосам, выразительно покосившись на член, стоящий так, что спортивные штаны пошли влажными пятнами. - А ты? - выразительно спросил я. - Поможешь? - Санька аккуратно снял меня со стола, транспортируя попой на более удобную поверхность дивана. Вот зачем он спрашивается здесь стоит? Теперь я знал это точно. Правильно, того что бы мы с Санькой трахались! Странно, что никто не пришёл в этот момент. Я найдя в себе силы усердно полировал Санькин клинок, и в отличие от меня Сан не орал и не матерился как припадочный. Дышал чуть глубже, слегка постанывал. От звуков этого голоса у меня крышу рвало. Поглаживал за загривок, ласково ероша пряди, и кончил тихо, почти неслышно, задышав чаще, подавшись навстречу и судорожно стиснув за волосы. - Ники - Что должен ощущать человек, когда его имя произносят как молитву? Я наклонился и не долго думая, влил Саньке в рот его же собственную сперму, вовлекая в поцелуй. Саня проглотил не дрогнув, посмотрел потрясающими глазами, а затем выпрямился поймал в прыжке и со всей дури налупил по голой заднице. Бац. - Вааааа - Пиздёныш. Мелкий. Бац. Бац. Бац. - Пусти, обезяна волосатая - возмущённо ввыл я, умудряясь материться и сопеть - За что боролся. - На то и напорося - хохотнув Санька наклонился и чмокнул в то место где осталась яркая пятерня - Ники, ты бы хоть спасибо сказал. - Это кто кому спасибо ещё сказать должен, - фыркнул я, сообразив куда смотрит этот придурок. Две недели без секса давались ему тяжело. Да что там говорить. Один день без секса Сан уже не мог пережить. Про себя я помолчу, сделаю вид, что я типо мог. - Между прочим это ты меня поранил - сладко напомнил я вбивая мощную такую гвоздярю по Сашкиной совести. - Я собирался пригласить на ужин Джулию - Дениел с обидой смотрел на Гарфилда сожравшего пять коробок пиццы. От переедания живот кота вздулся и чувствовал он себя явно дискомфортно. - И что мне с тобой делать? - уныло спросил Дениел. - Холить и лелеять - блаженно посоветовал Гарфилд раскидывая лапы и шумно отрыгнул. Бог есть и он нас любит. Нас побеспокоили лишь в тот момент, когда мы с Саном не только успели одеться и привести тренерскую в порядок, но и даже проветрить и покурить в форточку. В общем никаких следов, не считая двух удовлетворённо, расслабленных морд в комнате не наблюдалось. Я прикрыв глаза сидел у Сашки на коленях, а Сан положив голову мне на плечо, в пол голоса цитировал сонет Шекспира. Ну вот такой вот он был тип. Оказывается Шекспир был геем. И большинство его сонетов были посвящены любовникам, которых по словам Сана у него было не так уж много, но достаточное количество. Творческие люди вообще имеют привычку влюбляться. Санька потрясающе рассказывал. Нам надо было подняться и уйти домой, тем более, что уроки закончились, а мне так не хотелось вставать и покидать его ноги, что я просто уткнулся в него и лениво протестовал, в ответ на все уговоры, что если мы поднимемся и передислоцируемся в более удобное место, то хорошо от этого будет всем. А уж насколько хорошо, сомневаться не приходилось. Но мне было влом вставать и Сан снисходительно уступив, занялся ликбезом, любезно подгоняя мои знания по литературе. - Ник, давай я с тобой дома позанимаюсь, ммм? - устоять от искушения было невозможно. Но вот только понятие дом для меня было весьма растяжимым. - Ещё полчасика и встаём, - пробормотал я лениво, но в этот момент в дверь постучали. Пришлось вставать и открывать, пока Алочка откровенно не начала ломиться. - Ооо? - на её лице отчётливо скользнуло удивление - А я уже хотела на вахту идти. Чего домой не уходите? - Увлеклись обсуждением английской литературы, - честно сообщил Саня, забрасывая на плечо мой рюкзак. - И водку пили?- подьебнула Алочка, проходя внутрь, слегка покачнувшись. День рождение очевидно шло бурными темпами и ей было не до нас. - Трахались, - отмахнулся Санька демонстрируя знание известного анекдота. - Пора домой, - сообщила Алочка вытаскивая мобильный и начиная куда - то звонить. Впрочем мы поспешили ретироваться. - Жди меня здесь. - Саня отправился на поиски своих товарищей, попутно вызванивая их на трубу, я остался стоять, подпирая плечом стенку около туалета. - Ой, вот ты где! - радостно объявила Ника, выскакивая на меня из - за поворота как чёртик из табакерки. - Про вас всё училище говорит. Мне Дима рассказал - сообщила она радостно. Вероника была единственной девушкой, которая называла Зидана его настоящим именем. Когда она впервый раз сказала Дима, а не Зидан, я даже не понял о ком речь. Настолько привык к кличке. - Такое зрелище пропустила. - пожаловалась девушка морща носик. - Кстати вот - спохватившись Ника впихнула мне мой собственный мобильный, на который я уставился с выражением барана на новые ворота. - Тебя на улице Вольх дожидается. Просил передать. Ты Димку не видел, а то мы договорились у столовки встретиться, а этот обормот ушастый... Мысли Ники отныне были заняты явно не мной. А я ... Хорошее настроение улетело как сизый дымок. - Ника, можно тебя попросить об одолжении? - Я аккуратно перехватывая возбуждённую девушку за локоть заставляя посмотреть на себя. - Конечно Ник, всё что угодно, в пределах разумного. Проценты я потом насчитаю, - Ника заулыбалась. Я, не поддерживая юмора, решительно вручил ей мобильный. - Нисколько в тебе не сомневаюсь. Скажи Вольху, что ты меня не нашла. Это верни ему. Сделаешь? - Хм? - Ника растерялась, явно не понимая. - Ааа?... - Вероника, я тебя очень прошу. Ты меня сильно выручишь и реально подставишь, если проболтаешься. Я вывалил информацию столь стремительно, что просто не оставил девушке ни единого шанса. - Ладно. - Ника неуверенно кивнула, убирая телефон в сумочку. Покосилась с подозрением. - А что случилось Ник? Поцапались? - Да!- соврал я. - Не хочу с ним ведется. Не в службу, а дружбу, в качестве добавочного бонуса под мои проценты, впарь ему по ушам, что вспомнила, что уходил вроде и планировал пойти в "Иволгу" Я назвал ей наше место встреч. Весьма известный бар, где мы с одногруппниками часто зависали после занятий. "Иволга" располагалась в метрах семистах от училища. Достаточное расстояние, чтобы отправившись туда, Вольх не столкнулся с Саней. Я боялся их встречи, боялся, что Вольх решит выяснить отношения по мужски. Страшно было даже представлять, что могло произойти столкнись между собой две эти силы. Мне следовало взять мобильный, объясниться, объяснить. Это было правильно, поговорить, а не избегать. Но всё на что меня хватило, это трусливо удрать через окошко туалета и рысцой сорваться домой. Что я мог ему сказать? Пардон, братан, я королёк летаю с хуя на хуёк? Стал бы он меня слушать? Не думаю. |