Сан Тери Отпусти это всего лишь слово
 Скачать 6.72 Mb.
|
|
Брось, командир, не донесёшь. Дай ему волю, он бы меня на руках понёс, в этой гимнастике он постоянно упражнялся и как только не надоедало спрашивается. Кровотечение удалось приостановить с помощью банального льда, а вот ломтик хурмы в заднице я ему по гроб жизни не прощу. Тоже мне, бля, первое средство. Клиника действительно оказалась частной. Небольшое, уютно обставленное помещение с рядом светрых кресел и диванчиколв. Кругом цветы, зеркала, под потолком плазма, чтобы пациенты не скучали, аквариум во всю стену - но больницу ни с чем не спутаешь. Симпатичная, ярко накрашенная девушка за стойкой регистрации вскинула голову, разулыбалась, увидев Сашку. Охранник проходивший мимо поздоровался, назвав Сана...[i]Я чуть не убился [/i]Александром Владимировичем, мать его. Очевидно, Саню здесь хорошо знали. На меня девушка смотрела с затаённым любопытством и интересом, пытаясь, очевидно, сопоставить визит к Сергею Александровичу и Саньку, пытающегося изловить и придержать не в меру прыткого, упирающегося в дверях товарища. Но персонал здесь был вышколен чётко. Обменявшись с Саней парой любезных фраз, девушка нажала кнопку коммуникатора сообщив о визите, после чего соблюдая формальности, передала, что Сергей Александрович нас ждёт. И, вот же зараза крашеная, не упустила возможности вставить шпильку наябедничав, что из - за нашего визита, доктор отменил все записи на ближайшие два часа. - А, Санёк, снова здорова. Проходи. Сергей Александрович, нас ожидал, моментально поднялся, откладывая в сторону папку с документами, шагнул навстречу, здороваясь за руку с Санькой, протянул широкую ладонь мне. Вот почему доктора самых, казалось бы, неподходящих профессий всегда выглядят семь на восемь восемь на семь. Их что, специально отбирают, что ли? - Дядь Сёрёж, это Никита, - сообщил Санька с какой-то радостной гордостью, вызывая у меня желание тихо удавиться, заползти в щёлку в стене и не вылезать в ближайшие лет десять. - Вижу, - хмыкнул врач, дружески стискивая мою вспотевшую ладонь. - Никита, значит. А я Сергей Александрович, можешь, по простому, дядя Серёжа. Это была очень странная фраза, содержащая свой смысл. Да и смотрел он на меня очень странно, словно знал обо мне, о нас, всё знал. Неужели Сан рассказывал? В насколько доверительных они отношениях? Из ушей у меня валил пар, лицо приобрело оттенок переспелого помидора и плавно спешило к цветам баклажанного. От страха и стыда от предстоящей экзекуции, меня подташнивать начало. - Ты чего трясёшься, Никит? Дело житейское, - заметив моё состояние, врач активно принялся травить байки, сообщив, что к нему с подобными проблемами чуть ли не весь город обращается с утра до ночи. [i]Ога. Так я ему и поверил[/i]. В общем, внимание мужик отвлекать умел, респектный такой дядька. И если бы не присутствие Саньки, шлифующего меня своим бдительным оком, возможно я смог бы расслабится, а так мне было исключительно дискомфортно. - Жить твой герой будет, - снимая перчатки, сообщил Сергей Александрович и кивнул мне, разрешая одеться. - Но про анальный секс парни, придётся забыть. - Он расхохотался, заметив Санькино выражение лица. - Недели на две, Саня. Что мы, звери, что ли. Я, получив разрешение, рванул за ширму и принялся застегивать джинсы, решив, что, когда выйду отсюда, Саньке понадобится новая вставная челюсть. Пока я, зажмурившись от смущения и позора, в расхудожественной позе стоял перед доктором, позволяя обрабатывать собственное очко, Саня, незатейливо пристроившись рядышком, занимался записыванием советов и рекомендаций по уходу за мной любимцем. В какой-то момент я ощутил себя спаниелем на приёме у ветеринара, а уж когда, увлёкшись, Сергей Александрович на практике начал показывать племяшу анатомические особенности данного индивида, объясняя, под каким углом я буду лучше всего кайфовать, я готов был просто реально всех послать нахуй. Единственное, что как-то оправдывало происходящее, - факт снисхождения покоя на страдающую пятую точку. Чем он намазал, не знаю, но боль прекратилась почти сразу, кровотечение он тоже остановил. Когда я вышел из-за ширмы, испытывая разве что лёгкий дискомфорт, то двигался довольно бодро, даже не хромал. - Как самочувствие, Ник, полегче будет? - осведомился Сергей Александрович, вручая Сану рецепты и лист с перечнем всего необходимого, попутно объясняя, как пользоваться. То, что объясняли Саньке, а не мне, уважения мне в собственных глазах не добавляло. Санькин дядя Серёжа относился ко мне, как к ребёнку, органично нагрузив Сана как старшего, а значит, несущего ответственность. - Спасибо! - Я кивнул, надеясь, что пытка закончится и мы свалим. Тем более, что физическая пытка уже прекратилась. Но Сергей Александрович попросил меня подождать в коридоре и остался беседовать с Саней. - Ники, я быстро, - Сан наклонился, чтобы меня поцеловать, я раздражённо толкнул его и вышел, хлопнув дверью, чувствуя, что вот теперь реально зол. Нужно иметь хоть какое-то чувство такта. Сане даже в голову не приходило скрывать наши отношения, наоборот, он выставлял их на показ. И что там про меня думает этот его дядя, я даже знать не хотел. - Саня, ты сдурел, твою мать? - Я, удобно устроившись в кресле напротив кабинета, костерил любовника последними словами, когда из-за двери донёсся голос, явно на повышенных тонах. Звукоизоляция здесь, похоже, была ни к чёрту. - Ты реально башкой соображаешь, что творишь? Какой, нахуй, одноклассник, ты кому мозг ебёшь, парню шестнадцати нет. - Семнадцать будет через месяц, - ровно отозвался Саня, голоса стали неразборчивыми, потом раздался грохот чего-то упавшего. - Ты что сделал?! - спросил врач, явно не веря собственным ушам. - То, что слышали, - со злостью отозвался Санька. - Что дальше? Пройдёмте - присядемте? - Тебе, парень, лечиться надо. Ты о родителях подумал? Хотя о них ты никогда не думал. - И что мне теперь? - Саня начал орать. Я, сжавшись в кресле с журналом на коленях, боялся даже пошевелиться и очень радовался тому, что в коридоре кроме меня никого нет. Дальше снова стало неразборчиво, очевидно, спорящие взяли себя в руки, заговорили потише, потом опять понеслось на повышенных тонах, говорили о каком-то случае, упомянули психолога, к которому Саня, оказывается, ходил, прозвучало слово "реанимация", половины я просто не понимал, но, кажется, дядя Серёжа, или кто он там ему, требовал прекратить эти отношения, чтобы Сан оставил меня в покое, потому что это до добра не доведёт. И совсем он парнишку зашугал. На этом месте, сообразив, что под зашуганным подразумевали меня, я слегка обиделся. - Да! Реально не могу! Не могу без него. И плевать я хотел, что вы об этом думаете! - рявкнул Сан, наступила пауза и дверь распахнулась врезав мне по лбу, потому что я совершенно автоматически подошёл поближе почитать график работы, а вовсе не подслушивал, как могли бы подумать некоторые. - Поехали, Ни... Увидев матерящегося меня, держащегося за морду, Сан нервно хохотнул и устало закатил глаза. Испытывая катарсис, очевидно. - Ник, у меня иногда с тобой просто слов нет. Только склонения. Дядь Серёж, у вас лёд есть? - кинул он, полуобернувшись через плечо. - Мой бойфренд тут убиться решил, на ровном месте. А дядя Серёжа - твой родственник? - Я ёрзал на переднем сиденье Санькиной машины, пытаясь выбрать позу поудачнее, и никак не мог успокоиться. На лбу красовался очередной пластырь, прячущий небольшую ссадину, щедро измазанную йодом (исключительно для того, чтобы позлить Сана, как я предполагал). - Не совсем. Просто старинный друг семьи, - Саня вывел машину на проспект, плавно пристраиваясь в хвост движения. - И мой крёстный. - Понятно, - вспоминая о том, как эти двое поцапались, а потом как ни в чём не бывало сели пить чай (моя разбитая голова стала поводом для примирения), я невольно улыбнулся. Сергей Александрович организовал долгосрочный перерыв и, опрокидывая в себя коньяк, убеждённо втолковывал мне: "Что если засранец крестник надумает обижать - приходить жаловаться. Повод зайти представиться в среду. Жду на приём. Всё как полагается. Саня проследи" - пригрозил он племяннику. И племянник тоскливо закатывая глаза - уныло покивал, покорно принимая нравоучения и прочие вводные в жизнь. Промолчать в ответ и не спорить, ума у него хватило. В отличие от разговорившегося крёстного, Сан не пил, будучи за рулём. А мне не дали по причине малолетства. Так что возвращаясь назад, оба мы с ним были трезвые и злые. - Нет желания ко мне переехать ? - спросил Саня, когда мы вновь расположились в номере, поедая приготовленный ужин. За последние несколько дней этот гостиничный номер стал восприниматься почти как дом. Мне даже не хотелось думать, сколько родительских денег Саня угробил на то, чтобы иметь возможность встречаться здесь со мной. - А предки? - Я без интереса смотрел идущий по телику фильм и вяло ковырял тарелку с салатом. - Предки тебя как родного встретят, поверь, - Саня странно хмыкнул заставив меня покоситься на него с недоверием и неприязнью. В такие моменты он мне здорово не нравился. Когда вёл себя так. - Не хочу. Я отодвинул тарелку и забрался под одеяло, не без злорадства припоминая, что на две недели Саня отлучён от моего тела. - Мне и самому по себе неплохо, знаешь ли. Я принялся рыться в рюкзаке, выискивая мобильный, но, кажется, мобильный я забыл дома у Вольха. Интересно, он меня разыскивает? Я отогнал эту мысль, понимая, что самобичевание не поможет. Убиться можно об чувство вины, но легче не станет. Я не понимал, когда началась наша с Саней история, но сейчас, чётко знал: расставаться с ним не хочу. Можно сколько угодно врать себе, но мне хотелось верить, что я определился, даже если в глубине души понимал, что не так всё просто в королевстве Датском. Совершенно не просто. Но любовь - странная материя, она не приемлет рационализма и здравых доводов. Просто два человека загораются, как спички, и им становиться неважно, чем на самом деле наполнен этот коробок. Мы просто были. Во времени здесь и сейчас. Что будет завтра? Как нам жить дальше? Сможем ли мы быть вместе? Мы жили сегодняшним мгновением, и в этом мгновении телевизора, ужина, опускающегося на город мартовского вечера нам было достаточно просто быть рядом. Болтать друг с другом, шутить, смеяться. Саня откуда-то выкопал забытые предыдущим жильцом шахматы и учил меня играть, на ходу объясняя правила и ставя детские задачки, вроде прорваться линией пешек до противоположного поля, или чей конь первым придёт к финишу. Потом он рассказывал разные истории и случаи из своей жизни. А я, скрестив ноги по-турецки и подперев ладонью подбородок, слушал. Я вообще люблю слушать. Могу молчать часами, наслаждаясь звуками чужого голоса, изредка вставляя реплики, показывающие, что мне интересно, действительно, по-настоящему интересно слушать. Другие люди всегда привлекали и завораживали меня собой, их понимание жизни, внутренний мир. Возможно потому, что моя собственная действительность оказалась тоскливой прозаичной банальностью, наполненной бесконечной борьбой за выживание, за существование души, которую я проиграл давным-давно, закрывшись от всего мира собственными картонными стенами, отстранившись от родного происходящего, потому что так было удобнее всего: не замечать и не чувствовать. Наутро Саня, не слушая никаких возражений, отвёз меня в училище. И, вылезая из его машины, я буквально кожей ощущал изумлённые и любопытные взгляды курящих на лестнице парней и девчонок. Наш тандем воспринимался непривычным. Не то чтобы кому-то было особое дело до меня, но Саня привлекал к себе внимание. Деньгами, положением, авторитетом, который не стремился поддерживать, но который присутствовал как данность. Особая неуловимая манера ленивой вальяжности, понимание собственной власти. Мне кажется, Сане не было никакого дела до всего, что происходило здесь, но по какой - то причине он позволял этому происходить. Развлекался? Ему было скучно? Мне сложно это понять. Парадокс. Сан не ассоциировался с чем-либо плохим, не мог с ним ассоциироваться. Возникало стойкое ощущение, что его натуре претит любое насилие, и в то же время безразличие, с которым он творил или позволял твориться самым неприятным вещам, пугало. К Малину стремились, с ними хотели дружить, заискивали. Люди тянулись к нему безотчётно, тянулись к силе, которая его окружала, к деньгам, к престижу, который давало знакомство с ним. Саня плыл по течению чужой человеческой жадности, глупости, тщеславия, позволял себе неспешно брести в мутном грязном потоке, возвышаясь над ним, разбивая его с безмятежно-небрежным спокойствием засунутых в карманы рук, не позволяя себе испачкаться. Когда он хотел, он мог пойти поперёк, и поток расступался перед ним. Мне было всего шестнадцать лет, но уже тогда, возможно, я понимал: Сан обладал силой, которая однажды вознесёт его на самую вершину человеческой власти... А я... Я не хотел быть лакмусовой бумажкой, приставшей к подошве его ботинка, которую он небрежно стряхнёт однажды. И сам не заметит. Не знаю, откуда родилось это ощущение. Я смотрел на его уверенные и неторопливые движения, Саня залез в машину, выдёргивая наши вещи, подмигнул, протягивая мне рюкзак. Особый взгляд. У нас с ним теперь был свой собственный, особый взгляд людей, делящих на двоих маленькую тайну. Я бы спрятал её в самую тёмную кладовку, задвинул ногой, поставил сверху стул и никому не показывал, а Санька хотел поднять её на руках высоко-высоко, выставляя солнцу, и закричать о ней на весь мир. В этом мы различались. Это были наши чувства, которые нас различали. Я не знаю, сделал ли Зидан какие-либо выводы. Он и Лён обменялись многозначительными взглядами, Зидан выразительно присвистнул, начиная тянуть что-то насчёт насыщенно проведённых выходных, я приготовился огрызаться, но Саня просто приподнял бровь, улыбнулся. И Зидан моментом приглох, предпочитая оставить своё мнение при себе. Саня обладал поразительной способностью, осаживать людей, заставляя ощутить собственную неуместность. Я топтался рядом с ним с равнодушной мордой, борясь с желанием прижать за плечи, убиться носом в широкую спину и окунуться в его запах. Санька захлопнул дверцу, повернулся. Весь такой аккуратный, спокойный, доброжелательный. Вытащил очки из футляра, натянул на нос, скорчив забавную рожицу, вызывая невольную улыбку и желание. Обхватить, шлёпнуть по соблазнительной заднице, сжать и тискать, твою мать, распяв на капоте машины, даже если выглядеть я буду, как мартышка на пальме. Нить взглядов, крепкая нить, что связала нас двоих. Он обещал скрывать наши отношения. Но можно ли скрыть притяжение взглядов? Мы танцевали глазами бесконечный вальс на небесах, а на земле должны были удерживать себя в руках, изображать исключительно рабочий интерес. Санька откровенно ржал и стебался, сцуко, я краснел, желая выхватить из его руки папку с тетрадями и со всего размаха вразумить разика два. Мы поднялись вместе, Санька придержал передо мной дверь. Да, он был прав, в училище нам не стоило видеться, потому что, когда я входил, не забыв наградить его красноречивым досадливым взглядом, он воспользовался заминкой и прижался ко мне, жарко, страстно, всего на секунду, обдав меня собой и заставив член в штанах зареветь и забиться в глухой истерике. Я развернулся, а Санька с непричастной мордой ангела блядь, убью нахер, затрахаю посмотрел недоуменно, чуть изумлённо так. - Чего встал, Никит? - доброжелательный вопрос. Вот же сцуко. И как с этим бороться, спрашивается. Не знаю, заметили ли парни, что между нами проскальзывает искра... Ога, короткое такое замыкание с электрической дугой на 7 тысяч киловольт. Но напряга не возникло. Мы шумно веселились в фойе, собравшись компанией старых хороших друзей, которым есть что вспомнить, и о чём поговорить. Мимо спешили одноклассники, знакомые кивали, останавливались на секунду. Охранник, спускающийся на вахту, поздоровался с Саном за руку, дежурная выглянула из комнаты наблюдения, сообщив, что чай готов. Взгляды, привычно неодобрительно минуя Сашку и его гоп-стоп, с недоумением сходились на мне, не понимая, что я забыл в этой опасной компании. В лицее, впрочем, как и в школе, я всегда числился на хорошем счету, не то чтобы ходил в любимчиках, но меня выделяли, замечали: учителя, персонал. Не знаю, за какие достоинства. Учёбой я не блистал, поведением не отличался, но вот как-то так. Возможно, как и Сан, я обладал своей собственной харизмой, и эта харизма почему-то заставляла всех считать меня хорошим и правильным парнишкой, в судьбе которого всем непременно хотелось принять участие, от технички до декана. И вот сейчас за меня волновались, переживали, недоумевали. Я стоял среди "плохих парней" и почти кожей ощутил досаду Саньки, когда вахтёрша, баба Маня, решила меня "спасти" и принялась зазывать к себе, сигнализируя на манер шпиона. Оставалось только выйти и дать Саньке шваброй по голове. Правильно. Руки прочь от советской власти. Подумаешь, принц, да хоть король, нашего Никитоса, мы тебе, буржуй, не отдадим. Ходют тут всякие, а потом у девушек месячные пропадают. Я, честно поведав, что всё путём, давился хохотом. А баба Маня плевалась и проедала Сана взглядом по принципу: "Чур меня, сатано", и даже, кажется, готова была его перекрестить, чтобы проверить: не испарится ли диавол с огнём и дымом от слова баб Маниного. Не испарился. Улыбнулся застенчиво, и баб Маня торопливо слинялась в каптёрку. Люцифер был самым сильным и красивым ангелом у бога. Куда уж до него простым смертным? И мы с Санькой мирно текли друг в друге, друг с другом, словно не замечая, что являемся центром внимания, стояли на расстоянии нескольких метров, не ощущая, что оно есть, его словно не было, этого расстояния. Я был заполнен Сашкой до предела. И, возможно, Сашка был заполнен мной. И странно, смешно, невероятно, что люди не видели, как же близки мы с ним были. Наша связь воспринималась не ниточкой, огромным толстым канатом. Мы не касались друг друга. Но я принадлежал Саньке до последней заклёпки на своих ботинках. Я был его. Трудно объяснить словами знание, которое я и сам не мог понять. Существуют вещи настолько огромные и бесконечные, что ты можешь лишь прикоснуться к ним кончиком пальца, уловить смутный отблеск этой силы, скрытый смысл. Санька не улавливал. Он просто был ей, этой силой. Это он создал её. И мы продолжали стоять и трепаться за жизнь, юные, дерзкие, счастливые. Перед нами лежал весь мир, этот мир принадлежал нам, мы могли творить и менять его, движимые подростковым максимализмом. Только в юности возможно поймать это чувство, острое, яркое чувство жизни. Когда эмоции кипят и переливаются, когда хочется сгореть. Взрослым не дано уже испытать этого. Они забывают эту лёгкость, состояние эйфории, счастья собственной безответственности. Не останавливайте подростков, когда они шумят и кричат. Они не могут удержать себя на месте. Дайте им, как слепым щенкам, сойти с ума, взлететь, раствориться, рухнуть, пройти все круги своих шестнадцати лет на полную катушку от ада до рая, творить безумства. Когда они станут взрослыми, они исправятся и осознают сами, научаться ценить, научаться понимать, добровольно запрут себя в человеческие клетки социальных форм и обязательств. А сейчас не мешайте им веселиться. Дайте подросткам быть. Любите их, дерзких, нахальных, пытающихся утвердить себя, самодовольных и бесконечно хрупко-ранимых, эгоистичных, наглых, беспринципных щенков. Не отбирайте у них их придуманную ими Свободу асфальта. И Сан, приказным тоном повелев сдать куртки, бегал относить наши вещи в гардероб. Вот такой вот он был, король, который не стремался поухаживать за собственными подданными. И когда он вернулся, баба Маня только что не вытирала слёзы платочком, обещая "Сашеньке пирожков горяченьких". И даже погрозила кулаком Зидану с Лёном мол, "смотрите у меня, доиграетесь, волчары позорные. Баба Маня всё знает". Потрясающий тип. Просто потрясающий тип. Других слов у меня для него не было. Сан вернулся, деловито раздавая номерки. Мой, разумеется, мне не достался, благополучно перекочевав в Санькин карман с обещанием посмотреть на поведение. Зидан и Лён поржали, решив что Сан прикалывается и, типа, ставит на место. А я посмотрел такими развратными глазами, что Санька задохнулся, осёкся. Покраснел, "стекая позорной влюблённой лужицей", готовый, кажется, послать нахер весь этот мир и уволочь меня на край света, прямо сейчас. Протянул руку, стремясь коснуться, и я попятился, прячась за широкой спиной Зидана, выставляя его перед собой, и вопя какую-то чушь про персональный губозакататель. А Зидан... Не знаю, врубился он или нет, но радостно гаркнул: - Саня, мы тебя теряем!!! И со всего размаха врезал приятелю промеж лопаток приводя в чувство. До звонка оставалось пять минут. А мы всё никак не могли разойтись. Сотрясали стены громовым хохотом, упражнялись в остроумии, беззлобно подкалывая друг друга. И хотя я понимал, что мы выросли, а школа закончилась давным-давно, всё же это забытое ощущение единства, ностальгия по тому, "как здорово было раньше", словно сблизила нас, сделала добрее, терпимее, что ли. И Зидан, многозначительно хвастающийся, что "с Никой у него тип-топ, пока кто-то щёлкал клювом", совсем не походил на наводящего страх местного бандита, наоборот, казался таким привычным, родным. Потом к нам присоединилась Вероника, как всегда приходящая почти к звонку. И мы принялись обсуждать предстоящие экзамены, словно на свете не было ничего важнее, активно мыли кости преподам и перечисляли способы сдать нахаляву. Саня практически не принимал участия в беседе. Стоял привычно с руками в карманах и смотрел на нас снисходительно, как на детишек. Разве что одёрнул Лёна один разок, когда, забывшись, он начал материться при Нике. Впрочем, мог бы и не одёргивать. Кулак Зидана, чувствительно ткнувший приятеля в бок, сообщил о том, что Зидан вполне серьёзно сообщил про свои "тип-топ с Никой". А я, оказывается, собственник. Потому что, когда Ника взяла Зидана под руку, прижимаясь щекой к широкому плечу, я заревновал. На фоне Зидана уверенная, самодостаточная Ника казалась беззащитной и хрупкой, как котёнок. Но они здорово вместе смотрелись. Ника всегда одевалась в прикольные шмотки, длинные сапоги или ботинки до колен, носила юбки (с её ногами носить штаны виделось преступлением), и грудь у неё была такая, что у меня руки плакали от желания подержать, потрогать. Вот Зидану, судя по его довольной морде, это счастье привалило. Он собственнически обнимал девушку за талию, нашёптывая на ушко всякие нежности, и периодично рука его незаметно так сползала на Никину попку в короткой обтягивающей юбке. Хвастался, сцуко. Но мы его понимали. И это покажется глупым, но я ревновал, испытывал лёгкую грусть и сожаление. Голубые глаза, подчёркнутые сиреневой подводкой, смотрели на меня с лёгкой неловкостью. Ника ведь и сама не предполагала, что так получиться. [i]Извини, Никитос, ты хороший парень. Но... Вот так вот оно бывает.[/i] Игра взглядов, беседы ни о чём и понимание. Конечно в целом, мне было пофиг на самом деле. Нафига мне Ника, со своими бы разобраться проблемами. Но появить у меня возможность выбрать себе девушку, определённо знаю, я бы хотел Веронику. Но, очевидно, прощёлкал клювом. Саня подошёл и ощутимо придушил меня за шею, заботливо выдав. - Никита, ты себя хорошо чувствуешь? Какой-то ты вялый, - и сдавил чуть сильнее, заставляя меня придушенно закашлять. Раздался хохот. Всё-таки Сан та ещё сцука. Зидан с Лёном потом неделю стебали друг друга, пиздясь при каждом удобном случае, чтобы безмятежно и заботливо спросить: "Как ваше здоровье, друг мой? Вам плохо? Может быть, помочь?" Но воспроизвести физиономию и голос Сани в этот момент явно оказались не в состоянии. Маэстро выступил. А все остальные - просто жалкие подражатели. К счастью, в этот момент прозвенел звонок, и мы расползлись по классам. Наша учёба проходила на разных потоках и пересекаться для общения удавалось редко, в моменты коротких перемен, совпадающих кабинетами или обеденных перерывов, используемых как возможность спуститься вниз и погулять дыша воздухом. Но выходя из кабинета литературы, погрустневший от вполне заслуженной двойки (последние недели две я совершенно забил на учёбу), я не удивился, застав отирающихся на том же этаже Саню, Лёна и Зидана. Знал. И это воспринималось совершенно естественным. Затем мы вместе отправились отлавливать Веронику с Настей. Лён, кстати, вёл себя корректно, но, в отличие от Зидоса, на Настю не запал, клеился исключительно инстинктивно. В крови многих людей обитается ген блядовства, заложенный на уровне подкорки как контрольный механизм, призванный обеспечить потомство и продолжение рода. И в общении с противоположным полом он включался непроизвольно, звоночек на звоночек. Не будь рядом Сана, я бы рисовался раза в два похлеще. Но Саня ревновал. Старался скрыть, но ревновал, бешено, дико. Я это ощущал кожей и даже как-то захлопнулся, что ли, свернув флёр собственной энергии, воспринимаясь слегка апатичным и вялым. Но, наверное, у меня существовала особенность собирать вокруг себя людей. Рядом с эмпатами редко ощущаешь себя неуютно. Вот и я как-то органично умел сглаживать углы. Может кому - то это покажется странным или невероятным, но общаясь с людьми, я иногда словно тянул невидимые ниточки. Бог энергетической человеческой электросети, интуитивно понимающий, кого с кем поставить рядом, где потянуть, ослабить вовремя, где проявить заботу и сразить шуткой. Несмотря на то, что моя способность давала трещины с близкими ( очевидно от того, что я непроизвольно резонировал на них ) она присутствовала с другими, посторонними. Я словно проводил невидимой рукой и люди преображались, снимая маски, раскрываясь изнутри своей лучшей стороной. Иррационально звучит. Рядом со мной монстры школы казались безобиднейшими, замечательнейшими пацанами. И, в свете похода в кино, Насте было почти смешно вспоминать, что Лёха её обидел. Лёха, как ребёнок, вытащил из кармана пачку сигарет и распотрошив, принялся кроить для Насти самолётик. Совершенно естественно к нам прилепились мои одногруппники Серёга с Максом. Знакомство состоялось абсолютно непринуждённо, перетекая с азартный спор с Лёхой по поводу седьмой винды. Парни увлеклись, органично забурившись с нами в столовую. Что-то происходило. Не знаю, что. Что-то менялось. Я понимал, что ничего не изменится. Но мы... Мы, наверное, купались сейчас в этом непонятном нечто, ощущали его, каждый из нас. Обед закончился массовым перекуром на лестнице. Ника и я не курили, тусили за компанию. Стебались над каким-то фильмом, смеялись. Когда прозвенел очередной звонок, и мы потянулись отбывать учебную каторгу, Зидан нагнал меня на лестнице. - Ник, - сказал он, стоя напротив и терпеливо ожидая, пока я зашнурую развязавшийся кроссовок. Последними парами стояла физкультура. И я, пользуясь случаем, сбегал и переоделся заранее. Мы дружили с тренершей. Ну, как дружили. В силу любви к движухе, в свободное время я частенько зависал в зале, никогда не стремался помочь и даже провожал домой помогая отнести сумки, да и вообще расправиться с разными мелкими делами. Подхалима в этом не существовало по определению. С училкой мы и сошлись исключительно на почве моих отличных результатов в спорте и последующего согласия выступать на районных. Она воспитывала ребёнка одна. Бывало не раз просила меня посидеть с мелким. Иногда я даже забирал его из садика. В общем с первого курса у нас сложились отношения, выходящие за рамки "учитель - ученик". В лицее мы это разумеется не подчёркивали, но определёнными привилегиями , вроде личного шкафчика в тренерской - я пользовался. Алла Борисовна относилась ко мне очень тепло. Собственно именно она выбила для меня спортивную форму, кроссы и прочие причиндалы, как участнику соревнований. - Чего? - Я выпрямился, довольный жизнью и собой. Зидан смотрел на меня несколько секунд, а затем привычно толкнул в лобешник. - Ничего...Рад, что ты вернулся, партизан. Чёрт, моя мастачка пошла, - он торопливо сбежал со ступеней, оставив меня гадать над тем, что он хотел сказать. Рад, что я вернулся? Я вроде бы никуда и не уходил. ***** - Так, построились, собрались. Нормативы будем сдавать по очереди. Начнём с прыжков. Алла Борисовна, в светло - зелёном костюме, энергичностью движений похожая на мелкую кудрявую ящерку, резко подула в свисток, раздавая команды вперемешку с замечаниями. Не представляю, как она управлялась с нами, остолопами. Маленькая, смуглая. В национальности тренерки ярко преобладали южные черты, несмотря на то, что по паспорту она считалась типично русской женщиной и типично по-русски позволяла себе крыть матом, когда мы, дегенераты, не понимали. - Добровольные жертвы есть? - Никитин! - Гриня, или Антон Гринёв, бодро выкрикнул мою фамилию. - Горит желанием прыгнуть через козла, - кривляясь, предположил Тоха, за что получил незамедлительное: - Точняк, Гриня. Становись! - Я, соскочив со скамейки, на которой мы уселись в ожидании расправы, ловко напрыгнул ему на спину, вызвав хохот и сдержанное фырканье девчонок. - Бляяя, съебись, еблан. - Тоха запрыгал, пытаясь сбросить меня с себя, но я держался, как клещ. Мелкий такой, жилистый клещ в серо-голубой футболке и тёмно-синих спортивных трениках с голубыми вставками. Куча молний и карманов, удобные завязки где только можно. Халявный костюм, прилагался в комплекте с найковскими кроссами. За прикид стоило поблагодарить Алку, с пеной у рта доказавшую декану необходимость наличия у команды солидного имиджа. В общем, мой внешний вид - представлял собой прекрасный повод порисоваться перед девчонками. И, в отличие от Грини, шорты которого держались на честном слове, мои спортивные не спадали. - Не стесняйся, Тошенька. Покажи себя, - Я двинул ногами, стягивая шорты вниз. - Сучонок, - беззлобно заржал Гринь. Перехватил шорты одной рукой возвращая на место, а второй принялся методично отдирать и пиздить меня. - Чё сказал? Умри, животное! - Я энергично придушил его за шею, и Тоха крякнул, а затем дурашливо завизжал, решив не отвечать злу насилием, потому что страшно представить, на что способно изнасилованное зло. В моём лице оно представлялось особенно способным. - Аааааа, все видели! Никитин мне травму нанёс. Алла Борисовна, я не смогу прыгать, он сместил мне позвоночник. - Гринёв, не смещай мне мозг. Отпусти Никитина - и на позицию. - А можно мне с Никитиной в позицию? - моментально оживился Тоха, бравируя словами, склоняя мою фамилию на фамилию одногруппницы Ленки и, согнувшись, выбросил меня на маты. - Прощай, майн либе, ты был мне дорог. Лена, любовь моя, посмотри, на какие жертвы ради тебя я иду. - Отвали, упырь. - Так, жертва аборта, - теряя терпение, рявкнула Алла Борисовна, - поставлю незачет и останешься после уроков. - Оооо! Да, иногда мне было жалко нашу учительницу, но зато физкультура всегда проходила весело, в отличие от других предметов. Ну, а ещё физкультура всегда была для меня возможностью выпендриваться.... Семьдесят, семьдесят один, семьдесят два! - собравшись вокруг, одногруппники хором считали мои подтягивания на руках, а Аллочка смотрела со смесью восторга и обожания. Хотя, собственно, чем тут гордиться. Невысокий рост, компактный вес. Подтягиваться на руках и отжиматься я мог практически без устали. Стометровку прогонял за двенадцать секунд, пресс качал без остановки. Заниматься спортом я начал с детского садика, на базе дополнительного образования. Учитывая бесплатность удовольствия, мать была рада запихнуть меня с глаз долой во всевозможные кружки и секции. Так что неудивительный факт. К своим шестнадцати, я перепробовал всё, от борьбы до танцев, везде достигая успехов, но... бросал, как только появлялся серьёзный результат. Не знаю, отчего так происходило. Стоило решить задачку и она тут же терялал для меня всяческий интерес, оказываясь слишком лёгкой. Я начинал откровенно скучать не желая топтаться в рядах со всеми. Усложнение нагрузки давало временный эффект, но постепенно я достигал предела своей возрастной категории, желал двигаться дальше, но никто не составлял индивидуальной программы, а перевести в старшие группы не представлялось возможным. Единственное, о чём сожалел, это о том, что пришлось забросить танцы. Секцию нашу расформировали и закрыли переведя на платные основы. Участие в конкурсах и соревнованиях я не мог себе позволить, затраты оказались метери не по карману. Она честно пыталась выкроить. Понимала, это моё. Я понимал, но...всё сложилось так как сложилось. Когда, догнав до ста, я спрыгнул вниз под бурю оваций и скромно раскланялся, получая третью пятёрку за пару, дверь открылась и в спортзал ввалилась группа Сани. Сигналя о том, что третья пара плавно перешла в четвёртую, и у нас, похоже, сегодня спаренное занятие. Аллочка пронзительно засвистела в свисток, размахивая флажком в руке и командуя мне и Серому приготовить маты для акробатики. - Пять минут перекура. Новоприбывшие разминаются у стенки. Куда собрался, Гринёв? - А покурить? - На скамеечке воздухом подышишь. Аллочка снова засвистела, привлекая внимание. - Оставшиеся нормативы сдаём с двести тринадцатой. И, если останется время, поиграем в волейбол. Группа Сани радостно взревела, наша, наоборот, притихла, особенно после слов: - Матч дружеский. Но проигравшие будут мыть зал. - Алла Борисовна, у меня, кажется, месячные начались, - тоненько завыл Гринёв, заставляя ржать над собой уже просто на волне его идиотизма. - Можно, я пойду? Я вам Никитина оставлю, честно, - пообещал Тоха, подхватывая меня поперёк и неся Аллочке в качестве приза. В нашей группе я был самым мелким, за что, собственно, и страдал. - Никитин, если ты не вернёшься, мы будем считать тебя коммунистом, - томно пообещала Юлька Грач. Девчонок в нашей группе было пятнадцать, на десять пацанов. И Грач относилась к разряду симпотных. - Отпусти Никитина, Гринёв. Твоя ориентация нас пугает, - Аллочка показала Грине сжатый кулак. - Алла Борисовна, ну зачем вы так! - прилюдно обиделся Гринёв. - У меня ориентация самая правильная. На учёбу. Всегда готов! - Тоха гоготнул. - Гриня, в угол поставлю. - Ааа, не надо в угол! Я маленький, худенький, тощенький и... и плохо трахаюсь. Вот прям как Никитин, - заявил Тоха, тряся меня в качестве доказательства, за что органично получал ногами, но не отпускал, очевидно решив, что за козла я ему отвечу. - Лично проверял? - подъебнул я, вызвав новую волну ржача. В это время Санина группа органично влилась в зал, рассасываясь на свободных скамейках. Как я уже говорил, у нас учились девчонки, 214 состояла из одних парней. Пятнадцать человек, и все как на подбор. Ну, или казались как на подбор, потому что широкоплечий монстр Зидан в майке цвета хаки, поигрывающий мускулами а-ля Арнольд, крепкий такой, органичный Лён, об чью шею можно было гнуть подковы, долговязый черноволосый Родригес с невысоким, но неплохо сложенным Мурзиком, - как-то разом создали преимущество силой оппозиции. А за ними, в серой олимпийке и таких же штанах, танцующей походкой следовал чуть отрешённый Сан, запихав руки в карманы. Очки он снял, созерцая спортивный зал с рассеянным интересом, словно видел его впервые, а не заколачивал здесь груши, тягая железки по вечерам напару со своей шоблой. Аллочка распахнула рот и едва не выронила свисток, даже забыв попинять Гринёву на то, что придурками не рождаются, а становятся, но Гринь это правило похоже обошёл. А затем Аллочка тряхнула головой, прищуривая глаза. - Вау, какие люди и без охраны. За что такая честь, Малин? Родионов? Мурзин? Не верю своим глазам. Такие уважаемые люди в наш скромный спортзал. Зидарин, если не ошибаюсь? - она ткнула пальцем в сторону Зидана, безбожно коверкая его заковыристую фамилию. Парни моментально напряглись. Похоже, физкультуру в 214 не жаловали до сегодняшнего дня. - А чего я-то сразу? - начал Зидан, но Саня уже вышел вперёд. - Здравствуйте, Алла Борисовна, - очень вежливо поздоровался он, останавливаясь напротив училки и застенчиво так, доброжелательно улыбнулся. - Извините нас, прогульщиков. Я отдавал справку в медицинский, но они, очевидно, забыли передать. Аллочка, прифигев, взяла протянутый лист бумаги. - И чем это таким ты болел, интересно, что тебя на год освободили? - Проблемы с суставами, - серьёзно поведал Саня, кося глазом в мою сторону. Гринь, так и не дотащив меня до Аллочки, остановился, забыв отпустить, и неуловимо потемневшее лицо Сани сообщило о том, что Тоха походу сам не понимает, на что нарывается. Я торопливо скинул с себя его грабли. - А эти что, тоже болели? - насмешливо фыркнула Аллочка. - За компанию, так сказать? Саня покаянно склонил голову, а затем вскинул смеющиеся глаза. - Прогуливали, самым наглым образом, - убедительно заверил он, и Аллочка, секунду постояв с распахнутым ртом, капитулировала перед Санькиным обаянием. Впрочем, отвлекаться дальше было некогда и, махнув рукой "живи, отпускаю", училка снова вооружилась свистком и, выстроив нас в ряд, принялась объяснять условия эстафеты и те нормативы, которые предстояло сдавать. - Таким образом, с учётом того, что Коваль потянула ногу, а у Гринёва месячные, - хохот прокатившийся по рядам возвестил о том, что Алка жжёт, - у нас получается две команды. Капитан 114 группы. Ну, тут даже сомневаться не приходиться. Никитин. - Никитос, не подкачай, - Серёга хлопнул меня по плечу, Грач тут же пообещала сделать массаж в качестве награды победителю. Я пизданул, что предпочитаю минет, на что Грач не растерялась, сообщив, что посмотрит на моё поведение. Хорошо, Сан в этот момент сидел далеко и не мог нас слышать. Или мог? Поймав переферийным зрением взгляд прищуренных глаз, я ощутил, что уши мои начинают нездорово полыхать в перспективе, что их, похоже, сегодня надерут, и хорошо, если только уши |