Сан Тери Отпусти это всего лишь слово
 Скачать 6.72 Mb.
|
|
Вспышка боли. Чуть легче. - Идиот. Видел бы ты себя со стороны. Смотреть тошно. Ладно, хрен с тобой, не собирался я тебе всего этого рассказывать, но всё слишком далеко зашло. Мне тебя честно слово жалко просто... Боль. Давай, Ник, давай, ты сможешь, ещё немножечко. Жаль, что не хватает силы сжать кулак. Бритва маленькая, а кулак большой. И нужно двигать рукой, перемещая её, чтобы попала туда, куда нужно. Вспышка боли. Чуть легче. И "Остапа понесло". На волне сублимации, я толком не помню, что говорил. Как оказывается, отрезвлённый физической болью, вдохновенно и изобретательно умею врать. Я рассказал Вольху, о том, что мы смеялись над ним, за его спиной, спорили: долго ли он продержиться. Разумеется мои одноклассники немедленно оказывались в курсе всех подробностей наших свиданий. Я втирал, что на него была сделана ставка, как на пидора, но мне правда жаль. Я пожалел его, но зато выиграл приз. Рассказал о том, как мы стебались, высказал мнение друзей, для которых подобное было в новинку, но показалось забавным. Я поведал ему о том, что он дерьмо и я никогда не посмотрел бы в его сторону, на самом деле. Для меня это просто нереально, но я просто прикололся, прикидываясь дурачком. Но живу я, чуть ли не, хуй знает где, в золотом дворце, у чёрта на куличках, и срать с ним, на одно поле не сяду потому, что он хуесос и вафлер. Сейчас, когда я вспоминаю этот день, мне и смешно и стыдно одновременно, особеннов в той месте, где я вопил, вдохновлённо вопил. - Да ты, посмотри на себя, отброс. Кто ты, и кто я... Угу. Ну да, я охуенно охуительный принц из сказки, а быть со мной огромная честь для всех прочих смертных... Вы знаете, он на это купился, согласился с тем, что я могу так поступить. Не думаю что он на самом деле поверил, но он хотел поверить. ОРн бы сейчас во что угодно поверил, хоть в инопланетян, только бы избавиться от боли как и я, но у него, не было спасительной бритвы, и он не знал способа, как сделать так, чтобы стало легче. Я не успел договорить. Но подозреваю, говорить смог бы не очень долго, фантазия иссякла, и я просто не мог придумать, что бы такого сказать, чтобы задеть чужое самолюбие как можно сильнее. Заставить злиться, ненавидеть меня, понять с каким дерьмом он связался, каким идиотом был, доверившись подобному моральному уроду. Вам кажется, что это было нелогично или нерезонно? Мне было всего шестнадцать лет. В свои шестнадцать подростки часто бывают именно такими, нелогичными, но очень жестокими и изобретательными. Это можно было представить. Такой расклад событий. А я хорошо умел обосновывать... Он не дал мне договорить. Кулак просвистев в миллиметре от моего уха врезался в стену. Вольх смотрел на меня, я видел бешенство. В точку, Ник, на бис, пацан. Ты всегда был способным парнем. Браво! Господи, отчего так больно, гадко и противно? Отчего так остро хочется подохнуть в эту секунду? Я видел отвращение и ярость, и, начавшую просыпаться чёрную, бесконтрольную злость, раненную гордость, уязвлённое самолюбие. Он сложил к моим ногам всего себя, а я протоптался по нему сапогами. Не просто протоптался, растёр и плюнул сверху. Но ...Кулак врезался в стену. Вольх не ударил меня. По всем законам логики должен был ударить, но предпочёл разбить вторую руку. Было ли ему противно касаться меня в эту секунду? - Убирайся, гнида! - прошипел он с таким отвращением, что я понял, он меня убьёт, если я не съебусь как можно быстрее. Когда я всё это затевал, не подумал о последствиях, не ожидал, представить не мог, что услышать это от него, окажется настолько мучительно, гораздо страшнее, чем удар кулака в лицо. Я сам этого хотел. Нарывался именно на такую реакцию... Так почему же сейчас умираю в агонии? От самого понимания. Я не хотел. Не хотел так. А как? Поворот бритвы, вспышка боли. - Убирайся или я тебя выволоку. Исчезни, пока я не убил! Я сидел на диване, но в это мгновение словно разом умер. Что-то оборвалось внутри после этих слов, сломалось, разом пришло осознание, ЧТО я натворил. Но... На одну секунду стало легче, не проще, но легче. Я добился своей цели, и сейчас я уйду, а он останется. Но плакать точно не будет. Нажрётся. Лучше так, чем болеть от безысходности и выворачиваться наизнанку. Жизнь паскуда, люди сволочи, а куда деваться? Отбери у человека причину любить, что останется? Вот и вся любовь, дважды два. В эту секунду понимание, что я победил, вытеснило остальное всё. - Прости! - сказал я. Нельзя было такое говорить. Стоило добить, ввернуть что-то обидное ужасное напоследок, заслуженно словить по ебалу и вылететь мордой в дверь. Но у меня чувство вины всегда зашкаливает, превуалируя над разумом. Мучительно хотелось попросить прощения, прежде чем дверь закроется навсегда, дать понять, что я сожалею.... Но за такое прости не говрят. За подлость не оправдываются. Мерзко. Я понимал, что он не простит. И так будет лучше и правильнее. Да блядь, мне хотелось оставаться в его глазах белым и пушистыми, но вот только нихуя подобного, не будет. Иногда существуют какие - то вещи, мы их делаем, а всё что нам потом остаётся, это просто с ними жить. Это смазанное "прости" оказалось единственным отпущением греха, которое я мог позволить для своей, истекающей муками, совести. Мне было больно? В эту секунду меня просто больше не было. Я убил Вольха, и убил себя. Просто понял это, слишком поздно, осознал в тот момент, когда он мне сказал: Убирайся, гнида! Два слова - два выстрела. В какой-то момент, когда у человека превышен определённый болевой порог, ощущения отключаются. Мой психологический порог оказался превышен. Душа замёрзла превратившись в криоген. Я не чувствовал руки, она онемела, я не понимал: зажата бритва в кулаке или выпала? Стермался посмтреть...А вдруг она лежит на полу. ..Не дай бог он это увидит. Случится большой размохровый пиздец. Жизнь моя...ты разлеталась на осколки, а всё о чём я мог думать: бритва на полу...или в руке? Как выразилась бессмертная героиня, Маргарет Митчелл размышляя, что делать с трупом: Она ощулала себя настолько безумно усталой, что сил ни на что иное больше не оставалось. " Я не могу думать об этом сегодня, я подумаю об этом завтра". Подростки не хрупкие и не ранимые существа, просто они, не прогнозируют последствия как взрослые, живут одним днём. Мой один день из жизни здесь и сейчас разбился вдребезги. Не хотелось представлять и понимать мелочность собственных чувств с позиции масштаба десятилетий . Хуёво и гандонно мне было именно сейчас! Пора уходить. Надо подняться, но сделать это так, чтобы Вольх не увидел. Сейчас это единственное, что занимало моё сознание. Ладонь ощулалась мокрой, скользкой, горячей - полыхала огнём, что - то там дёргало внутри, пульсировало, но не болело: просто дёргало. Когда я выливал на Вольха ушат дерьма, убрал руку за ручку дивана, сразу убрал, чтобы он не видел происходящего, не поинтересовался, почему собственно я так странно держу кулак. Между примыкающим к столу диваном, образовывалась удобная ниша углом, в которой стояла тумбочка с пепельницей и прочей байдой. Вот туда я собственно и присунулся, в такую квадратнкую дырочку проёма от стены. Теперь оставалось только изобрести предлог. - Не жди чтобы я тебя вышвырнул! - повторил Вольх. Угрозой дала понять, что он просто чешется от желания осуществить своё намерение, но сдерживается из последних сил. - А ты ...Не мог бы выйти на кухню? - попросил я сипло. Облизал пересохшие губы. -Я уйду, сам, просто ты не смотри, ладно...не надо. - Хорошо, - сказал он, голос Вольха дрогнул. - Ответь только на один вопрос, Ник. Один вопрос, хорошо? Я кивнул, порадовавшись, что он согласился с моим доводом. - Почему, ты сейчас плачешь? - Я?... Я не плачу. Кажется, я находился в состоянии шока или какой-то прострации, потому, что действительно не понимал, не ощущал. Вольх протянул ладонь, провёл вытирая, продемонстрировал мокрые пальцы, и, лишь после его тёплого прикосновение, я понял - по щекам текут слёзы. Как вода. Текут и текут. Надо же. А я не замечал. - Ты плакал всё это время, - тихо проговорил он. - Ник, то что ты рассказал, это... Правда? Нет, не так.. Он стиснул зубы. Чёрт возьми, этот идиот поверил каждому моему слову. Как же можно в такое поверить? Как, Вольх? Вот опять, я трус. Так хотел чтобы ты поверил, а в глубине души ни хуя не хотел. Хотел остаться в твоих глазах самим собой, тем хорошим славным парнем, которого ты любил. Мы не сможем быть вместе, но так обидно уходить и оставаться для тебя подонком. Жить потом с этим тяжело. - Даже если это окажется правдой, на самом деле...Ник, неужели ты, ничего ко мне не чувствуешь? Задохнуться наверное было бы проще, челюсть выламывало. .Я опустил голову, избегая смотреть и отрицательно покачал головой. - Ничего. - Неубедительно выглядит, Ник. Я не верю. Я слегка подразжал кулак, понимая, бритва не выпала, а затем сжал его изо всей силы. Резануло так, что на мгновение даже в глазах потемнело. Мой прерывистый судорожный вздох, оказался очень в тему, реальные муки совести. Я медленно выдохнул справляясь с болью, в голове всё словно прояснилось. - Слушай, Станиславский...начал я и осёкся...Не собираюсь я тебе ничего доказывать. Мне тоже от всей это й хуйни не по себе ...Но это ничего не меняет. Просто уебланом себя реально ощущаю. Доволен? Дай уйти. - Ты, действительно этого хочешь? Говорить я уже не мог, просто активно закивал. Мазнул по лицу свободным рукавом, глянул с вызовом. - Да. Вольх молчал. Внезапно я понял, что он стоит передо мной на коленях. - Хорошо. - Он поднялся, вытащил сигарету, закуривая прямо в комнате, выпустил дым в потолок, кажется, вот так он набирался решимости. - Вольх, выйди пожалуйста. Мне тоже паршиво от всего этого. Дай съебаться тихо, по-английски. Так будет лучше. Он кивнул. Слова были сказаны. Прошёл по коридору, повернул ключ, открыл дверь на улицу, помедлил секунду и скрылся на кухне. Вот и всё. Свобода манит, пора бежать, Никитос. Беги, тебя никто не остановит больше. Беги. От самого себя. И хватит на твою долю. Хватит всего. Что же просит чувство твоей вселенской справедливости, Никит? О чём оно молчит? О том, что ты трусливо и позорно сбежишь. Давай, теперь прикончим Саню ради разнообразия. Это же несправедливо. Что тебе пришлось выбрать в его пользу, а ты уверен, что хотел выбрать именно ТАК? Я вскочил и рванул к выходу. Не выпуская бритву из рук, не разжимая кулака, схватил куртку свободной рукой и дальше... Полетел, как фанера над Парижем. Полетел обратно в комнату, перехваченный поперёк сильными, жёсткими руками Вольха. Забился не понимая. Чего он? Зачем? Всё же решено, сказано. Он же сам сказал уёбывать. И выхватил глазами цепочку алых капель на полу. И выхватил глазами цепочку алых капель на полу. - Блядь, знал же. Знал, твою мать, что ты, гандон малолетний, выкинешь что-нибудь! Доигрался. Хотел посмотреть, насколько тебя хватит. Вольх матерился и орал как припадочный. - Руку разожми. Блядь, кому сказал, руку разожми!! Одной рукой он выдёргивал аптечку из под стола, второй разжимал мои, судорожно стиснутые, пальцы. Кулак был в крови, словно кто-то щедро разбрызгал алую краску. Кровь густая, мутная, сочилась между костяшек, тяжело капала вниз. За диваном натекла вязкая липкая лужица. Ладони просто не было видно, возможно я задел мелкий сосуд, или порезал глубоко, потому, что несмотря на то, что рана была зажатой, кровотечение не останавливалось. Я просто не видел собственной руки, скрытой за разливающимися во все стороны потёками и ниточками алого. - Бля, свинью зарезали, ха-ха. - Я начал хохотать. Смотрел, искренне не понимая, чего он так переживает? Не ножом я себе в брюхо пырнул, и не вены вскрыл. Ну, бля, ну ладонь. Ну да, мне тоже не безразлично очевидно. Но с хуя ли панику поднимать, и вообще. Моя ладонь, моя жизнь, моё тело. Хочу - режу, хочу, бля, не режу. Его это совершенно не касается. Не знаю, сказал ли я это вслух, давясь приступом беспричинно обуявшего меня веселья. Вольх размахнулся и влепил мне по лицу. В этот раз пощёчину. Отрезвило моментом. Отпустило тоже. Хохотать я разом перестал. И пальцы разжались. Бритва стояла торчком, врезавшись в мякоть под пальцами и ладонью. - Уёбок мелкий. Вольх застонал, мучительно так, словно от зубной боли. Притащил меня в ванную, врубая воду. Тоже мне, первая помощь называется. Аккуратно промыл, в какой-то момент быстро выдернув бритву, зажал, обрабатывая тампоном с перекисью. Я зашипел, непроизвольно дёрнувшись. Видеть собственную ладонь мешала чужая спина и плечо. Вольх просто передавил мой локоть под боком, фиксируя в захвате, демонстративно не замечая, что рука имеет продолжение в лице меня, и, с видом усердной медсестрички, занимался обработкой боевых ранений. Не дёргайтесь, боец. Врач сказал - в морг. Пинцет, тампон, перекись, стрептоцид, зелёнка... Зелёнка? Бляяяяяя. Защипало и зажгло так, что я взвыл, активно вырываясь и подпрыгивая, цепляясь за змеевик. С тем же успехом, можно было об него убиться. Вольх даже не сдвинулся. - О, да неужто больно? - с такой ехидной злостью поинтересовался он, что я моментально спёкся и стиснул зубы из принципа. - Я не по ране. Вокруг. Хотя тут вокруг вряд ли получится, - в задумчивости выдал он, снова беря тампон. - Так порезаться, умудриться надо было, бля. Мазохист хренов. Я шипел, тихо выпуская воздух сквозь зубы и считал, до ста для разнообразия. На тринадцати Вольх наложил сложенную в несколько слоёв марлю, взял бинт, профессионально перехватывая наискось, не забывая фиксировать между большим и указательным пальцем, закрепляя через запястье. Когда закончил заматывать, обрезав маникюрными ножницами излишки, и осторожно затянул узелок, на воле остались только кончики пальцев. Всё остальное было благополучно погребено под ровным слоем бинта. Фильм "Мумия", бля, продолжение. Серия четвёртая. "Мумия в ванной." Я сиротливо топтался рядом, с неловкостью глядя как он смывает кровь, протирает раковину - загажено было знатно. Как собирает причиндалы в аптечку, обдумывает. Я бочком выскользнул в коридор, хватая ботинок, понимая, вот он подходящий момент. Валить надо сейчас, пока Вольх занят. Но похоже, до порядка Вольху не было абсолютно никакого дела, он нарисовался следом, дыша в затылок, практически моментально. Глаза прищурены, голова слегка опущена вниз, взгляд такой, исподлобья, вроде злой, а вроде лениво-оценивающий. - Съебаться надеешься? Пиздец, я ощутил себя вором застигнутым врасплох на месте преступления. Ботинок испуганно выпал из рук с грохотом убившись об пол. Представляю выражение своего лица в этот эпический момент. Да что вы бабушка, не думал даже. - Это ты правильно мыслишь, - Вольх подошёл, дёрнул за плечо, заталкивая обратно в комнату. - Просто я сейчас так хочу тебя отпиздить, поэтому придумай что-нибудь, чтобы унять во мне это охуительное желание. - Пизди, - согласился я. Знал, сопротивляться не стану. - Тебе как удобнее, что бы я стоял или... - Блядь, заткнись, а. Хуйню не гони. Вольх устало толкнул меня на диван. - Мне сейчас подумать надо, зашейся на пару минут. Всё. Он дёрнул за низ дивана, разбирая без предупреждения, отправляя меня прокатиться до стенки. Сел на край, рассматривая со странным выражением. Похоже, расправа временно откладывалась. Вольх очень злился, чувствовалось моя безумная выходка, конкретно его взбесила, но что-то в его лице, в выражении глаз, подсказывало, что именно из-за этой дебильной выходки, я по-прежнему остаюсь здесь... А может не только из - за неё...Он мне с самого начала не поверил, ни единому слову из того, что было сказано, хотя вначале и повёлся слегка, но сейчас весь его вид ясно давал понять: я проиграл. Спектакль произвёл впечатление убедительной силой драматизма, и фанатичной отдачей единственного горе-актёра, но режиссура сплоховала, кулисы рухнули в самый неподходящий момент. А если не лукавить? Не лукавить, на самом деле какой - то частью души, я был рад, что всё закончилось так. И не рад. Теперь, всё запуталось ещё сильнее, запуталось потому, что, кажется, не готов я был порвать эти отношения. Реально, не хотел. А что тогда я скажу Сане? Наврать? Хотелось убиться в очередной раз. [i]Да уж, Никитос, гандон ты знатный. Так запутаться и запутать мог только ты.[/i] - Ты сказал... Что я могу уйти, - напомнил я, предпринимая последнюю вялую попытку. - Передумал, - мрачно отрезал Вольх. Посмотрел по сторонам с неверящим и одновременно сожалеющим видом, созерцая погром и бардак в комнате. - Ну вот, из-за тебя гитару сломал, - пробормотал он, - придётся новую покупать. Я прижался к стене, сел, подобрав колени. В моём дальнейшем сценарии, действий больше не было. Что делать дальше, я не знал. Сидеть и ожидать решения своей участи? Вольх поднялся, вернулся с аптечкой, теперь занялся собственными руками, шипя и не обращая на меня ни малейшего внимания. - Мне домой надо, - я уныло поковырял покрывало. Театр абсурда, бля. Что-то слишком много в моей жизни становится абсурда. Даже настораживает. Может, с катушек съезжаю? - Да ну? - с нарочитой, небрежной безмятежностью отозвался Вольх. - Раз надо, тогда рассказывай, а потом я подумаю, отпускать тебя или нет. Закончив обрабатывать ссадины, он задвинул аптечку на место, повернулся ко мне и резко дёрнул за лодыжку, прокатывая по дивану. Наклонился к самому лицу, обдавая табаком и лёгким оттенком одеколона. - Только, на этот раз, правдоподобную версию, - мягко, но от этого очень пугающе, сказал Вольх. - Потому, что если я узнаю сам, а я узнаю, больно будет, не только тебе и мне. Что случилось, малыш? Объясни внятно. Что с ТОБОЙ случилось? На какой-то миг возникло идиотское желание, обхватить его за шею, повиснуть, уткнуться лбом в плечо, заговорить. Может быть даже разреветься по-детски, хотя куда больше-то эмоциями брызгать? Словно Сан отпидорасил не только тело, но и душу, и я размяк, сделался слабым и недееспособным, превратился в тряпку. Но вот только дело было совсем не в слабости. Как я мог рассказать ЕМУ? Я отвернулся, с безразличием уставившись в стенку, закрываясь. Я тогда ещё не понимал, что это бесило и пугало Вольха больше всего. Моё умение уйти от него, находясь рядом с ним. - Хорошшшо. - Вольх кивнул, погладил меня, мягко, успокаивающе, привычно так. - Хорошо. Как хочешь. Не хочешь говорить, не надо. Я расслабился, понимая, что, кажется, Вольх сдался. Возможно, сейчас он меня отпустит, и потом, мы вместе что-нибудь придумаем, возможно... Его руки стремительно вылетели вперёд, подхватили за бёдра, жёстко и резко поднимая над диваном и отщёлкивая пряжку ремня. - Значит, узнаю сам! Как он мне потом сказал, это была интуиция. Говорят, ревнивый любовник чувствует запах другого за километр, вот и Вольх, ощутил на мне чужое присутствие. Ну не было у меня иной причины шарахаться от него, в его понимании. Просто не было. Говорят, настоящее сопротивление, рождается когда дерёшься по-настоящему. Когда, действительно, чего-то остро не хочешь, нежелание порождает силы для этого самого сопротивления. В кино часто звучит фраза: Не хочешь, чтобы я это сделал, значит сопротивляйся по-настоящему. Я по-настоящему не хотел что бы Вольх узнал и вся предыдущая режиссура, выглядела жалким лицемерием на фоне настоящего живого чувства. Стыда, страха, отчаяния, унижения. Я не думал, что смогу так драться. Смогу поднять на него руку, бить. Не думал. С Сашкой я бы не смог драться. Определённо это знаю, на него рука бы не поднялась, а вот на Вольха она поднималась. Хорошо поднималась, по настоящему. Вольх потом признался, что сам не ожидал ничего подобного. Чтобы скрутить меня и раздеть, ему понадобилось почти двадцать минут. Мы перебили все незакреплённые предметы в комнате, даже комп разбили, сбив на пол борьбой, когда я вживую, по натуре, ебашил его кулаками и ногами, а он не мог ударить в ответ. Не хотел бить, не хотел причинять боль, но зажать и заломать меня оказалось просто нереально. Вольх оглушил мощным ударом под дых, добавил по шее и пока я кашлял и приходил в себя, связал. Не ремнём, банальной бельевой верёвкой. Откуда в доме Вольха верёвка, спрашивается? Я бы не удивился, если бы нашёл в его хате набор для вышивания крестиком и пяльцы. У этого парня в запасе было всё, от гвоздя до радуги. А потом, наверное, он жалел, что победил. У меня случилась повторная истерика. Лёжа перед ним раздетый: джинсы, болтающиеся в ногах, и толстовка, оставшаяся на запястьях, вряд ли шли в расчёт - я глотал слёзы стыда и унижения, и не мог оторвать лицо от дивана и посмотреть ему в глаза. Я правда, не хотел, чтобы он увидел меня таким. Лучше бы, всё у меня получилось, и я бы вылетел из его дома уродом и гандоном, чем оказаться вот так. Перед ним. Действительно, говорят, чем дальше в лес, тем толще партизаны, мои косяки-партизаны перед Вольхом, по размерам, могли бы перевесить слона. Это было даже забавно, с некоторой стороны. Я проваливался всё глубже и глубже. Осталось лишь ждать, когда наступит конец. А Вольху было на что посмотреть. Саня отметил меня так, что на моём теле не осталось живого места. Синяки, засосы, царапины, следы, цепочки пальцев на бёдрах. Я не хотел поднимать голову. Но не поднять тоже не мог, потому, что Вольх не имел права, поступать со мной так. Даже если им двигала ревность, собственнический инстинкт или, как он говорил, невъебенная любовь с первого взгляда. Нельзя так поступать с любимым человеком. Наивный чукотский мальчик, я, однако, был. - Доволен? - заорал я. - Ну что, доволен? Легче стало? Узнал? У Вольха были белые глаза, абсолютно белые, мёртвые такие. - Кто? - спросил он тихо, а затем заорал, зарычал, завыл, круша кулаками стены. Вот такая у него была привычка. Разрушать всё вокруг. - Кто это сделал?!!!!! Ник, КТО ЭТО СДЕЛАЛ?!!!! Чем-то он мне в эту секунду напоминал Терминатора. "Мне нужна твоя одежда." Блядь. Что я ему скажу? - Я сам, - ответил я. Да, такое забавное выражение лица стоило сфоткать на память и повесить на стену. Потом Вольх признается, что и при желании я бы не смог изобрести перл, более запоминающийся, чем этот. Но в тот момент ему не было смешно, он тряс меня за плечи и требовал признания, требовал, а я молчал. Партизан, бля. Нет, забавно всё-таки людям достаются клички. Мне моя, действительно, подходила. Вольх догадался сам. Чего там было догадываться, спрашивается? Дважды два. Вот и вся задачка. - Саня?! - он даже не сказал, выплюнул это имя, потом закрыл глаза. Он издал стон, очередной стон-рычание, а я смотрел как на скулах у него ходят желваки, как сжимаются кулаки, белеют костяшки пальцев. И понимал, что Вольх убьёт. Хорошо, если не рванёт убивать сейчас. Мне пришлось всё рассказать. Я не хотел. Мне было стыдно. Но я должен был рассказать, объяснить. Что Сан не насиловал меня. Что я, действительно, хотел этого сам. Просить прощения. Давясь рыданиями, слюнями, соплями, отчаянно себя ненавидя в этот момент, я рассказал, о том как всё было на самом деле. Что не знаю, как так получилось. Правда, не понимаю. Не знаю, почему не убил Саню, когда он меня опоил, не знаю, почему остался, не знаю, почему согласился быть с ним, и почему теперь всё так происходит. Запутался. Запутался с ним, Вольхом, запутался с Саней. И не знаю, как теперь разобраться, как разрулить. Но не хочу, что бы с этим разбирался Вольх. Правда, не хочу. Вольх уже давно развязал меня. Ну, ещё бы. Когда у меня случилась очередная истерика, отпаивать меня пришлось валерианкой, чудодейственные пиздюлины оказались бессильны, впрочем, он не пытался бить. Избил всё вокруг, кроме меня. А меня завернул в простыню, как будто я царевна, бля, поруганная, поднял, прижал к себе... И я был ему очень благодарен за это. Никогда впоследствии я не буду так отчаянно и страстно благодарен ему, как был благодарен за этот поступок, конкретно в этот момент, за это отношение, за неуловимое понимание, что нельзя меня больше трогать, нельзя давить, нельзя прессовать. Что я дошёл до черты. И можно только вот так, бережно, осторожно, аккуратно, держать, гладить по волосам, просить успокоиться, шептать в макушку всякую чушь, дебильную хрень, от малышей и котяток, до... - Знаешь, я был на море. Ты вот был на море, Ник? Красиво там, сцуко. Съездим обязательно. Не хочешь на море? А куда хочешь? Никуда? Ладно. Никуда так никуда. Я ощущал себя грязным, а Вольх рассказывал про Париж. Круги на воде, расходящиеся от, брошенного однажды, камня. Чувства, в которых я нихуя не смыслил, но мог осязать последствия. А потом, когда я успокоился, Вольх вернулся к нашим баранам. Он никогда не уходил от темы. Это с Саней мы бесчисленное множество раз, будем уходить, кружить, заминать, понимать, что каждый человек имеет право на своё личное пространство, на своих маленьких, пизданутых тараканов, что его надо уважать. Вольх, как голодный волчара, находился в вечной, ко всему готовой засаде, он мог отступить, мог выждать, но не отступался никогда и, рано или поздно, всегда приходил и брал своё. И сейчас он не собирался помогать мне разобраться в самом себе, он просто пришёл и выхватил то, что было очевидно для него, и должно было стать очевидным для меня, потому, что у меня не было выбора, и я должен был понять это гораздо раньше. Что у меня не было, и не будет, выбора, что поводок оказался очень длинным, настолько длинным, что, поначалу, я не ощущал его. Лёгкая, незначительная шлейка. А потом, на мне застегнули ошейник и дали ощутить собственную цепь. А тогда Вольх действовал исключительно ради меня и во имя моё, стоял как борец на защите справедливости и чужих поруганных интересов. Объяснял, как малышу. Какие к чёрту дважды два Ник? В понимании Вольха у поставленной передо мной задачки не было даже действия. Просто очевидный готовый ответ. - Ты называешь это добровольно? - Вольх, тихо матерясь, обещал убить Сана, вкопать в асфальт, отрезать хуй тупым ножом, заставить собирать собственные внутренности сломанными конечностями. Я даже и не знал, что он может исторгать такие страшные слова. - Этот ****, - Тут Вольх издал такое непереводимое склонение, что, прозвучи оно при других обстоятельствах, я бы записал. - Он, ****, тебя изнасиловал! О каком согласии можно говорить под воздействием наркоты? Это реальная статья. А ты пытаешься его оправдать. За что? За то, что тебе было хорошо? Да я тебе прямо сейчас могу вколоть дозу и сделать тебе такое небо в алмазах, что ты на коленях будешь за мной ползать. И помнить об этом тоже будешь месяца два. И хотеть ещё. Но это не будешь ты, Ник. Это просто твоё тело. И этот уёбок... Я его убью, - мрачно пообещал Вольх, когда его словарный запас иссяк, а я сидел и в ошарашенном понимании, осознавал, что Саня воздействовал на моё сознание, и что, действительно, все эти чувства, что это как пограничное состояние после пьянки, когда ты ещё не проветрился до конца. Вроде бы трезв, но ещё не трезв и позволяешь себе пороть и делать всякую хуйню, под воздействием бреда. А затем Вольх достал аптечку, теперь уже занимаясь конкретно ранами. Внешними: смазал и обработал царапины и синяки, в некоторых местах, просто заклеил пластырем, уже даже не матерясь, просто, раз в сотый повторяя, что если Сану и жить, то исключительно со сломанными костями и отбитыми почками. А потом Вольх потребовал развести колени.... Если бы он меня трахнул уже в тот вечер, наверное, я бы не простил никогда в жизни, тогда он ничем не отличался бы от Сани. Но Вольх действительно ничего не сделал. Осмотрел, прощупал аккуратно на предмет повреждений, без всякого подтекста, на какой либо интерес за исключением медицинского, потом нахреначил какой-то мазью, и вставил ракету в задницу. Убиться, бля. Семейные будни двух пидорасов. Я думал, Вольх теперь побрезгует прикасаться ко мне. После всего случившегося. А он застелил диван, разделся сам и лёг рядом, как в ту, нашу первую, совместную ночь, подтянул меня к себе и поцеловал взасос а-ля франсе, преодолевая слабое сопротивление и попытки объяснить, что я тут, бля, гвоздикой подрабатываю, трамвая жду и слоников считаю. Однажды Вольх скажет, что прошлое не имеет значение, имеет значение только будущее. Он был человеком, который умел смотреть вперёд и только вперёд. В отличие от него, Саня не забывал оглядываться назад. - Для того, что бы отомстить кому-то по настоящему, изощрённо, научись помнить и никогда не забывать, за что мстишь, - скажет Саня. Но всё это будет потом, спустя время, а сейчас прижатый к тёплому, почти горячему боку, в постели Вольх был как печка, засыпая, я слушал тихий уверенный голос. - Завтра остаёшься дома. Занятия в лицее пропустишь. Твою ж мать. С Саном я поговорю сам, - тихо отметил Вольх. - Больше эта сука к тебе не сунется. Это раз. - Вольх, погоди, ты не ... - Во вторых, Ник. Запомни это очень хорошенько. Пиздоблядством, я тебе заниматься не дам. Не можешь разобраться в своих чувствах, я разберусь за тебя. - В третьих. Я тебя люблю. Если бы не любил, сделал бы тоже самое что и этот гандон. Поверь легче лёгкого устроить. Есть у меня здесь таблеточки, похлеще виагры. Но я не он. Тебе это стоит понять, когда будешь медитировать над тем, какой ты, блядь, по самые гланды кругом виноватый. Сан тебя использовал. Тебя и меня, - помолчав прибавил он, а потом стал рассказывать про себя и про то, что действительно состоит в **** группе. Состоял, - поправился Вольх. - Это было давно, и с поезда я сошёл благодаря одному серьёзному, но очень хорошему человеку. Но иногда мне приходиться делать некоторые вещи, - он вздохнул. - Не надо тебе всё это знать. Ни к чему. Но криминалом я не занимаюсь. И если тебя заинтересует, последнюю работу мне подкинул Сан. И заплатил за неё. Доигрались ребятки настолько, что вызвали недовольство конкретных людей. Мне пришлось это уладить. А вот у твоего Сани кишка оказалась тонка самому разобраться, - Вольх пренебрежительно поморщился. - Из всех понтов, только папашины бабки и четыре уёбка впридачу. Крутизна мухосранская... - он говорил, что-то ещё, но я почти не слушал. В голове постепенно всё начинало расставляться на свои места, ну или слегка успокаиваться. - Вольх, если я занятия буду пропускать, экзамены не сдам, - Я зевнул, уютно устраиваясь на широком плече. Привычно закинул бедро, обнял, даже не заметив момента, когда исчезла плотина, возникшего между нами отчуждения. Зато заметил Вольх, потянулся, загребая в кольцо рук, устраивая на себе, словно пытался сделать связь крепче, больше, сильнее, давая понять, что никогда не будет на свете такой силы, которая не позволит ему быть со мной, вот так, кожа к коже, лицом к лицу, или точнее носом в шею. - У нас с посещаемостью строго... - губы, всё ещё усиленно сопротивляясь цементу сна, неразборчиво бормотали в Вольховское ухо, оказавшееся удобно близко. Я активно рубился, позволяя Вольху одной рукой курить над полом, а второй обнимать себя, находящегося в позе, распластавшейся по чужому животу, лягушки. Даже не поморщился, когда рука, поглаживая, переместилась со спины на задницу. Правильно так, абсолютно естественно, переместилась. - Не парься, - Вольх перегнулся туша хабарик в пепельнице. И ставя её на стол. - Я вот подумал, может, стоит тебя в свой универ перевести? Завтра поговорю с деканом. Есть там у меня кое-какие кнопочки. Так что, может быть, через недельку заберёшь документы и устроим тебя на первый курс. Что скажешь? - А на кого я учиться бу..? - я уже засыпал и не особо вслушивался в смысл его слов. - В процессе определим. Сделаем из тебя... - он что-то сказал, но я не слышал. Просто Вольх завозился и выключил свет. Мне показалось, что где-то в темноте, вибрирует мобильный. Кажется, звонил Саня. Я, вроде бы, обещал ему ответить. - Так завтрак на столе, пульты в корзинке. Вольх, напоминающий подростка в широких штанах и длинном балахоне с капюшоном, бодро двигался по квартире, пока я, сонный, завернувшийся в одеяло, бродил за ним изображая привидение. - Дверь никому не открывать, посторонних не впускать, на телефонные звонки не отвечать, впрочем телефон я отрубил, так что... Что ещё забыл? Если бы мои глаза соизволили открыться пошире и побольше, наверное, я бы понял, что Вольх счастлив, что непривычно возбуждён и находится в приподнятом настроении. Но глаза благополучно спали, а наставления пролетали мимо уха. Чего, спрашивается, я следом за ним поднялся? А, проводить... - Кошелёк, ключи, мобильный? - подсказал я, растирая глаза. - Вспомнил. - Вольх наклонился и поцеловал меня. - Самое главное. Малыш, чёрт, уходить не хочется. Вольх подхватил меня, обдавая запахом одеколона и табака. - Ещё не ушёл, но уже начинаю скучать, - поведал он, и я не спящий, но и не проснувшийся, поехал обратно в кровать. - Досыпай, заяц. Я позвоню. Ни о чём не волнуйся, всё, засыпай. Несколько коротких поцелуев. Вольх прижался ко мне, застыл. - Ухуммм. - Я повернулся на бок, уходя в сон, услышал как хлопнула входная дверь, повернулся ключ, и благополучно задрых дальше, зарываясь носом в подушку, в том месте, где ночью покоилась голова Вольха. Каждый человек имеет свой особенный запах и цвет. Саня ассоциировался с чем-то тонким, воздушным, прозрачным. Его цветами казались сиреневый, белый, синий и стальной. Хотя, носить он и предпочитал чёрное и серое. Запах Вольха терпкий, обволакивающий, ассоциировался с красным, чёрным и жёлтым, хотя в плане одежды Вольх избирал самый разнообразный и причудливый колер, от подросткового прикида, до солидных деловых костюмов, в то время как изящный Сан предпочитал исключительно официоз. Вот такие вот они были разные, два парня, стремительно вошедшие в мою жизнь и оставившие на ней свои яркие, разные росчерки. Меня разбудил звонок мобильного. Я машинально потянулся к трубке, ещё не проснувшись, сонно пробормотал банальное. - Аллё... - И моментально раскрыл глаза, услышав мурлыкающий Санькин голос. - Доброе утро, Ники. Ты в курсе, который час? - Неа. - Я сел. Испуганно глянул в проём двери, как будто Вольх сейчас может придти и увидеть с кем я разговариваю. - Первую пару ты уже проспал, - безжалостно подтвердил Сан. Похоже, Вольх, решил оставить разговор с ним на "после обеда", а может быть вообще решил не разговаривать, боясь, что залетит под статью за особо тяжкие телесные. - Я... приболел. - По телефону врать оказалось легче, чем в глаза, потому что понять, что собеседник врёт, было невозможно. - Что случилось? - голос Сани моментально сделался обеспокоенным. - Простудился? Или... переутомился? - последнее предположение содержало жаркий шепоток, от которого у меня моментально вспыхнули уши и, твою мать, в паху начало сладко ныть, при воспоминаниях о его теле. - И то и другое, - буркнул я, понимая, что надо повесить трубку. - Мне приехать? - Саня действительно заволновался. - Лекарства привезти... Себя, в конце концов, - голос снова стал блядским и таким завораживающим. Я реально видел его, стоящего где-нибудь у окна, с мечтательной ухмылочкой на лице. Упал на подушку. - Не надо. - Ник, ты вчера на телефон не отвечал. Беспокоиться заставляешь. Саня вздохнул. - Может, встретимся сегодня? Я тебя подлечу. Даже приставать не буду, честно. Будем играть в доктора и я... Саня начал расписывать перспективы. Я попытался представить это ж в каком месте он находится, чтобы позволять такое говорить, понял, что улыбаюсь, а затем, отгоняя наваждение, решительно тряхнул головой. - Слушай, Сань. Тут такое дело. Надо поговорить. - Ники, я тебя, очень, внимательно слушаю. Иногда у меня начинало создаваться стойкое ощущение, что Саня телепат. Голос моментально утратил всякую игривость, стал серьёзным, и каким-то безмятежно спокойным, вот только за ласковостью, читалось напряжение. - Приедешь? - Нет... - Я замялся, не зная как сказать. Но, блин, по телефону, ведь правда, легче. Да и всё то, что вчера говорил Вольх, про то, что Саня меня использовал, как-то в свете призраков, гуляющих по его хате, приобрело новый смысл. - Я думаю, всё, что было в гостинице... Я думаю, это было ошибкой. Твоей, - я подчеркнул это слово, давая понять, что ничего не забыл, - и моей. Себя я тоже подчеркнул, это было по справедливости. Надо отдать должное, Сан сориентировался очень быстро. Голос даже не дрогнул, просто на другом конце трубки возникла лёгкая пауза. - Ты виделся с Вольхом. - Не спросил, просто утвердил Сан. - Да. - Слова дались с трудом, и я кивнул, хотя, зачем кивал, он же меня не видит. - Понятно. - Саня на долю секунды замолчал. - Он знает о том, что между нами было? - Да. Сан всё же был потрясающим человечком. Вот сейчас по телефону, не отвлекаясь на эмоции, он хватко и по деловому вёл беседу. И я был даже благодарен ему за это, потому, что с Саней было очень легко. Чётко, по существу. Я понимал, что положу трубку и всё, между нами на будет никаких недосказаностей. - Как я понимаю, общаться мне предстоит теперь с ним? - паузы не возникло. Саня моментально анализировал ситуацию. - Не знаю, - здесь я не соврал. - Я не хотел бы, чтобы он с тобой общался. Не хочу, чтобы у тебя были проблемы из - за меня. Саня расхохотался в трубку, - Партизан, ты меня удивляешь. Ты что считаешь, что я его боюсь, что ли? Это "партизан" неприятно резануло меня по ушам, вместо привычного, ласкового "Ники". Из уст Сана, моё имя звучало по-особенному. Так больше никто бы не смог произнести его. Что ж. Это было закономерным итогом. - Ну и хорошо тогда, что разобрались, - сказал я с явным облегчением. - Ники... Сердце забилось, когда Саня сказал это так, хотя, блин, я ущипнул себя за колено, чтобы не расплываться и собраться в жёсткий блок против его чарующей ауры. Вольх прав. На меня так подействовала наркота. Такой психологический гипноз, лёгкое состояние абстинентного синдрома. - А кто сказал, что мы разобрались? - очень ласково поинтересовался Саня. -Но... - Помнишь, ты спросил, что будет, если ты меня бросишь? - Не знаю, почему я не повесил трубку, внезапно трубка превратилась в гремучую змею, а обволакивающий голос Сани в источник опасности. - Вот сейчас, скажи мне, пожалуйста, по телефону, если боишься приехать и сказать в глаза. Ты меня бросаешь, Ник? - Сань, я... - Ники, да или нет? - Да, - обречённо выдохнул я и ощутил странную головокружительную лёгкость как перед прыжком в воду. И одновременно, самому непонятную, горечь. Голос Вольха зазвучал в ушах: "Пиздоблядством, Ник, я тебе заниматься не позволю." Всё верно, Боливар не выдержит двоих. Так что мне стоило принять решение. И я его принял. - Да. Сан, если для тебя формулировка вопроса звучит так, то я тебя бросаю. Показалось или нет, в трубке прерывисто вздохнули. На этот раз пауза была более долгой. - Это решение Вольха или твоё? Вот так-то вот. Саня знал меня, гораздо лучше, чем очевидно знал себя я сам. - Это наше общее решение! - в эту секунду я даже гордился фразой. Красиво, бля, сказал. Для потомков. - Хорошо, - Саня больше не колебался. Голос звучал чётко и отрывисто, словно отдавал команды. Он их действительно отдавал. - У тебя есть ровно сорок минут, что бы явить свою трусливую задницу в гостиничный номер, где мы с тобой провели столь незабываемую ночь, - голос Сана сейчас сочился горечью и ядом. - Если ровно через сорок минут, я тебя там не увижу, то в инет будет запущен потрясающий рекламный ролик, где каждый желающий сможет не только лично лицезреть как тебя ебали в жопу и ты подмахивал, и просил ещё, но и получить координаты и данные. Кроме этого, точно такой же ролик, появится сегодня на каждом мониторе нашего города вместо заставки. Если хочешь, можешь сообщить об этом Вольху. Думаю, ему тоже интересно будет посмотреть, какую способную шлюшку я воспитал. Сорок минут, Ник. Ровно сорок минут! - жёстко повторил Саня, заставляя меня бледнеть, краснеть, выпадать в жар и в холод одновременно. - После этого я посмотрю на твоё поведение. Время пошло. Трубку повесили. Я не сразу понял, что Саня нажал отбой. Секунд тридцать сидел в полном шоке, не осмысливая случившегося, не понимая, как такое могло произойти со мной. Саня ведь не сделает этого? И в то же время очень чётко и ясно я понимал: СДЕЛАЕТ. Будет именно так как он сказал. Как тогда. "Я собирался порвать твою жопу, Ник. Был так зол" Я заметался, вываливаясь из одеяла, рухнул на пол, забегал, не зная, что делать, куда бежать, имеет ли смысл куда-то звонить. Первой мыслью было связаться с Вольхом, но насмешливый голос Сана, про способную шлюшку, вбил раскалённый гвоздь стыда в моё, просто помутившееся от перспектив, сознание. Я ведь помнил ЧТО там было в гостинице в ту ночь, только не знал, что Саня снимает это на камеру, что у него хватит подлости, низости. Но ведь хватило же ума опоить меня? Я вылетел из дома ровно через десять минут. Пятнадцать минут ловил попутки. Когда задыхающийся, красный от быстрого бега, я пронёсся по длинному коридору фойе, игнорируя охрану, пытающуюся меня притормозить, и ввалился в гостиничный номер, в запасе оставалась ровно одна минута. Я боялся, что не успею. Рванул дверь на себя, споткнулся, запинаясь ботинком за ковёр. И буквально растянулся у ног Сани, который сидел перед включенным монитором компа, и, кажется, готов был нажать: "Отправить". Белый на молниях джемпер, чёрные обтягивающие штаны и строгие очки - лёгкая смесь милитари и официоза. Папка с тетрадями на столе. Значит, из лицея он приехал не переодеваясь. Чёрные волосы стянуты резинкой и ровные пряди длинными змеями лежат на спине, готовые взлететь от резкого движения-поворота. Но Саня не бывает резким. Или бывает? Что я вообще знаю о нём? - Умный мальчик, - желчно усмехнулся Сан, и щёлкнув мышкой извлёк флешку из клавиатуры, убрал её в карман. Пальцы сминали ворс ковра. Мягкий, длинный. Всё тот же номер-люкс. Светло-бежевый цвет в сливочной дымке золотистых молочных узоров по краям, и чёрных иероглифов в японском стиле. Тонкая линия границы разделяющая огромное пространство на зоны. Зона работы, зона отдыха, зона сна, и секса. Ха-ха. Последнюю зону мы изучили особенно хорошо. Затем Сан неторопливо поднялся и подошёл ко мне, плавно, мягко, не спеша. Ну да, с хуя ли ему торопиться-то? Я сидел на полу, тяжело дыша, и не в силах отдышаться после безумного марафона по улицам и этажам. Саня, засунув руки в карманы, созерцал меня сверху вниз, и непонятно было, что читается в его глазах. Равнодушное безразличие, прячущее сдерживаемую лавину эмоций. А затем губы сложились в жёсткую, желчную линию, серые глаза недобро прищурились и он мотнул головой в сторону кровати. - Раздевайся и ложись. - Что? Я растерялся. Когда бежал сюда сломя голову, не зная, собственно, зачем бегу, но очень боясь опоздать, я не ожидал, что разговор начнётся так. От пушистой кукольной принцессы не осталось и следа, на меня смотрел хищник, взбешенный, разъярённый, и этот хищник не знал пощады. Он собирался мстить? Наказывать? - Раздевайся и ложись. На кровать. Живо, - прошипел Саня, рывком подхватывая меня с пола и швыряя вперёд. Подошёл следом, сдирая школьный рюкзак который я зачем-то прихватил, куртку... Крутанул вокруг оси. - Руки подними. Я поднял, испуганный, жалкий, растерянный. Я не ожидал, что всё будет так. А как я ожидал? Цветы и шампанское? Ну-ну. Саня содрал с меня балахон, футболку. Глаза его дрогнули, расширились, когда он увидел бинт, обработанные зелёнкой царапины, кусочки пластыря, там, где было поранено особенно сильно, хотел спросить, но затем он ожесточился, рванул многострадальный ремень, пряжка которого с самого утра была заботливо починена Вольхом. Толкнул на кровать сдирая ботинки, джинсы. Нижнего белья на мне не было. Стыдно признаться, в спешке я его не нашёл, а трусы Вольха одевать постремался. Я остался в одних носках. Саня наклонился, наступая коленом на покрывало, завис надо мной на несколько секунд, всматриваясь и словно ища что-то. Панику? Страх? Понимание? Он знал чем прижать и вот теперь я в его власти и боюсь, что он сделает то, что обещал. Как он тогда сказал? "Управлять людьми легко. У каждого человека есть свои слабости. Не можешь найти - создай". Сунь Цзы отдыхает. Подонок. Саня, ты подонок. Я не сказал этого вслух, судорожно гадая, что теперь. Секс, издевательства? На что он заставит меня пойти, чтобы вернуть запись? Сашка прищурился, провёл пальцем по волосам, рисуя невидимую линию, спустился на лоб, по переносице к губе, надавил, заставляя приоткрыться, нажал на подбородок, и скользнул дальше, продолжая движение по шее вниз, по груди, к животу, до самого паха. Ладонь уверенно сжала мошонку, не спрашивая разрешения. Большой палец коснулся, прикинувшегося трупом, члена, поласкал. Остановился, не дождавшись никакой реакции. Я лежал перед Саном, закусив губу от злости. Вот и ответ. О чём ему со мной разговаривать? А Саня меланхолично игрался с моим телом, как жестокий ребёнок поймавший бабочку, и ещё не знающий что с ней сделать: оторвать крылья, посадить в банку? Он никогда не позволит ей улететь, она ведь ЕГО. В мыслях ребёнка нет жалости к бабочке, только холодный интерес к игре и прагматичные мысли по поводу можно ли её использовать, например, обменять на жука. Пальцы выкрутили сосок, сжали. Саня намеренно причинял мне боль, и я задышал чаще, начиная дрожать и по-настоящему бояться. Мы словно вели невидимую игру. Я не играл, но Саня брал от меня что-то в этот момент, как вампир он получал удовольствие, удовлетворение, так и не сказав мне ни слова, просто позволяя себе и своим ладоням мучить мою кожу, пить начинающийся страх. Неопределённость. Безмятежная лавина, которая в любую секунду сорвётся с горы и погребёт меня под собой, а может быть не сорвётся, может быть путника минует, если он будет достаточно осторожен и умён. Лавина ещё не решила. Ребёнок ещё не придумал. Но они остро хотели сделать что-нибудь. Наказать меня за то, что им было больно. Саня выпрямился, откатываясь назад, отступая прочь, оставляя меня. ОБЛЕГЧЕНИЕ. Наклонился, взял в руки ремень, сложил его пополам и жёстко щёлкнул в воздухе, резко разводя между руками. СТРАХ. Звук получился громкий и пугающий. Я вздрогнул непроизвольно. Хотелось вскочить и бежать. Но стыд оказался сильнее трусости, страх перед последствиями сильнее страха перед болью. Он что, собрался меня избить? И острейшее ощущение унижения, заливающее щёки жгучим мучительным кипятком. Мне было страшно, не потому что я боялся Сани, а потому что я не знал, на что он способен. Чёткий, всё анализирующий, бог систем и математики, Сан оказался очень непредсказуемым созданием. Его просто нереально было просчитать. Его действия, что он сделает, что ему взбредёт в голову в следующий момент. Никто не знал. А он, кажется, знал про нас абсолютно всё, именно поэтому с такой пугающей точностью, часто предугадывал наши мысли и желания. Он знал, для того чтобы получить человека, нужно дать ему то, что он хочет, но если дать не получилось, тогда существовали другие способы, и один из этих способов, Сан сейчас продемонстрировал мне. "Я могу сделать с тобой всё" - сказал его взгляд, - "Но пожелаю ли я этого, Ник?!" Ремень улетел за спину. Кажется, я выдохнул от облегчения, заставив Сана фыркнуть. - В душ, чудовище. И быстро, пока я не передумал. Я торопливо слетел с кровати, подстёгиваемый властным приказным голосом. Хищник чуть-чуть убрал когти. Но я не знал, в какую секунду он их выпустит.. - Носки сними, - в спину добавил Сан, когда я, стремясь поскорее избавиться от него, залетел в ванную, захлопнув дверь. Остановился, тяжело дыша, чувствуя как тело сотрясает противная крупная дрожь. В гостинице не было ванной. Душевой уголок в четверть стены, с оливковым кафелем, просматривающимся сквозь раздвинутую граповую пасть. Над стеклянной раковиной, заставленной многочисленными гелями и шампунями, висело зеркало. Почти в полстены. Сейчас в нём отражалось затравленное бледное лицо, с перекошенным ртом, острым подбородком и яркими метеоритными глазами, заполненными зелёной отравой паники. Светлые волосы стояли дыбом. Мышцы напряжены, я дрожал, напоминая загнанного в клетку зверя, и не мог успокоиться. Пытался, но рёбра ходили ходуном, изнутри подступал идиотский, дебильный смех. Хотелось распахнуть дверь, выйти и ляпнуть что-нибудь с независимым видом. Но было страшно. Очень не по себе. Атмосфера начинающегося безумия. Ты находишься в одной комнате с маньяком, задыхаясь от напряжения, в любую секунду ожидая нападения, и постепенно чувство опасности притупляется. Остаётся только давление. |