Сан Тери Отпусти это всего лишь слово
 Скачать 6.72 Mb.
|
|
мудак предпочитал меня не трогать. Те времена, когда я не мог дать сдачи, безвозвратно прошли. Я давно научился огрызаться в ответ. А начистить ему ебало с меня сталось в пятнадцать лет, чем я небезосновательно гордился, ощутив, что перешагнул некоторый собственный внутренний рубеж взросления, похерив шаткие идеалы в душе. Я снял обувь у порога. В моей собственной комнате всегда царил относительный порядок. Да и не мог я просто жить в грязи. Должно же у человека быть хоть какое-то пространство, которое он будет свято беречь и хранить? Его собственный угол, место куда он сможет прийти отдыхать...Жопа заключалась в том, что не было у меня такого угла, такого мирка, знаете, маленькой собственной безопасности. И замок не спасал от этой гнетущей убивающей атмосферы тревоги. Из стресса в стресс. Своего рода девиз и кредо. Что надо человеку для счастья? Сон, еда и вода? Нихрена. Безопасности ему хочется. Тупо голимо безопасности, а всё остальное это так, мелочи. Когда с близкими всё хорошо, когда у самого всё пучком...И разумеется, что бы голодать не приходилось. Когда приходиться, тут своеобразно так у человека мозг работает, психологический атавизм включается. Я вот всегда думал, как люди в войну выживали, это же страшно, когда взрывы, всюду смерть, есть нечего, а с другой стороны, вот так вот, брали и выживали. Эмоциональный порог отключается, своего рода, оцепенение наступает, меняется восприятие...Потом сидишь спустя время и думаешь. Господи, как же мы жили, как же мы через всё это прошли, нереально ведь. А всё просто. Выхода нет. А когда выхода нет, хочешь жить - умей вертеться. Когда в силу вступает закон выживания, становиться не до страданий и жалости к самому себе. Зубы стиснул и вперёд. Страдания делают сильнее, пробуждают душу. И начинаешь понимать основные ценности жизни. Что вот это важно. А всё остальное, так, материальный мусор по сути. У меня этим материальным мусором, комната была забита под завязку. Оригинальным хламом, который не вызывал абсолютно никаких эмоций, за исключением практической попытки толкануть в комиссионку. Правда в комиссионке подобное не примут, а родаки за перестановку меня бы точно убили. Раздолбанный шкаф с одной дверцей, книжные полки компактно сколоченные из досок, и холодильник, который отчим собирался починить десять лет назад, но так и не починил. Изголовье дивана венчала, старинная швейная машинка, заваленная непонятными тряпками, по поводу которых я регулярно пытался выяснить у маман, нахрена они ей нужны и получал разумный, полный интеллектуального превосходства ответ. - Шить. Ну ясен пень, дебил я что ли такое спрашивать? Машинку притащили с улицы, тоже лет пять назад, и она почётно разделила судьбу холодильника, и даже внесла полезный вклад в мою жизнь, когда я сумел разобрать тряпьё по коробкам и распихать так, что бы это не вызывало претензий. "Типо всё на месте, всё стоит, но в тоже время не мешает", я приспособился использовать горб вместо вешалки, закидывал на него свитер с джинсами, ну и складывал учебники с тетрадями, из тех, что не помещались на столе. Не могу сказать, что я особо переживал, скорее иронизировал. Содержимое моей комнаты, можно было обозвать только одним словом. Хлам. Просто груда старого хлама, развалившегося, ржавеющего, рассыпающегося. Даже книги, стоявшие здесь со времён царя Гороха, были изжёванные, с пожелтевшими страницами, загаженные тараканами. В нашей квартире не было вещи, к которой можно было бы прикоснуться без содрогания. И как я должен был пригласить сюда Сана? Позволить ему это увидеть? Да его бы стошнило, однозначно. От всего, от грязи, от запаха, от отвращения. Ему ведь в голову не может придти, что люди могут жить так. Что за внешним благополучным фасадом, может таиться это. Моя мамаша, когда подкрашивалась и была относительно трезва, выглядела очень даже прилично. Пусть вещи у нас были не из бутиков, но внешний фасад родители берегли. Что-то ещё такое осталось, видимо. И никто в школе, никто в училище не знал, что же здесь творится на самом деле. Никто из моих друзей не знал. Я не мог позволить ЭТО узнать. А так, я привык. Даже не то, чтобы привык. Это моя семья, мой дом, мои родители, я всё это любил по-своему и старался беречь, как мог. Пока мог, хотя, иногда у меня тоже не хватало терпения, и я срывался. Несмотря на хлам и некоторую ветхость мебели, комната выглядела вполне терпимо. По большей части так, как может выглядеть комната любого пацана. Стены, обклеенные картинками и плакатами с моими любимыми группами, правда, в последнее время, среди них затесалась целая эротическая галерея, под которой так удобно было прятать облупившиеся обои. На столе даже имелся живой комп, который я выкупил у знакомого практически за копейки. Деньги у меня были. Мать давала с зарплаты, что могла позволить, что говорило о том, что родители у меня, в общем-то, были неплохие, да и подрабатывал я где мог, и как мог. В магазинах всегда требуются грузчики, клеельщики рекламы и раздатчики флейрсов. В общем-то, это меня не напрягало нисколько. Наоборот, я гордился тем, что самостоятельно зарабатываю себе на жизнь, хотя и понятно было, что реальную работу мне ещё не скоро светит найти. Но, в сущности, какие запросы у подростков? На себя мне хватало, как я уже и говорил. Часы показывали начало седьмого. Я переоделся. Не знаю, по какой причине, но я снял вещи подаренные Саном и убрал их в самый дальний угол шкафа. Не готов я пока был к его подачкам, хотя и понимал, что дурак. Ну, вот такой вот я принципиальный. Дома было абсолютно нечем заняться. Вольх так и не звонил, пропав очевидно на неопределённый срок. Я попытался делать домашку, но математические формулы никак не желали укладываться в голове, мысли постоянно отвлекались на постороннее. В основном крутились вокруг того, как мне теперь разбираться с Вольхом. Что сказать? Что объяснять? Раскладка: "Саня меня опоил, изнасиловал, и мне неожиданно понравилось" у меня у самого в голове не укладывалась. А потом меня осенило. Я даже ощутил себя дебилом, что не додумался до этого раньше. Вольх оставил мне ключи от квартиры. Я ведь могу, в сущности, не встречаться с ним, могу просто придти, положить его вещи, забрать свои, и уйти. Ну а потом, как-нибудь, постепенно, всё само собой рассосётся. Именно с такими мыслями, я натянул старенькие гриндерсы, прихватив куртку, которую хранил исключительно в своей комнате, чтобы не украли и торопливо свистнулся из дома, не забыв запереть дверь на замок. Что-то крикнул с кухни отчим, кажется, только сейчас сообразивший кто тут пролетал, но я уже не слушал, с облегчением от того, что миновал встречи с предком до вечера, выстукивал ногами бодрый ритм. Я всегда хожу быстро. Практически ношусь. Не знаю, почему так. Движения у меня резкие, быстрые, порывистые. Мне постоянно не сидится на месте, надо куда-то нестись, что-то делать. Запри меня дома на несколько часов и это станет настоящей пыткой. Зато на улицах я отдыхал. Улицы манили с неистовой, притягательной силой. Они кипели жизнью и энергией, отголоски которой я постоянно находил внутри себя. И, растворяясь среди друзей, в темноте ночных переулков, сидя на остановках или у костров, я ощущал себя почти счастливым и живым. Сейчас на улицах всё ещё было холодно, но март уже растопил ледяной, скованный морозом воздух, наполняя его запахом коры и талого снега, подкрасив деревья красновато-розоватым оттенком. В семь часов вечера на улице уже не было темно, хотя сумерки активно опускались на город, встречаемые зажжёнными фонарями и ярким светом, льющимся из окон домов и витрин. До дома Вольха было почти сорок минут ходьбы. Я даже успел замёрзнуть чутка, всё таки зря не одел шапку и шарф, не лето же. Поднялся по ступенькам, испытывая облегчение от того, что придумал и решил всё так ловко, хотя на самом деле ничем иным как трусостью, такое облегчение не назовёшь. Но дело заключалось не только в трусости. Вы знаете, я могу, не глядя, не боясь ни бога, ни чёрта, встать один против толпы скинхедов, если они попытаются зажать в углу девчонку. Я не боюсь драк, не боюсь отстаивать своё мнение, способен бросить его в лицо. Но присутствовала в жизни одна единственная вещь, которую, я, отличиясь повышенной восприимчивостью - безумно боялся. Чужая боль. А когда эту боль причинял сам.... Тот, кто хоть раз испытывает страдания на своей шкуре, знает какого в этой шкуре другим... Как объяснить? Чужое состояние вызывает отклик, царапает изнутри, взгребает и ты не можешь пройти мимо, бросить самого себя в другом человеке - не можешь... Не знаю, какими тайными или явными мотивами руководствовалось моё подсознание в такие моменты, но для меня это оказывалось по настоящему мучительно. Одна мысль о том что по моей вине кто - то пострадает. ..Острым ножом по оголённым проводам изнутри, "серпом по яйцам." Я мог страдать сам, но не выносил, когда страдают другие... Жизнь не настолько меня убила и размотала по проводам, чтобы я повзрослел и научился посылать её нахуй, вместе с теми людьми которые имели привычку врываться и портить бытие; наоборот, я долбоёб очевидно считал, что моя задача всех спасти, взять на себя то, что я мог сделать...А сделать я не мог.... Поэтому не умел отказывать, там, где логика требовала отказать, путался, вязнул в чувствах и в отношениях, как муха в клейкой паутине, хотел как лучше для всех, не понимая, что так не бывает, и самое важное понять, что хочу я сам . Вот, что должно было стать изначальным трамплинам. Но трамплина не было. Мы часто желаем" много и всего и сразу" но понимаем это невозможно. Для того, чтобы определить собственную цель, приходится от чего - то отказываться, чем - то жертвовать, выбирать, находить компромисс... Это вы понимаете, я сейчас понимаю это...А тогда не понимал, я был подростком и не хотел жертвовать ничем, верил, что это возможно: совместить несовмещаемое, впихнуть в себя невпихуемое, потому что в моей маленькой личной Утопии всем на свете должно было быть хорошо. Почему идёт дождь, дождь, дождь в Утопии? Я скорчившись над дверью, поворачивал ключом в замке, с чертыханием ковыряясь в непривычной конструкции. Открыть никак не получалось. Спичек ему туда что ли напиха .... Руку внезапно резко повело вслед за поворачивающимся замком, дверь открылась, и Вольх просто задёрнул меня на себя. Он был дома. А я... Я растерялся. - Ты где был? - светлые глаза смотрели устало, раздражённо и... - Эм, - Я открыл и закрыл рот. Вольх просто прижался ко мне, поцеловал, нахмурился, осознав, что я напрягся, и принялся расстёгивать мою куртку, планируя закинуть её на вешалку просторной прихожей, где уже висела знакомая кожанка с накинутым поверх светлым шарфом. - Вольх, пусти, я тебе что, дитё малое, блин? Я раздражённо вывернулся. Мне не нравилось, что Вольх относится ко мне как к ребёнку. Пусть он и был старше, но вот Сане не приходило в голову выставлять меня безруким идиотом в откровенных мелочах, а Вольх, не знаю, пёрся он от этого, что ли. - Судя по уму похож...Шучу - Вольх фыркнул, и тут же стал серьёзным. - Ник, ты хоть изредка не ленись трубу проверять. У тебя абонент вторые сутки вне зоны доступа. Я извёлся весь. Чёрти чего себе надумал. Вольх подтолкнул меня в спину, привычно запуская в комнату, нападая лавиной обвинений. В напряжённом тоне слышалась тревога, обида, непонимание. Я растерялся. От Вольха не было ни одного звонка, и вот выясняется, что всё это время он мне звонил по сто раз на дню, а я был для него недоступен. Собственно, по этой причине, по его словам, он и вернулся раньше, чем планировал. - Вообще-то... Ты не звонил. - Я поделился с ним этим соображением и Вольх снова нахмурился. - Может со связью что? - предположил я, неуверенно ковыряясь в собственной мобиле, и оцепенел, сообразив, что Вольх заблокирован. Кто это сделал? Саня? - Потом разберёшься. Неважно. Я повернулся. Вольх стоял, прислонившись к косяку двери, скрестив руки на груди, и улыбаясь смотрел на меня. - Ты же здесь. Стало очень паскудно. У меня даже ноги подкосились, когда он шагнув, привлёк к себе и втянул в поцелуй, постепенно переходя на лицо, подбородок, скулы. Обнимая и собственнически лапая. Естественно запуская ладони под ремень, что бы стиснуть задницу. - Чёрт. Как я по соскучился, малыш, ты не представляешь. Нереально просто. Он зарылся носом в моё плечо, и последние слова прозвучали неразборчиво, больше похожие на невнятное бормотание, но тем не менее смысл был очевиден и от этого смысла, от самого себя, мне становилось паскуднее с каждой секундой. Вот только Вольх вряд ли замечал моё состояние. Оторвался с трудом, дружески хлопнув по плечу, и возвестил довольно, на всю комнату. - Ладно. Сантименты потом. Ник, мы с тобой сегодня неприлично богаты, так что переодеваемся, едем в ресторан. Посидим как белые люди, отметим нас... и вообще. В его голосе мимолётно скользнула просящая нотка и тут же растворилась смытая нахлынувшими эмоциями. Радостью. - Но, сначала, - Вольх попытался поймать мои губы, и я торопливо сжал их, отворачивая голову в сторону, уклоняясь от поцелуя, который так и не состоялся, потому что голова Вольха вопросительно застыла в воздухе. - Вольх... Не надо. - Я попытался отстраниться, почти оттолкнулся и он разжал руки, не понимая, что происходит, начиная стремительно мрачнеть. А меня реально затрясло. Накрыло так, что сейчас самым разумным действием, виделось свалить из этого дома, как можно быстрее. Собственно, это я и решил проделать. Я всё ещё находился в обуви. Вольх не относился к подобным вещам педантично, даже несмотря на то, что полы он здесь регулярно отхреначивал сам. Я успел повесить, только куртку, поэтому порывисто освободившись, поспешил распрощаться, невразумительно бормоча о том, что очень занят. Мне необходимо уйти. Потом встретимся и поговорим. Просто, правда, занят. Прости. Я нёс ещё какую-то нелепую чушь. Выложил его ключи на стол. Пакет с вещами стоял в прихожей. Я не собирался Вольху передавать его демонстративно. Свои шмотки тоже решил не забирать, хотя это и было ощутимой брешью в моём скудном гардеробе. Вольх смотрел, смотрел. Я ощущал его изучающий взгляд, но глаза поднять не мог, просто не смел. Было стыдно, жутко стыдно. А затем, когда я потянулся к куртке, снимая с вешалки в прихожей, Вольх, молча, взял меня за шиворот балахона, отбирая куртку одной рукой, а второй, попросту развернул и затолкнул обратно в комнату. - А ну-ка, Ник, вернись на базу, - скомандовал он негромко. Я вздрогнул, на секунду вскинул голову, увидел прищуренный пристальный взгляд, торопливо опустил, заметался глазами. Из меня никудышный лжец, поэтому я и не вру, не умею просто врать. Все чувства и эмоции отражаются на лице. И сейчас Вольх ощутил, что происходит, что-то неладное. Впрочем, какое там ощутил, это неладное витало в воздухе огромными буквами, сгустившейся атмосферой тревоги. Одно из моих свойств. Непроизвольно и сам того не желая, я способен нагнетать атмосферу до раскалённого градуса напряжения. - Малыш, что происходит? - спросил он тихо. Я больше не мог это выносить. Слепо рванулся к выходу, но дверь комнаты неожиданно захлопнулась у меня перед носом, припечатанная широкой ладонью. - Мне надо уйти. - Я стискивал зубы, реально ощущал, что сейчас начну стирать их до крошки, потому что от скопившегося внутри жгучего стыда скулы сводило. - Вольх, я домой пойду. - Никуда ты не пойдёшь, - спокойно возразил Вольх, но в тоне его голоса, слышалось отчётливое напряжение. - Пока не объяснишь, что за хуйня сейчас твориться и почему ты себя так ведёшь? - Слушай. - Я сжал кулаки. Надо было ещё попрыгать на пятках, чтобы найти в себе силы злиться. Злость мне всегда помогала. Я начинал орать как припадочный. Сейчас орать не мог, но огрызаться мне никто не мешал. - Это тебя не касается. - Я старательно имитировал раздражение, и очень надеясь, что в голосе останется именно оно, а не паника, например. Не мог я ему сказать сейчас в лицо. Не мог. Мне хотелось убиться лбом об стену потому, что не мог. - Мне домой надо. - Отлично. - Вольх подпёр дверь спиной, скрещивая руки на груди. - Быстрее расскажешь, быстрее пойдёшь. - Я не обязан перед тобой отчитываться. - Я разозлился, старательно не замечая мягко сказать охреневшего от этого заявленица лица Вольха. Упрямо отвернулся, раздражённо плюхнулся на диван с видом оскорблённого достоинства. - Ах, вот как? Хорошо. - Вольх выпрямился, отлепляясь от стенки. Я покосился на него краем глаза. Никогда раньше мне не приходилось наблюдать его таким. А он открыл дверь комнаты, подошёл ко входной и запер её, фиксируя на дополнительный внутренний замок. Открыть дверь на улицу, теперь было возможно лишь ключом, вот только ключа... Вольх подошёл спокойно и, сграбастав, легкомысленно брошенную мной, связку со стола убрал её в карман... Ключа у меня больше не было. - Значит, не сильно торопишься, - сообщил Вольх и прибавил многозначительно. - Раз остаёшься здесь ночевать. Ужинать будешь? - последняя фраза была сказана как ни в чём не бывало. Как будто ничего не произошло. Но я понимал, что мне надо уносить ноги потому, что Вольх, не тот человек, с которым я смогу справиться. Он даже не тот человек, которого я могу остановить. Внезапно я осознал это очень чётко. Ситуацию, стремительно выходящую из под моего контроля. Вольх смерил меня вопросительным взглядом и, не дождавшись ответа, ушёл на кухню. А я закрыл лицо ладонями понимая, что ничего не закончилось, что сейчас всё только начинается, и эта безмятежная, спокойная, реакция Вольха, неторопливость, похожа на спящий вулкан. Сейчас он придёт, сядет, накормит нас ужином, а потом методично и не спеша, начнёт допытываться до истины, раскручивая грамотно и плавно, умело вытягивая за язык. Так было много раз. Сан мог оставить меня наедине со своими мыслями, посидеть рядом, но не Вольх. Он упрямо вторгался на мою территорию, и от него ничего не получалось утаить. Выросший без родителей, он ненавидел сюрпризы, не доверял людям, привык ждать от жизни подвоха и всегда предпочитал всё узнавать первым. Опережать события, до того как они опередят его. Это я тоже понимал, причину, почему он так поступает и не мог его за это винить. Именно поэтому весь этот разговор изначально и представлялся настолько сложным и тяжёлым. Вольх пришёл, улыбаясь. - Ну вот, из-за твоего упрямства ресторан накрылся тазом. Ну и хрен с ним, картошку жарю, - поделился он и, наклонившись, снова попытался поцеловать. Я уклонился, оставив склонившегося Вольха застыть в воздухе. Сдвинулся на самый край дивана, туда, где стоял компьютер, принялся тупо щёлкать мышкой, демонстративно игнорируя его присутствие. Несколько мгновений, Вольх стоял и молча смотрел на этот беспредел, а затем подошёл и резко выдернул штекер из гнезда. - Что происходит? Ник? Я сжался, ощущая угрозу и желание ударить, вытащить из меня признание. Зажмуриться хотелось по-детски. - Я тебя не люблю, Вольх! - проговорил я быстро, старательно пялясь в стену, и сам удивился, как легко это прозвучало. - Мне неприятно то, что ты со мной делаешь. Это неправильно. Надо прекратить. Давай расстанемся. Боже, я это сказал. Я, действительно, сейчас, всё ЭТО сказал. Я повернулся и виновато посмотрел на Вольха, застывшего посреди комнаты с огромными, широко распахнувшимися глазами. Он стоял с таким видом, словно его ударили и вроде бы должна существовать стенка, за которую он должен ухватиться... А стенки нет. Оказывается, именно вот так, выглядит человек, у которого внезапно выбили опору из-под ног. Вольх стоял и стоял, смотрел со странным выражением, словно до него не сразу дошёл смысл сказанного, или он не захотел воспринимать, верить собственным ушам, а может наоборот...Просто в какой - то неуловимый момент, в оцепеневших шоком глазах начинала разливаться боль... словно плёнку прорвала тонкая пульсирующая игла по нарастающей, заполняющая собой всё свободное пространство... Мне не нужно было становиться им, чтобы это понять, достаточно было быть собой, патому что ровно за мгновение до того, как он сам это понял и осознал, она чистым потоком хлынула на меня. Я эмпат. То за чем я сюда шёл, то чего я больше всего на свете боялся случилось. Я видел огромную, летящую на полной скорости волну чёрерного цунами, она поднималась всё выше и выше и выше... Рыбак не мог убежать, не мог спрятаться, не успевал спастись. Всё что он мог, это выпрямиться и ждать, когда она накроет и сметёт их...его и маленькую джонку. В этот момент перед лицом опасности, заглядывая в глаза смерти, рыбак подумал, что у лодки есть душа и им обоим страшно. А сейчас они просто были здесь втроём, рыбак, цунами и маленькая джонка хлипкой скролупки души. Вольх покачнулся, словно от резкого толчка. Сел на стул. Встал. Потом снова сел. Взял гитару, стоявшую у стены. Бренькнул по струнам. Звук музыки раздался очень отчётливо. Положил на место, закрыл лицо ладонями, как делал это я, несколько минут назад, до него, и замер, сидя в молчании, пытаясь переварить. Я тоже молчал, понимая, что нечего добавить к сказанному, всё сказанное могло только усугубить ситуацию. Стоило подняться и уйти, оставив за ним право пережить шок без свидетелей, но ... Никогда в жизни, мне так остро не хотелось остаться. Подойти к нему, встать на колени, взять за плечи, виновато уткнуться лбом .. сказать. "Вольх, прости. Забудь всё. Ничего не было. Прости, идиота". Но я молчал, не шевелился, горло перехватило, подступившим блядским спазмом. Я боялся, не сумею выдержать, сдержаться, выдам собственные эмоции. А их было много, очень много. Однажды Вольх признался, что временами ощущает себя человеком с петлёй на шее, подвешенным в воздухе. ..."Когда любовь выкручивает наизнанку, а ты как дурак, ни в рай, ни в ад, и не понятно, жить или умереть". Я дал ему надежду. А когда он расслабился, поверил, что всё у нас с ним будет хорошо, просто взял и выбил тубаретку.Остаться и смотреть, как он корчитсья ? Выпить каждую секунду до дна? - Я... Когда он наконец заговорил, его голос оказался треснутым и тусклым. Как если бы вода протекла сквозь разбитый сосуд, из которого сейчас уходила жизнь. Он разом сгорбился, ссутулился, и выглядел жалким и маленьким, несмотря на свои широченные плечи. Уткнулся лбом в стекло, бессмысленно проводя пальцем по поверхности. - ...Знал, что так будет, Ник, - шепнул он не оборачиваясь. Я не сразу расслашал что он говорит, настолько тихо звучало произносимое им сейчас. - Знал. С самого начала понимал... На что, я, надеялся? Кретин.... урод моральный.... ПИДОР, БЛЯДЬ!!! Он резко, стремительно развернулся, и с силой, врезал кулаком по стене, разбивая костяшки в кровь. Мне показалось, что я услышал хруст. - ВОЛЬХ! - Я заорал, задохнулся, сделав порыв к нему, и не смог пошевелиться бессильно сползая на колени. - Вольх... не надо!!! Вольх развернулся ко мне пружиной. Словно раненый зверь, пришпиливая взглядом вбивая гвоздём, от которого меня парализовало, и я не смог двигаться, пойманный чужим выражением тоски, мути, рвущегося отчаяния, любви... - Ник, - по его щекам текли слёзы. Он плакал. Второй раз волк плакал из-за меня. - Почему? - прошептал он, качаясь словно пьяный, оглянулся в поисках опоры, поддержки не знаю чего, а затем схватил гитару и... Со всего размаха, разбил её об стену...Это стало концом. Когда-то Вольх признался, что в этой гитера для него вся жизнь. Именно этот старый, видавший виды, инструмент значит для него удивительно многое. ... Сейчас во все стороны летели щепки, а он бил и бил, с яростью...Лопались, жалобно и страшно тренькая, струны, остатки корпуса повисли на них. Бил пока в руках не остался один только сломанный гриф. Он уронил его вниз, посмотрел с ужасом и упал на колени. Ярость сошла на нет, уступая место пониманию. - Ни... ииии... ииик... Я сказал, что меня трясло? Меня не трясло, колбасило так, что зубы выбивали дробную чечётку стукаясь друг о друга. Бесполезно оказалось пытаться униять эту дрожь. Я хотел вскочить, подбежать, но тело, словно разом лишилось костей, я не мог двинуться, ни взад - ни вперёд, меня конвульсивно подбрасывало на диване и колотило так, что я не мог остановиться. Не мог прекратить раскачиваться из стороны в сторону, пытался обхватить самого себя поперёк, унять, но руки прыгали, дрожали. - Ввввввв... ольх... ттты... - Сделай, что-нибудь, Ник, - попросил он отчаянно, словно я мог. - Сделай, что-нибудь. Скажи... - Ввводы пппппринеси... Выражение лица Вольха изменилось, кажется он испугался за меня. Не знаю, что со мной было, как я выглядел, не знаю, но чужой моментально возникший страх, беспокойство. Он моментально забыл о себе, целиком сосредотичиваясь вокруг меня.... Боже, убейте меня кто-нибудь за это. Я мечтал разделить участь гитары в его руках. Почему он разбил гитару, а не моё лицо? Мне бы стало легче, настолько, что я смог бы это пережить, всё, что жгло изнутри раскалённым гвоздём. - Сейчас, Ник, сейчас, подожди... Вольх вскочил, шатаясь, чуть не врезался в стену, засуетился, рванул на кухню, на ходу мазнув глаза рукавом. Суетливая надежда человека...Суетливая надежда на то, что всё, будет хорошо. Что всё образумиться. Мы погорячились. Выпустили пар. Но вот сейчас всё встанет на свои места. Надо только...Что - то надо сделать. Почти заискивание... Вы когда нибудь сталкивались с такой надеждой? Надеждой похожей на тоненькую торопливую ниточнку. Надежда двоих. Мы сейчас здесь, мы вместе, ещё не ушли. Пока мы здесь, вместе, пока мы говорим с тобой - ниточка существует. Человек тебя слышит, ниточка не оборвалась. Возможно она оборвалась с одной стороны, но существует с другой...И начинается судорожное продумывание, изобретение вариантов, попытка всё переиграть, удержать, переменить решение... Ожидание, что вот...Чудо случиться. Но чудеса бывают только в сказках, а жизнь паскудная сука, имеет привычку преподносить одни большие гавённые сюрпризы. Иногда, в состоянии стресса случаются секундные озарения, инсайт. Не знаю, что произошло со мной, но как только Вольх скрылся на кухне, я внезапно чётко понял: что сделать, как сделать. Часто, влюбляясь в людей, мы любим собственные образы, думаем о других, что они хорошие, светлые. Не знаю, что Вольх увидел во мне, что заставило его влюбиться... - Глаза, - так он потом сказал. - Такие глаза не даются просто так, - сообщил он. Он сказал, что увидел в моих глазах свет и отражение собственного выжженого пепла...Не знаю, почему он так решил, что себе надумал. Выжженый пепел, надо же такое ляпнуть. Это у него выжженый пепел, а у меня, вся вселенная в одном дырявом кармане. "Кто - то несёт в мир свет, кто - то тьму, а я несу пакетик" Вольх, в отличие от меня, действительно хлебнул в жизни горя. Он не имел родителей, вырос в приюте, всего и всегда добился сам, а я ....Да я с позиции взглядов на некоторые собственные поступки, подошвы ботинка его не стоил. Почему он не увидел, насколько я мерзкий? Считает меня героем, не понимая, что я никакой не герой. Как в анекдоте: "Геракл совершил туеву кучу подвигов исключительно чтобы от него все отъебались" Вот и Сан туда же... Не желает понимать, что героизм - это не внешнее проявление бравады, а внутреннее, духовное постоянство, преданность, честность, верность. Но внутри, я оказался инфальтильным болванчиком, не способным определиться, понять, что правильно, а что нет, ответить за собственные поступки. Прости меня, Вольх. Будет тебе и свет и тьма ...и десять тысяч причин о которых мы промолчим. В ящике стола, у Вольха, лежала пачка бритв. Рядом с календариками, журналами и дисками. Он всегда брился опасными станками, мотивируя это тем, что стальная щетина не поддаётся обычным средствам. Возможно и правда. Волосы у него были жёсткими как проволока. Я молнией рванул к столу, дёрнул ящик, проделав все манипуляции в долю секунды. Схватил оголённое лезвие, с силой зажимая ладонью поперёк, задвинул ногой и рухнул обратно, буквально за мгновение до того, как он влетел в комнату со стаканом воды. Я собирался сказать ему, очень страшные и гадкие вещи. В нормальном состоянии, проделать всё это я бы не смог. Знал - не выдержу, сломаюсь, дам слабину, он сообразит. Не смогу я сделать вид, что мне похую, когда мне не похуй...реально не сыграю на таком уровне. А он не должен понять, заподозрить враньё, не должен. Всё просто. Я открою Вольху глаза. Выставлю эти отношения с такой стороны и в таком свете, что он меня возненавидит, или не возненавидит, но разочаруется до такого состояния, что видеть не сможет. Детская логика, но я знал - сработает. Потеря любви нас убивает, но замена тоски, ненавистью, гневом - иногда способна спасти. Когда понимаешь, что твои кумиры оказались никчемными, жалкими, разбитыми - страдать по ним стыдно и мерзко. Наступает разочарование, гасит эмоции. Остаются только недоумение и неловкость, понимание, что влюбился в человека недостойного. Я верил в это. По глупости считал за аксиому. Я не понимал, что когда истинно любишь - ненавидеть гораздо хуже и больнее, в десятки раз ибо предательство любимого человека способно подкосить, по - настоящему.... И не существует муки страшнее, страдания хуже - нет. Понять это, я смог только спустя время, страшной ценой... Зачем мне понадобилась боль? Потому, что боль физическая, часто помогает отвлечься от боли души. Кто проходил - знает, а кто не проходил...Просто поверьте, когда хреново физически, становится не до высоких моральных чувств и материй. Я проверял не раз, в минуты тяжелейшего душевного напряжения, - боль помогала облегчить восприятие, суметь пережить эмоциональный электроток. Тонкое лезвие впивалось в мясо. Самое главное выдержать первые секунды, рефлекторного желания разжать кулак. Потом постепенно отпускает и становиться легче, это можно вытерпеть. Железные пальцы в груди исчезли, переключившись на режущую молнию снаружи, вернув возможность думать, действовать, злиться. Когда я принял стакан, моя правая рука не дрожала, левую пронзало пульсирующей судорогой до локтя. Я хлебнул водички, стукаясь о край зубами, поставил на тумбочку. - Ты как? - спросил Вольх испуганно. В голосе забота, страх, беспокойство. Паскудно. Боль не становилась спасением, от пытки совестью, что вырезала кровоточащие иероглифы в груди. Чужая боль, помноженная на собственную, создала ацкий коктейль. Безумную смесь всего: вины, отчаяние, страдания, самобичевания, страха - ингридиенты слоями плавающие в основе из боли, а сверху по ножу вливался раскалённый стыд, осталось только воткнуть соломку из непонимания, добавить пару ломтиков лжи и украсить это оправданиями и самообманом. Коктейль под названием "Измена" - самый модный и популярный в этом сезоне. Для тех кто любит покрепче и погорячсее добавляется зелёный абсент ревности и перчинка гнева. Ваше здоровье, господа. Я судорожно сжал бритву, изо всех сил... Почему не существовует способа, вынуть сердце, положить его в баночку с формалином, и ничего не чувствовать, ни слышать, ни видеть, ни знать. Происходящее осознание крутило и рвало на части, но.... Спасительное лезвие, беспощадно вгрызающееся в плоть, приносило облегчение. Давало возможность собраться с мыслями, действовать, не испытывать эмоций, не чувствовать. Моя эксклюзивная, изобретённая лично мной, банка беспощадного белого формалина. - Ну и дурак, ты Вольх! - насмешливо сообщил я слегка продышившись, взял себя в руки. |