% Сем. 4 - Основные материалы. Семинар Современная философия. Часть I
 Скачать 116 Kb.
|
|
Семинар 4. Современная философия. Часть I. Почему материализм Маркса и Энгельса называется диалектическим? Марксистская философия была создана совместно двумя немецкими учеными К. Марксом (1818 – 1883) и Ф. Энгельсом (1820 – 1895) во второй половине XIX в. и состоит из двух больших разделов – диалектического материализма и исторического материализма. В основу диалектического материализма была положена диалектика Гегеля, но на материалистических принципах. Можно выделить следующие основные положения диалектического материализма: основной вопрос философии решается в пользу бытия; сознание просто свойство материи отражать саму себя; материя находится в постоянном движении и развитии; Бога нет; материя вечна и бесконечна, периодически принимает новые формы своего существования; важным фактором развития является практика – преобразование человеком окружающей действительности и приобретение человеком самого человека; развитие происходит по законам диалектики – единства и борьбы противоположностей, перехода количества в качество, отрицания отрицания. Что такое исторический материализм? Какое значение в социальной теории Маркса и Энгельса играет понятие «эксплуатация»? . Суть исторического материализма в следующем: производственные отношения образуют экономическую систему, которая является базисом для институтов государства и общества; общественные отношения выступают в качестве надстройки по отношению к экономическому базису; базис и надстройка взаимно влияют друг на друга; в зависимости от определенного типа базиса и надстройки выделяются общественно-экономические формации – первобытнообщинный строй; рабовладельческое общество; феодализм; капитализм; коммунизм – общество будущего, основанное на свободном труде равных людей при общественной собственности на средства производства; рост уровня производственных сил приводит к изменению производственных отношений и смене общественно-экономических формаций и общественно-политического строя; приход коммунизма неизбежен По К. Марксу, сущность социальных отношений между собственниками производства и работниками, не обладающими такой собственностью, но трудящимися с помощью этих не принадлежащих им средств производства, находит свое выражение в эксплуатации. Причем эксплуатация не является прерогативой одного лишь капитализма. «Всюду, где часть общества обладает монополией на средства производства, работник, свободный или несвободный, должен присоединять к рабочему времени, необходимому для содержания его самого, излишнее рабочее время, чтобы произвести жизненные средства для собственника производства». Эксплуатация представляет собою не что иное, как безвозмездное присвоение части продукта труда непосредственного производителя. Что такое «классическая» философия, в чём заключается её критика философией «неклассической», «иррациональной»? Классическая философия конституировала себя в качестве теории, ориентированной на разум как высшую ценность. При этом разум представал в этой философии не только как существенная характеристика человека, но и как субстанциальная основа мира. Именно греки сформировали убеждение в том, что принципы строения мира совпадают с принципами функционирования разума, и это совпадение является гарантией возможности рационального познания мира. Эта античная идея достигает своего логического завершения в гегелевской идее тождества бытия и мышления. Отсюда и другая черта классической философии – рационализация человека. Единственное свойство, отличающее человека от всего живого – это разум, способность к логическому мышлению. Этот разум не признает никаких авторитетов, а его цель – постижение истины. В связи с этим классическая философия рассматривала человека исключительно как разумное существо, призванием которого была познавательная деятельность. Познание – не только потребность разума, но и души, ибо только познание способствует и расширению возможностей человека в мире, и духовному освобождению. Во второй половине 19 века постепенно подготавливается переход к неклассической философии, происходит отход от классики, осуществляется смена принципов, образцов, парадигм философствования. Классические философские построения не удовлетворяли многих философов в виду, как они считали, потери в них человека. Специфичность, многообразие субъективных проявлений человека, полагали они, не «схватывается» методами разума, науки. В противовес рационализму стали развивать неклассическую философию, в которой в качестве первичной реальности стали представлять жизнь (философия жизни), существование человека (экзистенциализм). Произошло «разрушение» разума: вместо разума на первый план выдвинулись воля, инстинкты и т. д. В неклассической философии было подвергнуто сомнению стремление философской классики представить общество как объективное образование, аналогичное природным объектам. Новый образ социальной реальности, характерный для философии 20 века, связан с понятием «интерсубъективность». Оно призвано преодолеть деление на субъект и объект, характерное для классической социальной философии. Интерсубъективность основана на представлении об особого рода реальности, складывающейся при взаимоотношениях людей. В своих истоках эта реальность есть взаимодействие «Я» и «Другого». Основные идеи некл философии: 1.Пересматривается статус самого разума, познающего субъекта, структуры познавательного процесса, что приводит к актуализации иррационализма (лат. irrationalis — неразумный, бессознательный), считающего, что разум не в состоянии охватить все разнообразие действительного мира и обращающего внимание на внерациональные формы духовного проявления человека (волю, интуицию, бессознательное и т. п.) 2. В рамках неклассической философии центральной становится антропологическая проблема, человек здесь рассматривается как существо переживающее, сомневающееся, чувствующее, самосозидающее, практически преобразующее природу и социум. 3. От монологического назидательного стиля мышления неклассическая философия переходит к диалогической, субъект-субъектной стилистике. 4. Неклассическая философия от поиска всеобщих принципов, предельных сущностей, универсалий переходит к самоценности индивидуального, уникального, своеобразного, единичного. 5. В рамках неклассической философии осуществляется смена парадигм, выражающаяся в лингвистическом повороте — переходе от философии сознания к философии языка. Как вы понимаете слова Ницше «Бог умер»? Почему он называет христиан «больными животными»? Провозглашая смерть Бога, Ницше не подразумевал буквальное значение этой фразы. По его мнению, Бог никогда не существовал изначально, поэтому и разговоры о Его «смерти» относятся скорее к человеческому, нежели к божественному. Мы люди, предполагает Ницше, находим существование Бога как недоказуемым, так и нежелательным. Следовательно, он скорее предполагает, нежели констатирует недоказуемость веры в Бога, даже когда объясняет ее нежелательность. А почему вера в Бога нежелательна? Потому что смерть Бога позволяет нам самим стать богами. В чем же Ницше обвинял христианство? Христианство – это религия сострадания, религия слабых и больных людей, хр-во ведет к несвободе и несопротивлению человека. Те кто презирает тело и землю, ради потусторонне мира, - это больные и умирающие. Эти люди используют христианскую мораль, для оправдания недостатка мощи и уверенности в себе и для борьбы с сильными и независимыми людьми. Он считал, что человек в религии прячется от жизни. Ницше критикует христианское милосердие, которое с его точки зрения вредно в двух смыслах: 1) сострадая, слабеешь; Поддерживая к жизни больное и умирающее, ты даешь возможность жить тому, что законами безжалостной эволюции обречено на умирание. Религия является для общества тормозящим, мешающим, негативным фактором. Бог, святость, любовь к ближнему – предрассудки, выдуманные теми, чья жизнь пуста и монотонна. Свободному человеку Бог не нужен, ибо он сам для себя высшая ценность. Церковь, по Ницше, стремиться растоптать всякое величие в человеке. Ницше предлагает произвести переоценку всех ценностей и стать по ту сторону добра и зла. Т.е. он предлагает, что все, что считалось в христианстве добром считать злом и наоборот. Он говорит: чтобы произвести переоценку всех ценностей, нужен очень сильный человек. Ницше даже призывал к сознательному уничтожению больных и слабых людей. Что Ницше понимал под «переоценкой всех ценностей»? Можно ли назвать его нигилистом? Кто такие экзистенциалисты? Почему у них «существование предшествует сущности»? Экзистенциализм - это философское направление которое провозглашает бытие человека уникальным и иррациональным. Возник экзистенциализм в ответ на рационализм, которые рассматривал мир как объект(то, что изучают) и субъект(то, кого/что изучают или пытаются понять), т.е. разделяя его. С точки зрения экзистенционализма мир, это не всегда логичная, но общность субъекта и объекта. Так же, согласно философии Э.,человек познает себя оказавшись на какой-то пограничной или стрессовой ситуации, например, страх перед неизбежностью смерти и т.п. С другой стороны сторонники этого философского течения считают, что человек, в отличии от животных, является способным мыслить и осознавать своё бытие, а следовательно, рассматривается в экзистенциализме как ответственный за своё существование. Человек должен осознавать себя и быть ответственным за себя, если он хочет стать самим собой. Так существование *(экзистенция) оказывается безосновным, ничем не фундированным. Не только человеческое, а "вообще всего". Вам неверно написали, что экзистенциализм является реакцией на рационализм. Ровным счетом - наоборот. Он - следствие осознания абсурда (безосновности, алогизма, иррациональности) существующего, сущего, экзистенции. Нет смысла. Нет цели. Нет ценностей. "Человек заброшен в этот мир". Что такое экзистенциальная «заброшенность»? Какие пути к освобождению от неё находят экзистенциалисты XX в.? Материалы для чтения. Карл Маркс. К критике гегелевской философии права. Основа иррелигиозной критики такова: человек создает религию, религия же не создает человека. А именно: религия есть самосознание и само- чувствование человека, который или ещё не обрёл себя, или уже снова себя потерял. Но человек – не абстрактное, где-то вне мира ютящееся существо. Человек – это мир человека, государство, общество. Это государство, это общество порождают религию, превратное мировоззрение, ибо сами они – превратный мир. Религия есть общая теория этого мира, его энциклопедический компендиум, его логика в популярной форме, его спиритуалистический point d'honneur [вопрос чести], его энтузиазм, его моральная санкция, его торжественное восполнение, его всеобщее основание для утешения и оправдания. Она претворяет в фантастическую действительность человеческую сущность, потому что человеческая сущность не обладает истинной действительностью. Следовательно, борьба против религии есть косвенно борьба против того мира, духовной усладой которого является религия. Религиозное убожество есть в одно и то же время выражение действительного убожества и протест против этого действительного убожества. Религия – это вздох угнетенной твари, сердце бессердечного мира, подобно тому как она – дух бездушных порядков. Религия есть опиум народа. Упразднение религии, как иллюзорного счастья народа, есть требование его действительного счастья. Требование отказа от иллюзий о своем положении есть требование отказа от такого положения, которое нуждается в иллюзиях. Критика религии есть, следовательно, в зародыше критика той юдоли плача, священным ореолом которой является религия. Критика сбросила с цепей украшавшие их фальшивые цветы – не для того, чтобы человечество продолжало носить эти цепи в их форме, лишенной всякой радости и всякого наслаждения, а для того, чтобы оно сбросило цепи и протянуло руку за живым цветком. Критика религии освобождает человека от иллюзий, чтобы он мыслил, действовал, строил свою действительность как освободившийся от иллюзий, как ставший разумным человек; чтобы он вращался вокруг себя самого и своего действительного солнца. Религия есть лишь иллюзорное солнце, движущееся вокруг человека до тех пор, пока он не начинает двигаться вокруг себя самого. Задача истории, следовательно, – с тех пор как исчезла правда потустороннего мира, – утвердить правду посюстороннего мира. Ближайшая задача философии, находящейся на службе истории, состоит – после того как разоблачён священный образ человеческого самоотчуждения – в том, чтобы разоблачить самоотчуждение в его несвященных образах. Критика неба превращается, таким образом, в критику земли, критика религии – в критику права, критика теологии – в критику политики. Фридрих Энгельс. Письма об историческом материализме. ...Согласно материалистическому пониманию истории в историческом процессе определяющим моментом в конечном счете является производство и воспроизводство действительной жизни. Ни я, ни Маркс большего никогда не утверждали. Если же кто-нибудь искажает это положение в том смысле, что экономический момент является будто единственно определяющим моментом, то он превращает это утверждение в ничего не говорящую, абстрактную, бессмысленную фразу. Экономическое положение – это базис, но на ход исторической борьбы также оказывают влияние и во многих случаях определяют преимущественно форму её различные моменты надстройки: политические формы классовой борьбы и её результаты – государственный строй, установленный победившим классом после выигранного сражения, и т. п„ правовые формы и даже отражение всех этих действительных битв в мозгу участников, политические, юридические, философские теории, религиозные воззрения и их дальнейшее развитие в систему догм. Существует взаимодействие всех этих моментов, в котором экономическое движение как необходимое в конечном счете прокладывает себе дорогу сквозь бесконечное множество случайностей (то есть вещей и событий, внутренняя связь которых настолько отдалена или настолько трудно доказуема, что мы можем пренебречь ею, считать, что её не существует). В противном случае применять теорию к любому историческому периоду было бы легче, чем решать простое уравнение первой степени. Мы делаем нашу историю сами, но, во-первых, мы делаем её при весьма определенных предпосылках и условиях. Среди них экономические являются в конечном счете решающими. Но и политические и тому подобные условия, даже традиции, живущие в головах людей, играют известную роль, хотя и не решающую. Прусское государство возникло и развивалось также благодаря историческим и в конечном счете экономическим причинам. Но едва ли можно, не сделавшись педантом, утверждать, что среди множества мелких государств Северной Германии именно Бранденбург был предназначен для роли великой державы, в которой воплотились экономические, языковые, а со времени Реформации и религиозные различия между Севером и Югом, и что это было предопределено только экономической необходимостью, а другие моменты не оказывали также влияния (прежде всего то обстоятельство, что Бранденбург благодаря обладанию Пруссией был втянут в польские дела и через это в международные политические отношения, которые явились решающими также и при образовании владений Австрийского дома). Едва ли удастся кому-нибудь, не сделавшись посмешищем, объяснить экономически существование каждого маленького немецкого государства в прошлом и в настоящее время или происхождение верхненемецкого передвижения согласных, превратившего географическое разделение, образованное горной цепью от Судет до Таунуса, в настоящую трещину, проходящую через всю Германию. Во-вторых, история делается таким образом, что конечный результат всегда получается от столкновения множества отдельных воль, причем каждая из этих воль становится тем, что она есть, опять-таки благодаря массе особых жизненных обстоятельств. Таким образом, имеется бесконечное количество перекрещивающихся сил, бесконечная группа параллелограммов сил, и из этого перекрещивания выходит одна равнодействующая – историческое событие. Этот результат можно опять-таки рассматривать как продукт одной силы, действующей как целое, бессознательно и безвольно. Ведь то, чего хочет один, встречает противодействие со стороны всякого другого, и в конечном результате появляется нечто такое, чего никто не хотел. Таким образом, история, как она шла до сих пор, протекает подобно природному процессу и подчинена, в сущности, тем же самым законам движения. Но из того обстоятельства, что воли отдельных людей, каждый из которых хочет того, к чему его влечет физическая конституция и внешние, в конечном счете экономические, обстоятельства (или его собственные, личные, или общесоциальные), что эти воли достигают не того, чего они хотят, но сливаются в нечто среднее, в одну общую равнодействующую, из этого все же не следует заключать, что эти воли равны нулю. Наоборот, каждая воля участвует в равнодействующей и постольку включена в нее. Далее, я прошу Вас изучать эту теорию по первоисточник бы эта теория не играла роли. В особенности великолепным образцом её применения является "18 брюмера Луи Бонапарта". Точно так же множество указаний есть и в "Капитале" [...]. Затем я вправе, пожалуй, указать на мои сочинения: "Переворот в науке, произведенный господином Евгением Дюрингом" [...] и "Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии" [...], в которых я дал самое подробное, насколько мне известно, изложение исторического материализма из всех существующих. Маркс и я отчасти сами виноваты в том, что молодежь иногда придает больше значения экономической стороне, чем это следует. Нам приходилось, возражая нашим противникам, подчеркивать главный принцип, который они отвергали, и не всегда находилось время, место и возможность отдавать должное остальным моментам, участвующим во взаимодействии. Но как только дело доходило до анализа какого-либо исторического периода, то есть до практического применения, дело менялось, и тут уже не могло быть никакой ошибки. К сожалению, сплошь и рядом полагают, что новую теорию вполне поняли и могут её применять сейчас же, как только усвоены основные положения, да и то не всегда правильно. И в этом я могу упрекнуть многих из новых "марксистов"; ведь благодаря этому также возникала удивительная путаница… Анти-Дюринг. Движение есть способ существования материи. Нигде и никогда не бывало и не может быть материи без движения. Движение в мировом пространстве, механическое движение менее значительных масс на отдельных небесных телах, колебание молекул в качестве теплоты или в качестве электрического или магнитного тока, химическое разложение и соединение, органическая жизнь – вот те формы движения, в которых – в одной или в нескольких сразу – находится каждый отдельный атом вещества в мире в каждый данный момент. Всякий покой, всякое равновесие только относительны, они имеют смысл только по отношению к той или иной определенной форме движения. Так, например, то или иное тело может находиться на Земле в состоянии механического равновесия, т.е. в механическом смысле – в состоянии покоя, но это нисколько не мешает тому, чтобы данное тело принимало участие в движении Земли и в движении всей солнечной системы, как это ничуть не мешает его мельчайшим физическим частицам совершать обусловленные его температурой колебания или же атомам его вещества – совершать тот или иной химический процесс. Материя без движения так же немыслима, как и движение без материи. Движение поэтому так же несотворимо и неразрушимо как и сама материя – мысль, которую прежняя философия (Декарт) выражала так: количество имеющегося в мире движения остается всегда одним и тем же. Следовательно, движение не может быть создано, оно может быть только перенесено. Когда движение переносится с одного тела на другое, то, поскольку оно переносит себя, поскольку оно активно, его можно рассматривать как причину движения, поскольку это последнее является переносимым, пассивным. Это активное движение мы называем силой, пассивное же – проявлением силы. Отсюда ясно как день, что сила имеет ту же величину, что и её проявление, ибо в них обоих совершается ведь одно и то же движение. Артур Шопенгауэр. Мир как воля и представление. ...Всякое счастье имеет лишь отрицательный, а не положительный характер... поэтому оно не может быть прочным удовлетворением и удовольствием, а всегда освобождает только от какогонибудь страдания и лишения, за которым должно последовать или новое страдание, или беспредметная тоска и скука, — это находит себе подтверждение и в верном зеркале сущности мира и жизни — в искусстве, особенно в поэзии. Всякое эпическое или драматическое произведение может изображать только борьбу, стремление, битву за счастье, но никогда не само счастье, постоянное и окончательное. Оно ведет своего героя к цели через тысячи затруднений и опасностей, но как только она достигнута, занавес быстро опускается... ...Судьба, точно желая к горечи нашего бытия присоединить еще насмешку, сделала так, что наша жизнь должна заключать в себе все ужасы трагедии, но мы при этом лишены даже возможности хранить достоинство трагических персонажей, а обречены проходить все детали жизни в неизбежной пошлости характеров комедии... ...Легко понять, как блаженна должна быть жизнь того, чья тюля укрощена не на миг, как при эстетическом наслаждении, а навсегда и даже совсем погасла вплоть до той последней тлеющей искры, которая поддерживает тело и потухнет вместе с ним. Такой человек, одержавший наконец решительную победу после долгой и горькой борьбы с собственной природой, остается еще на земле лишь как существо чистого познания, как неомраченное зеркало мира. Его ничто уже не может удручать, ничто не волнует, ибо все тысячи нитей хотения; которые связывают нас с миром и в виде алчности, страха, зависти, гнева влекут нас в беспрерывном страдании туда и сюда, эти нити он обрезал... ...Ничто не вторгается в наше сознание с такой неодолимой силой, как мысль, что возникновение и уничтожение не затрагивает действительной сущности вещей, что последняя для них недоступна, т.е. нетленна, и что поэтому все, волящее жизни, действительно и продолжает жить без конца. И вот почему в каждый данный момент сполна находятся налицо все породы животных, от мухи и до слона. ...Воля к жизни являет себя в бесконечном настоящем, ибо последнее – форма жизни рода, который поэтому никогда не стареет, а пребывает в вечной юности. Смерть для него – то же, что сон для индивидуума или что для глаз мигание, по отсутствию которого узнают индусских богов, когда они появляются в человеческом облике. Как с наступлением ночи мир исчезает, но при этом ни на одно мгновение не перестает существовать, так смерть на вид уносит людей и животных, – но при этом столь же незыблемо остается их действительное существо... Это – бессмертие во времени. Благодаря ему, вопреки тысячелетиям смерти и тления еще ничего не погибло, ни один атом материи и, еще того меньше, ни одна доля той внутренней сущности, которая является нам в качестве природы. Поэтому в каждое мгновение нам можно радостно воскликнуть: "на зло времени, смерти и тлению мы все еще вместе живем!" ...Судьба, точно желая к горечи нашего бытия присоединить еще насмешку, сделала так, что наша жизнь должна заключать в себе все ужасы трагедии, но мы при этом лишены даже возможности хранить достоинство трагических персонажей, а обречены проходить все детали жизни в неизбежной пошлости характеров комедии... ...Легко понять, как блаженна должна быть жизнь того, чья тюля укрощена не на миг, как при эстетическом наслаждении, а навсегда и даже совсем погасла вплоть до той последней тлеющей искры, которая поддерживает тело и потухнет вместе с ним… Фридрих Ницше. Так говорил Заратустра. ...И Заратустра говорил так к народу: Я учу вас о сверхчеловеке. Человек есть нечто, что должно превзойти. Что сделали вы, чтобы превзойти его? Все существа до сих пор создавали что-нибудь выше себя; а вы хотите быть отливом этой великой волны и скорей вернуться к состоянию зверя, чем превзойти человека? Что такое обезьяна в отношении человека? Посмешище или мучительный позор. И тем же самым должен быть человек для сверхчеловека: посмешищем или мучительным позором. Вы совершили путь от червя к человеку, но многое в вас еще осталось от червя. Некогда были вы обезьяной, и даже теперь еще человек больше обезьяна, чем иная из обезьян. ...Смотрите, я учу вас о сверхчеловеке! Сверхчеловек – смысл земли. Пусть же ваша воля говорит: да будет сверхчеловек смыслом земли! ...Некогда смотрела душа на тело с презрением: и тогда не было ничего выше, чем это презрение, – она хотела видеть тело тощим, отвратительным и голодным. Так думала она бежать от тела и от земли. ...Поистине, человек – это грязный поток. Надо быть морем, чтобы принять в себя грязный поток и не сделаться нечистым. Смотрите, я учу вас о сверхчеловеке: он – это море, где может потонуть ваше великое презрение. ...Человек – это канат, натянутый между животным и сверхчеловеком, – канат над пропастью. Опасно прохождение, опасно быть в пути, опасен взор, обращенный назад, опасны страх и остановка. В человеке важно то, что он мост, а не цель: в человеке можно любить только то, что он переход и гибель… По ту сторону добра и зла. Мученичество философа, когда он «жертвует собою ради правды», заставляет выйти на поверхность все, что есть в нем от актера и агитатора, и если предположить, что до сих пор на него смотрели с эстетическим любопытством, то в отношении многих философов порой понятно опасное желание видеть их в вырождении (когда они выродятся в «мучеников», вопящих с подмостков и трибун). Только что с таким желанием в груди надо всякий раз ясно сознавать, что суждено тебе увидеть, — лишь сатирову драму, лишь фарс в завершение спектакля, лишь непрекращающееся доказательство того, что настоящая длинная трагедия уже закончилась. При условии, однако, что всякая философия, пока она возникает, есть длинная трагедия... ...На какую философскую позицию ни становись, в наши дни с любого места видно: мир, в котором мы (как полагаем) живем, ошибочен, и это самое прочное и надежное, что еще способен схватывать наш взгляд, — мы находим основание за основанием в подтверждение этого, и они готовы увлечь нас — побудить нас строить предположения относительно начала обмана, что заключен в самой «сущности вещей». Однако, кто винит во лживости мира само наше мышление, следовательно, «дух», — таков почетный выход из положения, к какому прибегает, сознательно или бессознательно, всякий advocatus del — кто считает, что этот мир вместе с временем, пространством, формой и движением неверно раскрыт мышлением, тот обладает по меньшей мере достаточным поводом проникнуться наконец недоверием к самому мышлению: не оно ли играло с нами самые скверные шутки? И кто поручится, что и сейчас оно не продолжает все то же самое? Говоря вполне серьезно: есть нечто трогательное в невинности мыслителей, нечто внушающее благоговейные чувства, позволяющее им даже и сегодня обращаться к сознанию с просьбой давать честные ответы... Антихристианин. Нам пришлось переучиваться. Во всем мы сделались скромнее. Мы более не выводим человека из «духа» из «божества». Мы отодвинули его в ряды животных. Мы считаем его сильнейшим животным, потому что он хитрее всех, — следствием этого является его духовность. С другой стороны, мы устраняем от себя тщеславное чувство, которое и здесь могло бы проявиться; что человек есть великая скрытая цель развития животного мира. Он совсем не венец творения, каждое существо рядом с ним стоит на равной ступени совершенства... Утверждая это, мы утверждаем еще большее: человек, взятый относительно, есть самое неудачное животное, самое болезненное, уклонившееся от своих инстинктов самым опасным для себя образом — но конечно, он всем этим и самое интереснейшее! Что касается животных, то с достойной уважения смелостью Декарт впервые рискнул высказать мысль, что животное можно понимать как machina, — вся наша физиология старается доказать это положение. Развивая логически эту мысль, мы не исключаем и человека, как это делал еще Декарт: современные понятия о человеке развиваются именно в механическом направлении. Прежде придавали человеку качество высшего порядка — «свободную волю», теперь мы отняли у него даже волю в том смысле, — что под волей нельзя уже более подразумевать силу. Старое слово «воля» служит только для того, чтобы обозначить некую результату, некий род индивидуальной реакции, которая необходимо следует за известным количеством частью противоречащих, частью согласующихся раздражений: воля более не «действует», более не «двигает» ... Прежде видели в сознании человека, в «духе» доказательство его высшего происхождения, его общественности; ему советовали, если он хочет быть совершенным, втянуть в себя, подобно черепахе, свои чувства, прекратить общение с земным, скинуть земную оболочку: тогда от него должно было остаться главное — «чистый дух». На счет этого мы теперь лучше соображаем: как раз именно сознание, «дух», мы считаем симптомом относительного несовершенства организма, как бы попыткой, прощупыванием, промахом, как бы усилием, при котором бесполезно тратится много нервной силы, мы отрицаем, чтобы что-нибудь могло быть совершенным, раз оно делается сознательно. Чистый дух есть чистая глупость: если мы сбросим со счета нервную систему и чувства, «смертную оболочку», то мы обсчитаемся — вот и все. Афоризмы и интермедии. "Любовь к одному есть варварство: ибо она осуществляется в ущерб всем остальным. Также и любовь к Богу". "Я это сделал", – говорит моя память. "Я не мог этого сделать", – говорит моя гордость и остается непреклонной. В конце концов память уступает. Стыдится своей безнравственности – это одна из ступеней той лестницы, на вершине которой стыдятся также своей нравственности. Безумие единиц – исключение, а безумие целых групп, партий, народов, времен – правило. Люди свободно лгут ртом, но рожа, которую они при этом корчат, все- таки говорит правду. Мы не ненавидим еще человека, коль скоро считаем его ниже себя, мы ненавидим лишь тогда, когда считаем его равным себе или выше себя. "Бывает заносчивость доброты, имеющая вид злобы". "Это не нравится мне". – Почему? – "Я не дорос до этого". – Ответил ли так когда-нибудь хоть один человек? "Чтобы жить в одиночестве, надо быть животным или богом”, – говорит Аристотель. Не хватает третьего случая: надо быть и тем, и другим – философом. Это были ступени для меня, я поднялся выше их, – для этого я должен был пройти по ним. Они же думали, что я хотел сесть на них для отдыха..." "Что хорошо? – Все то, что повышает в человеке чувство власти, волю к власти, самую власть. Что дурно? – Все, что происходит из слабости. Что есть счастье? – Чувство растущей власти, чувство преодолеваемого противодействия... Слабые и неудачные должны погибнуть: первое положение нашей любви к человеку. И им должно еще помочь в этом... Моя проблема не в том, как завершает человечество последовательный ряд сменяющихся существ (человек это конец), но какой тип человека следует взрастить, какой тип желателен, как более ценный, более достойный жизни, будущности. Жан-Поль Сартр. Экзистенциализм – это гуманизм. "...Существуют две разновидности экзистенциалистов: во-первых, это христианские экзистенциалисты... и, во-вторых, экзистенциалисты-атеисты. Тех и других объединяет лишь убеждение в том, что существование предшествует сущности... ...Человек просто существует, а он не только такой, каким себя представляет, но такой, каким он хочет стать. И поскольку он представляет себя уже после того, как начинает существовать, и после этого прорыва к существованию, то он есть лишь то, что сам из себя делает... ...Человек – это прежде всего проект, который переживается субъективно, а не мох, не плесень и не цветная капуста... ...Наш исходный пункт – это субъективность индивида, он обусловлен и причинами чисто философского порядка. В исходной точке не может быть никакой другой истины, кроме: “Я мыслю, следовательно существую”. Это абсолютная истина сознания, постигающего самое себя... ...Если невозможно найти универсальную сущность, которая была бы человеческой природой, то все же существует некая общность условий человеческого существования…" Жан-Поль Сартр. Бытие и ничто. "...По появлении человека среди бытия, его “облекающего”, открывается мир. Но исходный и существенный момент этого появления – отрицание. Так мы добрались до первого рубежа нашего исследования: человек есть бытие, благодаря которому возникает ничто. Но вслед за этим ответом тотчас возникает другой вопрос: что такое человек в его бытии, если через человека в бытие приходит ничто? ...Бытие может порождать лишь бытие, и если человек включен в этот процесс порождения, выйти из него он может, лишь выходя за пределы бытия. Коль скоро человек способен вопрошать об этом процессе, то есть ставить его под вопрос, предполагается, что он может обозревать его как совокупность, то есть выводить самого себя за пределы бытия, ослабляя вместе с тем структуру бытия... ...Свобода не может быть понята и описана как обособленная способность человеческой души. Мы старались определить человека как бытие, обусловливающее появление ничто, и это бытие явилось нам как свобода. Таким образом свобода – как условие, необходимое для нигилирования ничто, – не может быть отнесена к числу свойств, характеризующих сущность бытия человека. Выше мы уже отмечали, что существование человека относится к его сущности иначе, чем существование вещей мира – к их сущности. Свобода человека предшествует его сущности, она есть условие, благодаря которому последняя становится возможной, сущность бытия человека подвешена в его свободе. Итак, то, что мы называем свободой, неотличимо от бытия “человеческой реальности”. О человеке нельзя сказать, что он сначала есть, а затем – он свободен; между бытием человека и его “свободомыслием” нет разницы..." Альбер Камю. Миф о Сизифе. Эссе об абсурде. "...Рано или поздно наступает время, когда нужно выбирать созерцанием и действием. Это и называется стать человеком... ...В этой вселенной единственным шансом укрепиться в сознании, зафиксировать в нем свои дерзания является творчество! Творить – значит жить вдвойне... ...Подлинное произведение искусства всегда соразмерно человеку, и по самой своей сущности оно всегда что-то “недоговаривает”. Имеется своеобразная связь между глобальным жизненным опытом художника и произведением, которое его отображает... ...Мыслить – значит испытывать желание создавать мир (или, что то же самое, задавать границы собственному миру). Это значит, что, только исходя из фундаментального разлада между человеком и его опытом, можно найти почву для их согласия... ...Сегодня, когда мысль оставила притязания на универсальность, когда наилучшей историей мысли была бы история её покаяний, мы знаем, что система неотделима от своего автора, если хоть сколько-нибудь значима... ...Глубокая мысль находится в непрерывном становлении, смыкаясь с жизненным опытом и формируясь в нем. Точно так же уникальное творение человеком самого себя подкрепляется последовательностью и многообразием создаваемых им образов…" Альбер Камю. Бунтующий человек. "Что такое бунтующий человек? Это человек, который говорит “нет”. Но, отказываясь, он не отрекается: это также человек, который изначально говорит “да”. Раб, подчинявшийся приказам всю свою жизнь, вдруг находит новую команду неприемлемой. Каково содержание этого “нет”?.. ...Бунтарство порождает, пусть смутно, осознание, осеняющее понимание того, что в человеке есть нечто, о чем он может, хотя бы временно, идентифицироваться. До сих пор эта идентификация не ощущалась по-настоящему. Раб переносил все репрессии, предшествовавшие бунту. Он даже часто безразлично воспринимал приказы более возмутительные, чем тот, который вызвал отказ. Он был терпелив, быть может, внутренне и противился им, но молчал, озабоченный сиюминутными интересами. Раб еще не осознавал своих прав. Потеряв терпение, он распространяет свое нетерпение на все, с чем раньше соглашался…" Эммануэль Мунье. Введение в экзистенциализм. Строго говоря, не существует философии, которая не была бы экзистенциалистской. Наука приводит в порядок внешнее бытие. Индустрия занята утилитарным. Возникает вопрос — что делала бы философия, если бы не эксплуатировала существование и существующее. Однако более охотно с именем экзистенциализма напрямую связывают течение современного мышления. Это мышление наиболее общим образом можно было бы охарактеризовать как реакцию философии человека против крайностей философии идей и философии вещей. Для нее (философии человека) главной проблемой является не существование как таковое, а существование человека. Она упрекает традиционную философию за то, что та чаще всего склоняется в пользу философии внешнего мира или продуктов духа. В этом смысле экзистенциализм опирается на мощную традицию. История мышления отмечена вехами экзистенциальных откровений, которые в то же время были для мышления поворотом к самому себе, возвращением к своей первоначальной миссии. Это призыв Сократа, противостоящий космологическим грезам ионийских физиков своим призывом «Познай самого себя». Это обращение стоиков, призывающих к господству над собой и противостоянию судьбе. Это греки, увлекающиеся легковесными играми софистики и диалектики. Это и святой Бернар [Клервосский], направляющийся в крестовый поход от имени христианства для обращения и спасения против математизации веры Абелляром. Это и Паскаль с самого начала поднявшийся на борьбу против картезианской авантюры, которая была нацелена на развитие науки и подчинение ей всего человека, его жизнь и смерть. Но с Паскаля собственно и начинается современный экзистенциализм. Он пресекает все пути, он касается всех тем. Иногда отцом этой школы называют Кьеркегора. Курьез судьбы состоит в том, что он действительно был одним из первых экзистенциальных философов. Его заслуга состояла в ясности изложения идей. Я не могу понять, что делали в течение ста лет датчане со своим пророком как Серен Кьеркегор, который так как был эксцентричен и так глубоко анализировал человека. Во всяком случае потребовалось дождаться начала этого века, чтобы он был переведен в Германии, и в смутные времена между двумя мировыми войнами чтобы он проник во Францию. Подобная же судьба у его предшественника Мэн де Бирана, звезда которого остается такой бесцветной даже в его собственной стране [Франции]. Мэн де Биран поднимал авторитет вселенского существования в пику сенсуалистическим философиям XVIII века, сплющивающим человека. Кьеркегор же боролся против системы Гегеля, абсолютной системы, систематизирующихся систем, которым он противопоставляет абсолютное существование. Таковы корни экзистенциализма. С этого момента ствол экзистенциализма расщепляется на две ветви. Одна произрастает от старого христианского ствола. Возвышение над природой значения образа Бога [в человеке], искупленного через воплощенного Христа. Провозглашен примат спасения над активностями знания и пользы; имеется ли онтологический климат наилучшим образом удовлетворяющей экзистенциалистским требованиям? Не следует ли просто сказать, что экзистенциализм это иной способ говорить о христианстве? Таков без сомнения был бы ответ Паскаля и Кьеркегора рационалистам. Но последние окрестили бы их философию новым именем, весьма внешним для них. Они рассматривались бы как свидетельства христианской очевидности, очевидности, которая в большей мере связана со свидетельствами, чем с разумными доводами. Экзистенциализм снискал наибольшие лавры в феноменологической школе. Его ветвь, питающаяся христианским соком, не была порождена уверенностью и безмятежностью христианского учения в его доктриальном оформлении. Наоборот, эта уверенность и безмятежность противоречили его мышлению. Наилучшим образом переход от ортодоксии вероучения к независимости осуществил Макс Шеллер. Ясперс, утверждавший незавершенность критерия человеческого существования, не может быть даже назван христианским философом, хотя все импульсы его мышления, особенно может быть последних его работ, сделаны из вполне христианского теста. Никто не был ближе Кьеркегору, чем он. Поль Луи Ландсбер, работы которого были преждевременно прерваны в лагере департации Ориентбурга, продолжил эту линию. Русская ветвь проходит через Соловьева, Шестова и Бердяева. Еврейская ветвь проведена Бубером. Карл Барт своей диалектической теологией немало содействовал введению вновь в современное мышление Кьеркегора. Бергосовский призыв вернуть к жизни, который в поэтических терминах поддержали Пеги и Клодель, был направлен против позитивизма, обезличивающего человека. Этот призыв сыграл тогда свою роль и ныне еще блистает тем же внутренним огнем. Было бы несправедливым забыть, как это стремятся сделать сегодня, другое свечение той же струи: работы Лабертоньера и Блонделя, в которых прозвучал призыв обращения к внутренней жизни... Во многих понятиях «Метафизического дневника» Габриель Марсель воспроизводит живой французский христианский экзистенциализм с некоторыми элементами персоналистского мышления. Кьеркегор из тех людей, которые, строго говоря, не могут иметь учеников, поскольку они не имеют завершенной системы, но которые, однако, могут иметь многочисленных последователей. В начале второго течения находится другая изолированная величина — Ницше. Симметрично Иоанну Крестителю он хотел возвысить конец евангельской эры, провозгласив смерть Бога для людей, которые не осмеливаются брать на себя его роль. Этот призыв прозвучал в обстановке безраздельного оптимизма, царившего в конце века. Ницше как удар молнии осветил непристойность в пустом небе счастья, разрушающее осень Запада и открывающееся грозами равно действия, которые балансировали между нашими крышами и нашими садами. Ницше, так же как и Кьеркегор, ждал, что его голос будет услышан, когда отчаяние проникнет в сердце отделенных от божественного присутствия и разочаровавшихся в созерцании миров. Из этого течения в силу обстоятельств сформировался новый стоицизм, в котором человек вдохновлялся на борьбу в своем фундаментальном одиночестве. Эта философия критиковалась современным рационализмом от имени решительного опыта за то, что она пропагандировала отчаяние, тоску, страх. Эта философия сталкивает нас непосредственно с ничто, не давая этому достаточно обоснования в глубинном опыте. Эта линия атеистического экзистенциализма, которая идёт от Хайдеггера и Сартра и которую ошибочно принимают за весь экзистенциализм. Простой взгляд убеждает нас, что первая экзистенциальная традиция не уступает второй ни в полноте, ни во влиянии, но связь между этими традициями так незаметна, что забывают их общий источник. Однако способ постановки проблем, резонанс многочисленных общих тем по крайней мере в истоке, обусловливает то, что диалог между теми способами мышления, которые остаются внешними для их общих предпосылок... |