Сирил Хейр Чисто английское убийство
 Скачать 362.14 Kb.
|
XVII«Наговорили…»Сержант Роджерс взял двумя пальцами бутылочку и посмотрел ее на свет. — Пустая, как вижу, — сказал он и положил ее обратно. Его лицо, как всегда, было лишено всякого выражения. — Ну? — нетерпеливо сказал сэр Джулиус. — Разве это не то, что вы искали? — Похоже, что так, сэр Джулиус. Бриггс, без сомнения, сможет сказать точно, — сказал сержант почти равнодушно. — И надо же, чтоб она оказалась в моем шкафу! Но как она туда попала? Как вы думаете? — Что ж, сэр, в вашу комнату легко пройти с лестницы. Это первая дверь на площадке. — Правильно. Рядом с комнатой леди Камиллы. Комната миссис Карстерс дальше. — Я помню, сэр. — Вы, вероятно, обыскали их комнаты вчера ночью? — Да, сэр. — Как же так… — Я не могу это объяснить, сэр. И если только лицо, которое положило ее туда, не захочет само рассказать нам, как это получилось, мы никогда этого не узнаем. Неодобрение в голосе сержанта было слишком очевидным, чтобы его не заметить. — Вероятно, мне следовало, — запинаясь, сказал сэр Джулиус, — оставить ее там, где она лежала, пока вы не посмотрите сами. — Следовало, сэр. — На ней могли остаться отпечатки пальцев и тому подобное. — Конечно, была такая возможность. — Жаль. И наглупил же я! Верно, у меня голова пошла кругом, когда я увидел ее там. — Вполне понимаю, сэр. — Роджерс сделал паузу и затем продолжал несколько зловеще: — Несомненно, следователь, который будет вести это дело, удовлетворится этим объяснением, принимая во внимание ваше положение. — Боже мой, Роджерс, надеюсь, что да! — взорвался сэр Джулиус. — Но конечно, ему придется учесть и тот факт, что ваши показания ничем не подтверждаются. — Ну и ну! — сказал Джулиус. — Однако, — спокойно продолжал Роджерс, — имеется один пункт, по которому я могу дать следователю удовлетворительное объяснение. Когда я вчера ночью производил обыск в вашем шкафу, этой бутылочки там не было. Вы ведь говорите, что только что нашли ее в стопке носовых платков, под верхним? — Да. — Я открыл этот ящик, когда помогал вам сегодня переодеваться. Если бы что-нибудь там было не в порядке, я, наверное, заметил бы. Полной уверенности у меня нет, но скорее всего заметил бы. Это поможет впоследствии определить, когда же ее туда положили. Роджерс взял бутылочку двумя пальцами и сунул себе в карман. — Больше вы ничего не хотите мне сказать об этом, сэр? — спросил он. — Мне больше нечего сказать. Вы располагаете всеми фактами. — Имеется один факт, — заметил д-р Ботвинк, — который меня по крайней мере несколько утешает. — Что именно, сэр? — Тот факт, что бутылочка эта теперь пуста. Это означает, что я смогу пообедать относительно спокойно. Он встал и вышел из комнаты. По этой ли причине или по другой, но он выглядел не таким подавленным, как раньше. Лицо его было по-прежнему серьезным и задумчивым, но выражение страха, появившееся с того момента, как стало известно о гибели миссис Карстерс, исчезло. Он довольно быстро прошел в северо-восточное крыло дома, поднялся по знакомой узкой лестнице и опять очутился в архиве. Однако в этот раз его убежище потеряло для него свое очарование. Внешне в архиве ничего не изменилось. Крыша каким-то чудом выдержала натиск непогоды. Архивные документы лежали в дубовых шкафах сухие и нетронутые. Но теперь они тщетно обольщали его. Между ними и их пылким обожателем что-то вклинилось. Двадцатый век, вульгарный, суматошный и тревожный, вторгся в цитадель восемнадцатого и разгромил ее. К своему глубокому удивлению, д-р Ботвинк обнаружил, что бумаги третьего лорда Уорбека не вызывают у него никакого интереса. Праздно просидел он несколько минут за столом, пока не признал себя побежденным. Тогда он отложил перо, которое бесцельно вертел в руках, и стал прохаживаться по узкому помещению. Он уже четыре раза, круто развернувшись у стола, подходил к двери, как вдруг она отворилась. — А! — изумленно воскликнул д-р Ботвинк. — Леди Камилла. — Я помешала вам, доктор Ботвинк? — Как вы можете задавать мне такой вопрос! Вы — помешали! При мысли о том, как я недавно обошелся с вами, поверьте, я… — Вот об этом-то я пришла с вами поговорить, — без всяких церемоний перебила его Камилла. — По-моему, вы обязаны дать мне объяснение. Что, собственно говоря, вам и всем остальным понадобилось у меня в комнате? — Это было недоразумение, в котором виноват я. Впрочем, — поправился он педантично, — «недоразумение» неподходящее слово. Я счастлив, что ошибся. Попросту говоря, когда я шел к вам, я думал, что вы умерли. — Вы думали, что… Поистине странный повод для того, чтобы врываться в комнату к женщине. В жизни ничего подобного не слышала. — И тем не менее это правда. — А почему я должна была умереть именно в этот час? — Миледи, — сказал д-р Ботвинк серьезно, — ответь я прямо на ваш вопрос, я бы, пожалуй, совершил еще одну ошибку. Но позвольте напомнить вам то, что вы сами сказали сегодня за обедом, перед тем как пойти отдохнуть. Камилла покачала головой. — Не помню, — сказала она. — Нет? Позвольте, я повторю. Вы сказали, что в этом доме запах смерти, и вы спросили, чья теперь очередь. — Разве? Я, должно быть, была в плохом состоянии. Очень глупо с моей стороны. Д-р Ботвинк посмотрел на нее с восхищением. — Как чудесна молодость! — сказал он. — Несколько часов сна — и снова все в порядке! Но вы это все-таки сказали, леди Камилла. И, как видите, к несчастью, оказалось, что ваши слова были не так уж глупы. — Я не совсем вас понимаю. — Значит, вам ничего не сказали? Вы не знаете, что миссис Карстерс умерла? — Миссис Карстерс! — Камилла отшатнулась, но великолепно овладела собой. — Что же случилось? — Она отравилась, миледи, по всей видимости, чаем, который приготовили для вас и который она выпила сама, увидев, что вы спите. Камилла ничего не сказала. Оцепенев, стояла она посреди комнаты, ее красивые глаза смотрели в упор на д-ра Ботвинка. — Я убежден, — сказал историк серьезно, — что вы действительно спали, когда миссис Карстерс вошла к вам в комнату. — Она входила ко мне в комнату? Если так, то, конечно, я спала. Я ничего об этом не знаю. — Это хорошо. — Он с облегчением вздохнул. — В самом деле, очень хорошо. Вы не забудете сказать об этом полиции, когда вас будут допрашивать? — Разумеется. — Камилла была совершенно озадачена. — Вы понимаете, доктор Ботвинк, что я не имею ни малейшего представления, о чем вы говорите. — Пусть так, миледи. При условии, что вы со своей стороны понимаете, что в этом деле я ваш сторонник. — По-видимому, это так, — сказала она медленно, — но, хоть убейте, не знаю почему. — Хоть убейте! — повторил д-р Ботвинк. — Это просторечное выражение, не правда ли? И пожалуй, оно очень подходящее в создавшейся ситуации. Это мне напомнило, леди Камилла, о другой фразе, которую я недавно слышал, и мне очень хотелось бы, чтобы вы помогли мне в ней разобраться. Как бы ни преуспел иностранец в вашем языке, ему всегда есть чему поучиться. — Право же, — сказала Камилла, — какой вы странный. Сначала рассказываете, что кто-то пытался отравить меня, а отравилась миссис Карстерс, а потом преспокойно предлагаете заняться обсуждением английского просторечия! Вы… вы вполне здоровы, доктор Ботвинк? — Благодарю, миледи, я в полном уме. И смею вас уверить, что затронул я этот предмет не из простого любопытства, а потому, что он может представлять важность для нас обоих. Потерпите, пожалуйста, и ответьте мне на один-единственный вопрос. — Хорошо. — Весьма признателен. — Д-р Ботвинк поправил очки, заложил руки за спину и повысил голос, словно обращался к студенческой аудитории: — Мой вопрос всего-навсего таков: как вы понимаете следующую фразу, вложенную в уста человека из простонародья: «Я встретил сегодня такого-то (такую-то) и уж наговорил я ему (или ей)»? — А кто этот человек — мужчина или женщина? — Женщина. — Тогда, — не колеблясь, заявила Камилла, — я сказала бы, что она сказала этому человеку нечто обидное. Д-р Ботвинк потер руки. — Прекрасно! А если сказали так: «Мы крупно поговорили»? — Это, вероятно, означает, что и та женщина не оказалась в долгу. Если сказать просто «мы поругались» — это означало бы более сильный конфликт — нечто вроде скандала. — Тонкое различие! Я всегда утверждал, что английский — самый выразительный язык в мире. Очень, очень вам благодарен. — Это все, доктор Ботвинк? Историк заколебался. — Да, — сказал он наконец. — Есть у меня и еще несколько вопросов, но боюсь, как бы вы не сочли их дерзкими. Кроме того, я уверен, что кое-кто сумеет мне ответить на них лучше. — О! И кто же это? — Разумеется, женщина из простонародья. Д-р Ботвинк нашел женщину из простонародья в буфетной, где она сидела с отцом. Увидев д-ра Ботвинка, она подозрительно покосилась на него. Да и Бриггс тоже не слишком обрадовался его приходу, но заученно-вежливо произнес: — Вам что-нибудь угодно, сэр? — Да, Бриггс. Вы окажете мне великую любезность, если позволите задать миссис Уорбек важный вопрос. — Ничего я вам не скажу, — сразу же возразила Сюзанна. — Я рассказала сержанту все, что было, а он сказал, что мне надо будет все это рассказывать опять другим полицейским, когда они заявятся. Хватите меня. — Уверяю вас, мадам, что такого вопроса сержант вам еще не задавал. Я согласен со всем, что вы говорили ему, до последнего слова. — Ничего не скажу, — повторила она. — Бриггс! — обратился д-р Ботвинк к дворецкому чуть не со слезами в голосе. — Бриггс, умоляю вас помочь! Мы все находимся под подозрением. Помочь снять его с нас может только ваша дочь. Простое показание, которое ни в какой мере не может быть для нее опасным, от которого она, если захочет, сможет завтра же отказаться, — помогите мне его получить! — Отвечать или нет — это ей решать, сэр, — неуверенно произнес Бриггс. — Конечно, я не хочу вам мешать, если вы считаете, что это может помочь, но после всего случившегося не мне приказывать. И все равно, Сюзанна, не понимаю, отчего бы тебе не выполнить просьбу этого джентльмена. — И вы такой же, не лучше других! — вырвалось у Сюзанны. — Цепляетесь то к одному, то к другому. Нет ни одного человека здесь в доме, который не приставал бы ко мне, а теперь и вы туда же. И отчего это меня не могут оставить в покое? — А миссис Карстерс цеплялась к вам, мадам? — Пуще всех! — А! — Д-р Ботвинк вздохнул с облегчением. — Наверное, тогда, когда вы встретились с ней у дверей в комнате леди Камиллы? Сюзанна посмотрела на него подозрительно. — А вы что про это знаете? — спросила она. — Ничего. Видите ли, дитя мое, мы подошли как раз к тому вопросу, который я хотел вам задать. Расскажите мне о том, как миссис Карстерс цеплялась к вам, а я, пожалуй, обещаю вам, что больше к вам никто не будет приставать. — А вам-то какая забота? — Может, и никакой. А может быть, и большая. Я не могу сказать, пока не услышу. Вы с ней крупно поговорили, не так ли? — Это все она виновата. — Конечно, я так и думал. — Она первая начала. — Разумеется. — Я и слова не сказала бы, если бы она не вздумала задирать нос передо мной. — И сомнения нет, что она старалась вас разозлить. — Стало быть, вы не хаете меня за то, что я высказалась начистоту? — Ну конечно, нет. — Я так и брякнула ей: я, мол, вам теперь не в воскресной школе, чтоб вы так со мной обращались. Извольте разговаривать со мной почтительно. — Правильно. Это только справедливо. — Этакое нахальство! Да еще спрашивает меня, что я делаю у дверей леди Камиллы! А я в этом доме куда хочу, туда и хожу. Право на то имею. Не так, что ли? — Абсолютно с вами согласен, мадам. — Ну и ахнула же она, как я этак-то с ней заговорила! — с удовольствием сказала Сюзанна, вспоминая разговор. — Еще бы! — Говорит, что хотела бы, дескать, знать, до чего же дойдут нынешние девчонки, да помню ли я-де, с кем разговариваю. А я ей: «Я-то знаю с кем. Я-то знаю. Не об том вопрос, — говорю. — А вот вы-то знаете, с кем вы разговариваете? — спрашиваю. — Вот что я хотела бы знать». — Совершенно верно. — «Я, — говорю, — достопочтенная миссис Уорбек. Теперь, когда дедушка умер, мальчик мой — законный лорд Уорбек, об этом и сэр Джулиус знает, и никто не отнимет у нас права, — говорю, — ни у него, ни у меня». — Поздравляю, мадам. Я не знал о вашем счастье. Надеюсь, его светлость в добром здравии. Он здесь с вами? — Вот это-то она и захотела узнать, только спросила она по-другому. «Где, — говорит, — это отродье?» Вот ведь как она назвала его светлость — отродьем! «В надежном месте, — говорю, — дома с теткой остался, никто до него не доберется». И тут же она возьми да глянь на меня так свирепо, что, не держи она в руках поднос с чаем, прямо накинулась бы на меня. Д-р Ботвинк неодобрительно щелкнул языком. — Так разволновалась, что чашка на блюдце забрякала, — продолжала Сюзанна. — Саму всю затрясло. Я думала, что вот-вот и поднос, и чашку — все уронит. А лицо! Просто позеленело! Словно ее затошнило. — Да, да. Именно так! — Д-р Ботвинк кивнул, полузакрыв глаза, как будто хотел представить себе эту сцену. — Пожалуйста, продолжайте, мадам. — Да вот и все, что было. После этого она слова не сказала. А что ей было говорить? Повернулась и пошла по коридору к себе в комнату, а я осталась стоять. Вышагивала она важно, да все еще тряслась. А как подошла к своей двери, так обернулась да и говорит: «Буду пить чай у себя в комнате, и смотрите вы у меня, леди Камилла спит, и ее нельзя беспокоить». Все еще нос задирала, понимаете? Да не вышло у ней, нет! Я ей сбила спесь, будьте покойны! Пошла она потом к себе в комнату, закрыла дверь — и больше я ее не видела. За рассказом Сюзанны последовала долгая пауза. Когда ее пронзительный голос наконец замолк, в буфетной стало очень тихо. Бриггс молчал и смущенно смотрел на дочь. Д-р Ботвинк тоже молчал, но по его просветлевшему лицу видно было, что он доволен. И когда он наконец заговорил, в голосе у него слышалось глубокое облегчение. — Спасибо, — сказал он спокойно. — Большое спасибо вам, миссис Уорбек, а теперь простая справедливость требует, чтобы я вам объяснил… Но Сюзанна перебила его: — Папа! Кажется, звонят? Все трое прислушались. Из холла отчетливо слышалось какое-то звяканье. — Слава тебе, Господи! Ведь это телефон! — воскликнул Бриггс. И, забыв долголетнюю выучку, бросился из комнаты, не сняв передника и не надев фрака. |