20 Шахтер-1962. Стенли Шахтер, Джером Э. Зингер когнитивные, социальные и физиологические детерминанты эмоционального состояния
 Скачать 74.14 Kb.
|
|
Стенли Шахтер, Джером Э. Зингер КОГНИТИВНЫЕ, СОЦИАЛЬНЫЕ И ФИЗИОЛОГИЧЕСКИЕ ДЕТЕРМИНАНТЫ ЭМОЦИОНАЛЬНОГО СОСТОЯНИЯ1 Шахтер (Schachter) Стенли (1922–1997) – выдающийся американский социальный психолог. Один из немногих социальных психологов, ставших членами Американской национальной академии наук. Наиболее известен своими работами по психологии эмоций, где показал зависимость эмоций как от физиологического состояния, так и от его когнитивной интерпретации, а также работами Ф области социальной психологии, посвященными исследованию взаимодействия между физиологическими и социальными детерминантами поведения, проблемам каузальной атрибуции, пагубных привычек и мн. др. Студентом работал в Йельском университете с Кларком Халлом, одним из создателей теории научения. Затем вошел в состав научной группы Центра групповой динамики в Массачусетском технологическом институте под руководством Курта Левина. После смерти Левина группа перебралась в Мичиганский университет, где в 1949 г. Шахтер получил ученую степень по психологии, защитив диссертацию под научным руководством Леона Фестингера. Начал работать в университете Миннесоты, затем стал профессором Колумбийского университета, где работал с 1961 г. вплоть до ухода на пенсию в звании почетного профессора в 1992 г. Сочинения: "Social Pressures in Informal Groups" (1950, соавт. L. Festinger etc.); "Theory and Experiment in Social Communication" (1950, соавт. L. Festinger etc.); "When Prophecy Fails" (1956; соавт. L. Festinger, H. Rieken); "The Psychology of Affiliation: Experimental Studies of the Sources of Gregarioushess" (1959), "Emotion, Obesity and Crime" (1971); "Obese Humans and Rats" (1974, соавт. J. Rodin); "A Distinctive Approach to Psychological Research: The Influence of Stanley Schachter" (1987, ред. совм. с N. E. Grunberg) идр. Зингер (Singer) Джером Эверетт (род. 1934) – американский психолог. Изучал социальную антропологию в Мичиганском университете, ученую степень по психологии получил в университете Миннесоты. Почетный профессор факультета медицинской и клинической психологии Uniformed Services University (Мэриленд, США). Член Национальной академии наук и Академии медицинских исследований поведения США. Редактор-консультант журнала "Прикладная социальная психология". Среди научных интересов – лабораторные и полевые исследования проблем физиологического и психологического стресса в 462 городской среде, влияние на уровень стресса психологических факторов субъективной управляемости стрессовых воздействий; улучшение производительности человека, приложение социальной и экологической психологии к проблемам болезни и здоровья, а также к социальным проблемам. Сочинения: "Enhancing Human Performance: Issues, Theories, and Techniques" (ссоавт., 1988); "Attempting to explain why the good die Young" (Psychological Inquiry, 1991. V. 2; соавт. N.E.Grunberg); "In the Mind's Eye: Enhancing Human Performance" (ссоавт., 1991); "Biochemical measurements in the study of emotion" (Psychological Science, 1992. V. 3; с соавт.) и др. Вопрос о том, какие именно признаки – как внешние, так и внутренние – позволяют человеку назвать и опознать собственное эмоциональное состояние, не оставлял нас с тех пор, как Джеймс [5] впервые выдвинул свою доктрину, согласно которой "телесное возбуждение следует непосредственно за восприятием вызвавшего его факта, и сознавание нами этого возбуждения, в то время, как оно совершается, и есть эмоция"2. Поскольку мы осознаем все разнообразие чувств и эмоциональных состояний, из утверждения Джеймса должно следовать, что различным эмоциям должны соответствовать различные – и отличимые друг от друга – телесные состояния. Вслед за манифестом Джеймса было предпринято внушительное количество исследований, посвященных поиску физиологических компонентов, которые позволили бы дифференцировать эмоции. Результаты этих ранних исследований оказались почти полностью неутешительными. Все экспериментально вызываемые эмоциональные состояния характеризовались общим паттерном возбуждения симпатической нервной системы, однако не было выявлено ни одного физиологического показателя, который отчетливо отличал бы одну эмоцию от другой. Эти результаты столь устойчиво воспроизводились от эксперимента к эксперименту, что Кэннон [1] предположил – и его предположение стало одним из главных пунктов критики теории Джеймса–Ланге, – что "одни и те же висцеральные изменения имеют место в самых разных эмоциональных состояниях, равно как и в неэмоциональных состояниях". Более поздние исследования дали возможность говорить о таких дифференцирующих элементах. Таким образом, вопрос остается открытым. Результаты ряда недавних работ показали, что подобные различия в лучшем случае предельно тонки и что всему многообразию эмоций, настроений и чувств никоим образом не соответствует такое же разнообразие висцеральных реакций. Эта довольно-таки неоднозначная ситуация заставила Ракмика [8], Ханта, Коула и Раиса [4], а также Шахтера [9] и других предположить, что 463 главными детерминантами эмоциональных состояний могут быть когнитивные факторы. Принимая идею общего паттерна симпатического возбуждения и некоторых различий в нем при разных эмоциональных состояниях, исследователи предположили, что человек обозначает, интерпретирует и опознает свое возбужденное состояние на основе характеристик ситуации, в которую он попал, и его собственной апперципирующей массы. Отсюда следует, что эмоциональное состояние можно рассматривать как функцию от состояния физиологического возбуждения и соответствующих ему когнитивных факторов. Познание в каком-то смысле выполняет функцию рулевого. Восприятие текущей ситуации и ее интерпретация становятся основой для понимания и обозначения человеком собственных чувств. Именно познание определяет, будет ли состояние физиологического возбуждения обозначено как "гнев", "радость", "страх" или как-то еще. Чтобы понять следствия из этого положения, необходимо рассмотреть, как эти два элемента – состояние физиологического возбуждения и когнитивные факторы – будут взаимодействовать в разнообразных ситуациях. Конечно, в большинстве ситуаций, вызывающих эмоции, эти переменные тесно взаимосвязаны. Представим себе, что человек прогуливается по темной аллее, и вдруг откуда ни возьмись появляется фигура с ружьем. Восприятие "фигуры с ружьем" каким-то образом вызывает состояние физиологического возбуждения; это состояние возбуждения интерпретируется на основе знания о темных аллеях и ружьях, и возбуждение обозначается как "страх". Сходным образом студент, узнавший, что что он принят в общество Phi Beta Kappa3,может испытать состояние возбуждения, которое он обозначит как "радость". Рассмотрим теперь обстоятельства, в которых оба эти элемента – физиологический и когнитивный – в известной степени независимы друг от друга. Во-первых, достаточно ли только лишь физиологического возбуждения для того, чтобы вызвать эмоцию? Большинство данных указывает на то, что недостаточно. Мараньон [7] в замечательном исследовании, результаты которого были впоследствии воспроизведены Кантрилом и Хаитом [2], а также Лэндисом и Хаитом [6], делал 210 испытуемым укол адреналина и просил их понаблюдать за собой. 71% испытуемых описали просто физиологические симптомы без каких бы то ни было эмоциональных 464 оттенков; 29% испытуемых реагировали определенно эмоционально. В последней группе большинство испытуемых описывало свои чувства в манере, которую Мараньон обозначил как "холодные" или "как если бы" эмоции. Иными словами, они говорили нечто вроде: "Я чувствую себя так, как если бы я был испуган" или "как если бы меня ожидало великое счастье". Это особый вид эмоционального "deja vu"4; испытуемые ни испуганы, ни счастливы, но чувствуют себя так, "как если бы" были испуганы или счастливы. Наконец, только в очень незначительном числе случаев испытуемые давали отчет об истинных эмоциональных переживаниях. Однако, чтобы вызвать такую реакцию, Мараньон [7], как правило, пользовался следующим приемом: Человеку предлагалось вспомнить о чем-то, что достаточно сильно аффективно окрашено, однако не настолько сильно, чтобы вызвать эмоцию в нормальном состоянии. Например, в нескольких случаях мы разговаривали с испытуемыми до укола об их больных детях или умерших родителях, и испытуемые беседовали на эти темы спокойно. Однако те же самые темы, будучи подняты позднее, в состоянии адреналинового возбуждения, оказывались достаточными для того, чтобы вызвать эмоцию. Это адреналиновое возбуждение ставит испытуемого в ситуацию "аффективной угрозы" (р. 307–308). Таким образом, Мараньон, стремясь вызвать у испытуемых неподдельную эмоциональную реакцию, вынужден был снабдить этих испытуемых адекватной интерпретацией. Хотя Мараньон [7] не излагает процедуры своего эксперимента во всех подробностях, его испытуемые, несомненно, знали, что им делают укол, и, по всей вероятности, были проинформированы, что это укол адреналина, а также, возможно, имели кое-какие сведения о его возможных эффектах. Короче говоря, хотя они и испытывали определенный паттерн растормаживания симпатической нервной системы, общий для всех сильных эмоциональных состояний, у них было удовлетворительное объяснение того, почему они так себя чувствуют. Мы рискнем предположить, что именно поэтому так мало испытуемых Мараньона отчитывались о возникновении эмоционального переживания. Теперь представьте себе человека в состоянии физиологического возбуждения, для которого он не имеет удовлетворительного объяснения. Такое состояние может возникнуть, если тайным образом ввести испытуемому адреналин или дать выпить какое-либо симпатомиметическое лекарство (например, эфедрин), не сообщая о действии этого препарата. В таких условиях испытуемый будет осознавать сильное сердцебиение, тремор, 465 приток крови к лицу и целый ряд других симптомов, связанных с растормаживанием симпатической нервной системы. Однако, в отличие от испытуемых Мараньона [7], он совершенно не будет знать, почему он так себя чувствует. Каковы могут быть последствия подобного состояния? Шахтер [9] предположил, что именно такое состояние приведет к актуализации "потребности в оценке" [3], иными словами, индивид будет находиться под гнетом необходимости понять и как-то обозначить свои телесные ощущения. Его телесное состояние чрезвычайно похоже на то, которое ранее сопровождало эмоциональное возбуждение. Как же он обозначит свои ощущения? Предполагается, конечно, что для этого он воспользуется знанием о ситуации, в которой находится в данный момент. Если он с красивой женщиной, то может решить, что безумно в нее влюблен или, во всяком случае, испытывает сексуальное возбуждение. Если он спорит со своей женой, то может воспылать яростью и ненавистью. А если ситуация совершенно не годится для такого решения, он может подумать, что возбужден чем-то, что недавно с ним случилось, или что он просто болен. В любом случае мы исходим из нашего основного предположения, что эмоциональные состояния суть результат взаимодействия подобных когнитивных процессов и состояния физиологической активации. Этот ход мысли приводит нас к следующим предположениям: 1. Индивид, который находится в состоянии физиологического возбуждения и не может его непосредственно объяснить, обозначит это состояние и опишет свои чувства с опорой на доступные его познанию явления. Поскольку когнитивные факторы служат потенциальными детерминантами эмоциональных состояний, можно предвидеть, что, в зависимости от знаний о ситуации, в точности одно и то же состояние физиологической активации может быть обозначено как "радость", "ярость", "ревность" или любая другая эмоция. 2. У индивида, который находится в состоянии физиологического возбуждения, но обладает полностью удовлетворительным объяснением этого состояния (например, "Я чувствую себя так потому, что только что получил инъекцию адреналина"), не будет возникать "потребности в оценке", и этот человек не будет склонен искать альтернативных объяснений в окружающей ситуации. Наконец, рассмотрим случай, когда вызывающие эмоцию когнитивные факторы наличествуют, а состояние физиологического возбуждения отсутствует. Например, индивид может полностью осознавать, что он в большой опасности, но по какой-либо причине (например, в результате лекарственного или хирургического воздействия) на физиологическом уровне останется спокоен. Будет ли он испытывать эмоцию "страха"? Из нашего определения эмоции как функции от состояния физиологического 466 возбуждения и соответствующих когнитивных факторов следует, что не будет, и это приводит нас к последнему утверждению: 3. В одних и тех же обстоятельствах, доступных познанию, индивид будет реагировать эмоционально или описывать свои переживания как эмоции только в том случае, если он находится и состоянии физиологического возбуждения. МЕТОДИКА Экспериментальная проверка этих предположений требовала (а) экспериментального управления состоянием физиологического возбуждения, (б) контроля за наличием у субъекта удовлетворительного или подходящего объяснения своего телесного состояния и (в) создания таких ситуаций, которые дадут испытуемому возможность найти объяснение того, что с ним происходит. Чтобы эксперимент удовлетворял первым двум требованиям, он проводился под видом исследования влияния витаминной добавки, названной "Супроксином", на зрение. В зависимости от экспериментального условия испытуемый получал одну из двух форм "супроксина" – эпинефрин или плацебо. Эпинефрин, или адреналин, – симпатомиметический препарат, действие которого практически полностью совпадает с эффектом растормаживания симпатической нервной системы. Вскоре после инъекции значительно возрастает систолическое кровяное давление, несколько увеличивается частота сердечных сокращений, приток крови к коже уменьшается, в то время как приток крови к мускулатуре и мозгу усиливается, возрастает концентрация в крови сахара и молочной кислоты, слегка увеличивается частота дыхания. Главные субъективные симптомы – сердцебиение, дрожь, иногда испарина и учащенное дыхание. При подкожной инъекции эпинефрина в дозах, подобранных для наших испытуемых, подобные эффекты обычно начинаются в течение 3–5 минут после инъекции и длятся от 10 минут до часа. У большинства испытуемых эти эффекты постепенно проходят в течение 15–20 минут после инъекции. Испытуемые, участвовавшие в условии Плацебо, получали подкожную инъекцию физиологического раствора объемом 0,5 кубического сантиметра. Это, разумеется, нейтральный состав, не дающий никаких побочных эффектов. Под "удовлетворительным объяснением" мы имеем в виду наличие у индивида надежного и недвусмысленного объяснения своего телесного состояния. Так, мы считаем, что полностью удовлетворительное объяснение будет у испытуемого, которому врач объяснит, что вследствие 467 инъекции тот почувствует сердцебиение, дрожь и т. п. Испытуемый, получивший информацию только о том, что инъекция не повлечет за собой побочных эффектов, не будет иметь удовлетворительного объяснения своего состояния. Эта переменная "удовлетворительности объяснения" варьировалась в трех экспериментальных условиях, которые в дальнейшем будут обозначаться следующим образом: информированность об эпинефрине (Эпи/Инф), отсутствие информации об эпинефрине (Эпи/Наив), дезинформация об эпинефрине (Эпи/Дезинф). Условие информированности об эпинефрине. Сразуже после того как испытуемый давал согласие на инъекцию и перед тем как в помещение входила врач, экспериментатор, непринужденно разговаривая с испытуемым, рассказывал ему следующее: Я должен вас предупредить, что у некоторых из наших испытуемых супроксин давал побочные эффекты. Это непродолжительные побочные эффекты, они длятся около 15 или 20 минут. Может случиться так, что ваши руки начнут дрожать, сердце колотиться, а лицо может покраснеть и покрыться испариной. Еще раз повторю, что это побочные эффекты, не более чем на 15–20 минут. Делая укол, врач сообщала испытуемому, что этот укол совершенно безболезнен и безвреден, и повторяла уже приведенное описание симптомов, которые могли возникнуть вследствие инъекции. Таким образом, в данном условии испытуемые имели полностью удовлетворительное объяснение своего телесного состояния. Они точно знали, что они почувствуют и почему. Отсутствие информации об эпинефрине. В этом условии, как только испытуемый соглашался на инъекцию, экспериментатор не говорил ничего, что имело бы отношение к побочным эффектам, а просто покидал комнату. Врач, делая испытуемому укол, говорила ему, что это безболезненно, безвредно и не вызовет побочных эффектов. Итак, в этом случае процедура эксперимента не предполагала объяснения телесного состояния испытуемого. Дезинформация об эпинефрине. Я также должен вам сказать, что у некоторых из наших испытуемых супроксин давал побочные эффекты. Это непродолжительные побочные эффекты, они длятся около 15 или 20 минут. Может случиться так, что ваши ноги онемеют, вы почувствуете зуд в разных частях тела и легкую головную боль. Еще раз повторю, что это побочные эффекты, не более чем на 15–20 минут. 468 И снова врач повторяла описание симптомов, пока делала испытуемому укол. Конечно же ни один из этих симптомов не является следствием инъекции эпинефрина, и в результате данной инструкции испытуемому не предоставлялось удовлетворительного объяснения его телесных ощущений. Это условие было введено в качестве контрольного: описание побочных эффектов в условии Эпи/Инф могло привести испытуемого к всматриванию в себя, самопроверке и, может быть, к легкому беспокойству. Тогда различия между значениями зависимой переменной в условиях Эпи/Инф и Эпи/Наив могли быть вызваны скорее подобными побочными факторами, чем различиями в удовлетворительности объяснения. Описание ложных симптомов в условии Эпи/Дезинф могло аналогичным образом настроить испытуемого на самонаблюдение и т. п., однако в этом условии инструкция не предоставляет субъекту удовлетворительного объяснения его состояния. Во всех описанных выше условиях испытуемым вводился эпинефрин. В последнем из условий – Плацебо – испытуемым вводился физиологический раствор, и они проходили точно такую же процедуру, как в условии Эпи/Наив. |