Учебник для вузов Четвертое издание, исправленное и дополненное Научный редактор

• Название: Учебник для вузов Четвертое издание, исправленное и дополненное Научный редактор
• Анкор: I_V_Arnold_stilistika_sovremenny_anglysky (1).doc
• Дата: 21.12.2017
• Размер: 1.73 Mb.
• Имя файла: I_V_Arnold_stilistika_sovremenny_anglysky (1).doc
• Тип: Учебник; #12425
• страница: 15 из 42

§ 14. Эпитет

Метафоры, метонимии и синекдохи являются чисто лексическими выразительными средствами. Эпитет есть троп лексико-синтаксический, поскольку он выполняет функцию определения (a silvery laugh) или обстоятельства (to smile cuttingly), или обращения (my sweet!), отличается необязательно переносным характером выражающего его слова и обязательным наличием в нем эмотивных или экспрессивных и других коннотаций, благодаря которым выражается отношение автора к предмету. Свойство быть эпитетом возникает в слове или нескольких словах только в сочетании с названием предмета, или явления, которые он определяет. Особенно часто в функции эпитетов выступают имена прилагательные и причастия, но нередки и эпитеты, выраженные существительными. Обратимся к примеру:
No longer morn for me when I am dead

Than you shall hear the surly sullen bell

Give warning to the world that I am fled

From this vile world, with vilest worms to dwell:

Nay, if you read this line, remember not

The hand that writ it; for I love you so

That I in your sweet thoughts would be forgot

If thinking on me then should make you woe.

O, if, I say, you look upon this verse

When I, perhaps, compounded am with clay

Do not so much as my poor name rehearse,

But let your love even with my life decay,

Lest the wise world should look into your moan

And mock you with me after I am gone.
(W. Shakespeare Sonnet LXXI)
Многочисленные эпитеты этого сонета — завещания любимой, которая переживет поэта, с большой эмоциональной силой показывают отношение поэта ко всем участникам трагедии: мрачным колоколам (surly sullen bells), которые возвестят о его смерти; к подлому, но проницательному миру, который он покинет, и который, узнав о печали любимой, может быть, будет насмехаться над любовью (vile world, wise world); к отвратительным червям, с которыми ему придется иметь дело (vilest worms); к любимой и ее чувствам (your sweet thoughts); и, наконец, к самому себе (my poor name). Последний эпитет выражает не только жалость к себе, но и скромность; он довольно часто встречается в сонетах, например в XLIX: To leave poor me thou hast the strength of laws. Since why to love I can allege no cause или: my poor lips (CXXVIII); I'll live in this poor rhyme (CVII). Эпитет sweet может рассматриваться как постоянный. В сонете LXIII: my sweet love's beauty; в LXXXIX: thy sweet beloved name; в CVIII: sweet boy. Другой его особенностью является то, что он часто встречается в обращениях как синоним: dear heart.

В сонете LXXI все эпитеты усилены дополнительными экспрессивными средствами: аллитерацией (surly sullen), повтором (world : : vile world), превосходной степенью (vilest). Выше уже приводились метафорические эпитеты.

Несмотря на то что термин «эпитет» является одним из самых древних терминов стилистики, а может быть, именно поэтому, единства в его определении нет¹.

Так, В.М. Жирмунский, разграничивая эпитет в широком и в узком смысле слова, понимает под первым всякое определение, выделяющее в понятии существенный признак, а под эпитетом в узком смысле слова — определение, которое не вводит нового признака, а повторяет признак, уже заключенный в той или иной степени в определяемом слове.

Мы будем пока придерживаться определения, данного в начале параграфа, и опишем некоторые разновидности эпитета применительно к народной поэзии, где теория и терминология эпитетов наиболее подробно разработаны. Различают постоянные эпитеты (английский термин conventional или standing epithet): green wood, lady gay, fair lady, fair England, salt seas, salt tears, true love.

Таковы эпитеты английской народной баллады, где эпитет является непременным элементом любого поэтического описания:
And when he to the green wood went,

No body saw he there,

But Chield Morice, on a milk-white steed,

Combing down his yellow hair¹.
Постоянный эпитет может быть тавтологическим, т.е. указывать необходимый для данного предмета признак: soft pillow, green wood, или оценочным: bonny boy, bonnie young page, bonnie ship, bonnie isle и т.д. или false steward, proud porter, или, наконец, описательным: silk napkin, silver cups, long tables.

Противопоставленные им эпитеты частного характера выделяют в предметах и явлениях те качества, которые имеют значение для данного мышления и не образуют постоянных пар. Например, подавленная горем девушка видит мрачные тяжелые тучи:
Naething mair the lady saw

But the gloomy clouds and sky.
И.Б. Комарова делает очень интересное замечание: «На примере эпитета баллады можно проследить характерную для любого фольклора тенденцию к типизированию описания. Аналогия баллады дает богатый материал и для изучения исторического пути самого эпитета, так как стиль баллады сыграл огромную роль в формировании стиля английской романтической поэзии».

Упомянутая выше работа А.Н. Веселовского не потеряла своего значения до сих пор. Его семантическую классификацию стоит привести и истолковать в свете позднейших работ. А.Н. Веселовский делит эпитеты на тавтологические, пояснительные, метафорические и синкретические. Остановимся на этом делении, заменив примеры на английские, и покажем, что они встречаются и в современной поэзии и прозе.

Под тавтологическим эпитетом понимается семантически согласованный эпитет, подчеркивающий какое-нибудь основное свойство определяемого: fair sun, the sable night, wide sea, т.е. повторяющий в своем составе сему, обозначающую неотъемлемое свойство солнца, ночи или моря. Пояснительные эпитеты: a grand style, unvalued jewels, vast and trunkless legs of stone указывают на какую-нибудь важную черту определяемого, не обязательно присущую всему классу предметов, к которым он принадлежит, т.е. действительно характеризующую именно его. В метафорическом эпитете обязательна двуплановость, указание сходства и несходства, семантическое рассогласование, нарушение отмеченности. Возможны, например, анимистические метафорические эпитеты, когда неодушевленному предмету приписывается свойство живого существа: an angry sky, the howling storm, или антропоморфный метафорический эпитет, приписывающий человеческие свойства и действия животному или предмету: laughing valleys, surly sullen bells.

Таким образом, классифицируя эпитеты с семантической точки зрения, их можно разделить на две большие группы: группа без нарушения семантического согласования и группа с нарушением согласования. В приведенных примерах в группах метафорических и синестетических эпитетов отступление от привычных типов метафоры и синестезии почти отсутствует, и читатель легко декодирует смысл. О случаях более значительных отклонений речь пойдет ниже, в разделе полуотмеченных структур.

Классификация А.Н. Веселовского основана на семантическом принципе. В последнее время все больше внимания уделяется характеристике эпитета с точки зрения его структуры и положения в контексте. Наиболее обычным для английского языка является однословный эпитет в препозиции, выраженный прилагательным, причастием или существительным в атрибутивной функции. Экспрессивность эпитета повышается, если он стоит в постпозиции, если один предмет характеризуется целой цепочкой эпитетов и некоторыми другими средствами.

Стилистическое функционирование многочленных синтаксических единств (МСЕ) подробно описано в работе М.Е. Обнорской¹. Приведем заимствованный у нее пример МСЕ в характерологической функции: And then in a nice, old-fashioned, lady-like, maiden-lady way, she blushed (A. Christie).

Эпитеты в постпозиции, особенно если в них содержатся два и больше элементов, непременно обращают на себя внимание читателя, эстетически действенны и эмоционально окрашены:
There is no interrogation in his eyes

Or in the hands, quiet over the horse's neck,

And the eyes watchful, waiting, perceiving, indifferent.
(T.S. Eliot)
Смещенный эпитет, т.е. эпитет, синтаксические связи которого не совпадают с семантическими связями, так что по смыслу он относится не к тому слову, с которым связан синтаксически, зависит в своей экспрессивности от необычности, неотмеченности сочетания.
I will make a palace fit for you and me

Of green days in forest and blue days at sea.
(R.L. Stevenson)
Декодируя, читатель восстанавливает логические нормы подчинения и получает: days in green forest, days at blue sea¹.

Активность читателя при декодировании смещенного эпитета может также возрастать, потому что смещенный эпитет может быть связан со значительной компрессией, так как действительное определяемое может не быть эксплицитно названо, как не назван Зевс в знаменитом стихотворении Йетса:

How can those terrified vague fingers push The feathered glory from her loosening thighs?
And how can body laid in that white rush

But feel the strange heart beating where it lies?
(W.B. Yeats. Leda and the Swan)
В современном английском языке возможно также увеличение экспрессивности эпитета за счет транспозиции по типу голофразиса, т.е. окказионального функционирования словосочетания или предложения как цельнооформленного образования, графически, интонационно и синтаксически уподобленного слову. В силу своей непредсказуемости такие словоподобные образования («фразовый эпитет») очень выразительны: I-am-not-that-kind-of-girl look; Shoot' em-down type; To produce facts in a Would-you-believe-it kind of way.

Непредсказуемость эпитета может также создаваться за счет окказионального словообразования по типу деривации или словосложения: The widow-making, unchilding, unfathering deeps (G.M. Hopkins).

Наконец, все большее распространение получает эмфатическая атрибутивная конструкция с переподчинением типа: a hell of a mess, a devil of a sea, a dwarf of a fellow и т.д. Одно из стихотворений Э. Каммингса заканчивается так:
listen: there is a hell

of a good universe next door; let's go.
Эмфатические структуры с инвертированным эпитетом (an angel of a girl, a horse of a girl, a doll of a wife, a fool of a policeman, a hook of a nose, a vow of a hat, a jewel of a film и более сложные: а two-legged ski-rocket of a kid, a forty-pound skunk of a freckled wild cat) отличаются достаточно свободным варьированием лексического наполнения.

Подобный эпитет называется инвертированным, поскольку иерархические отношения в нем перераспределены. Смысловым центром является не ядерное, т.е. первое слово словосочетания, а то, которое формально является к нему определением. Референтом фразы a doll of a wife является не кукла, а жена. Первое слово дает яркую метафорическую характеристику. Метафора двучленная. Обозначаемое — wife, обозначающее — doll. Возможна трансформация: the wife is like a doll или the wife is a doll. Сравните: the girl is an angel, the girl is like a horse, the policeman is a fool и т.д.

Подобные структуры экспрессивны и стилистически отмечены как разговорные. Эмоциональные и оценочные их коннотации зависят преимущественно от импликационала образного наименования в комбинации с импликационалом обозначаемого. Само по себе слово horse отрицательной оценочной коннотации не имеет, но признаки, ассоциируемые с лошадью, для девушки нежелательны.

Таким образом, эпитет — экспрессивная оценочная характеристика какого-либо явления, лица или предмета, иногда, но необязательно, образная. Эпитеты изучаются в зависимости от их семантики и структуры и с точки зрении их функционирования в разных жанрах. Много внимания уделяли исследователи фольклорному эпитету. Структура эпитета может быть очень разнообразна, и представление о том, что эпитет выражается либо наречием, либо прилагательным, ошибочно.

Экспрессивность эпитета повышается благодаря взаимодействию с другими стилистическими средствами, за счет создания цепочки эпитетов, помещения в постпозицию, смещения и переподчинения, голофразиса, специальной метафорической атрибутивной конструкции с переподчинением и другими способами.

§ 15. Полуотмеченные структуры

Рассмотренная выше проблематика всевозможных тропов получает в современной науке новое освещение благодаря исследованиям в области отклонений от языковой нормы в так называемых полуотмеченных структурах. Полуотмеченными называются структуры с нарушением лексической (once below a time) или грамматической (chips of when) сочетаемости. Это такие широко известные примеры, как a grief ago, a farmyard away, all the sun long, a white noise, the shadow of a sound, a pretty how town, little whos, he danced his did, for as long as forever is.

Введение понятия полуотмеченных структур позволяет более широкое обобщение случаев экспрессивности при введении элементов низкой предсказуемости на основе снятия ограничений на сочетаемость. Под это понятие, оказывается, подходят многие давно известные тропы и стилистические фигуры, такие, как метафора (еще М.В. Ломоносов называл ее «сопряжением далековатых идей»), оксюморон, синестезия и др.

Термин «полуотмеченные структуры» был введен П. Хомским¹, Сосредоточившим главное внимание на разработке градации грамматичности. Два крайних полюса в его модели образуют отмеченные (правильные, порождаемые правилами грамматики) и неотмеченные структуры. Последние для данного языка порождены быть не могут и в нем невозможны. Между этими двумя полюсами находятся структуры полуотмеченные.

Н. Хомский и его последователи предполагали, что таким образом можно получить достаточно объективную градацию грамматичности, поскольку порождающие грамматики имеют вид алгоритмов, в которых грамматические правила расположены в определенной последовательности. В зависимости От того, какое по порядку правило оказывается нарушенным, устанавливается большая или меньшая аграмматичность структуры. Критики градации грамматичности показали, однако, что при применении к реальному тексту теория градации грамматичности оказывается несостоятельной, поскольку нарушение самых основных общих правил ожидаемого особого повышения экспрессивности не дает². Кроме того, для экспрессивности оказываются особенно важными контрасты, возникающие на лексическом или лексико-грамматическом, а не только на грамматическом уровне. В следующем примере нарушение грамматической сочетаемости неотделимо от нарушения сочетаемости лексической: Не is dreadfully married. He is the most married man I ever saw (A.Ward).

Принимая термин «полуотмеченные структуры», мы в дальнейшем изложении теорию градации грамматичности не используем, а сосредоточим внимание на качественной характеристике таких структур, отмечая грамматический, лексический или лексико-грамматический уровень нарушений.

Экспрессивность полуотмеченных структур основана на сопоставлении и противопоставлении содержащихся в их составе компонентов — сем, почему-либо в норме языка несовместимых, антонимичных или относящихся к далеким друг от друга семантическим полям.

Широко известный пример Н. Хомского Colorless green ideas sleep furiously построен в соответствии с правилами грамматики, но нарушает правила лексической сочетаемости. Явная лексическая несовместимость представлена здесь в каждом словосочетании. Нарушается при этом не просто языковой узус. Дело в том, что нам известно из жизненного опыта, что бесцветное не может быть зеленым, что абстрактные понятия не могут иметь цвета, что спать могут только живые существа, что сон соответствует состоянию покоя, а никак не ярости. Хомский называет это предложение грамматически правильным, в отличие от Furiously sleep ideas green colorless, но бессмысленным. Между тем это предложение реальное — так называется одно из двух стихотворений Д. Хаймса, опубликованных в 1957 году под общим заглавием Two for Max Zorn. Второе стихотворение называется The Child Seems Sleeping, т.е. использует отмеченное сочетание с тем же глаголом¹. С точки зрения стилистики предложение Colorless green ideas sleep furiously никак не может рассматриваться как бессмысленное, поскольку всякое название, как известно, несет большую информационную нагрузку. Нарушение сочетаемости здесь, следовательно, является значимым.

В терминах традиционной стилистики этот пример можно было бы назвать цепочкой оксюморонов.

Оксюморон или оксиморон — троп, состоящий в соединении двух контрастных по значению слов (обычно содержащих антонимичные семы), раскрывающий противоречивость описываемого. Например: And faith unfaithful kept him falsely true (A. Tennyson).

В английской поэзии и прозе оксюморон встречается во все времена. Э. Спенсер в XVI веке писал: And painful pleasure turns to pleasing pain.

И в наше время крупнейший современный поэт В. Оден в стихотворении «На смерть Йетса» пишет:
With the farming of a verse

Make a vineyard of the curse,

Sing of human unsuccess

in a rapture of distress.
Широко используется оксюморон в характерологической функции. Так, английский поэт и критик С. Спендер, усматривая в образе героя романа Э. Хемингуэя «Фиеста» Джейка противоречивый характер, называет его «self-consciously unself-conscious, boastfully modest and he-man».

Нарушение лексической сочетаемости в случае оксюморона вызывается не отсутствием семантического согласования, а контрастностью: такие пары, как faith :: unfaithful, falsely :: true, rapture :: distress, имеют общие семы, но одновременно содержат и семы противопоставленные. Оба слова — rapture и distress — выражают очень сильное переживание, но в первом случае восторг — эмоция в высшей степени приятная, а второе слово выражает наивысшую степень страдания.

С другой стороны, непредсказуемость полуотмеченной структуры может быть основана и на отсутствии семантического согласования. Например: Не had a face like a plateful of mortal sins (В. Behan).

Сочетание a plateful of mortal sins семантически несогласовано, поскольку первый компонент относится обычно к пище, а второй — к абстрактной религиозно-этической сфере.

В разговорных оксюморонах типа terribly smart, awfully beautiful и т.д. семантическое согласование может полностью отсутствовать, поскольку первый компонент вообще утратил лексическое денотативное значение, сохраняя и усиливая коннотацию экспрессивности.

Нарушение лексической отмеченности может происходить и за счет нарушения узуса: worst friend, best enemy. Логически, если у человека бывает лучший друг, то почему не может быть худшего друга? Однако сочетание worst friend воспринимается как полуотмеченное и как оксюморон.

Лексически полуотмеченные структуры далеко не ограничиваются оксюморонами. Хрестоматийным стал пример a grief ago. Разбирая его, Дж. Лич показывает, что нормальная парадигма для этой структуры была бы:

Во всех этих случаях отмеченная правильная структура включает существительные со значением единицы времени. Слово grief семы времени не содержит, и поэтому структура a grief ago является полуотмеченной, но не неотмеченной, поскольку на уровне частей речи подобная цепочка вполне возможна. Читатель добавляет мысленно сему времени, т.е. интерпретирует фразу как указывающую на какой-то горький период в Жизни героя. Полуотмеченное сочетание a grief ago экспрессивно и неожиданно, но это не оксюморон, а метонимия, т.е. перенос, основанный на ассоциации по смежности. В очень богатой образами поэзии Д. Томаса немало и других подобных метонимий: alt the sun long, farmyards away. Нормальные парадигмы для этих структур:


В структуре farmyards away расстояние оказывается выраженным не мерой, а реальным объектом действительности, который занимает какое-то пространство¹.

Контекстуальные условия в этих примерах своеобразны. Это конструктивный контекст. Вся конструкция в сочетании ее лексического наполнения, синтаксического построения и функции создает темпоральное или локативное значение.

Особое употребление какой-то формы в тексте оказывается для читателя значимым, поскольку он сравнивает его с употреблением этой же формы в других встречавшихся ему текстах. Полуотмеченные структуры возможны как в поэзии, так и в прозе. К. Воннегут, например, следующим образом характеризует время начала повествования, пользуясь структурой, подобной только что рассмотренной:

When I was a younger man — two wives ago, 250,000 cigarettes ago, 3,000 quarts of booze ago... (K. Vonnegut, Jr., Cat's Cradle). Использование слов wives, cigarettes, quarts с семой времени придает отрывку насмешливое, почти сатирическое звучание.

В одном из романов Дж. Фаулза герой говорит, что к моменту окончания университета он был «a dozen girls away from virginity».

Понятие «полуотмеченная структура» шире понятия «троп». Выше в качестве типичного случая полуотмеченной структуры рассматривался оксюморон. Полуотмеченными структурами являются также метафоры. Поскольку сущность метафоры мы уже рассмотрели выше, здесь нет необходимости повторять ее описание. Ограничимся разбором примера, где полуотмеченная структура представлена сразу несколькими типами тропов. В 1968 году была опубликована антология современной англоязычной поэзии Уэльса, названная The Lilting House². Глагол lilt значит петь весело и ритмично. Со словом house этот метафорический эпитет семантического согласования не имеет. Очень емкий образ требует семантического развертывания. Тогда house — синекдоха, обозначающая Уэльс, Уэльс — метонимия, означающая людей Уэльса, следовательно, lilting house — поющий дом — в данном внеязыковом контексте означает поющие люди Уэльса. Пение — довольно обычная метафора для поэзии, т.е. обозначаемым являются поэты Уэльса. Так, в сочетании lilting house = «поэты Уэльса» обнаруживаются эпитет, метафора, метонимия и синекдоха, т.е. целая конвергенция тропов. К ней надо еще добавить аллюзию. Читатель ассоциирует Lilting House со стихотворением Д. Томаса, самого известного поэта Уэльса, «Папоротниковый холм», где в воспоминаниях поэта о детстве все на ферме, в том числе и сам дом, радуется и поет вместе с мальчиком¹.

Общее комплексное исследование полуотмеченных структур на разных уровнях позволяет увидеть и показать общее в таких рассматривавшихся ранее обособленно стилистических приемах, как метафора, олицетворение, оксюморон, смещенный эпитет и т.д.

Современная стилистика заинтересована, однако, не в идентификации отдельных приемов, а в выявлении общего механизма тропов и принципов их действия. Рассматривая общую систему значимых нарушений языковой нормы, она показывает непредсказуемость элемента как один из дифференциальных признаков художественного текста. Некоторые ученые даже преувеличивают значение этого фактора (М. Риффатер, Дж. Лич). Следует, однако, помнить, что наряду с этим путем достижения стилистического эффекта в любом художественном тексте имеет место и комбинирование стандартных языковых средств.

Проблеме функционирования полуотмеченных структур в художественном тексте посвящено в настоящее время немало ценных работ.

Все рассмотренные выше полуотмеченные структуры относились к уровню словосочетания, но они возможны и на уровне слова, поскольку и у морфем и у основ есть своя нормативная и ненормативная комбинаторика.

На уровне слов полуотмеченные структуры в художественном тексте представлены авторскими неологизмами, т.е. словами, отсутствующими в языковой традиции и создаваемыми писателями по словообразовательным законам данного языка, но с необычной комбинацией морфологических элементов либо в отношении их сочетаемости (валентности), либо (реже) в отношении порядка следования. Одна из наиболее распространенных моделей авторских неологизмов — сложнопроизводные слова, образованные путем добавления суффикса к словосочетанию или даже предложению: at-homeness, come-hithering (face). Возможны и другие варианты: an underbathroomed and overmonumented country, infantterribilism, roamance, manunkind.

Подобные авторские ситуативные слова особенно экспрессивны, если характер объединения морфем чем-нибудь необычен и привычная валентность нарушена. В романе С. Барстоу «Такая любовь» рассказчик характеризует самодовольную воинствующую мещанку, мать своей девушки: То hear her talk you'd think everybody in Cressley was out to do her down. But she doesn't let them. Oh, no, she puts them in their place all right. A proper putter-in-place she is... (S. Barstow. A Kind of Loving).

Нарушение привычной валентности имеет место и в случае голофразиса, о котором уже шла речь выше (см. с. 135), О подобных образованиях стоит вспомнить и в связи с экспрессивными авторскими неологизмами, с той, однако, оговоркой, что статус слова за ними признают далеко не все лингвисты. В приведенном ниже примере экспрессивность циничного парадокса зависит и от количественных, и от качественных отступлений от нормы — сложноподчиненное предложение из 7 слов объединено в одно целое: We're in an if-you-cannot-kick-them-join-them age (O. Nash).

Исследование факторов, обусловливающих стилистическую заряженность авторских неологизмов, выполнено Р.А. Киселевой¹.

Приведем два примера, выбранных этим автором из произведений американского поэта-юмориста О. Нэша:
And I am unhappily sure that she is drinking champagne

with aristocrats

And exchanging cynicisms with sophistocrats.
Слово sophistocrats образовано по типу стяжения из sophisticated aristocrats. Необычное сочетание производит комический эффект. Комический эффект создается также в следующем примере, где экспрессивность неологизма balalaikalogical появляется за счет отсутствия согласования между значением основы и суффикса -logical, обычно образующего прилагательные от основ — названий научных дисциплин (mineralogical, lexicological, archeological и т.д.). Об этом несоответствии читателю напоминает рифма — psychological.
The preoccupation of the gourmet with good food

is psychological Just as the preoccupation of White Russians with

Dark Eyes is balalaikalogical.
(O. Nash)
Эффект полуотмеченных структур на уровне слов часто бывает комическим, но это необязательно. В следующем примере авторские неологизмы — псевдотермины имеют сатирическую направленность: So fine a specimen of Homo Insapiens, subspecies, Col. Brit (R. Aldington. The Colonel's Daughter).

Афористично и не без горькой иронии звучит следующий пример: The books and lectures are better sorrow-drowners than drink and fornication, they leave no headache (A. Huxley).

Ироничен и афоризм Л. Макниса: Most are accepters, born and bred to harness. And take things as they come (L. Macneice).

Строка Т.С. Элиота, где он по образцу глаголов foretell и forewarn создает глагол foresuffer, звучит трагически: And I, Tiresias, have foresuffered all (T.S. Eliot).

В качестве примера необычного порядка следования морфем можно привести слово manunkind, где префикс un- введен в середину слова, см. следующее начало стихотворения: Pity this busy monster manunkind not (E.E. Cummings).

Mankind заменено на manunkind.

Человечество показано как чудовище, как «бесчеловечное человечество». Получается и некоторая игра слов, в которой kind может интерпретироваться и как добрый, тогда unkind — недобрый, a man unkind — недобрый человек— экспрессивная синекдоха. Нарушение морфологической валентности заставляет читателя делать попытку сопоставить непривычную форму со знакомыми и принятыми в языке, вследствие чего в памяти сопоставляются mankind и unkind.

Нарушение морфологической валентности в рассмотренных примерах происходило на уровне норм словообразования, но оно возможно также и для словоизменения: But now... now! I find myself wanting something more, something heavenlier, something less human (A. Huxley).

Синтетическое образование степеней сравнения в английском языке не свойственно многосложным прилагательным и возможно только для качественных прилагательных. Форма heavenlier нарушает оба эти правила, что и ведет к повышенной экспрессивности.

Деление полуотмеченных структур на такие, в которых нарушена лексическая, и такие, в которых нарушена грамматическая валентность, следовало бы дополнить группой, где нарушена лексико-грамматическая валентность.

С. Левин иллюстрирует примером из стихотворения X. Крейна лексическое нарушение: What words can strangle this deaf moonlight? (H. Crane. Voyages).

Глагол strangle переходный, но возможные для него дополнения ограничены определенным классом слов — существительными одушевленными. Слово moonlight в этот класс не входит. Следовательно, сказать, что это предложение грамматически правильно, можно только условно; полуотмеченность — лексико-грамматическая.

Утверждая, что полуотмеченные структуры не бессмысленны, а характеризуются низкой предсказуемостью, мы должны оговориться, что строго оценивать вероятность таких структур мы пока не можем, хотя и знаем, что стилистически релевантные элементы могут характеризоваться низкой или даже близкой к нулю вероятностью. Казалось бы, что понятие полуотмеченных структур может дать объективную и количественную оценку художественного текста в сочетании с методами стилистики. Достаточно сравнить вероятность элементов в норме языка с их частотой в тексте. Однако на этом, безусловно, перспективном пути надо еще преодолеть большие трудности.

Статистическое представление о норме языка не является безупречным, так как релевантной для читателя может быть не обобщенная и абстрактная норма, а его собственная, основанная на его личном языковом и читательском опыте и лишь частично совпадающая с общей, а здесь основное значение имеет тезаурус читателя.

Более того, даже если отвлечься от читательской индивидуальности, фактически между языковым кодом (нормой) и его модификацией в данном тексте существует еще несколько промежуточных кодов, более или менее четко отграниченных и зависящих от эпохи, литературного направления, жанра, индивидуальных особенностей творчества данного автора и собственной нормы текста. Другими словами, каждая ступень контекста создает и некоторые специфические особенности в коде, влияющие на предсказуемость элементов и их коннотации, причем эти особенности касаются в первую очередь именно стилистически важных элементов. Способность замечать и интерпретировать полуотмеченные структуры требует специального развития.

Художественный текст характеризуется весьма сложными коррелятивными связями, благодаря которым осмысленными становятся сочетания, которые в изоляции кажутся совершенно лишенными смысла.

Понятие полуотмеченных структур помогает рассмотреть образную систему художественного текста: значение соединения далеких понятий для создания емких структур, компрессию и квантование информации.

Рассмотрим теперь комплексное функционирование различных полуотмеченных структур в большом контексте. Обратимся к творчеству Д. Томаса, к стихотворению «Октябрьская поэма», очень насыщенному полуотмеченными структурами. Стихотворение это довольно длинное, мы ограничимся первой из его строф:
РОЕМ IN OCTOBER
It was my thirtieth year to heaven

Woke to my hearing from harbour and neighbour wood

And the mussel pooled and the heron

Priested shore

The morning beckon

With water praying and call of seagull and rock

And the knock of sailing boats on the net-webbed wall

Myself to set foot

That second

in the still sleeping town. and set forth.
Поэт проснулся в день своего рождения, ему исполнилось тридцать лет. Он пошел бродить по родному, еще спящему городу. Это город-порт, и зрительные и звуковые образы строфы связаны с морем. Во время отлива на берегу остаются лужи, полные ракушек. Цапля стоит там, как священник в церкви; слышны крики чаек и стук лодок о стенку причала, на которой развешаны рыбачьи сети.

Синтаксические нормы нарушены. Для того чтобы связать первую строку со второй, необходимо относительное местоимение. Если его вставить, получится следующая схема: It was my thirtieth year... (that) woke to my hearing from harbour... and the ... shore the morning beckon... myself to set foot in the still sleeping town...

После включения местоимения синтаксическая структура все-таки остается расплывчатой и допускает разные интерпретации. Трудно, например, сказать, является ли beckon глаголом,— тогда вся конструкция должна рассматриваться как винительный падеж с инфинитивом woke the morning (to) beckon... myself; или beckon — существительное, a morning beckon следует понимать как зов утра. Следует ли считать, что woke подразумевается во второй части, т.е., что связи должны получиться такие: the year woke... the morning beckon... (woke) myself to set foot in the ... town?

Характерная для поэтического текста суггестивность и одновременно расплывчатость смысла доведены здесь до крайнего предела. Хоть это и может показаться парадоксальным, но ориентированность поэта на себя дает и читателю большую свободу и способствует большей субъективности восприятия.

Неопределенность синтактико-логической структуры выводит на первый план структуру образную и способствует большой выпуклости образов, т.е. всего того, что мы в приведенной выше схеме опустили. Просыпаясь, поэт видит город на берегу моря и порт, слышит шум моря и крики чаек. Отдельные элементы сливаются воедино и дают общую картину. Выражены эти элементы опять полуотмеченными структурами.

На них интересно остановиться с точки зрения возможностей компрессии информации и высокой их коннотативности. Мы узнаем, что зов утра пришел к поэту
... from harbour and neighbour wood

And the mussel pooled and the heron

Priested shore.
Получается ряд однородных членов (harbour ... wood ... shore), последний из них имеет два определения (mussel pooled, heron priested). Учитывая встречающееся дальше net-webbed wall, мы увидим, как действует в таких структурах принцип компрессии.

Heron priested shore —> the shore priested by the heron —> the shore where the heron is like a priest —> the shore where a heron is like a priest in a church.
Богатые коннотации, которые при этом возникают, до конца выразить невозможно: тут и торжественный вид цапли, и ироническое отношение к священнику, поскольку он сопоставляется с цаплей, и обратно — отношение к морю, как к храму; и темный цвет оперения птицы. Образ поддерживается во второй части строфы метафорой более обычного типа, основанной только на необычном лексическом сочетании, т.е. на чисто лексической полуотмеченности (water praying).

В целом получается сопоставление явлений двух разных далеких рядов, позволяющее поэту выразить свое отношение к действительности и в то же время создать бесконечность смыслов.

В заключение параграфа о полуотмеченных структурах следует подчеркнуть, что они представляют собой одну из возможных трактовок расхождения традиционно и ситуативно обозначающего и квантования, и импликации в художественном тексте.

Было бы неверно полагать, что дело сводится к необычности, что художественный язык есть искажение обычного и что эстетическое удовольствие читатель получает лишь потому, что сталкивается с чем-то необычным. Все эти фразы не только необычны, они чрезвычайно образны, выразительны, богаты содержанием, компрессия информации достигает здесь большой силы.

§ 16. Текстовая импликация

Неполнота отображения является непременным свойством искусства и требует от читателя самостоятельного восполнения недоговоренного. Информация в тексте соответственно подразделяется на эксплицитную и имплицитную. По элементам образов, контрастов, аналогий, выраженным вербально, читатель восстанавливает подразумеваемое. Предложенная автором модель мира при этом неизбежно несколько видоизменяется в соответствии с тезаурусом и личностью читателя, который синтезирует то, что находит в тексте, со своим личным опытом.

Существуют несколько типов организации контекста с имплицитной информацией. Их объединяют общим термином «импликация». Этот термин изначально не лингвистический. Он идет из логики, где импликация определяется как логическая связка, отражаемая в языке союзом «если... то» и формализуемая как А —> Б, т.е. А влечет за собой Б. В тексте это может соответствовать выраженности обоих компонентов: антецедента А и консеквента Б или только консеквента. Стилистика занимается вторым типом организации контекста с имплицитной информацией. Импликация в широком смысле есть наличие в тексте вербально не выраженных, но угадываемых адресатом смыслов. Сюда относятся подтекст, эллипс, аллюзия, семантическое осложнение и собственно текстовая импликация.

Определим текстовую импликацию как дополнительный подразумеваемый смысл, основанный на синтагматических связях соположенных элементов антецедента. Текстовая импликация передает не только предметно-логическую информацию, но и информацию второго рода, прагматическую, т.е. субъективно-оценочную, эмоциональную и эстетическую. Текстовая импликация ограничена рамками микроконтекста, что на композиционном уровне обычно соответствует эпизоду. Восстанавливается она вариативно, принадлежит конкретному тексту, а не языку вообще и сигнализируется в пределах одного шага квантования. Строго разграничить импликацию, подтекст, аллюзию и другие виды подразумевания довольно трудно, поскольку они постоянно сопутствуют друг другу. Но мы их все-таки сопоставим, для того чтобы выявить особенности каждого.

От эллипса импликация отличается тем, что имеет более широкие границы контекста, несет дополнительную информацию (в то время как эллипс дает только компрессию) и восстанавливается вариативно. Так, эллиптическая реплика: Have you spoken to him? — Not yet может быть восстановлена только следующими словами: I have not yet spoken to him.

В приведенном ниже примере из пьесы Б. Шоу «Цезарь и Клеопатра» комментарии можно сформулировать по-разному. Импликация здесь возникает из взаимодействия метафоры в авторской ремарке, реплик персонажей и описываемой ситуации. Для того чтобы надеть на Цезаря шлем, Клеопатра сняла с него лавровый венок, обнаружила, что он лыс, и расхохоталась.
Caesar: What are you laughing at?

Cleopatra: You're bald (beginning with a big В and ending with a splutter).
Декодируя импликацию, можно сказать, что метафора в авторской ремарке подчеркивает экспрессивность в произнесении слова bald, а также то, что Клеопатра осмелела и ведет себя с Цезарем очень дерзко.

В эллипсе образность отсутствует, текстовая импликация, напротив, постоянно связана с разными тропами. При этом содержанием шага квантования обычно оказывается основание сравнения или ассоциации. Следующий пример сочетает метонимию и гиперболу: Half Harley Street had examined her, and found nothing: she had never a serious illness in her life (J. Fowles).

Харли Стрит — улица в Лондоне, на которой находятся приемные самых фешенебельных врачей. Импликация состоит в том, что, хотя Эрнестина совершенно здорова, мнительные родители не жалели никаких денег на самых дорогих докторов, и все равно им не верили и обращались ко все новым и новым специалистам. Суггестивность импликации требует в данном случае знания топонима. Она может опираться и на другие реалии: имена известных людей, разного рода аллюзии.

Как импликация, так и подтекст создают дополнительную глубину содержания, но в разных масштабах. Текстовая импликация имеет ситуативный характер и ограничивается рамками эпизода, отдельного коммуникативного акта или черты персонажа. В подтексте углубляется сюжет, более полно раскрываются основные темы и идеи произведения. Антецеденты располагаются дистантно. Подтекст может складываться из отдельных дистантно расположенных импликаций. От эллипса и подтекст и импликация отличаются неоднозначностью восстановления, масштабом, созданием дополнительной прагматической информации.

Особым видом текстовой импликации являются аллюзия и цитация, подключающие к передаче смысла другие семиотические системы, например живопись, историю, мифы и т.д.

В главе о лексической стилистике мы рассмотрим суггестивность импликационала, а в синтаксической стилистике - апозиопезиса и некоторых других фигур.

В заключение параграфа отметим, что в любом тексте действуют две противоположные, но взаимосвязанные тенденции. Это тенденция к усилению эксплицитности, например, к повтору, облегчающему восприятие и запоминание, и тенденция к компрессии информации и суггестивности, увеличивающая активность сотворчества читателя и также способная увеличить экспрессивность и эстетическое воздействие.